от нуля до сотни.

– Да ты без папкиной помощи поссать сходить не можешь, куда тебе характер показывать? Куда сказано, туда учиться и пойдёшь. Разговор окончен. За спиной, неожиданно, тенью вырастает хрупкая мамина фигурка. Петя на неё не оборачивается, руки в кулаки сжимает, и хочет было рявкнуть уже что-то резкое, но рука на плече заставляет окаменеть и закрыть рот. А потом — открыть его снова. От удивления. – Без тебя справимся, Юр.

Морок растворяется, стоит Пете открыть всего на секунду прикрытые глаза. Не уснул, отвлёкся. Кабинеты больших начальников всегда приводили его к этому состоянию, заставляя вспомнить своего самого большого из. Страшного, пугающего, и давно оставленного в пыльной и неприветливой Москве. Фёдор Иванович Прокопенко, начальник местный, даже близко его не напоминал. Строгий тон никуда не делся, большие кулаки — тоже, но глаза светились откровенной заботой, когда он решил поинтересоваться, всё ли с Хазиным нормально. – Порядок. Давайте продолжать. Возникшая в голове сцена не имела никакого отношения к реальности. Нет, отец правда раз за разом повторял, что он кусок дерьма, который добьётся того, что сторчится где-нибудь под забором, если не будет выполнять то, что сказано. Вот только поддержки из-за спины у Пети не было никогда. Мать молча наблюдала за сценами, поджимала губы, а потом, выходя с ним в коридор, под опускающими взгляды сотрудниками тихо говорила: – Ты его прости. Он не со зла. Характер тяжёлый. Петя ухмылялся. Никто из них двоих в эту теорию не верил, но каждый делал вид, что всё так есть. Для семнадцатилетнего мальчишки он понимал больше, чем хотелось бы. Если одна отцовская фигура не справляется со своей функцией, обязательно найдётся другая. Выслушав все нотации и комментарии по своей личности, Хазин махал на прощание матери и шёл прямиком в кабинет местного прокурора — Дмитрия Михайловича. Тот, однажды услышав, как начальство песочит сына, а после тот выходит из кабинета с покрасневшей щекой, однажды позвал его на чай. Про семейные вопросы не спрашивал, сказал, что ему не помешает помощник. Хазин-младший забежал сюда раз, забежал два, а после бегал каждый день после школы. Дмитрий Михайлович любил поговорить. Обсудить дела, разогнать философский спор на тему того, было ли право обвинение или защита. Петя втягивался в эти разговоры легко, спорил до сбитого дыхания и сжатых кулаков. Ментор его на это улыбался, подсовывая новую пачку дел для прочтения. – Пётр, здравствуй, разговор есть, – во время очередного визита своего неофициального стажёра как-то слишком серьёзно начал Дмитрий Михайлович, и Петя сразу напрягся, на всякий случай закидывая сумку обратно через плечо: мало ли, отступать нужно будет быстро. – Ну? – осторожно спрашивает он, делая шаг назад, – Да ты не пугайся, сядь, – неожиданно рассмеялся тот, – я тебя не выгоняю. Хазин головой мотает из стороны в сторону, крепко цепляя лямку на своей груди: – Так говорите. – Куда ты собрался идти после школы? После выпуска. В глазах у Пети всё ещё паника стоит, понятно становится — без уточнений не обойтись. – А разве у меня не одна дорога? Ментом буду. Куда отец устроит. С мыслью Хазин смирился. По течению плыть привык. Вопрос даже привычного раздражения не вызывает, только усталость. – Отец, значит. А сам как хочешь? Хочешь. Петя ещё сильнее теряется. Он о своих желаниях такого рода думать не привык. Новый телефон хочешь? На, только отвали. Денег на тусовку? Возьми, не мешай. Школу не прогуливай, не позорь, держись за династию. О том, что есть жизнь вне этой "династии" думать было нельзя, иначе скандал и разбитое тяжёлой отцовской рукой лицо. – Пётр? – негромкий голос выводит из задумчивости. Хазин ведёт плечом, не зная, какого ответа от него ждут. – Тоже, наверное. Ну а куда мне ещё, дядь Мить? Дмитрий Михайлович кивает на стул напротив, всё таки предлагая сесть. Разговор их ждал долгий. Кабинет Петя покинул с чёткой мыслью — свобода выбора пахнет папкой со свежим делом в руках, ободряющим взглядом и долгой полемикой с адвокатской трибуны. Страшно впервые не было. Операция по подготовке Петькиного будущего проходила в тайне. Предметы для сдачи почти не отличались, разве что юрфак не требовал такой же физической подготовки, какой просила академия. Хазин сиял. Люди ведь рано или поздно устают бояться, нужен только толчок. Ему, наверное, повезло. Петя мало что помнит с тех времён. Память, видать, выбрала фрагментировать себя, исходя из всех событий. Помнит только, как заявившись к отцу со списками на зачисление, после уехал в травму и никогда не вернулся домой. Любимый перстень Хазина-старшего оставил солидный шрам на виске, вещи передала мама на вокзале. Плакала и просила помириться. Петя обнял её, но не сказал ничего, запрыгивая в вагон. Рвать — так резко. Надежда оставалась, что отец предпочтёт так же просто забыть блудного сына. И вот он здесь. Корочка правозащитника, простецкий, но чистый костюм, открытая папка с делом в первом управлении МВД по Ленинградской области. Дело номер такое-то, Игорь Константинович Гром. – Вы же понимаете, что если он помощи не захочет, я помочь и не смогу? – на всякий случай уточняет Петя, пока что по наслышке, но знакомый с тяжёлым характером майора Грома. – Не умеет он помощь принимать, вечно сам да сам. Может, вам его убедить удастся? За всех так переживает этот Ф. И. Прокопенко, или тут личное замешано? Любопытство всё таки не то, что в рабочей практике проявлять принято. Вербальные навыки — дело другое. Петя улыбается, захлопывая папку на столе и оправляя светлый воротничок. – Ну давайте попробуем. – Я провожу. Суетясь, Фёдор Иванович едва не сбивает со стола стакан с водой и блистер таблеток. Хазин ловко подхватывает и первое, и второе, мельком глянув на оборот лекарств. Сердечное. Нет, не только в сотруднике тут дело, Гром для него явно что-то, да значит. Дело семейное? Не то что бы Петя в этом хорош. За перемещениями начальника наблюдает весь отдел. У большинства — сочувствие в глазах. Полицейские перед ними расступаются, а дежурный перед допросными тихо говорит, что Игоря уже привели. Голова Прокопенко как от удара дёргается. Хазин делает шаг вперёд, перекрывая своим телом вход в допросную. Зачёсывает пальцами чёлку, не давая лезть в глаза, и улыбается. – Это, всё-таки, дело адвоката и обвиняемого. Я сразу после загляну к вам. Растерянный Фёдор Иванович остаётся стоять на месте, Петя проскальзывает за дверь, любезно открытую для него дежурным, и плотно прикрывает её за своей спиной. Роба Грома удивительно красит. Петя его на фотографии в форме видел, и... Ну что сказать, синий — определённо его цвет. И даже морда разбитая ему более чем подходит. Нашему подлецу, так сказать. При этом, конечно, никакого желания оставить подопечного в тюремных шмотках как-то нет. Бухнув папку на стол, Петя вглядывается в суровое лицо напротив. Не похоже, что его формальности сильно интересуют. Да и вообще как будто быть здесь не хочет... Но не сдался. Выжидает. Тонким психологом Хазин себя не считал, но за два года официальной практики и за столько же времени учебной успел насмотреться на разные лица. – Пётр Юрьевич Хазин. Адвокатом твоим буду. Гром бровь приподнимает, как будто бы говоря "вот так сразу — да на ты?", но Петя не оставляет ему времени на комментарии. – Рассказывай, как дело было. Репутация у Игоря Грома настолько шаткая, что простое "самооборона" никак не освободит его от ответственности. Им сильная защита нужна. Если майорчик решит, что сотрудничать не хочет, на одной своей харизме Петя дело не вывезет. Не помогут и сочетающиеся с ней знания, которые он точил, высиживая ночи в общаге над учебниками. Нихрена не поможет, если они в партнёрстве работать не будут. – Нечего рассказывать. Ну вот, началось. Выдохнув, Хазин ручку поверх листа бумаги роняет, с мерзким звуком двигает стул чуть дальше, чтоб ноги вытянуть, и скрещивает руки на груди. – Ну так давай своё ничего. Гром молчит. Петя — тоже. Упрямства им обоим, видать, не занимать, вот только у Хазина время есть. У Игоря его остаётся совсем мало. Был ментом, вроде как даже честным, а теперь имеет все шансы друзей в полосочку на пару лет обрести. В том, что он в тюрьме выживет сомнений не было, но вот каким человеком вернётся — это вопрос. Ничего из этого вслух Петя не говорит, но во взгляде читается всё так кристально-прозрачно, что никакого контекста не надо. Игорь губы поджимает до проступающих скул и выдыхает. – Пиши. Победный комментарий Петя оставит потом, а пока улыбается уголком губ, возвращая стул в прежнее положение. – До последнего слова, майор. Будь Игорь простым заключённым, у них, дай боже, был бы час на общение. Связи и репутация "среди своих" приводят к тому, что Хазин отсиживает всю жопу в допросной на неудобном металлическом стуле, исписывает добрый пяток листов, постоянно уточняя, исправляя и дополняя, ну а расщедрившись в ответ на словоохотливость Игоря, просит принести два стакана кофе. Официально, конечно, для себя, но стоит только любопытному носу полицейской скрыться за дверью, второй Петя двигает в сторону Грома, прикладываясь и к своему. – Ну что, – глянув на часы, говорящие, что его рабочий день закончен третий час как, выдыхает Хазин, давая Игорю расписаться под последней строчкой его показаний, – через пару дней увидимся ещё раз? Подумать нужно, что тут можно сделать. С друзьями твоими поговорить. – Друзьями, – Гром ухмыляется, склоняя голову, чтоб потереть покрасневшие от долгого нахождения на ярком свету глаза, – не друзья они мне. – Цыц. Я сказал — друзья. Игорь неожиданно улыбается так ярко, что Петя невольно на него глаза пялит, не в силах удержаться. – Как скажете, товарищ адвокат. Заваливаясь в кабинет к Прокопенко десятью минутами позже, — с мыслями надо было собраться, — Хазин уверен, что у него найдутся хорошие новости. Дело, в общем-то, как пять копеек. Превышение полномочий, погибший при задержании преступник, вот только у того оказался не то папенька богатый, не то просто покровитель, который теперь требовал крови. Пете, даже в очень ироничном варианте, не смешно. За свои личные травмы он давненько перестал переживать, но вот папенек таких знает. Ему может совершенно наплевать на самого убиенного, но показать свою власть жизненно необходимо. Если Хазин сейчас не построит очень сильную линию защиты, то Игоря засадят не аргументами, так бабками. Вспоминая то, как майор улыбался, видеть его за решёткой не хочется от слова совсем. Выкуривая уже вторую под знаком "курение запрещено", Петя долго роется в телефоне, а после набирает единственный номер из прошлой жизни, который он хотел сохранить. По ту сторону, спустя три гудка, слышится усталое, но всё таки радостное "Пётр! Давно не слышались". Совет с точки зрения стороны обвинения ему не помешает. Следующим днём уверенности в Пете уже хоть отбавляй. Ничерта не спавший, под смесью кофе и энергетика, совсем как на последних курсах университета, Хазин уже не просит, требует себе Грома для получения дополнительных сведений, и проводит с ним всё время до обеда, рассказывая, как планирует его защищать. Суровая морда Игоря слегка смягчается. Или ему так кажется просто? Так или иначе, им ещё репетировать и репетировать ближайшие две недели до суда. Уверенность Пети сильна, как никогда. Собирая новые и старые бумажки по делу в одну кучу, Хазин слышит у себя за спиной сначала бряцанье наручников, а потом только одну фразу: – Приятно было поболтать. И чего раскраснелся только красной девицей, чёрт его знает. Оставшийся в допросной Игорь задаётся тем же вопросом, глядя, как улыбка не хочет уходить из глаз и уголков губ. Его так в жизни мало кто защищать хотел. На место ставить тоже мало кто пытался. Ну глупости какие. Постепенно задница к неудобному стулу привыкает. Встречает его даже как родной. Да и не сидит Петя больше почти, предпочитая воображать себе трибуну в суде, с которой ему предстоит выступать. Гром следит за ним внимательным взглядом и залипает ужасно. Уверенный такой, плечи ровно держит, голос то мёдом льётся, то сталью звенит. Когда он очередной вопрос пропускает, Хазин, сам за собой не заметив, треплет Грома по волосам, как отвлёкшегося школьника. Оба замирают на месте, друг на друга смотрят, и как будто даже дышать боятся. А потом, тоже оба, синхронно смеяться начинают. Пик комедии. Последний визит перед судом Хазин совершает уже без вопросов и дел. Сразу приносит кофе, и говорит банальное: – Главное не волнуйся, отвечай по делу, не пи... не говори, в смысле, когда не просят, и всё будет окей. Глотая крепкий чёрный, как последний обед перед виселицей, Игорь, внезапно, вторую руку тянет вперёд, как будто бы в желании потрогать ладонь Пети. Наручники лязгают о крепление, и неловкость приходится скрывать, ещё сильнее спрятавшись за стаканом кофе. Впрочем, глаза блестят даже оттуда. Хазин, ухмыльнувшись, тянет руку в ответ, не ограниченный ничем, накрывая пальцы Грома своими. – Будешь хорошим мальчиком — сам сводишь меня на кофе. – Ну как заманивает, а. Петя всегда добросовестно выполняет свою работу, вообще-то. Разбирает дела по крупицам, чтобы собрать заново в лучшем виде, но теперь понимание "личного", исходящее каждый раз от Прокопенко, когда тот спрашивал об Игоре, приобрело новый масштаб. Идеальная защита — гарантия далеко не стопроцентная, особенно когда обвинение играет грязно. Пристроившись в кресле по правую руку от Игоря, Петя скалится каждый раз, когда обвинитель бросается громкими словами, призванными вывести из себя обвиняемого. "Позорит честь и достоинство полиции", "таким не место среди тех, кто должен нас защищать". Скалится и спокойным, ровным голосом заявляет одно: протестую. Краем глаза Хазин замечает, что на его слова напряжённые плечи Грома расслабляются. – А теперь порвём ему жопу, – прежде чем занять трибуну, шепчет Игорю Петя, и плавным движением поднимается с места, театрально разыгрывая приветствие с "Ваша честь". – Эй, – Игорь прислоняется плечом к выходу из зала суда, и тянет на голову кепи, которое заставляет всё чувство прекрасного в Хазине сжаться и запротестовать против одного только существования этой вещи, - господин адвокат, с меня кофе. – Господ два века назад отменили, Игорь Константинович, а от кофе не откажусь.