Приключения Ореста Андреевича Беккера

Всю ночь бедный Орест не спал, думая, как связаны между собой Кузнецкая и эта книга, которую она буквально всучила юноше. Кстати, насчёт книги... Орест поднялся со своей, казалось бы, такой мягкой кровати, но из-за бессонницы такой жёсткой, чтобы подойти к столику, куда он положил этот сборник. В целом, Орест был настоящим ценителем поэзии — в Москве в его библиотеке осталось множество сборников и романов в стихах. По мнению их хозяина «Евгений Онегин» — самое лучшее, что он когда-либо читал. Оресту по такому случаю вдруг вспомнилось, как в детстве maman каждую ночь читала ему по главе из «Онегина». Ну разве не роскошь, воспитываться на отечественной литературе? Благодаря ей Орест предстал перед нами таким, каков он есть и лжи не терпя. Впрочем, это не столь важно, как то, что юноша был в гостиной, зажёг бордовый светильник и, поудобнее устроившись в мягком кресле, взялся за сборник этого бессовестного дуэлянта Рябушинского. Читал Орест, читал...от таких стихоплетств его вдруг в сон стало клонить. Насколько занимательна русская литература! Да настолько, что спать захочется кому угодно и прямо на ровном месте. Но не смотря ни на что, юноша продолжил внимательно читать, будто выискивая что-то меж строк, как вдруг, ему на глаза попалось следующее: Не спать мне целыми ночами, Сидеть мне дома каждый раз, Но затмевает все лазурь берлинская, Когда пред мной Венерочка Урбинская! Конечно стихотворения, как и сам его автор, были гаденькие и безвкусные, что от такого даже бы Пушкин в гробу перевернулся. Однако это четверостишие настолько задело Ореста, что он даже протрезвел от недосыпа. Быстрыми шагами отправившись в свой кабинет и там сев за массивный стол, он скорым почерком написал на листе следующее: «Анатоль! Мне довелось обнаружить нечто удивительное, пока я читал сборник Рябушинского (надеюсь, что средь ночи ты сообразишь и вспомнишь суть нашего дела), увидел одно стихотворение, в котором упоминается Венера Урбинская! По такому случаю, отправляю тебе своего верного помощника — мальчика Ники и переписав в нижней части моего письма несколько строк из вышеупомянутого мною стихотворения» Кончив писать, он позвонил в колокольчик. На звук в кабинет вошёл тот самый мальчик с именем Ники, работавшего у Ореста помощником. Отдав ему письмо, юноша сказал: —Без ответа не возвращайся. Скажи, что Орест Андреевич ждёт безотлагательного ответа. Передашь все в слово — получишь гостинец и пятак. Мальчик, спросони протирая глаза кулаком, старался понять поручения которое его хозяин говорил довольно быстро. Ники кивнул и надев тулупчик да валенки, скоро сообразил что к чему и выбежал из квартиры. А Орест, положив перо на зелёную ткань рабочего стола, со вздохом и неким расслаблением, облокотился на спинку стула и более не выказывая своей идеально сложенной осанки. Он задумался. И думал уже не о делах, письме и мальчике вместе с Анатолем, а о совсем другом, идущем вразрез с предыдущим — мадемуазель Мандельбаум, самой прекрасной женщине не то, что во всем Петербурге, а даже во всем мире! Невольно поддавшись чувствам и эмоциям, вмиг нахлынувшим на него, он вдруг забоялся, что из-за расследования не может увидеть Евгению Христофоровну, да и будет ли ждать она его? И где искать? Все это стало давить на бедного юношу, который старался вспомнить тот самый горделивый стан, блестящие плечи и невыразимость ее внешности в целом. Как же можно забыть, как она выглядит? К счастью или сожалению, такая участь настигла Ореста, который умел запоминать все, но забывать самое важное. Походив по кабинету, чтобы освежить свои мысли, Орест подумывал, куда пропал мальчишка. Целых пятнадцать минут прошло в конце концов, а его все нет! Поняв, что пешком добраться до квартиры Анатоля и обратно займет часа два, Орест мысленно поругал себя за излишнюю торопливость. Из-за ожидания, спать теперь ему не хотелось совсем. Пришлось прилечь, да занять себя чем-то, лишь бы побыстрее скоротать время. Ещё вечером Анатоль объяснил Оресту о его детерментивном методе. Почему бы не попробовать попрактиковаться, если теория давно изучена? Итак, начал думать Орест, в момент совершения преступления дворник был пьян, а служанка — на больничном. Что это значит? Значит, что свидетелей нет. Если нет свидетелей — значит нет решения вопроса, однако кто таков этот Рябушинский? Любовник Кузнецкой, а по совместительству, имеет связи в обществе. Для чего? Чтобы опубликовать свои дрянные стишки нет, не так это делается...не согласно канонам детерментивного метода, не складывается здесь, черт побери! Ладно, пойдем с другой стороны — какую роль играет Рябушинский? Где улики? Улик нет, а Рябушинский катится к черту вместе с книжками и характером! Вопросов больше, чем самих ответов! Неизвестно, как долго Орест мучил свои мозги, но из передней вдруг послышался лёгкий скрип дверей. Рябушинский с книжками и Кузнецкая с картиной развеялись так, как будто их и не было в голове думу думающего юноши. —Рэст Андреич! — кличал его детский голос. —Тише ты, не балуй! Ну, что? Мальчик упёрся ладошками в колени и тяжело дышал. Видно, бедный Ники бежал через весь Петербург, лишь бы скорее выполнить поручение. —Анатоль Поливктович еле добудился. Изволь, барин и пятак подавать, коли дело мое выполнено. —Погоди, погоди. Не торопи, давай сюда ответ. «Письмо получил, Рестик. Разве ты считаешь нужным думать, что упоминание названия пропавшей картины имеет значение в стихотворениях Рябушинского? (По правде сказать, они на самом деле ужасны). Однако, изволь, Дорофею Григорьевичу сказать об этом стоит и при первой же возможности. Не беспокойся, подумаю над этим». От этого стало несколько спокойнее на душе Ореста Андреевича. Он положил раскрытое письмо на ближайший столик. —Теперь держи. Заслужил, — сказал юноша, протянув мальчику пятак, но тот давно спал на диванчик и даже сквозь крепкий сон похвалы Ореста не услышал. Гулко пробили часы — ровно четыре утра. Стало потихоньку светать. Посмотрев через окно на Неву, Орест заметил насколько она черная, как шерсть кота и такая же лоснящаяся при малейшем дуновении ветра со стороны Финского залива. Если прислушаться, сквозь тишину, там, на морозной улице, были слышны часы Петропавловского собора. Виднелся дым старой кирпичной трубы Трубецкого бастиона, обретая довольно мрачный вид при ночном сумраке. На Васильевском острове, точнее, на его набережной, кое-где мелькали тусклые огоньки газовых фонарей. В целом из-за этого и был любим Орестом доходный дом в котором жил — то, что с помощью него можно было о чем-то задуматься, дать пищу планам на завтра и некоторым мечтаниям, разглядывая виды, расстилающиеся прямо-таки пред ногами нашего главного молодого мыслителя. Только при все этом великолепии положительных качеств числился один минус — самый главный изъян. Это громкий, точный и отчётливо слышимый остальными жильцами стук копыт, скрип колясок, карет и криков извозчиков, подгоняющих своих лошадей. Все это начиналось в шесть утра и заканчивалось только поздно ночью, около часа. Именно этого и ждал Орест, когда государственные служащие и министры в целом срочно катятся вдоль набережной, прямо под окнами, заменив Оресту некоторое подобие будильника, хотя в шесть утра юноше вставать ой как не хотелось, ибо работа в lll Отделении начиналась строго в девять и без исключений. Однако можно утверждать, что местные агенты и люди на подобии их не имеют часов — их долг и работа длится круглосуточно. Почувствовав, что Ореста покидают последние силы, он поплелся в свою спальню и, даже не сняв халата, повалился на постель прямо в таком виде, после чего моментально заснул.

***

—Барин...herr Becker! — послышалось сквозь сон Оресту. Толком не проснувшись, сквозь сон ему привиделось, будто его кличет та самая роковая девушка из салона Кузнецкой. —Сейчас, сейчас, Евгения Христофоровна, meine liebe...я скоро встану, — ответил он, еле проговаривая. — Тем более, что это вы вдруг стали так скромны? Барин да барин... —Вы что, Орест Андреевич?! Какая ещё Eugene Христофоровна? Я ваша magd. Юноша, вскочив как ужаленный, с трудом продрал глаза, вглядываясь в женщину у кровати. Она как-то смиренно смотрела на Ореста, будто дожидалась ответа. —Екатерина Феликсовна? —Ох, барин! Вас не добудишься — над вашим ухом хоть из пушки стреляй, вы все равно не проснетесь, — начала женщина, поправляя несколько помятый фартук. — Вы когда бредили во сне, про какую-то peinture говорили. У вас случилось что? Так как Екатерина Феликсовна была чистокровной немкой, на французском она могла говорить с очень заметным немецким акцентом. Такое случалось даже и в ее речи на русском языке. —Да не столь важно. Сколько сейчас? —Восемь часов, пятнадцать минут. Юноша так и вскопошился: мельком оказавшись в другой комнате, оттуда стал командовать немке; скоро вычистить сюртук, довести до блеска туфли и рассказать о новостях, дошедших из первых уст. Когда все было приготовлено, а утренний туалет выполнен, Екатерина Феликсовна или просто Catherine, принялась на ходу рассказывать о всякой всячине, пока Орест Андреевич жадно уплетает свой завтрак — что бог послал, как говорится. —Сегодня Хлюпова рассказывала, как в семь утра банкир Берггольц встал, причем в хорошем состоянии geistes, но все вмиг испортилось когда к нему пришла телеграмма о полном банкротстве. А ведь и право слово, гм, такой ужас — потерять все нажитое непосильным трудом. А вот у нас в Германии... Поняв, что Екатерина Феликсовна снова взялась за свою фирменную фразу, Орест Андреевич невольно прервал трапезу и, поспешно распрощавшись с женщиной, притом наказав ей передать обещанный пятак для Ники, вышел из квартиры и спустившись по лестнице, оказался на набережной. Не желая лишний раз тратиться на извочика, юноша принял решение прогуляться пешком до lll Отделения, до которого Оресту нужно было отнять всего лишь пятнадцать минут своего с недавних пор дорогого времени. Пока он шел, бодрость не намеревалась покинуть юношу, однако он понимал, что ко второй половине дня на него нападет проклятая зевота и некая слабость, которая была бы как раз некстати. По прошествии некоторого количества времени, Орест пересёк Пантелеймоновский мост и наконец достиг нужного места. Войдя в холл lll Отделения, он удивился излишнему кипению работы: мужчины бегали по коридорам туда-сюда с кипами бумаг, папок, а то и без них вовсе. Откуда-то доносились телефонные разговоры и работа телеграфов. А на часах ведь было всего лишь без пяти девять утра, но все выглядело так, как будто Орест находился в муравейнике! —О, Беккер! Как раз вовремя, — заметил его присутствие в коридоре Анатоль с книгой в руке. — Зря ты, конечно, в такую погоду без пальто или шинели. Только в этот момент Орест заметил — настолько торопился выйти из дома, что забыл накинуть на себя что-нибудь потеплее, придя в Отделение в одном сюртуке. —Ну, ничего страшного, — улыбнулся Анатоль, наблюдая за растерянной мимикой своего коллеги. — Это можно исправить сейчас отнесу секретарше сводку, а потом заеду к вам на квартиру. Пока зайди в кабинет к Дорофею Григорьевичу, известить его о своей ночной находке. Орест дал координаты своего жилища, после чего, поднявшись по чугунной лестнице на второй этаж, прошел по коридору в котором его успели сбить с ног секретарь и адъютант. —А, Рестик! Заходи, заходи, дорогой. Вот видишь? Все на наших плечах возлагается, а остальные изволят почивать, отдыхать, да честь иметь. Ну, я уж думал, ты задержишься, — сказал Дорофей Григорьевич, отвлекшись от своей работы за столом. — Проходи, проходи, не стой на пороге и дверь закрыть не забудь, а то уж больно много шуму в коридорах от людей создаётся. По своей недавней привычке, Орест Андреевич присел на невзрачный стульчик, что стоит подле стола пристава. —А теперь рассказывай, что за стихоплет со своей этой нимфой-Урбинской? —Вчера на допросе Кузнецкая посоветовала мне книгу Рябушинского с говорящим, как по мне, названием. «Рояль в кустах» именуется. Это стало довольно подозрительным для меня, хоть и безосновательным. Сегодня ночью я взялся за этот, как оказалось, сборник стихотворений, наткнувшись на одно, в котором упоминается героиня пропавшей накануне картины б я не мог не засуетиться, известив об этом Анатоля. —Интересно, интересно. И каковы твои предложения, мысли? — задумчиво спросил Дорофей Григорьевич не без энтузиазма в голосе. —Я могу предположить, что этот вор картины — прохвост Рябушинский! — настойчиво ответил юноша. —Господь с тобой, мой мальчик! Иметь сразу такие выводы, причем безосновательные, это довольно рисковано и даже отчасти глупо. —Но... —И никаких «но»! Тебе ещё предстоит допросить подозреваемых и собрать улики, если они имеются, а потом уже делать выводы и озвучивать гипотезы. Без этого всего никак не обойтись. Надеюсь, ты сам прекрасно понимаешь, что поторопился. Вдруг, в кабинете пристава пробило десять. —Мать честная! Заговорились мы, голубчик, а мне работать ещё надобно. Ну, ступай, с богом. Юноша встал и, поклонившись, вышел из кабинета, где уже в коридоре его подхватил Анатоль, своим быстрым шагом буквально волоча за собой бедного Ореста. —Скорее, скорее, нас уже ждёт извозчик. Кстати, как и обещал, вот тебе шинель. Я успел сделать ещё пару дел, поэтому нас во время визита больше ничего не будет тревожить. Двое вышли из здания Отделения и сев в коляску, приказали ехать к дому Люблинса. По дороге Орест успел надеть шинель и перчатки, которые были засунуты в карманы. —О, я вижу ты и с револьвером не расстаешься. Похвально. Главное, не потеряй, Кутузов. Гони давай, а то мы уже опаздываем...не гоже. —Уважаемый, нам бы узнать квартиру в которой проживает Анфиса Ивановна Свирестелина. Заметив, что к нему обращаются люди из полиции, придверник у входа в доходный дом Люблинса немедленно доложил этаж и номер квартиры. Дав человеку рубль, двое вошли внутрь, направившись к квартире служанки, бывшей перед своей болезнью у Кузнецкой. —Вы ко мне? — спросила она, открыв на стук дверь и время от времени покашливая. —Мы из полиции, — вступил с ней первым в разговор Анатоль. — В ходе дела решились вас потревожить, нанеся визит и планируя задать пару вопросов. —О, проходите, господа. Простите, я была не готова к вашему неожиданному приходу, — проговорила Анфиса Ивановна, впустив двоих внутрь. — Чем могу быть полезна? —Для начала извольте представиться — Анатоль Полуэктович Шпенглер, агент Третьего отделения Его Императорского Величества канцелярии. А это мой коллега и помощник — Орест Андреевич Беккер. Мы потревожили вас по случаю кражи картины вашей хозяйки — Зинаиды Александровны Кузнецкой. —Очень приятно. Анфиса Ивановна. Прошу вас, пройдёмте в столовую. Названные гости послушались Сверистелину и расположились в стульях. —Итак. Расскажите о вашей хозяйке — Зинаиде Александровне. —Она очень хорошая женщина...простите, за мой дрожащий голос, просто я волнуюсь, ибо боюсь, что вы подозреваете меня. —Ни в коем случае, — несколько успокоил женщину Анатоль. — Продолжайте. —В 1868 году, когда умер ее муж, Зинаида Александровна, как я поняла, нуждалась в человеке, который мог бы заполнить ее особняк своим присутствием, поэтому в этот год она наняла меня. Можно считать, что с этого момента я с ней и познакомилась. Как только я пришла в ее дом, настроение Зинаиды Александровны со временем стало улучшаться. Это сказалось на ее действиях, ибо уже в 1874 она выкупила первый этаж и разместила в нем свой салон. Когда люди узнали об открытии, стали сбегаться туда, поэтому спустя некоторое время салон Зинаиды Александровны стал постепенно быть у всех на слуху. Кроме того, ещё в январе того же года она успела познакомиться со своим будущим любовником, роман с которым держала в тайне. —Любовником? Интересно. Продолжайте. —Да, да. Я помню это. Мне рассказывала о первом знакомстве Кузнецкой моя подруга — Любовь Аркадьевна, частая посетительница салона на Литейном. Это был молодой человек, который в одно время, когда открылся салон, стал часто туда хаживать. Он ещё кадет с присущим юношам пока ещё не сложившимся характером. —Каким именно? Можете здесь поточнее? —Вспыльчивость, страсть, сильные эмоциональные порывы. Их я уже сама застала, когда заметила, как Зинаида Александровна стала часто приглашать к себе домой этого молодого человека. Из-за него она и отказалась от привычки часто посещать салон. —Как зовут этого человека? —Василий Федорович Рябушинский. Он и сейчас ходит в салон, но в последнее время как-то стал реже посещать особняк Кузнецкой на Фонтанке. —Странно. И что дальше? Могли бы описать день, когда произошла кража? —Честно говоря, я не предала этому особого значения, ибо тот день был последним, когда я работала, а потом запросила небольшие отгульные по случаю моей болезни. С самого утра я пошла на Сенную, чтобы закупить продуктов. Потом возвращаюсь, но по черной лестнице, которая на заднем дворе особняка находится, если пройти по боковой стороне дома на набережной Крюкова канала. Я даже не сразу заметила, как в гостиной чего-то не хватает — заметила только, как кто-то наследил и эти следы шли от лестничного пролета главной лестницы в гостиную и обрывались у комода, над которым весела эта картина. Кроме следов, я увидела упавшую визитку...гм, она была из магазина цилиндров шляпных дел мастера Гросвальда, если не ошибаюсь. —Почему не рассказали об этом Зинаиде Александровне? —Не держите зла, Анатоль Полуэктович, ибо я доложила ей об этом когда она вернулась от Лейкиной. Услышав крик и возгласы в роде «я разорена, все пропало!», доносящиеся из гостиной, только тогда заметила недостающий в помещении элемент и далее рассказала о следах и визитке. А после вы уже и сами знаете: я заболела, на весь Петербург гремели новости о пропаже ценности и так далее. —Интересно, интересно. Следы в гостиной остались? Нет, я их вычистила, но с трудом. Какая-то странная грязь была на ботинках. Я при Зинаиде Александровне ещё сообщила, что возможно это был ее дворник, Тит. Впрочем, зря это сделала, ибо на него потом все обвинения посыпались. —Ясно, — произнес задумчиво Анатоль, поглаживая гладко выбритый подобродок. —Что ж, более не будем вас тревожить, однако извольте на случай надобности, снова обратиться к вам. —Да, конечно. Я всегда готова быть для вас полезной. Желаю удачи в деле. Двое встали из-за стола, а Анфиса Ивановна проводила их до передней. Открыв дверь, люди из полиции мигом скрылись в полумраке коридоров доходного дома Люблинса.