Споры опасных грибов

Тонкий капрон лежит на покрывале черным контрастом, язвительно переливается линиями падающего утреннего света, насмехаясь. Арсений тяжко вздыхает и отворачивается, чувствуя, что позорно проигрывает обычным «двадцатидэнкам». В общем-то, никто не заставляет натягивать колготки — Серёжа уже как может намекает, что готов забыть глупый спор, вызвать настоящего Арсения из-за бугра и поднять с колен проект, что понемногу на эти колени падает. Но Арсений упрямо-прекрасен в тысяче своих «хн», что раскидывает вместо ответов, рисует короткие стрелки, затягивает корсет и парит голову париком — какая разница, во что он одет, если проект сыпется? И чем больше проблем наваливается, тем сильнее желание Арса вытворить что-то, способное вытряхнуть его из аморфного состояния. И вчера Юля принесла на работу пакет со своим старым платьем — должна была передать подруге — и невзначай пошутила, что платье бы подошло Арсению. Купить колготки не составило труда, а Юля подкинула пару картинок из пинтереста, но, педантично разложив всё на кровати, Арсений поддаётся первобытному чувству — ему попросту ссыкотно. Тот факт, что гладкие ноги и накрашенные ресницы уже не вызывают ни дискомфорта, ни каких-либо уколов внутри, не пугает его, но заставляет задуматься — и то, только вечером, когда после трудового дня в переполненной голове появляется крохотный уголок для подобных мыслей. Всё остальное занимает работа и Антон в эпицентре этой работы — сценарий программного обеспечения и код мобильного приложения словно Монтекки и Капулетти в цифровой Вероне — не могут уступить территории, ломают весь проект на части и заставляют своих прародичей переругиваться. Уже пятница, в понедельник Белый ждёт первую сдачу, но сдавать нечего — Арс и Антон сидят с пустыми листочками. У Юли давно готовы макеты для страниц, в десяти вариациях подобрана цветовая гамма, шрифты и прочее — как готовая одёжка, но без модели. И Серёжа хмурится, чешет карандашом кичку и пытается разбираться — жаль, что не его часть работы, и Арсений готов себя топить в кулере с водой за жгучее чувство собственной глупости. Арсений ещё раз выдыхает и хватает треклятые колготки, падая задницей на кровать. Новые, гладкие — Арсений ныряет рукой в эту мягкость, чтобы расправить слипшиеся стороны, складывает в удобную гармошку, что щекочет изгиб между большим и указательным пальцем. Сперва в краешек ныряют пальцы — длинные, с аккуратной линией ногтей — чернота поглощает, окуная в прохладу. За ними стопа теряет белый цвет. Капрон скользит, скрывая пятку, Арсений в чертовом трансе выпрямляет ногу — капрон уже мягко обнимает икры, и в черноте колготок щиколотка кажется узкой-узкой. Тянет до колена, и нога на неведомых рефлексах тянется вверх, выпрямляя носочек — нос-кнопка едва не упирается в колено, но рецепторы улавливают лёгкий запах специфической отдушки. Мысли даже не беспокоят, нормальность и адекватность происходящего не стоит в приоритете, Арсению просто необходимо довести до конца. Второй край ласково собирается в руке привычным жестом, левая нога познаёт касание капрона уже увереннее, Арсений тянет сразу до колена и чуть выше, а затем падает на спину, не опуская ног. Те, окутанные чернотой, стремятся к бесконечности, пальцами щекочут потолок. Арсений рывком поднимается с кровати, дотягивает до верха, так что острая резинка впивается в талию. Наличие члена не делает легче — едва располагает шов так, чтобы избежать явного дискомфорта, а потом замирает от мысли, что совершенно случайно цепляется за состав — в чулках было бы приятнее. И дергает головой, словно мокрая собака, стремится выбросить из головы мысль, но никак — от себя никак. И врать не хочется: вид собственных ног в двадцатидэнках ему приятен — эстетически, конечно. И что такого в капроне? Раньше же колготки считались обязательным элементом мужского гардероба — а чем он не граф из девятнадцатого века? Арсений смеется себе под нос — из графского только колготки. После такого, платье уже не так опасливо шуршит в руках, ложится поступью на плечи, а кромкой щекочет колени — прямое, скрывает талию и пах, и ноги из-под платья двумя спичками — он действительно такой худой? В полном обмундировании — в парике, платье и колготках — фоткается и кидает Юле, что сразу же двумя галочками обозначает своё присутствие в личном чате. Ответ приходит не сразу, под её именем то и дело появляется-исчезает строка, что она пишет, но, видимо, всё стирает и печатает заново — что-то более культурное. пиздеец вот полный, Арс ((( не знаю, как мне с моими ногами жить.

Не прибедняйся, ты прекрасна, а главное настоящая В отличие от меня :) Пока я сам не понимаю, что делаю

если посмеешь переодеться — зарежу пластиковой вилочкой))

Слабая угроза Буду через полчаса, а ты уже выехала к Галич?

ага, я списалась с её ассистенткой — не думаю, что там какой-то серьёзный баг, поэтому к обеду надеюсь освободиться)) Арсений не успевает ответить, как Юля добивает. ты с Серёжей? Палец замирает над буквой «д», что должна стать обманчивым утверждением, но сомнение пластиковыми зубцами колет под рёбрами. Серёжа падает в любовь как-то быстро, стремительно, молчит и не делится подробностями, а Арсений корит себя за то, что по-глупому не может выкроить время для разговора. Благо, что на время проекта они постоянно в «Медиа-тэк», иначе Юля бы наблюдала за светлым личиком Оксаны каждый день. Та вполне крепко осела в агентстве праздников, причём, Арсений узнал это от болтливой Наденьки, что поспешила доложить — видела, как Серёжа забирал Оксану в среду после работы. Пасмурное лицо Юли подсказывает, что Наденька доложила и ей.

Нет, на такси.

Арсений щёлкает кнопкой блокировки, откидывает телефон на кровать и не хочет видеть ответ. Страшно сказать Юле прямо, но и она не дурочка — умничка, всё понимает, молчит и дует губы уже не шуточно. И столько мыслей разрывают голову, что Арсений уже сдаётся, просто натягивает сверху пиджак и пальто, скидывает мелочи в сумку (Юля отдала свою старую черную), а в коридоре обувает кроссовки — из-за роста каблуки он надевать не станет. Приложение мигает оповещением, что такси прибудет с минуты на минуту, и Арсений вылетает из квартиры пулей, чтобы зоркий соседский глаз не успел зацепиться за незнакомку. На рабочей почте висят непрочитанными ночные правки от Антона. Арсений чуть хмурится, завидев, что прислал он их в половине третьего ночи — работал до утра и сейчас снова появится с мешками под глазами. Вообще, Антон вызывает в нём несколько эмоций одновременно, и Арсений, как любитель разложить человека по полочкам, изредка теряется. Антон совмещает в себе неуклюжесть, разливая кофе, что всем приходится спасать свои бумажки-нотатки, пока тот спешно вытирает стол, приговаривая извинения; и чудовищную собранность, пока в сотый раз пересматривает строчки сценария. Антон смеется с совершенно тупых видео, которые спешит показать Арсению, параллельно рассказывая истории о неком Макаре, что эти видео присылает. Зато потом нащупывает, какой юмор приходится по вкусу Арсу, и вчера, к собственному счастью, видит, как Алёна смеется. А за обедом, когда Дима и Катя отходят по семейным делам, Юля спешит на встречу с подругой, а Серёжа везёт Оксану в старый ресторан, Антон робко приглашает пообедать вместе — на этот раз тянет стульчики на балкон игровой, рассуждает о кино, музыке и прочих мелочах, что находят внезапный отклик в Арсении. И всё бы хорошо, но Антон касается его случайно-неслучайно, едва заметно за тонкие пальцы — подавая чашку или выхватывая мышку из рук — смотрит так близко, что Арсений видит полупрозрачный рой веснушек на носу. Арсению бы сказать прямо — между нами ничего не будет, возвести рабочие границы, в конце концов — он мужик или как? Но Арсений себя успокаивает мыслями, что это временно, проект закроется, они разойдутся, и Антон исчезнет сам по себе, как и воспоминания о месяце в женском облике. И больше с Серёжей он спорить не будет. Арсений расплачивается за такси через приложение и выходит из машины, мягко хлопая дверцей. Ёжится, стоит ветру просвистеть между ног в колготках.  — Алёна! — громче ветра кричит Антон, и Арсений оборачивается на голос — Антон семенит длинными ногами в брюках, и полуспортивная куртка смешно смотрится с ними в паре. — Доброе утро! — подбегает ближе, говорит уже тише и Арсений смирно стоит на месте.  — Доброе, — кивает Арсений, а перед глазами оказывается бурый пакетик — Антон сжимает его красными от холода пальцами. — Что это? — смеет спрашивать, а взглядом то к пакету, то к улыбке Антона.  — Это печенье. Я сам испёк. Арсений невольно смущается — Антон говорит это так мягко, будто называет имя матери или глубоко любимого человека, тянет брови вверх как в тот вечер, смотрит так открыто, с надеждой, что Арсений не замечает, как пакет оказывается в его руке.  — Сам? — глупо переспрашивает, и упаковка ласково шуршит в пальцах.  — У меня сестра кондитеркой увлекалась — теперь самый крутой кондитер в городе, — сознаётся Антон, и чешет пальцем переносицу, спрятав руки в карманы — смотрит, как Арсений любопытно суёт нос в небольшой пакет. — Вот, я у неё чуть-чуть научился — надеюсь, понравится. Арсений видит ровные песочные кружочки — точно вырезал острым краем стакана — и чувствует странный трепет. Без подтекстов, без разборов и разделений — человек человеку — Антон выкроил в рабочей запаре время и испёк печенье. Последнее домашнее печенье пекла Алёна, качая малышку на руках, и что теперь? Откуда столько чувств к этим румяным бокам?  — Прости, Антон, — Арсений пытается остановить поезд, что уже съехал с маршрута. — Не нужно, — бурый пакетик возвращается в руки Антона — такой тяжелый, что склоняет его к земле, и Арс быстро переводит на рабочую тему: — Я видел твои исправления, — Арсений мешкается, упустив окончание, но Антон в своих мыслях не замечает оговорки, — есть замечания к гостиной, но я знаю, как исправить тот баг со светом. Антон тупо кивает, вышагивая рядом, но по факту Алёна оставляет его далеко позади — и к ней нет претензий — он сам себе накрутил-придумал, что между ними что-то может быть. За короткий промежуток времени Алёна уселась глубоко внутри, играет там контрастами чего-то родного и близкого, по-простому понятного, будто хороший друг, что затерялся во времени. И вместе с тем её окутывает дымка загадки, она увиливает, на каждый шаг делает два назад — Антон не может догнать, но и отступать уже не хочет. Он украдкой смотрит на неё. Под черным пиджаком виднеется простое черное платье, и этот цвет ей к лицу, хоть плечи и кажутся широкими, нетипичными для девушки, но Антону даже нравится её необычная внешность и телосложение, смотрит почти глаза в глаза. Антон по-смешному испытывает чувства к её практичности — она всегда в белых кроссовках, которые сохраняют десять сантиметров разницы между ними. Её хочется защитить — от того же Белого, но Алёна защищается сама, ещё и подставляет плечо.  — Доброе утро, — нескладным роем Антона и Арсения проносится по залу — Дима уже тут вместе с Катей, сидят на излюбленном месте в середине стола.  — У нас проблемы, — с порога выдаёт он, а Катя мягко укладывает ладонь на его плечо и спешно откланивается по своим делам — у Арсения ёкает чужая любовь в груди.  — Что, уже? — бурчит Антон, стягивая куртку, но та упрямо виснет на длинных руках.  — Белый крышей поехал — хочет ещё и систему безопасности включить в проект, плюс подводку ко всей территории, — Дима снимает очки, тяжко потирая переносицу пальцами, и Арсений мысленно стонет от досады.  — Все расчёты в пизду, — не сдерживает злости Антон, тряхнув руками так, что куртка оказывается на полу, и кряхтит злобно, поднимая её обратно.  — Он оставил дедлайн к понедельнику? — только и спрашивает Арс, мягко стягивая пальто, а Дима кивает в ответ. — Замеры участка есть? Точки для системы безопасности выбраны?  — Мы рассчитывали только на дом, — вклинивает пять копеек Антон, — поэтому участок не замеряли, — он садится на стул, где несколько дней назад Белый возвышался над ними, и Арсений ярко видит контраст их поз — Антон подавлен неудачами, что цепляются за ноги с настойчивым свистом, подвешенными отношениями, которые Арс совсем запустил, позволив Антону на что-то надеяться. По правде, Антон устал быть сильным. Устал быть источником тотальной бескорыстной любви, восхищения, заботы, одобрения и поддержки — и всё в одну сторону, как сломанный бумеранг, что никак не возвращается. Ведь Антон любит веселить людей, даже когда плакать хочется невыносимо. Плакать по-мальчишески горько, будто от разодранных коленок, но на деле разодрано что-то глубоко внутри. И в минуты, когда чужое лицо плывет от несуществующих слёз, Антон шутит и подбадривает, только бы кто-то не расстраивался — иначе, он сам заплачет. И всегда есть кто-то где-то, по ком Антон неустанно скучает — родители, сестра, друзья, девушка-что-уже-не-его — но Антон не всегда уверен во взаимности этой тоски. Антон не кажется тем человеком, который много размышляет, но, укладываясь в холодную пустую постель с застиранным бельем, он думает, копает чайной ложечкой плотные почвы сознания — и сон остается его единственным выходом. Антон не уверен в своей внешности, в голосе, что кажется писклявым в голосовых чатах, Антон вообще мало в чем уверен — кажется, что все вокруг далеко впереди, оставляют Антону рассматривать подошву кроссовок и дышать пылью длинной трассы. И все усилия напрасны, а единственный шанс — личный проект для одного из важных клиентов — на грани провала.  — Так, — Арсений улавливает носом аромат унылого разложения, — Дима, едь на замеры, а я сейчас позвоню Серёже, чтобы сразу к тебе подъехал, — он командует в своем привычном тоне — безоговорочного согласия — и Дима улыбается краешком губы.  — Напряг, конечно, — тянет он, но поднимается со стула. — Если сначала выбрать точки, то вы с Антоном уже сможете прописывать безопасность, — Арсений улыбается шире от негодования — Дима ещё препираться готов!  — Нет смысла выбирать точки без общей площади — я не пропишу ничего на текущие размеры, — парирует Арс, а Дима пуще язвит, расшатывая и тормоша Арсения вопросами — дуэль на шпагах острых интеллектов.  — Антон, — одёргивает Арсений, когда на маркерной доске уже нет места для нотаток, — без тебя никак — параллельное или цепное подключение? Конечно, Арсений лукавит — прекрасно знает, что при такой планировке подключать параллельно смысла нет, но вовлечь Антона в спор нужно, иначе он сам себя утопит. Антон поднимает глаза, мажет взглядом по доске, чуть поджимает губы — Арсению больно за него.  — Цепное, — хрипло отвечает. Арсений выдыхает. Дима скомкано прощается, обещая самостоятельно перехватить Серёжу по дороге, а один огромный зал остаётся на двоих. Антон вытаскивает рабочий ноутбук, и обрывает связь с собой, воткнув в уши наушники, лишь изредка говорит что-то исключительно по делу. И вроде этого Арсений и хотел — чисто деловых отношений — при первой встрече убеждал, что общение ради общения — глупость, но в гробовой тишине, что не прерывается внезапными шутками или тихим напеванием старых песен, работать даже тяжелее. И какими бы ни были их отношения, Арсений привык к Антону, прикипел по-особенному — не так, как к Юле или Серёже, и случилось это чудовищно быстро, нетипично для обособленного Арсения. Но Антон глубже, чем хочет казаться, скрывает, наверняка, за душой ещё больше чем Арсений — и дело не в колготках, что неприятно прилипают к гладкой вспотевшей коже. Дима присылает размеры за короткий срок — работы наваливается ещё больше, предупреждает, что с точками придётся подождать, пока Белый не приедет. Арсения понемногу затапливает чужой дискомфорт. По воздуху мелкими молекулами — по капле переливается венами от сердца, артериями к сердцу, тяготит клеточки, что взрываются негодованием. Отдаёт во всём теле — колготки уже пережимают, колени мёрзнут, под париком голова зудит, а в ушах тонкий писк. При всей своей натуре, внезапно, Арсений не может осадить эмоции — Антон действует на него незамедлительно, и хваленый годами и событиями костюм нещадно трещит по швам в окружении Антона. И в этом стоит разобраться, расставить запятые в предложении с множеством речевых оборотов, но Арсений позорно неграмотен в языке отношений — ставит только точки, когда уже всё закончено. В обед желудок скручивает голодной болью — Антонов отзывается тем же страдальческим воем — и Арсений решительно откидывает мысль, что печенье бы сейчас пришлось по вкусу. Код плывёт перед глазами рябью, а лифчик невозможно пережимает рёбра — как только его не запретили на законодательном уровне?  — Идём обедать? — бросает Арс, не отрываясь от экрана, но ответа нет — Антон в наушниках и с лицом-кирпичом в ноутбуке. Арсений невольно сердится — и наклоняется через весь стол, цапнув кончиками пальцев (старательно подкрашенных черным лаком) провод наушников. И на всю громкость низкий девичий голос просит остаться тут до утра, пока звёзды руками ловятся.  — Просто Лера? Серьёзно? — Арсений трескается улыбкой и смотрит на лицо Антона, что переключает цвет на красный.  — И чё? — бурчит он, торопливо убавляя громкость. — Хорошая песня, я только одну… — себе под нос, а Арсений давит смех. — И чего я оправдываюсь? — вспыхивает следом, смотрит в глаза и трескается следом, пытаясь сыграть злость — не может, не его. — Люблю я и всё, — выгибает брови невозможно.  — Идём обедать, — просит Арсений, не сметая лёгкой улыбки — и от кивка Антона дышится легче. И сразу вот находится разговор, простыми предложениями строится вокруг музыки, и они пытаются переплюнуть друг друга в странности музыкального вкуса — Арсений даже сознаётся, что любит корейскую попсу, а Антон — украинскую лирику.  — Я говорю тебе, — жарко кивает Антон, стоит им выйти из лифта, — я почти собрался на концерт в другой город, но сестра сдала маме мой план и… — умолкает так резко, что Арсений едва не перецепляется через порог, оборачивается, а Антон смотрит прямо и снова тяготит своими эмоциями. Если бы у Антона было то самое кольцо настроения из детства — из подарочной упаковки кукурузных палочек, что переливалось счастливо-синим, нормально-зелёным и печально-черным — то сейчас оно бы почернело. Впереди стоит девушка — её смех мантией укрывает коридор. Длинные волосы, короткое платье не по погоде и сапожки, что краем очерчивают голень. Она едва ведёт головой в сторону лифта, взмахом пушистых ресниц показывает вспышку интереса, что-то бросает собеседнику и плавной поступью подходит ближе. Её пухлые губы растягивает усмешка, а взгляд скользит от макушки до пят — она хмыкает, будто убеждается в том, что ничего не изменилось.  — Ты что-то уронил, — говорит она и тычет подбородок Антона указательным пальцем. — Кажется, ты не ожидал меня здесь увидеть, — хмыкает и убирает палец, чуть царапая ноготком.  — Ира, — её имя из уст Антона больше похоже на название болезни, — что ты хочешь? — сипло спрашивает он, одергивая руку в желании стереть её касание.  — Поздновато отращивать яйца, разве нет? — отзывается Ира. — Милый, не стоит притворяться, что ты уже забыл меня, — она манерно перебирает плечами, смеется и смотрит ему за плечо — иголкой колет Арсения, вызывая в нём раздражение. Глаза Антона опускаются. С тех пор, как Ира ушла к обеспеченному важному хрену, она стала очень самолюбивой — и считала, что её хотят все в округе. Антон делится на две части, когда думает о ней — Ира права в том, что он не нашел в себе уверенности и сил, чтобы попытаться убедить остаться с ним. Он просто не смог и ощутил себя побежденным, и ничего не стал делать — просто отпустил. Вторая часть кричит голосом Макара, что она «меркантильная сучка» — но Антон отрицает в себе эту часть. Что поделать, если он так растворяется в людях? Делит себя на бесконечность, оставаясь каждому частичкой чего-то. Горит чужими идеями, переполнен чужими тайнами, он — крепкий кремень, что шутит и улыбается, а внутри хранит собственные заботы. Редко кто пытается копнуть глубже, принимая добродушную оболочку простака за чистую монету, позволяет себе тонким голосом протянуть что-то наивно-необидное, вроде «дурачина», и улыбаться. Антон знает, что такое сидеть в комнате, переполненной людьми, когда переносицу щиплет острым желанием позорно плакать, но он каждый раз лишь смеётся громче и громче, чтобы заглушить себя. Без людей одиноко, а среди людей — одиноко ещё сильнее. У Антона потеют ладошки, когда волнение накатывает — Арсений не брезгует, обхватывает ладонь, сплетая пальцы холодно-теплым плетением. Антон дёргает руку в попытке вырваться — стыд бьёт под коленками, но Арсений держит крепко, делает шаг вперёд, чтобы стать плечом к плечу.  — Не стоит напоминать, если вас уже забыли, — в Арсении никогда не было столько яда, но Ира успешно выдавливает всё до последней капли.  — Я вас и не знаю, — парирует она, но проигрывает, опустив взгляд на их сомкнутые ладони.  — Не представляете, как я от этого счастлива, — Арсений не забывает даже исправить окончание, и, коротко улыбнувшись, тянет Антона за собой. Тот идёт следом, держит Алёну за ладонь, а Ира остаётся позади — Антон чувствует правильность в этой расстановке, будто нашел крохотный баг в программе, и код пошел как по накатанной. Размазывает маслом по гренке касание её ладони — широкой, почти впору к его, как пазлик с нужным изгибом. Арсений отпускает руку, стоит им войти в буфет, воровато оглядывается, не успел ли кто-то заметить, и оборачивается к Антону — а он молоточком по сердцу.  — Прости, мне пиздец как стыдно, — Антон может и не говорить это вслух — и так на лице написано, красными ушами подчеркнуто. Антону жутко стыдно за слабость перед эмоциями — за то, что Арсений не любит больше всего в себе, но так остро ощущает перед Антоном.  — У меня тоже были сложные отношения, — Арсений внезапно для себя оголяется, продолжая стоять едва не посреди зала, а фоном стук приборов и приглушенные разговоры, но именно сейчас так легко слетают слова. — Уже много лет прошло — и твои пройдут, просто нужно время. Антон не отвечает, на выдохе небрежно кивает и нарочито бодро подбегает к стойке подносов, рассуждая, что бы взять на обед. Арсений видит плавно-острые позвонки, что рвут кожу и выделяются сквозь тонкую белую рубашку, и знает-чувствует, что легче Антону не стало. Но не настаивает, подыгрывает в этом их неловком разговоре. После обеда в офисе появляется Юля — разбавляет компанию шутками, смущает Арсения похабными комплиментами, от которых пылают уши Антона, и работает-работает-работает. К шести подъезжает Серёжа — Диму все отпускают домой к детям, а сами, вчетвером, остаются ещё — обкладываются пустыми коробочками из-под заказанной на ужин лапши, а Серёжа строит башню из двух жестянок энергетиков. Арсений с завистью смотрит, как Антон стягивает узел галстука вниз, расстёгивает несколько пуговиц, чтобы не пережимали, и сам уже мечтает расстегнуть треклятый лифчик. Тело кричит болью, каждый позвонок ноет, а атлант , что держит на своих плечах тяжёлую голову, уже не выдерживает. Ноги чешутся от синтетического касания капрона, колготки неприлично липнут к заднице, так что сдирать их нужно будет как вторую кожу.  — Не знаю, как вы — я уже ничего не соображаю, — зевает Серёжа, когда стрелки часов уверенно приближаются к двенадцати.  — Предлагаю домой, а завтра на свежую голову — к десяти можем устроить созвон, — согласно кивает Арсений, глубоко счастливый, что кто-то другой дал отмашку «расходимся». У Юли есть силы только кивнуть, Антон же ловит случайный взгляд Арсения и губами шепчет «да» — Арсений читает по ним удивительно легко. Они скрипят стульями и позвонками, скидывают мусор в урну и, лениво переговариваясь, шагают на парковку. Арсений раздумывает взять такси, чтобы не заставлять Серёжу делать круг к его дому, а потом ехать на район к себе и Юле, но у девушки свои планы:  — Юль, поехали, — зовёт Серёжа, но Топольницкая нарочито не замечает, копается в приложении такси, что отсвечивает зелёным дисплеем — один из их проектов. — Юля, — настойчивее повторяет, и Антон слегка притормаживает, останавливается на некотором расстоянии от троицы.  — Я на такси, — она грубо отрезает тупым лезвием, и Арсений сокрушенно пожимает плечами в ответ на немой вопрос Антона. — Тебе, наверное, уже давно пора, — Серёжа только выдыхает, бесцеремонно выхватывая телефон с её рук. Юля шипит натурально — не кошка, а кобра, пытается отнять телефон, но Матвиенко ловко перебрасывает из руки в руку, а потом смотрит в экран, где из фото ему не улыбается уставшая морда водителя.  — И ты готова ждать полчаса на холодной парковке? — протягивает телефон, и Юля едва не царапает ладонь, выхватывая его.  — Готова, — фырчит и, кажись, готова ко второму кругу препираний, но в дискуссию влазит Антон — и три пары глаз на него.  — Я могу подвезти тебя, Юль, — предлагает Антон, зажимая лямку рюкзака, что небрежно висит на плече. — Если ты не против, конечно, — добавляет последним составом, и Серёжа за её спиной чуть кивает. Юля явно мечется между вариантом поехать в тепле уже сейчас или отморозить себе ноги гуляющим под полами пальто сквозняком, и молча соглашается, цокая каблучками к Антону.  — Тебе хоть по пути? — недоверчиво тянет, пытаясь прикрыть смущение недовольством — корит себя, что Антон увидел её маленький концерт для Серёжи, так ещё и решил их дилемму.  — По пути, — Антон понятия не имеет, где она живёт, но Алёна благодарно смотрит, и это с лихвой оплачивает сотню кругов по городу. — Вон моя, серая, — кивает головой в сторону одинокого седана среднего класса — зато сам, за свои кровные — и Юля машет ладошкой Арсению, цокает в сторону своей кареты, жаль, что не хрустальными туфельками.  — Антон, — Серёжа окликает, протягивая ладонь, якобы для рукопожатия, но Серёжа держит руку крепко, и одними губами, как ребёнку, по слогам:  — В целости и сохранности, понял? Арсений считает, что Антон вполне законно может возмутиться — у самого «какого хуя, Серёжа» так и вертится на языке. Возмущение остаётся внутри, стоит корке горелого сахара треснуть — Серёжа мякнет просьбой, искренним волнением и просит прощения, что Антон так по-глупому оказался в эпицентре чужих перипетий. Арсений мягко хватает друга за предплечье, ещё раз кивает Антону, что слегка растерян, но торопливо соглашается, пообещав даже написать. Серёжа не сходит с места, пока серый седан не выезжает с парковки — Антон коротко мигает фарами.  — И что это было? — фактически в пустоту спрашивает Арсений, ведь Серёжа на разговоры не настроен. Молча везёт домой — в этом Серёжа и Юля похожи до жути — просто как раскалённые сковородки, которым нужно остыть, а уже потом пышной пеной смывать обиды. И Арсений послушно молчит, без сил стягивает парик и подкладку, вплетает пальцы между прядями и чувствует, как болят волосяные луковицы. Он склоняет голову к окну, прижавшись лбом к холодному стеклу, чтобы утолить гудящее чувство в голове. За окном мелькают редкие прохожие, слепят огни встречных машин, и Арс почти засыпает, но звук входящего сообщения прерывает покой. Арсений находит в кармане телефон, что разит яркостью, тянет бегунок на минимум и открывает диалог, надеясь на что угодно, но Юля добивает несколькими словами: он о тебе говорил всю дорогу будь с ним осторожнее  — Доехала? — нетерпеливо спрашивает Серёжа, благо в экран не заглядывает — не стоит ему знать об Антоне.  — Да, всё хорошо, — спешит успокоить Арсений, блокируя телефон, будто это сотрёт из памяти только что прочитанное. — Всё просто прекрасно, — устало прикрывает глаза, надеясь, что всё зашло не слишком далеко.