На мгновение

— Если ты не съешь завтрак, будешь жить здесь еще неделю. — Это должна была быть угроза? — Кэйа фыркает, но тянется за тарелкой. Аделинда только что ушла, попричитав о его кашле и температуре и оставив рядом с подносом обещанную книгу. Дилюк несколько секунд наблюдает за крошащим яичницу Кэйей, вздыхает и проходит-таки внутрь, прикрывая дверь. Ставит на прикроватный столик дымящийся стакан, садится на край постели. Кэйа наблюдает за ним украдкой, не зная, чего ожидать от визита. — Нет, — говорит Дилюк, заставляя смешаться, но тут же добавляет: — Это не угроза. Ты можешь остаться, пока болезнь не отступит. — Неужели я так нравлюсь вам валяющимся в вашей постели? — смеется Кэйа. Дилюк тяжко вздыхает, роняя голову. "Вот идиот", — отчетливо читается на его лице. — Спасибо, — мягко говорит Кэйа, заставляя того вздрогнуть. — Но мне стоит вернуться в Мондштадт раньше. Дилюк поднимает на него тяжелый взгляд. — Так и продолжишь убегать? — А разве я убегаю? — Кэйа наклоняется вперед, забыв о стоящей на коленях тарелке. — По-моему, я постоянно досаждаю вам своим присутствием! Дилюк хмурится, отводит глаза. Между бровей появляется складочка, которую безумно хочется разгладить большим пальцем — ну, о чем здесь можно размышлять так усердно. — Своим дурачеством, — поправляет. — Но стоит коснуться чего-то серьезного, ты отступаешь. — А есть смысл говорить? — улыбается Кэйа. — Я все тот же, кем был. С нашего последнего серьезного разговора ничего не изменилось. — Почему ты мне рассказал? — мрачно спрашивает Дилюк. — Именно тогда? — Слишком поздно? Или слишком рано? — отвечает вопросами Кэйа. Качает головой, смеется: — Сначала я боялся вас. Потом был слишком счастлив, чтобы думать о будущем. А потом все сломалось, я опоздал тогда. Считай, я просто не хотел опоздать снова. Дилюк опускает взгляд. Медленно снимает перчатки, тянется к Кэйе, касается горячими пальцами его губ. — Эта улыбка, — говорит серьезно, — к тебе примерзла. Я устал на нее смотреть. Что я увижу, если она оттает? Кэйа смеется тихо, закрывает глаза. От этого прикосновения, обжигающе интимного и неправильного, внутри все скручивает пронзительной болью и заливает теплом одновременно. — Зачем вам это?.. — шепчет, почти не размыкая губ. — Я хочу хоть раз увидеть тебя без маски. Кэйа снова смеется. — Мастер Дилюк, неужели вы не знаете, что случается, когда тает лед? Улыбка дрожит, и его самого колотит, и хочется верить, что это просто лихорадка. Но внутри все ломается, как лед под чужими ногами, и с этим ничего не поделаешь. Потом придется отращивать его заново, пряча лишнее в глубину, но сейчас... Дилюк снимает с его колен тарелку, накрывает ладонью затылок и притягивает к себе, позволяя спрятать лицо на плече. Кэйа сжимает в кулаках ткань его жилетки, давится вздохом. В этот момент ему кажется, что он не отпустит ее даже если небо опять упадет на землю, как было предсказано. Все лучшее, что было в его жизни, связано с этим местом, с этим человеком. Кэйа отчаянно не хочет терять сейчас, когда удалось прикоснуться к ним снова. Вот только... — Грешники не заслуживают счастья, — повторяют его губы. Ладонь на его волосах сжимается сильнее. — Тогда я не дослушал тебя, — говорит Дилюк. — Сейчас ты можешь рассказать мне все? До конца. — Нет, — Кэйа дергает головой. Все — это слишком много. Больше, чем он может себе позволить. — Хорошо. Дилюк до странного спокоен, словно Кэйа не расписался в том, что до сих пор не отказался от оставивших его здесь. Что все еще хранит свои тайны. — Даже если однажды мы станем врагами, — говорит Дилюк медленно, словно отвечая на его мысли, — это время еще не пришло. И лед тает.