Коза-Дереза

      «Тучеворот» на месте привычного неба выглядел мрачновато. А вообще — до усёру страшно, если совсем уж откровенно. Не часто доводилось пялиться в чернильную бездну, нависающую над головой жутким «сфинктером» пустой глазницы. Эта бесконечно вертящаяся херня, будто пустившая сквозь облака корни завитой в спираль черноты, откровенно раздражала, навевая жуткое ощущение разумности, затаившейся в этой бездне. Казалось, что она смотрела в ответ, изучая. «Вертун», если не всматриваться, немного напоминал грозовой фронт из документальных фильмов про тропики. Этакий сгусток роившихся облаков, готовый в любое мгновение отхлестать летним штормом, а вдогонку — долбануть молнией по самому темечку. Его чёрно-серые, с угольными проплешинами облака бесконечно вращались, завиваясь в удивительный вихрь. И хотя сам по себе он не так уж и сильно страшил — ну, спираль и спираль, чё такого-то? — зато необъятная глубина его жуткой воронки, не иначе нырявшей на другой край мироздания, с лихвой нагоняла упущенное. По настоящему обдувала плечи морозцем от ужаса и давила на мысли чем-то громадным, неохватным, как сама Вечность. Никогда не задумывался, сколько могло весить Время, но, как оказалось — достаточно… Поглядывая на эту хрень, в слова «ангела» верилось куда охотней. Попробуй засомневайся, когда ощущение совершенно непостижимой силы над головой неумолимо лишало любых причин для недоверия. Как можно было колебаться и прикидываться дураком, настаивая на «глючности» всего сущего, когда Оно, вертевшееся вместо неба, ощущалось каждой клеточкой тела, каждым клочком мысли? Вихрь был безусловно реален — я понял это, наверное, сразу же, в первый же миг, как только его увидел. Жлыга такая — попробуй тут не «увидь». И до сих пор усердно пытался уложить в голове новое знание, старательно его избегая. Но чем больше пробовал оправдаться особо нажористой галлюцинацией, тем меньше соглашался с малодушными выводами. Пейзаж странного мира, словно застывший в серых тонах, убеждал лучше удара ножом в спину. Но приглядывали за мной не только сверху. Кипельно-белая, будто вываренная и пудрой обсыпанная, блондинка-великанша молча шлёпала следом. Бесшумно ступала босыми ногами, соблазнительно покачивая полными ляжками да помахивая пушистым хвостом, и неотрывно таращилась в спину, норовя дырку прожечь. Выглядела, как и положено всякой непонятной сисястой бесовщине, чертовски привлекательно, но всё равно казалась хитрым стервятником, ждущим своего часа. Не нападала — и вообще не вредила — но и не отставала. А чтобы моя «не жизнь» совсем медком не казалась и я от радости не охренел, вслед за беззвучным грохотом в небесах и странной босоножкой за спиной, пошаливали ещё и нервишки. Барахлили в прямом смысле слова, как движок, свечами «троивший». Недавно подмеченное обострение переживаний по поводу всякой всячины — то Кракозябру примусь в сердцах полоскать посреди лужи, то без причины лезу языком в рот к незнакомой эльфийке — теперь проступало настолько отчётливо, что любая мысль хлестала по мозгам, словно кнутом. Даже по-детски доброе удивление замершим миром драло нервы витками колючей проволоки. Из-за этого глядеть приходилось тупо под ноги, чтобы поменьше чувствовать. Даже думать не хотелось, чтобы не чуять странную физическую «боль» от тревожных эмоций. В конце концов эта херня меня в корень затрахала — я попросту утомился непривычной живостью мысли, от которой давно уж отвык. Минут пять поломался в «колоссальных нравственных муках», после чего понял: стало откровенно лениво. Надоело бояться «украдкой», юлить и делать вид, будто над головой ничего нет, а сзади никто не топает. Поэтому, не придумав ничего лучше, мозги решили просто во всём сознаться. Чуток полегчало, но позорный страшок после такого, ясен пень, никуда не подевался. Не было в голове волшебного переключателя. Но меня просто задолбало ежесекундно повторять, что я — пуганая ворона и стреляный воробей в одном флаконе, которого такой ерундой не проймёшь. Проймёшь и ещё как!.. В груди опять «заболело» от переживаний и нежелания признавать очевидное. Чёртово упрямство. Пришлось даже остановиться и выпендрёжно уткнуться лбом в дерево — жаль, не видел никто «артистизма» дурацких метаний. Я потупил секунд пять, потюкал рогами в глухо звеневшую, будто металл, кору. Долбанул посильнее, а потом треснул с размаху, не почуяв вообще ничего. И наконец-то сподобился сжать «яйца» в кулак. Украдкой вздохнул разок для храбрости.  — Да, боюсь… Да, выгляжу странно… Да, в голове кавардак… И да, бля! Нравлюсь себе таким!.. — забормотал под нос. — Доволен? Отъебись теперь со своим соплежуйством!.. Великанша тем временем бесшумно подкралась и с виноватым видом присела на корточки в сторонке. Перехватила косу и молча уставилась. Явно что-то недоброе задумала и выжидала — неспроста ж бритым «вареником» светит, мысли смущает.  — И ты ещё тут… — уже незлобиво, но всё ещё насторожено проворчал я, обернувшись к странному созданию. Снова вздохнул, но теперь посвободней — будто пару мешков цемента с плеч скинул. Мозги совсем «запаршивели» от стариковской косности, вынуждавшей чуть ли не силком выталкивать из груди простые слова — как читать по слогам. Но, как ни странно, я справился. Даже от такого куцего признания полегчало. Совсем немного, но всё же стало попроще. В молодости-то вообще, как пить дать, положил бы на всё болт, а ныне по крохам тянул из себя так нужное чувство спокойствия. Раз уж даже смертушка для меня была не финалом всего, то чуяла задница, что всё равно придётся натыкаться на странности: в своих мыслях, в себе, в окружении. И если попробую силой ломиться против этого «течения», то оно же меня и сломает потоком, сожрёт к чёртовой матери и выс… Выплюнет, короче. Свихнусь резче, чем даже узнаю, есть ли дорога домой. Так что нечего дёргаться по мелочам. Да и вообще, чего мандражирую, почему б не глянуть на плюсы моей ситуёвины? Мечтал же сбросить годков тридцать-сорок — вот и получай, с запасом. Кушай — не обляпайся! Правда, придётся «раму» сменить. Но пересесть с дряхлеющего брюзги на непривычную, но до неприличия молодую — как меня там назвали — футанари? Тю!.. Да это ж не катастрофа ни разу, а блядский Джекпот в лотерее! Здоровья — вагон, с запасом на роту десантников, да и выгляжу «дорого-богато». Ну, а то, что сиськи есть… Я облокотился на дерево и опустил взгляд вниз, стараясь смотреть не просто на смачные дойки, тяжёлыми дынями провисшие вниз, а на своё новое тело. На новую себя, прости господи… Свою сущность или как там «ангельская» баба говорила. Постарался глянуть со стороны и в то же время посмаковать ощущения. Поплывшие в башку влажные мыслишки тут же без жалости выпинывал нахер, старательно собирая редкие проблески нейтральных эмоций. Было ли мне физически неудобно в новом облике? Хм… Как бы, совсем нет. Даже наоборот — низкий центр тяжести в мясистой заднице оказался очень сподручным, чтобы тяжеленной киянкой махать. А если ещё и двигаться так, как удобно новой фигуре, то упитанные телеса дородной мамки вообще не напрягали и ощущались очень комфортно. Кроме мелких моральных неувязочек — непривычно, ё-моё! — иных нареканий не было. А приятная тяжесть женских форм так и вообще доставляла некоторое удовольствие, даже без учёта их эротичности. Просто чуять, как тяжёлые ягодицы и груди плавно подрагивали во время ходьбы, было отчего-то довольно приятно. Пугал меня этот удивительный облик? Пару часов назад, прояснившись умом, вот как сейчас, я сказал бы, что уссаться готов с перепугу. Но теперь… Это была дикая хрень, что ни на одну голову не налезает — тут не поспоришь. Да только если подумать и не психовать — то новая сущность не страшила, от слова «совсем». Я с удивлением смотрел на свою грудь, медленно понимая, что теперь вряд ли перепугался бы, даже начни из сосков капать молоко! Не, такого, конечно, не будет — бабе сперва забеременеть для этого нужно — но сама принципиальная возможность даже как-то и не особо встревожила. Раньше ни в жизнь не сказал бы вслух чего-то подобного, но теперь… Теперь сиськи у меня были знатные. И они, как бы, для того и нужны, чтобы младенца кормить. Так что бабские груди, полные молока — если мозг себе не ебать — это очень красиво. От мысленного бормотания меня постепенно начинал разбирать смех облегчения, из-за постоянной остроты ощущений грозящий вылиться в гомерический хохот. Тупорылая терапия — как у психиатра из тупорылых забугорных киношек — дала результат и я вдруг понял, что вообще, не о том думаю. Упускаю, так сказать, самую мякотку, самую «писечку» ситуации. Которая скрыта — вот же ирония! — именно в моей писечке промеж ног. Выгляжу-то я лет на двадцать, или около того, а к этому возрасту девчата уже знают, что такое быть раз в месяц «сердитой». Когда начнутся месячные, вот тогда точно плотненько охуею, а сейчас — так, баловство одно… Я откровенно прыснул со смеху, понимая, что снова полез мыслями куда-то не туда. И это было отличным знаком: раз могу думать о такой ерунде, то дела мои не так уж и плохи, как хотелось бы их представлять. Больно, страшно, тревожно, но если не держать это в себе — то дурное постепенно само утекает. Чёртова «пожалейка» — великая сила… По щекам побежали слёзы, и я торопливо принялся утирать постыдную мокрядь, со стыдом поглядывая на великаншу. Занятно: боли не чую, а влагу — поди ж ты, развёл. Но вот этой херни уж точно не надо! С меня хватит и женского тела, а быть рыдающей истеричкой отказываюсь наотрез. Но на душе всё равно стало спокойней, насколько это было вообще возможно в моей ситуации. * * * Блондинка следовала по пятам, каким-то необычайным образом умудряясь широко шагать и при этом забавно семенить длинными ногами. Ну и громадная же она была! Хотя вела она себя прилежно, как сдобная булочка. И, если честно, очень на булочку походила, подкупая красотой сочного тела и прелестного личика. В конце концов, я «купился» и не стерпел — попробовал с ней заговорить, решив взять инициативу в свои могучие женские руки. Раз уж эта молчунья теперь постоянно будет за мной бегать да на нервы действовать, то нужно показать, кто тут «батька». Но на все мои вопросы девица отвечала одинаково — молчанием. Лишь виновато поглядывала и со смущением отводила глаза. Даже имени её узнать не удалось.  — Слушай, родная, а может ты дреней, а? — брякнул я через плечо, разглядев три пары крохотных рожек у девчонки на лбу. — И хвост у тебя есть… Хотя, не — ноги-то человеческие, с пальцами. Кожа бледная… В ответ на мои слова девица принялась смешно переступать, будто пытаясь прикрыть одну ступню другой. Словно неловкая принцесска из детской сказки. Принцесса-полукровка. «Не, много чести…» — подумал я. — «Но не обращаться же к ней «Эй, ты!»? Нужно придумать хоть какое-то имя, раз она молчит. Прозвище хотя бы…» Размышления на ходу завели в тупик. Можно было её хоть Шариком или Бобиком назвать, проступало в этой девице действительно что-то благородное и величавое. Скользило что-то-то этакое во взгляде золотистых глаза. А мне кровь из носу захотелось блеснуть умишком и придумать что-нибудь годное, не то будет подстава, как и с моим именем.  — Принцесса… — задумчиво бормотал, перебирая варианты. — Прин… Прян… О! Прасковья! Слышь, как тебе?.. Похоже, никак — вопросительный взгляд на великаншу явного отклика не встретил. Да и мне сразу же не понравилось: ну какая из неё, чёрт возьми, Прасковья? «Пандора… Прозерпина… Приора…» — память перелопачивала что-то когда-то слышанное, упорно выискивая имя на буку «П». Когда возникла мысль, что девица эта похожа на принцессу-недотёпу, очень захотелось подобрать что-то именно на букву «П», да с дворянским подтекстом. Но запас моих знаний по этой теме был до смешного убогий и найти величаво-аристократичное имя не получалось.  — Короче, полукровка, — махнул я рукой. — Раз молчишь, то не обижайся — будешь Прес… Присциллой. Ясно? Не нравится — сама о себе расскажи… Надо было всё же её Бобиком назвать, чтобы разозлить и на разговор вызвать. Но эта провокация такая очевидная, что мне было лень. Да и девушка на удивление просияла робкой улыбкой в ответ на новое имя! «Неужели понравилось?» — удивился и я. Она впервые за всё время изобразила дружелюбную эмоцию и в мгновение ока утратила все зловещие нотки в своём облике. Понятно! Да это ж не я её, а она меня развела, втираясь в доверие! Хотя, а не всё ли равно? Во-первых, я-то уже сдох — мёртвого она не убьёт. А во-вторых, если б она действительно хотела навредить, то что мне сделать против упитанной пятиметровой девахи и её косы? Силу этих тонких девичьих ручек уже довелось видеть…  — Ты зачем тогда мне помогла? — спросил я, взглядом указав на её тонкие ладони, крепко державшие оружие. — И вообще, откуда там такая красивая нарисовалась?.. Не узнать эти изящные руки было невозможно — одна из них сшибла с ног эльфа крови, словно ребёнка, просвистев у меня над плечом и обдав морозцем. Присцилла не ответила. Я вздохнул и не стал настаивать. Решил не спрашивать, почему она в одном месте помогая, в другом позволила Джадалане меня убить. Раз просто представиться не желает, то о таком точно не скажет. * * * Найти себя убиенного оказалось пустяковым занятием на десять минут. Знай себе, беги, тряси выменем да по карте сверяйся — всего делов. Чертовски удобная штука этот навигатор, в голову «встроенный». Зато выдержать зрелище истерзанного трупа оказалось отнюдь не простым испытанием — от вида собственного тела в луже светло-синей крови стало дурно. Именно в таком «нежно—розовом», девичьем тоне. Тошноты я не почуял, ведь души такой херни уметь не должны. Но, честное слово, лучше бы просто сблевал, ибо ощутил чуть ли не физическую боль от отвращения. Шутки ли, увидеть кошмар любого разумного человека — найти себя мёртвым и обезображенным!.. Впрочем, даже в перегибе с чувствами, должно быть, тоже имелся свой смысл. Тело-то вон оно, смирно в травке лежит, остывает, потому душе кроме эмоций ничего и не остаётся. Вот она и чует их… «от души». На губах снова появилась ехидная ухмылка: «Нихрена себе! Ты уже и в загробных делах разбираешься?» — улыбнулся я. Никогда не считал себя циником — скорее, угрюмым хмырём без чувства юмора — но внезапная капля спасительной молодецкой безнравственности пришлась даже по вкусу. Я уж и забыл, что с показушно-наплевательской рожей куда проще смотреть на мир и на вещи. Пока был «в себе» — в силу возраста уже не мог так поступать. Но, обратившись симпатичной молодой «козочкой», опять получил привилегию могучего подросткового похуизма. Очистить мозги и «продышаться» без вздохов — мёртвому дышать ни к чему — помогли эльфы крови. Рядом с моим мёртвым телом мир как будто вновь оживал, как положено шевеля листьями и травой на ветру, и в этом прозрачном пузыре то и дело, словно из невидимого тумана, входили в поле зрения беловолосые недруги. При их виде кулаки тут же сжались и опять стало больно, но теперь от злобы — дико захотелось перебить сволочей! Они напали первыми — я лишь защищался, а сука Джадалана задурила голову и как крыса пырнула в спину, без колебаний убив. У меня появилось полное право спросить с них так, как того захочу… Перебарывая тошноту, я приблизился к телу, присев рядом. Синхронно с Присциллой опустился на корточки, проводя ладонью по волосам мёртвой дренейки. Без труда нашёл несколько ужасных ран в области поясницы — она была натурально изорвана кинжалами Джадаланы. Но это были не просто разрезы — они словно обуглились или были разъедены сильной кислотой. Сплошное кровавое месиво, короче. И это не считая большого множества мелких уколов и резаных ран — похоже, над трупом успели уже поглумиться, вырезая на коже какие-то знаки. Вот же суки бездушные… Сияние татуировок на мёртвом теле исчезло — от них остались лишь иссиня-чёрные, будто нарисованные сажей или выгоревшие по коже линии. Трава вокруг тела тоже была обуглена, и даже одежда на теле кое-где подгорела. Ощущение, чёрт побери, обрушилось странное. Озадачивал и непонятный жар, что опалил меня после смерти, и «поведение» самого трупа. Всё выглядело так, будто бы именно мёртвое тело заставляло оживать окружающий серый мир, позволяя листве и траве вновь шевелиться. Я даже чувствовал, как струились под пальцами мягкие локоны девушки. Мои мягкие волосы… Лицо почему-то не тронули и не изуродовали. Она — то есть убитый я — даже в смерти была красивой. Словно спала или вот-вот собиралась проснуться с застывшей маской безразличного спокойствия. Глаза были слегка приоткрыты. Но тот удивительный свет янтарно-лазурных оттенков их покинул. Рядом с окровавленным телом в траве лежало оружие, брошенное «на отъебись». Этот хлам никому не был нужен, и белобрысые демонстративно его игнорировали, впрочем, как и покойника посреди своего лагеря. У меня же в поле зрения замаячила полупрозрачная невеликая рамка со словом «Воскреснуть» посередине. Банальный призыв «Бери и действуй»? Так просто?.. Тут не вовремя нашлось место даже для капли разочарования — выглядело это слишком уж тупо и заурядно. Точно не так, как можно было представить невероятный процесс возрождения. Но я всё равно не спешил, как ни чесались руки поскорее проверить слова «ангела» и восстать. Воскреснуть, разбивая киянкой рожи длиннобровых обмудков!.. Занудная стариковская рассудительность всё-таки проклюнулась и взяла вверх. Как это воскрешение произойдёт — хрен его знает, так что нужно сперва осмотреться. Чёго-то не очень охота снова почуять пару лезвий в спине. Сомнительный, бля, аттракцион вышел. Присев рядом с собственным телом, я принялся выжидать, рассчитывая увидеть Джадалану, как наибольший источник опасности. На непонятную Присциллу не рассчитывал и уже не обращал внимания, зорко выжидая. Гордость эта «засада» царапала, оставляя большие борозды на самолюбии, но приходилось признать — прирезав меня единожды, рыжая сука из эльфов сможет запросто сделать это опять. Какая-то ссыкуха на меня руку поднимет и одним взмахом прикончит!.. Кроме безымянных эльфов крови обоих полов, появлявшихся и исчезавших в поле зрения без какой-то видимой цели, никого «нужного» поблизости не оказалось. Возможно, длиннобровая ушла окончательно, сделав всё, что хотела. Можно было рискнуть и посчитать, что опасности нет. Впрочем, потратив время на ожидание, я заметил кое-что другое, чего, честно говоря, предпочёл бы не видеть. Всё вокруг было залито кровищей, а тело сильно изранено, поэтому я старался не всматриваться в изувеченный труп. Но не смог не увидеть, что штаны на ягодицах были взрезаны по шву до самого пояса. На их гладкой коже тоже не было ни единого пореза. Зато там было много белесой слизи, уже подсыхавшей. Это чё такое? Эти больные уроды, что, насиловали моё мёртвое тело?! Убить сволочей захотелось ещё больше… Борясь с тошнотой, я заставил себя усмирить гнев, стальными крючками рвавший нутро. Обошёл труп, снова опускаясь на корточки между «киянкой» и телом. Нервно сглотнул, увидав, что член был отрезан по самый «корень» и куда-то пропал. Из задницы покойного тела сочилась кровь, намекая, но мне хотелось думать, что елду просто унесли, забрав на память, как трофей. Делать задуманное с «самим собой», да ещё в присутствии Присциллы, было совершенно больной на голову, ебанутой хернёй, но тут вообще почти всё для меня находилось за гранью нормы. Так что пора уже понемногу привыкать. И начать с заботы о собственном теле, к примеру. Хочу того или нет, но ныне я — «в основном» женщина, и довольно симпатичная. А они имеют интересное свойство — беременеть, да ещё и очень не вовремя. Как бы дико это ни звучало, но мне стоило узнать, чего ожидать от своего трупа, столько времени пролежавшего без присмотра посреди лагеря извращенцев. Я почти без колебаний опустил ладони на мёртвые ягодицы бездыханного тела, слегка их раздвигая. Невольно и горько усмехнулся. Да уж, хочешь не хочешь, а жопка у меня была действительно классная. Повезло, если можно так сказать. Неизвестный насильник — или насильники — удовлетворился лишь моей пятой точкой, позарившись на упругое женское мясо и не тронув влагалище. И смех и грех, но я всё ещё оставался «девственницей», заодно почуяв себя больным на голову извращенцем, не сильно ушедшим от ёбнутых эльфов крови. К горлу опять подступила чёртова тошнота: эти белобрысые твари сделали со мной такое!.. Понадобилась добрая пара минут, чтобы култыхания яростных мыслей утихли. С трудом, но даже получалось по-новому осмыслить свершившийся факт изнасилования. Или это была уже некрофилия? Казалось, дай только волю — зубами порву уродов смазливых, надругавшихся над телом. Всех перегрызу! Но, с другой стороны на какую-то долю — на малюпасенькую песчинку — я их начал понимать. Не оправдывать, но видеть мотивы. Мои пухлые, будто вылепленные неизвестным художником ягодицы выглядели действительно очень женственно и соблазнительно: гладкие, со светлым колечком мягкого ануса и узкой щелью влагалища они смотрелись весьма аппетитно. Не удивительно, что какой-нибудь «поехавший» эльф крови мог соблазниться мертвецом, особенно когда труп такой привлекательный. Но это нисколько их не оправдывает — мерзавцев всё равно следовало наказать! Можно было кое-как даже убийство списать со счетов — я ведь всё ещё «условно» живой — но вот насильники были для меня омерзительны. И «тогда», и уж точно — «теперь». Время пришло и взгляд уверенно устремился на красную плашку с призывом к действию. Зубы сжались от страха и «чувственной боли», палец решительно ткнул по надписи, как до этого — по Сумке с добытым хламом… * * * Возрождение прошло без фанфар и всякой другой торжественной ерундистики, положенной такому моменту. Ну, я так считал, что положенной. Вместо этого в глазах лишь на мгновение побелело, окутала секундная слабость, и тело у ног исчезло, оставив лишь белый скелет! В груди, мощно толкнув в рёбра, сладко вздрогнуло ожившее сердце. Лёгкие с шумом втянули сладкий глоток свежего воздуха. А затем серый мир в мгновение лопнул, как мыльный пузырь, впуская в мысли буйство изумрудно-зелёной листвы и бурых древесных стволов, подпиравших нестерпимо сочное, ало-багряное вечернее небо! Мозги успели отвыкнуть от жизни, не иначе. Потому что я на секунду-другую замер, вылупившись, как истукан, пораженный ошеломляющей красотой обыденного пейзажа. Пожирал глазами ожившие краски и даже, забывшись, позорнейше любовался стройными эльфами, бестолково удивлённый их красотой. Но оглушающие бабские «охи» да «ахи» царевали недолго — волна кипучей мысли быстро задвинула их далеко на задний план. Сердитый «старик» вновь встал за плечом «девчонки» в моей голове, подсыпая ей так нужной обстоятельной злости. Заполошно вспомнив, я коротко глянул за спину — полукровка пропала! — и окончательно плюнул на возможность подмоги с её стороны. Выпустил зревшую на сердце злобу. Вместе с телом, с теплом жаркой крови, бежавшей по венам, в мозги хлынули и удивительно яркие чувства униженной женщины. Но на этот раз я даже не пробовал их подавить или «застеснять» что было силы, дабы не «запомоиться» о неположенное мужику. Наоборот! Раскинув мысленные объятия и подхватывая из травы оружие, охотно принимал их, подпитывая горение гнева. Старался поскорей осознать ощущения, грызущие нутро. Теперь они надолго станут частью меня, а с головой лучше дружить, и уж точно — не спорить. Беглый взгляд на столбик «здоровья» подсказал, что тот почти полон и всё ещё постепенно наливается приятной «эрекцией». Вырастал в размерах до максимального, наполняя тело свежестью силы. Значит можно было не сдерживаться!.. Грудь захлестнула ярость, и я с полоборота опустил киянку на плечо ближайшему эльфу. Тот на свою беду и по моему недосмотру оказался рядом в момент возрождения. Удивлённый внезапным оживлением стопроцентно мёртвой «козы», он с оторопевшей рожей уставился на восставший разгневанный труп. Но и тюфяком этот мужик точно не был. Ловкий, словно взбешенный хорёк, он буквально за доли секунды сориентировался. На одних только рефлексах, выхватил из ножен оружие. Похвально — реакция просто на зависть — но поздно! Молот ухнул, прорубаясь сквозь воздух. И влетел мужику слева, вминая тупой деревянный боёк в неприкрытое «мясо». В эльфийской руке в ответ что-то восхитительно хрустнуло. Конечность «хорька» вмяло в бочину, на ходу ломая ещё и парочку рёбер. А затем завопившего от боли белобрового, словно игрушечного, сшибло с ног к чёртовой матери, сдув две трети полоски «здоровья» над его головой. Увесистую колотуху без противодействия цели повело в сторону, а недобиток с воем перекатился по земле. И снова вскочил, полыхая безумием во взгляде! Кинулся на меня, орудуя уже лишь одним кинжалом и волоча искалеченную руку, как плеть. «Вот же безумная падаль!..» — проблеснула злобная мысль. Сволочуга оказался до ужаса прытким и «отбитым» наглухо. Боли он будто не чуял, словно бы обторчавшись какой наркотой. Даже с серьёзной раной, мотыля переломанной рукой-плетью, мгновенно поменял расклад сил: я не успевал снова ударить — нет времени для замаха — а эльф уже почти дотянулся! «Девчонка» в голове испуганно взвизгнула, но «старик» осадил ей, сердито шлёпнув по мясистому заду. С посылом: «Учись!..» подкинул верную мысль, и я мгновенно качнулся следом за колотухой. Не стал противиться движению массы оружия, а со всей дури влил в него силу юного тела. Описал широкий взмах-пируэт и под гудение воздуха вскинул кувалду над головой. Будто кинулся титьками прямо на нож неприятеля. Эльф всё же успел дотянуться, неловко ткнув на вытянутой руке клинком мне в живот. Неглубоко проткнул кожу, по касательной чиркнув и пустив-таки кровь. За что немедленно поплатился — тут же рухнул на землю, сметённый сокрушительной пиздюлей по голове. Колотуха влетела как надо. Глаз вышибло из глазницы, а череп неудачника-эльфа хрустнул, брызнув кровищей из разбитых тканей — просто музыка для ушей! — и тело обмякло. Перед взглядом мелькнула строчка о циферках опыта… Соседние эльфы — двое смазливых парней метрах в пятнадцати — наконец-то зашевелились. Увидев гибель собрата схватились за свои «ножики». И рванули в разные стороны, делая «клещи». Но фатальный удар по башке в исполнении Джадаланы был для меня памятен и очень полезен. Я тотчас отступил, не давая противнику даже малейшего шанса зайти за спину. Чёрт его знает, умеют ли эти «обкуренные» смазливые мудаки так ловко лупить по затылку, но проверять не хотелось. * * * Орудовать кувалдой так же быстро, как махать ножиками, не получалось, и полоска «здоровья» начала убывать. Белобровые «стругали» меня, как кусок бастурмы, пуская кровь и медленно, но верно приканчивая! Я пробовал уворачиваться, блокировать взмахи кинжалов рукоятью и кольчугой перчаток. Даже предплечья без жалости подставлял, вскрикивая от прорезавших рукава и полосовавших кожу скользящих ударов. Тянул время и с дрожью в груди упивался отмщением, не забывая в ответ сшибать с эльфов «ломти» здоровья. Медленные взмахи тяжёлой киянкой покрывались куда большим уроном: судя по цифрам, взлетавшим над головами противников, я один бил их больней, чем они двое «дуплили» меня. Странная потасовка, но она должна была остаться за мной! Да и боль в исполосованных предплечьях казалась на удивленье терпимой. Раны от зелёной дряни на лезвиях горели огнём, но даже это и рядом не встало с адским мучением от кинжалов рыжей эльфийки. Внезапно правый противник рухнул, словно подкошенный. Очередной удар колотухой разом «сдул» остатки его полосы, оказавшись особо увесистым или просто удачным. Мертвое тело взбрыкнуло ногами, словно молнией битое, и покатилось по траве переломанной куклой. Я не понял, что сделал и как, но мгновенно насел на второго, используя фору и махая колотухой, словно припадочный. А тот не желал отступать даже после гибели первого, с бешеной злобой кидаясь навстречу ударам! Из шатров тем временем выскакивали другие эльфы, будто с ленцой собирались позырить на драку под пиво. Но даже их переклинившим бошкам недолго потребовалось размышлять — через миг к побитой, ополовиненной парочке понеслось подкрепление, сверкая в лучах заходящего солнца ножами. Они все тут были то ли отчаянные храбрецы, то ли отчаянные тупицы. Пораненный противник не стал исключением — к своим не рванул, а попытался ответить с ещё большим усердием. Но против лома нет приёма. Кувалда доставала дальше и теперь сшибала клинки вместе со смертельно опасными попытками порезать меня. Сил я не жалел и уже спустя парочку взмахов кисти и предплечья эльфа были раздроблены, а рукава пропитались от крови. Его хватка быстро ослабла, за что мерзавец и поплатился. Фатальный удар был ужасающей силы, с глухим хрустом вогнав дроблёные рёбра в сердце и лёгкие белобрысого. Тот рухнул с проломленной грудью даже без хрипа и стона, замерев кучей отбитого мяса. Мой столбик «здоровья», тоже изрядно потрепанный, кажется медленно восстанавливался. Зашибись, но атмосфера накалялась куда быстрей. За возмездием бежали ещё трое. Всего? А почему до сих пор весь лагерь по мою голову так и не дёрнул? Да и плевать!.. До бегущих было метров двадцать, а то и меньше. Нужно было живо решать: рвать копыта или же дать выход злости до закономерного финала, каким бы он ни был? Здоровья — зелёной полосы — было ещё или всего «полстолба». Кровь из порезов сочилась обильно, но не била струями, а значит, сосуды не повреждены. Тело всё ещё полнилось нерастраченной силой. И я решил упереться рогами, драть этих сук белобрысых до последнего! А стоило тупо замереть на секунду в бравурных раздумьях, как чувства услужливо, но совершенно не к месту выпятили ощущение чужой липкой влаги меж «булок». Уж не знаю, чего мозги добивались подобным — уязвить мужскую гордость? — но желание отомстить за поруганную женскую честь захлестнуло с ужасающей силой, поглотив все прочие помыслы! В мыслях считая секунды и метры до трио противников, я рванул к ближайшему эльфийскому трупу. Принялся спешно обыскивать тело на предмет хоть чего-то полезного. Отыскал пригоршню медяков, краюху хлеба и драные кожаные сапоги. Всё было рывком сметено в Сумку, не глядя — потом разберусь. Второй убиенный оказался богаче: меди нашлось две пригоршни — монет сорок — и крохотная красная скляночка! Типа милипиздрического пузырька для духов, которыми дочка пользовалась. Внутри была то ли эльфийская кровь — моя-то теперь синяя — то ли что-то сходное с кровью по цвету. Но надпись гласила, что это «Лечебное Зелье»! Подмога зашибленным белобрысым была уже рядом и я без раздумий откупорил склянку. Приложился к напитку, словно запойный алкаш с похмела. Залпом осушил едва ли глоток чего-то терпкого и сладковатого, вязкой волной пробежавшего по языку в пищевод. Тело тут же, как пендалем, шибануло сладостным приливом сил от макушки и до копыт. «Столбик» здоровья мгновенно наполнился, а раны на руках затянулись! Даже кровь с кожи — моя кровь, не чужая — будто бы испарилась…