Purple Envelopes

Квартира встретила его вечерним сумраком, закатным пожарищем, облизывающим опущенные рулонные шторы, и неприятной тишиной. Не той тишиной, когда дома никого не было, потому что они оба — большие любители задержаться на работе. А той, когда Кёджуро был непривычно тих. Вообще он редко болел. Всего-то пару раз за всё время, что они вместе, однако Аказа всегда переживал, невольно ловя флешбеки из детства, когда они с братом годами выхаживали тяжело больного отца. Выходили, но глубокий шрам в памяти остался на всю жизнь. Ренгоку, слава богу, отличался медвежьим здоровьем. Небось от своего папаши унаследовал — того даже десяток запойных лет не подкосил. Здоровье у Кёджуро было ого-го, но вот если и прицеплялась какая зараза, то страдания начинались буквально с тридцати семи и одного. Страдания страданиями, а «Кэйка» сама себя не откроет. Горе-помощник ещё слишком мал, чтобы самому всем там заправлять. Будь на то воля Кёджуро, он бы и при смерти за прилавком стоял. Вот только сегодня у его воли права голоса не было. Меньше всего на свете Аказе было нужно, чтобы этот герой-трудоголик потом от осложнений мучился. И это, безусловно, было самой веской причиной. Для Аказы. Для Кёджуро решающим аргументом стало то, что перезаражать всех своих драгоценных посетителей — такая себе затея. Хотя даже так он всё равно порывался отправиться на работу с утра. — Я просто в системе заполню кое-что… Никого пускать не буду. Запрусь, всё сделаю по-быстрому и вернусь, — еле выговаривая слова, прохрипел он, пытаясь выбраться из кровати. Было видно, с каким трудом ему это даётся. — Единственное место, куда ты сейчас вернёшься, — это постель, — отрезал Аказа, заставляя его улечься обратно. — Но… Никаких «но» Сояма слушать не желал. Потому что была ещё одна причина, по которой не стоило соваться на работу в таком состоянии. Совсем озверевшая за последний год санинспекция могла нагрянуть в любой момент и без предупреждения. С тех пор, как дочурка местного министра траванулась в какой-то стрёмной забегаловке, её папаша оголтело ударился в охоту на ведьм. Втихаря протолкнули ряд необходимых поправок в закон, и теперь в их префектуре оповещать рестораны и кафе о предстоящем визите инспекция была не обязана. И она не оповещала. «Кидзуки» испытали это на собственной шкуре в среду. Несмотря на то, что всё у них было в принципе в пределах нормы, уроды инспекторы всё равно придрались к маркировкам на соусах и вскользь отметили, что «что-то у вас посуда долго грязной стоит». Это, конечно, поводом для закрытия не являлось, однако ресторану дали ровно три дня на исправление ситуации. Аказа чуть башку не отвернул ответственному за горячий цех с этими его соусами. А потом чуть не отвернул башку своей помощнице, которая — от большого ума, не иначе — взяла на дневную смену школьника в качестве посудомойщика. Так им ещё и оказался приятель Камадо. Рукожопым он, правда, вроде не был — ни одной тарелки в первый день не разбил, справлялся с работой быстро и даже стеклянные стаканы намыл и натёр так, что ни единого развода не оставил. Аказа лично проверил. Так что ладно, можно было и дать шанс пацану. В общем, последние дни они все провели как на иголках в ожидании повторной проверки. Уроды из инспекции пришли конечно же раньше обещанного срока — в пятницу, а не в субботу. Но на сей раз в «Кидзуки» все по струнке ходили, а потому всё прошло как по маслу. Опасность миновала. Позвонивший из Токио Кибуцуджи-сама, правда, сказал, что ещё раз что-то подобное случится, и Аказа пожалеет, что на свет родился. Впрочем, одно дело — какие-то там соусы. Совсем другое — застать насквозь простуженного и температурящего владельца-кондитера-продавца-уборщика и за кого там только Ренгоку у себя ни горбатился в вовсю работающей кондитерской. Тут одним испытательным сроком точно не отделаться. Так что лучше денёк-другой переждать. А то ведь Кёджуро же потом горя не оберётся, если с его детищем что-то случится. — Чтобы до полудня выпил эти две таблетки, понял? Я поставил тебе на телефон напоминания. Это пей сейчас, — Аказа сунул ему в руки тёплую кружку с чаем, а вторую, с разведённым в воде лекарством, устроил на тумбочке рядом с блистером таблеток. — Это — через пятнадцать минут. Я днём заеду и проверю. Слово своё он сдержал. А Кёджуро благополучно проспал все поставленные ему будильники, и к тому моменту, как Аказа вернулся домой, температура у него подскочила до тридцати восьми. Пришлось задержаться и лично проконтролировать, чтобы всё было выпито и принято. От еды Кё нос ворочал, уверяя, что не голоден совсем, и вскоре снова провалился в сон. Вымотанный за день бесконечными разъездами — не только между домом и работой, но и на встречу с поставщиками, которых ещё потом пришлось по городу катать да умасливать светскими беседами, — Аказа мечтал сейчас только о горячем душе и ужине. И всё же первым делом он наведался в спальню. Проверив блистер с таблетками и убедившись, что больной всё-таки не весь день провёл в отключке, он потрогал его лоб, а затем поднял с пола сползшее одеяло. Будить или не будить? Ладно, после душа разбудит. Было бы ужасно глупо — оправиться от простуды, но умереть от голода. Однако Кёджуро и сам уже проснулся к тому моменту, как Аказа, вытирая мокрые волосы полотенцем, вышел из ванной. Помятый, бледный и, скорее всего, очень голодный, но по крайней мере твёрдо стоящий на ногах, мужчина шуршал оставленными на столе пакетами. — Я там тебе твой любимый мисо захватил, — сказал Аказа, вешая полотенце на шею. — В чёрном контейнере. Ты так и не ел ничего за день? — Да я спал почти всё время, — зевнув, отозвался Кё, опустошая пакеты. — Такая чушь снилась. Будто я ехал в поезде, а он ожил и начал пожирать пассажиров, представляешь? — Кошмар какой! — ужаснулся Аказа, ставя чайник. — Чтобы ты и в поезде ехал? — Ой, как смешно! Кёджуро на дух не переносил поезда. Настолько, что был готов полдня проторчать в пробках из-за закрытых на ремонт участков дорог, лишь бы не садиться на тот скоростной поезд, который за пару часов доставил бы их в Кагаву, куда они ездили отдыхать в прошлом году. Аказа ворчал, конечно, но не сильно, потому что у него у самого были странности, с которыми Кёджуро благополучно мирился. — Как твой день прошёл? — поинтересовался Ренгоку, когда они оба уже сидели за столом, каждый со своей порцией. — Прошёл и слава богу, — не хотелось грузить всякой рабочей скукотой. — Это точно, — не мог не согласиться Кё, у которого тоже развлечений было мало, но согласился он вовсе не по этому поводу. — А вот если бы у нас работал, — не удержался от безобидной колкости Аказа, — то вместо простоев был бы оплачиваемый больничный. Смерив его взглядом а-ля «ещё одно слово и ночевать сегодня в своём ресторане будешь», Кёджуро бросил в него печенье с предсказанием. Попытка поймать его на лету отозвалась где-то под лопаткой ноющей болью, о которой он уже и позабыть успел. Как и о том, что стало причиной этой боли. — А, я тут вспомнил. Кое-что сегодня всё-таки случилось, — хмыкнул Аказа, вскрывая упаковку и доставая жёсткое печенье. — Помнишь, я тебе говорил, что к нам на кухню тут недавно затесался один из дружков твоего ненаглядного Камадо? Кё аж замер, перестав жевать. Видимо, почуял неладное. — Шкет какого-то чёрта забыл в моём кабинете… — За зарплатой зашёл? — тут же поспешил найти этому оправдание Ренгоку, который в своём помощничке души не чаял, а потому и друзей его заочно в святоши записал. — И заорал, как резаный, при виде меня, видимо, от радостного предвкушения, — фыркнул Аказа. — Не знаю, за чем он там зашёл, но вылетел как пуля. По пути чуть не снёс меня нахрен. О дверной косяк вон долбанулся. — Надеюсь, Иноске не вздумал действительно проверить, подаёте ли вы там человеческое мясо, — озабоченно покачал головой Ренгоку, собирая палочками остатки тофу, и, только поймав на себе опешивший взгляд напротив, уточнил. — Он в начале недели обмолвился об этом. Чего?.. Чёрт, а если бы этот недоумок с такими бредовыми идеями вычудил что-нибудь при инспекции? Да Кибуцуджи-сама его, Аказу, сожрал бы с потрохами, прежде чем он успел разгрести то дерьмо, которое обрушилось бы на «Кидзуки» после этого. — Завтра же уволю этого поганца, — прорычал Сояма, разламывая печенье и представляя на его месте посудомойщика. — Если он, конечно, осмелится прийти. Из треснувших половинок на стол выпала бумажная полосочка, которая развернулась в руках насмешливым: «Гнев — не выход». Смяв предсказание, он отбросил его в опустевшую тарелку. — Да не кипятись ты так, — простодушно принялся успокаивать его Ренгоку. — Уверен, этому есть разумное объяснение. Хочешь, я завтра поговорю с Танджиро и всё выясню? Или даже сейчас ему позвоню. — Ты у себя в «Кэйка» можешь что и кого угодно терпеть, а мне на работе бардак не нужен, — он старался не говорить резко, но унять раздражение так просто не получилось. Кёджуро насупился, и остаток ужина прошёл в напряжённой тишине. Аказа сердился на посудомойщика за то, что тот устроил цирк, и на себя за то, что выплеснул раздражение на дорогого человека. А Ренгоку… Наверное он, хоть его и задели последние прозвучавшие слова, всё же понимал, что этот Иноске действительно заварил какую-то кашу, причём не в то время и совсем не в том месте. Понимал, что Аказа имел полное право негодовать по этому поводу, потому что в противном случае он бы не отмалчивался. Неуёмная тяга к справедливости этого бы ему просто не позволила. А тут Кёджуро гнуть свою линию не стал, напротив даже — после ужина попытался отвлечь его от мрачных мыслей. — Сыграем? — обезоруживающе улыбнулся он, вытирая кухонным полотенцем поданную чистую тарелку. — Какое сыграем? В душ, а потом сразу в кровать, — грозно буркнул Аказа, а затем, увидев двусмысленную ухмылочку, сам еле сдержался, чтобы не усмехнуться, и уточнил. — Спать. Впрочем, тот факт, что Кё уже был на ногах так долго и у него хватало сил на веселье, служил добрым знаком. Значит, идёт на поправку. Как обычно — очень быстро. — Ну один раунд, ну пожалуйста — началось клянченье, а когда это ожидаемо не сработало, в ход пошли самые дешёвые трюки. — Или что, боишься снова мне продуть? — Снова? — расхохотался Аказа, почти возмущённо. — Один раз случайно выиграл и уже возомнил себя великим бойцом! — Просто признай, что с переходом на новый ранг мой истребитель стал круче твоего демона. — Один раунд. Я уделаю тебя за один раунд, и пойдём спать. А завтра ты создашь себе нормального персонажа-демона. Как раз ко вторнику до турнира успеешь прокачаться. Один раунд растянулся на пять с перерывами на градусник и новую порцию лекарств, потому что в какой-то момент Кёджуро расчихался так, что окна в гостиной задрожали. Зато за это время он окончательно ожил, а за взаимными перебранками его голос прорезался до привычной громкой громкости. Признаться, пару раз Аказа почти и сам поверил, что Кё был прав и переход на новый уровень открыл его персонажу действительно стоящие преимущества. Но как бы близко истребитель ни подбирался к тому, чтобы одержать верх, экран неизменно окрашивался голубым пламенем, знаменуя победу демона. — Ну почти же! — то и дело вспыльчиво взмахивал джойстиком Кё, чуть ли не выскакивая из своего одеяла. — Давай ещё! Сейчас точно тебя побью, вот увидишь! И Аказа не мог отказать. Себе в удовольствии всё сильнее и сильнее подогревать эмоционального Кёджуро этими его постоянными поражениями, потому что, когда в конце концов он ему снова поддастся и позволит победить, ураган радости будет несусветным. В самый разгар их пятой схватки из коридора донёсся знакомый — и такой нервирующий в нерабочее время — звук. — Не смей там помирать! — бросил Аказа, торопясь ответить на звонок. — Сейчас вернусь и сам тебя добью! Не успел он, впрочем, нажать на зелёную кнопку на экране, на котором высвечивалось имя коллеги из другого филиала, как позвонили снова — на сей раз в дверь. Увидев в глазок, кто там по ту сторону топчется, Аказа решил, что Доума подождёт, тем более что наверняка этот придурок просто хотел позлорадствовать по поводу санинспекции. Но ничего, обрадует он его позже, а сейчас стоило в первую очередь разобраться с оборзевшей мелюзгой. Подумать только, шкет ещё и группу поддержки с собой приволок. Небось пришёл в ноги кланяться, чтобы не увольняли. Запоздалая мысль о том, что пацану неоткуда было узнать, где живёт управляющий «Кидзуки», появилась в голове ровно в то мгновение, когда этот самый пацан впечатался в него, выставив вперёд голову, как какой-нибудь дикий кабан. Начался какой-то балаган. Камадо вихрем унёсся вглубь квартиры, а оставшийся на лестничной площадке блондин верещал о том, что он не знает точного адреса, чтобы полиции сообщить. Не говоря о том, что посудомойщик навалился на него всем своим весом и вцепился своими лапами так, что, кажется, рёбра вот-вот затрещат. Вот и пригодились наконец уроки Кейзо. Нет, он, конечно же, не собирался избивать ребёнка, но несколько секретных точек на человеческом теле знал. Зажмёшь их — и так скрутит, что у любого вмиг спеси поубавится. — Ай-яй-яй! — заголосил Хашибира, когда Аказа перехватил его за загривок, одним этим точным движением заставляя отцепиться. Пытаясь избавиться от неприятных спазмов, мальчишка вжал голову в плечи, но Сояма держал крепко. Приказав третьему участнику этого беспредела сию секунду заметаться в квартиру, он закрыл дверь и потащил посудомойщика в гостиную, где перед Кёджуро застыл Камадо с фиолетовым конвертом в руках. Ещё и вскрытым. Вот зараза.

***

— Значит… — прочистив горло, тихо проговорил Камадо, избегая смотреть на Аказу, возвышающегося над ними, тремя вторженцами, которые теперь неловко сидели на диване и смущённо прятали взгляды. — У вас, Сояма-сан, есть брат-близнец. Тот список рецептов — просто то, что вы планировали включить в меню и заказывать в «Кэйка». А все эти закрытия были только из-за того, что санитарный контроль решил развести бурную деятельность? — Я же говорил!.. — шепнул блондинистый невротик, которого, как выяснилось, звали Зеницу. — Что ты говорил! — резво перебил его Хашибира, тоже шёпотом, словно так их никто бы не услышал. — Ты говорил, что они — мафия! — А ты говорил, что Сояма-сан — маньяк и псих, — прошипел в ответ Зеницу, чуть склонившись к другу. Аказа мрачно посмотрел на Ренгоку, который стоял с ним рядом, такой же ошарашенный, но, в отличие от первого, совсем не взбешённый. Конечно, это ведь не на него с кулаками накинулись. Слушая, как подозрения этой троицы разбиваются о куда более скучную реальность, Кё то и дело прятал рвущуюся наружу улыбку в одеяле, сильнее в него кутаясь. — А эти письма? — помощник Ренгоку наконец набрался смелости посмотреть прямо в лицо тому, из кого он с друзьями чуть ли не дьявола воплоти вылепили в своих больных фантазиях. — Неужели это всё просто из-за игры? — Конечно! — хрипло рассмеялся Кё, озаряя своей широкой улыбкой всех троих по очереди, а затем добравшись и до Аказы. — Кое-кому просто жутко не нравится, что на еженедельных турнирах мы выступаем за разные команды. Я играю за истребителей, а не за демонов. И так будет всегда. Потому что у истребителей — крутые катаны! Он ведь это не серьёзно сейчас? Аказа даже на несколько секунд забыл, что всё внутри полыхает от праведного гнева, и уставился на Ренгоку в ответ, недоумённо моргнув. — Ой, я тоже за истребителей играю! — развеселился Зеницу, задвинув на задний план всю неловкость. — А у вас какой ранг? Ого! А стиль дыхания какой? Да нет, конечно же он это не серьёзно. Просто не хочет рассказывать каким-то левым личностям, которые и без того — любители сунуть нос в чужие дела, — правду. К тому же, наверняка, как бы Кё ни пытался это скрыть, но тот давний случай с отцом отложил на нём свой отпечаток. С другой стороны, ни драгоценный Камадо, ни его друзья, кажется, совсем не смутились тому факту, что они — пара. Или нет? Они вообще это поняли? А Кё? Он ведь понял, к чему были все эти письма? Даже если нет, что было маловероятно, то после последнего точно должен понять. Аказа ушёл вглубь себя, анализируя свой план и поведение Кёджуро в последнее время, совсем перестав слушать обмен восторженными мнениями об игре и, в частности, об истребительской касте. К реальности его вернул, как ни странно, Камадо, выбившийся из этого двухголосного гомона — Зеницу оказался не менее громким, чем Ренгоку. А вот посудомойщик Хашибира, напротив, сидел на диване молча, уставившись себе под ноги. — Сояма-сан, — мальчишка поднялся с места, дёргая обоих друзей следом за собой. — Простите нас! — склонив голову, выпалил он. Переглянувшись, Зеницу и Иноске поспешно вторили его жесту. — Нам очень стыдно, что мы подозревали вас в таких ужасных вещах и причинили столько неудобств! Больше такого не повторится, обещаем! — Ещё бы повторилось, — буркнул Аказа, скрестив руки на груди, но, поймав на себе взгляд Кё, немного смягчился. Закатил глаза и протянул. — Ладно, проехали. — И вы, Ренгоку-сан, тоже простите нас, пожалуйста, — обратился уже к своему хозяину Камадо, на что незамедлительно получил лучезарную улыбку, саму за себя говорящую. — Я ведь… могу завтра выйти на работу как обычно? — Завтра понедельник и у тебя, мой мальчик, всё ещё выходной, — напомнил ему в своей заботливо-менторской манере Ренгоку, потрепав помощника по голове, а затем усмехнулся. — Да и мне… тоже, пожалуй, придётся завтра ещё отлежаться немного. Но во вторник я тебя жду! Камадо просиял, а Аказа боковым зрением заметил, что посудомойщик вовсю пялится на него. Неужто тоже ждёт, что он всё забудет и, как и добрый Ренгоку, растечётся под этими невинными наивными взглядами сопливой лужицей? Пф, ну нет! Отбросив первое желание вовсе проигнорировать чужое внимание, мужчина всё же посмотрел на Хашибиру, да так сурово, что тот тут же стушевался и передумал рот открывать, если, конечно, вообще собирался. — Нам, пожалуй, уже пора, — спохватился, между тем, Камадо, — нужно на автобус успеть! Когда там последний отходит, Зеницу, посмотри? А то у меня телефон почти сел. — Какой автобус! — засуетился Ренгоку. — Мы сейчас вам такси вызовем. Уже из спальни, куда он, волоча за собой одеяло, как королевскую мантию, отправился за телефоном, донеслось удивлённое: «Ого, сколько пропущенных от тебя, Танджиро! Прости, на беззвучном стоял, а я спал». Камадо при упоминании о своём недавнем приступе паники вновь потупил взгляд и покраснел. А через минут пять, когда они выпроводили нежданных гостей, в квартире наконец-то наступило долгожданное спокойствие. Можно было доиграть последний раунд и отправиться спать. Можно было бы, не будь сейчас в руках у Кё этого конверта, который почему-то пришёл раньше запланированного срока. — Значит, это последнее? — мужчина уютно устроился на диване и, лукаво улыбаясь, помахал конвертом перед собой, отчего его золотистые пряди, падающие на лоб, размело в разные стороны. Аказа, заваливаясь рядом, расплылся в ответной улыбке. Всё этот хитрый лис прекрасно понял, может даже ещё несколько писем назад. Однако сердце тем не менее пустилось в галоп, пока он наблюдал за тем, как длинные пальцы вытаскивают из конверта письмо. Звонок в дверь заставил их обоих замереть и переглянуться. — Подожди, не читай без меня, — попросил Аказа. Раз уж так вышло, что письмо всё равно пришло раньше, то он хотел своими глазами видеть лицо Кё в момент прочтения. Нехотя поднявшись с дивана, Сояма босиком прошлёпал в коридор во второй раз за этот вечер. — Чего ещё? — не без тени подозрения спросил он, совсем немного приоткрыв дверь, чтобы вернувшемуся зачем-то Хашибире было не так просто проникнуть в квартиру, если он снова удумал фокусничать. Мальчишка был один, и выглядел теперь уже не так воинственно и храбро, как ещё каких-то полчаса назад. — Не увольняйте меня, пожалуйста, Сояма-сан, — еле слышно, словно опасаясь, что поджидающие его где-то на лестнице, а может и на первом этаже, друзья услышат. — У вас нормально работать… Можно я останусь до конца лета? Честно, я больше к вашему кабинету ни на шаг не подойду. Оглянувшись, чтобы убедиться, что гостеприимный Кё не поплёлся за ним следом, Аказа вновь посмотрел на посудомойщика и так же тихо ответил: — Ладно. Но первый же прокол — и вылетишь. Иноске радостно оскалился и, попрощавшись, унёсся прочь, а Аказа со спокойной душой вернулся под одеяльный бок Кёджуро, который конечно же сразу полюбопытствовал, кто из ребят и зачем возвращался. А Аказа конечно же ему сразу во всём признался, хоть поначалу и не хотел терять своё лицо грозного начальника. — А я знал, что ты его не уволишь! — довольно заявил Кё с видом всезнающего умника. — Читай уже, — толкнул его плечом Аказа, вновь замирая в волнительном ожидании. — Сегодня твоя жизнь изменится навсегда, — с выражением огласил Кё и замолк. Аказа впился взглядом в его лицо, внимательно следя за каждым малейшим изменением. Те несколько секунд, которые понадобились Кёджуро на осмысление и реакцию, показались целой вечностью. — Это твоя жизнь изменится навсегда, óни-сан, — сложив листок, Ренгоку легонько шлёпнул им по лбу Аказы. — Давай заключим сделку? Если на этом раунде, который мы сейчас доиграем, одержу победу я, то ты меняешь персонажа на истребителя?.. Что? — его улыбка погасла, а весь задор как рукой сняло. — Ты чего так смотришь? Я что-то не так сказал? Ну ладно, оставайся демоном, мне это не так важно… — Ты правда ничего не понял? — выпрямился Сояма, подаваясь назад. — Ну… Судя по твоей реакции, видимо, нет, — с некоторым беспокойством произнёс Ренгоку и вновь развернул письмо, вчитываясь в короткое предложение в попытке понять, что же такого он упустил. — Письма… ну, кроме сегодняшнего, приходили по вторникам, — подсказал ему Аказа. А когда Ренгоку лишь недоумённо похлопал глазами, сдался. — Ладно, где они? Я тебе сейчас всё объясню. — Так они на работе все. Ты же туда отправлял. — Тебе повезло, что я помню, как начинается каждое из них, — вздохнул мужчина, скрестив руки на груди. Произносить написанное вот так вот просто, вслух, было как-то странно и неловко. Уже совсем не тот эффект. Но раз Ренгоку не догадался, то что ему ещё оставалось. — Считай каждое третье слово, — предупредил Аказа. — Чего я хочу больше всего на свете?.. Не устал заботиться о своей репутации благочестивого?.. Рассказать историю о бессмысленной смерти?.. Очень скоро тебе не останется иного выбора… Даже если всю ночь будешь молить о пощаде… Сегодня твоя жизнь изменится навсегда. Наверное, он слишком быстро всё протараторил. Под конец, воздуха в лёгких совсем не осталось, и, кажется, за это время он даже разучился дышать нормально, потому что, глубоко вдохнув, так и замер, не смея выдохнуть. По крайней мере пока Ренгоку не скажет что-нибудь. Почему он молчит? Может, стоило не вслух говорить, а написать на обратной стороне письма, чтобы было понятнее? Или всё было и так понятно, а Кё просто… Просто сидел в этом своём одеяле — рот приоткрыт, глаза эти его совиные, огромные, влажные то ли от того, что они сегодня переиграли в приставку, то ли из-за самочувствия. — Как я должен был догадаться?.. — наконец-то, спустя миллион лет ожидания выдал Ренгоку, вновь уткнувшись в этот чёртов листок. — Они же по вторникам приходили! — чуть было не всплеснул руками Аказа от волнения, но вместо этого лишь плотнее стиснул их на груди. — Вторник — третий день недели. А значит, нужно было прочитать каждое третье слово. Да, на первом-втором письме это было ещё непонятно наверное, но потом-то понятно. — Не очень, — Кё улыбнулся одинокой строчке на бумажке, от которой всё никак не мог почему-то оторваться. — Но почему именно вторники? — Как почему? Там же первым знаком стоит огонь. А ты — Ренгоку*. И истребитель твой любимый — с огненным стилем дыхания. А ещё вторник — это третий день недели, а мы живём на третьем этаже. Не говоря уже о том, что мы три года вместе. — Ну, фактически, три года будет в октябре. — Моё фактически начинается со дня нашего знакомства, — фыркнул Аказа, раздосадованный тем, что мало того, что всё пошло совсем не по плану, так ещё и разговор этот плавно уходит куда-то совсем не в то русло. — Ладно, а в фиолетовых конвертах тоже какой-то скрытый смысл? — всё не унимался Кё, видимо, задавшийся целью все ему нервы вытрепать. — Угу. Твои куриёканы на той ярмарке были фиолетовыми. Одеяло зашуршало, а диван скрипнул под весом приподнявшегося Кёджуро, когда он перебрался к Аказе на колени. — Знаешь… — завернув их обоих в один кокон, этим простым жестом, полным уюта и тепла, изгоняя все нелепые опасения из мыслей, Ренгоку обвил его шею руками. А в следующее же мгновение снова всё разрушил. — Я думаю, ты бы отлично вписался в компанию к Танджиро и его друзьям, если они снова вздумают затеять какое-нибудь расследование. — Ты за кого меня принимаешь? — скривился Аказа. Он так и не определился, рад ли тому, что у Кёджуро есть настроение так шутить, или же всё-таки расстроен тем, что того больше заинтересовала схема отправки писем, чем их содержание. Может, до него по-прежнему не дошло. Может, стоит просто прямо спросить. Аказа опустил ладони ему на пояс и, посерьёзнев, набрал в грудь воздуха, чтобы так и поступить, но Кё его опередил. — Как это за кого? За будущего мужа, у которого всё в порядке с воображением и вниманием к деталям. Уж ты-то юных детективов, если что, на путь истинный наставишь. И сразу стало как-то легче дышать. И плевать, если завтра он тоже свалится с температурой. Лишний выходной ему, если так подумать, не повредит. Поваляются, обложившись таблетками и порошками, вместе — как самые что ни на есть древние женатики. Но вот мгновенно поплывший в его объятиях Кё вдруг резко напрягся и отпрянул. Едва успел предупредить, что сейчас чихнёт, прежде чем отвернуться и заглушить в согнутом локте новый приступ. Понимающе похлопав его по спине, Аказа развернул одеяльный кокон и повёл Кёджуро на последний лекарственный курс перед сном. Слов на ветер он не бросал. И раз уж пообещал заботиться всю жизнь, то так оно и будет.