Memoria

С головы доктора наконец сняли черный плотный мешок. Из-за жары в нем было мучительно душно, и, когда в легкие хлынул теплый и влажный воздух, Рубинштейну он показался свежее морского бриза. Пиджак он давно снял и потерял где-то во время многочасовой дороги из аэропорта. Когда-то белая и отглаженная рубашка была вся в грязных пятнах. Она насквозь пропахла гарью, потом и спертым складским запахом самолётного контейнера. Оглядываясь по сторонам и свободно дыша, Вениамин ощутил себя в раю. Он стоял на пороге виллы с террасой и белоснежными стенами, в окружении газонов, пальм и огромных цветущих кустарников. Похититель с хриплым голосом подтолкнул его вперед. Доктор несмело вошел в просторный холл с терракотовыми каменными плитами на полу и погрузился в приятную прохладу. Кажется, в его мучениях наступила передышка. — Олег? — прозвучал знакомый голос. Из глубины комнаты возник человек — Рубинштейн узнал бы его при любых обстоятельствах. Серёжа, с рыжими отросшими волосами, собранными в хвост, в свободной футболке с забавным рисунком и шортах до колена, остановился в нескольких метрах от них. Усталость и апатия мгновенно слетели с доктора. Он жадно впился взглядом в своего бывшего пациента — как в уникальный экспонат, который когда-то с трудом добыл, ценил превыше всего в коллекции и самым досадным образом потерял. Серёжа закусил губу, развернулся и исчез в соседней комнате. Олег толкнул доктора в ванную, подпер дверь снаружи и пошел следом за Разумовским. — Серый? Он подошел к другу, который стоял в гостиной у окна и угрюмо смотрел на раскидистые резные листья пальмы. — Мы же по телефону договорились. Он полностью под контролем. Мы избавимся от него, как только он сделает свое дело. Сергей продолжал молчать. — Мне тоже не очень нравится эта затея, но это шанс. Прошел уже год, а ничего не поменялось. Ты сам не свой. Постоянные депрессии, слёзы, страхи. Таблетки или не помогают, или ты не можешь их пить. И врачи оказались бесполезны, потому что мы не можем рассказать им правду. — Он опять будет заставлять меня вспоминать то, что я не хочу. Все эти теории, что нужно вернуться к болезненным воспоминаниям и пережить их вновь… Олег заставил себя через силу улыбнуться. — Не будет. Если тебе станет некомфортно, я живо это прекращу. — Ладно, — Сергей потер виски. — Когда? — Позже. Даже подонку типа него надо отдохнуть с дороги, — сказал Олег. — Пойду проверю подвал, запрем его там отсыпаться. …Посредине гостиной стоял деревянный стол из темно-коричневого дерева с резными ножками. С правой стороны на стуле с высокой спинкой разместился Рубинштейн в своей неизменной белой рубашке, помятой, но тщательно выстиранной. Его чеховская бородка была снова аккуратно оформлена, щеки и шея выбриты. Дужка сломанных очков замотана скотчем. Так он мог бы выглядеть у себя на работе — если бы не наручники, висящие на запястьях. Прямо напротив него приземлился Сергей. Год назад он пробовал принимать препараты на основе лития, которые они добыли без рецепта с помощью уговоров и нескольких купюр. В той же аптеке у растерянного фармацевта взяли пачку презервативов, но в ближайшие дни они не понадобились. Сергей то лежал в кровати в забытьи, то мучался от тремора рук и дергающихся ног. Олег заставлял его есть и отпаивал кофе, Сергея рвало. Они договорились, что он потерпит побочные эффекты, которые, судя по инструкции, скоро должны пройти, и Волков опять на неделю укатил сопровождать своего временного босса. Через неделю Сергей был похож на тень и едва мог встать с кровати. Из-за тошноты он почти ничего ел. Больше эти таблетки они не трогали. Антидепрессанты, прописанные местным врачом после консультации, на которой ему ничего не рассказали про пациента, просто не действовали. Настроение Сергея было всё таким же нервным и плаксивым, к этому прибавились проблемы с потенцией. Через два месяца отказались и от них. — Итак, кроме нормотимиков и СИОЗС, вы ничего не принимали? — уточнил Рубинштейн. — Нет, — буркнул Сергей. — Что ж, я не удивлён. При лечении такого расстройства важнее всего квалификация психотерапевта. Специфических таблеток не существует. Хотя я и пользуюсь фармакологией в своей работе, но только для углубления гипноза, чтобы пациент не вышел… случайно… из нужного нам сценария. Олег, вы купили то, что я сказал? — спросил у Волкова доктор. Олег вытащил из сумки несколько ампул и шприцы. Затем из неё же извлек пистолет и демонстративно засунул его себе за пояс. Сергей тревожно и нервно следил за приготовлениями. — Мы все знаем и понимаем, что Птица опасен, — напомнил Рубинштейн. — Да, — сказал Олег. — Серый, прости. Он достал ещё одну пару наручников и подошел к Разумовскому. Тот посмотрел на него исподлобья, но позволил застегнуть браслеты. — Прямо дежавю, — сказал он, глядя на сидящего напротив доктора. — Только в тот раз заключенным был я один. — Вам нужно отмерить 1 мл, — сказал доктор Олегу. Волков порвал упаковку шприца, установил иглу и набрал нужное количество вещества. — Рекомендую колоть в плечо, — подсказал Вениамин. Олег с не очень довольным и слегка напряженным лицом закатал рукав Сережиной футболки. Вскоре лицо Разумовского расслабилось, а глаза слегка закатились. Олег, все еще хмуря брови, кивнул доктору, предлагая начать. Рубинштейн откашлялся и поправил скованными руками воротник рубашки. — Настоятельно прошу вас не вмешиваться без крайней необходимости, — прошептал он Олегу. — Это может быть нехорошо для его душевного состояния. Сергей, — произнёс он четким низким голосом, — настало время нашего очередного сеанса. Я попрошу вас расслабиться и следить за дыханием… Ритмичная речь, ровный голос и ключевые фразы углубляли транс. Глаза Разумовского полностью закрылись, дыхание замедлилось. Доктор взял небольшую паузу, а потом сказал: — Я хочу поговорить с Птицей. Олег напрягся, сам Рубинштейн тоже. Сергей остался спокойным. — Это невозможно, — сказал он. — Он погиб. — Как это случилось? Опишите в подробностях все, что помните. — Я помню кровь. Очень много крови, — забормотал Сергей. Олег сжал кулаки. — Так жарко, что она испаряется и мне трудно дышать. Вижу огромную фигуру. Это древнее божество. На его лбу выступил пот, пальцы задрожали. — Огромная чёрная фигура с горящими красным светом глазами. Его зовут Кутх. На нём броня и ожерелье из птичьих черепов. От него пахнет землёй и тлением. Кровь затекает в горло и меня тошнит. Я цепляюсь за островок из человеческих костей. Все тело липкое… Он что-то хочет от меня, а Птица пытается защитить. Он всегда пытался меня защитить… — голос Сергея дрогнул и он закашлялся, как будто что-то на самом деле душило его. — Мне восемь лет, я лежу в кровати. Вокруг много других кроватей, и на всех спят дети. Я не могу спать, потому что боюсь, что они что-то сделают со мной во сне. Обольют водой. Оставят жвачку волосах. Они дразнят меня девчонкой, потому что я ненавижу стричь волосы. Рядом сидит он, гладит меня по волосам. Он очень красивый. У него чёрные перья и огромные крылья. Он защитит меня от всех. Он расскажет, как отомстить им. Он знает, как пробраться на кухню и достать нож, который теперь всегда лежит у меня под подушкой. Сергей снова выдохнул и тон голоса изменился, стал тише. — Птице ничего не страшно. Его чёрные крылья всегда за моей спиной, они закроют меня и от пули, и от страха. Он хотел защитить меня от Кутха, но Кутх поглотил его. Я остался один, безоружен и уязвим. Горячий ветер бьет в лицо. Тошнота. Мне кажется, что моя кожа трескается от этого сухого жара и пепла, смешанного с кровью. Я больше ничего не хочу, я хочу чтобы это закончилось. — Хватит, ему плохо, — шепотом сказал Олег. Рубинштейн кивнул. — Сергей, слушайте мой голос. Вы в безопасности. Вы медленно уходите оттуда. Вы поднимаетесь все выше и выше. Ваше дыхание спокойное и лёгкое, вы видите солнце, вы чувствуете свободу в теле. — Попробуем по-другому, — прошептал доктор Олегу. — Сейчас я попрошу вас вспомнить, когда вы испытывали максимальное удовлетворение. Самое лучшее из всех чувств. — Олег, — сказал Сергей, и его губы тронуло подобие улыбки. — Я говорю про другое чувство, — сказал Рубинштейн, не подавая вида, что заметил смущение Волкова. — Я говорю про чувство мести, про расправу над вашим врагом, которую вы желали больше всего в жизни. Вспомните Игоря Грома. Вспомните, как вы отомстили ему. — Я помню, — сказал Сергей с закрытыми глазами, но никакого особенного счастья не отразилось на его лице. — Расскажите, что вы чувствуете? Разумовский некоторое время молчал. — Ничего. Я не чувствую ничего. Мы с Громом квиты. Нам больше нечего делить. — Что вы чувствовали, когда отомстили ему? — Я был рад. — Вы рады до сих пор, не так ли? — Нет. Я не чувствую радости. Гром не убил меня, когда была возможность. Может, он смог увидеть, что я не такое уж чудовище? Может, он понял, что на самом деле это не я убил его друзей? Хотя как он мог это понять? Я не знаю. На него тоже повлиял Кутх. Я надеюсь, что больше никогда его не увижу. Доктор наклонился к Олегу зашептал: — Я думаю, на сегодня достаточно. Предварительные выводы я сделал, но хотел бы обсудить с вами наедине. — Сергей, слушайте мой голос. Вы медленно возвращаетесь в реальный мир. Вы поднимаетесь все выше, глаза медленно открываются, вы просыпаетесь… Олег помог Сергею встать, отстегнул наручники и уложил на диван здесь же, в гостиной. Взяв за плечи Рубинштейна, он повёл его в подвал. Окон в подвале не было, но обстановка была сносной. Имелся матрас с подушкой и постельным бельем, минимальные удобства, стол, стул и даже пачка старых газет на английском. — Ну и какие выводы? — спросил Олег. — Птицы нет? — По крайней мере, он себя не проявляет. Игорь Гром всегда был для него надёжным триггером. Однако… Такой характерный бред может быть серьёзным симптомом шизофрении. Другой врач так бы и сказал. Но исходя из опыта, я не делаю скоропалительных выводов. Дело в том, что слишком много из того, что он описал, соответствует описаниям Грома. Это видение, Кутх. Я это уже слышал. — Это не шизофрения. Я тоже собственными глазами видел достаточно, чтобы верить ему. — Бывают, конечно, случаи, когда галлюцинации удивительным образом совпадают у разных людей. Игорь Гром и ваш друг тесно связаны, теснее чем кажется. Фактически, они прошли по одному пути, но с разными результатами. Мне, как ученому, невероятно повезло, что я мог изучить этих людей. — Мне не интересны твои исследования. Мне интересен результат. Мне нужно знать, что Птицы точно нет. И чтобы ты вернул его изначальную личность. — Ну, предварительно мы можем сказать, что птицы действительно сейчас нет. И я попробую помочь с восстановлением цельности личности. Но какая награда ждёт меня за это? Смерть на чужбине? Олег задумался. — Нет. Если сделаешь всё как надо и не будешь выёбываться, можешь катиться, куда хочешь. Рубинштейн кивнул. Олег вернулся наверх и подошел к дивану, на котором всё ещё лежал Сергей. Рыжие волосы разметались по подушке. Он казался спящим, и его лицо было довольно спокойным. Олег печально разглядывал его некоторое время, потом развернулся и направился в спальню. Он сбросил с себя вещи, переоделся в плавки, накинул на плечо полотенце и вышел на террасу. Прошёл голыми ступнями по нагретому камню вдоль бассейна. По голубой глади плавала пара зеленых листьев, вокруг них покачивались отражения пальмовых ветвей и кустов цветущего шиповника. Олег швырнул полотенце на шезлонг, сделал глубокий вдох и нырнул головой вперёд в прохладную воду. …На следующий день психологический сеанс повторился. Врач и пациент снова сидели за столом в наручниках друг напротив друга. Сбоку разместился Олег с лекарствами наготове и пистолетом в кармане. Разумовский накануне весь вечер был молчаливым и грустным. Он спросил Олега о выводах доктора, получил ответ, что Птица никак себя не проявляет, кивнул и почти весь день провёл, уткнувшись в монитор. — Я снова приветствую вас… — начал доктор, когда вещество, ускоряющее погружение, подействовало. — Я вижу вокруг пустыню, — описывал Сергей. Голос его был ровным и безэмоциональным. — Коричневая земля, очень сухая, покрытая чёрными трещинам. Здесь нет ни одного живого растения, только сломанные ветки и белые кости птиц, нагретые солнцем. Обрыв — и за ним снова выжженная земля. Так пыльно, что не видно солнца, но оно всё равно греет и этот пылевой туман очень горячий, раскаленный. Я вижу какие-то очертания. Я подхожу ближе, это два обгоревших каркаса дверей, но самих дверей больше нет. Когда-то одна из них была белой, а другая чёрной, теперь они обуглены огнём и почти одинаковы. Я больше никого не вижу. Ничего нет, кроме сухого песка, который скрипит под ногами и на зубах. Я иду дальше и дальше. Не вижу горизонта из-за тумана, только холмы и ямы, никакого следа жизни… Нет, есть! Я вижу фигуру впереди, на самом высоком холме! Я бегу ближе, пытаюсь различить, кто это. Это птица… Олег и Рубинштейн синхронно вздрогнули, раскрыли рты, напряглись и подались вперед. Сергей продолжал: — Птица, нет… Просто силуэт птичьего клюва. На нем маска чумного доктора. Он стоит на холме, его плащ развевается по ветру. Он куда-то смотрит и я знаю, что там уже не пустыня. У него всё получилось, он очистил свой город. Он настоящий герой, жестокий, но справедливый. Граждане превозносят его. Он не совершил тех ошибок, которые сделал я. А может, это я и есть? Я должен добраться до него. Гора слишком крутая, камни падают из-под ног. Скользит раскалённый песок, его больно касаться руками. Я пытаюсь забраться вверх… Ааа… Я падаю! Песок прямо в горле. Удар в висок… я не могу пошевелиться… ничего не вижу. Кажется, я сейчас умру… какая ирония… слишком рано… — Сергей, вы медленно возвращаетесь… — произнес Рубинштейн, не дожидаясь приказа Олега. — Нет, я не хочу уходить. Я должен добраться до него… должен с ним поговорить. Я должен исправить то, что у меня не получилось, взять реванш! — Сергей, слушайте мой голос. Вы уходите. Поднимаетесь на уровень выше. Чей это был голос? Чье желание? Это Птица? Это он хочет реванша? — Нет, это я. Я этого хочу. Олег с удивлением видел, что лицо Сергея будто бы изменилось. Печальное и усталое выражение, к которому Олег уже давно привык, покинуло его, линия губ стала жёстче, челюсть слегка напряглась. Олег отвёл доктора вниз. Когда он вернулся в гостиную, Сергей, взлохмаченный, сидел на диване и протирал глаза. В нем определённо что-то изменилось. — Ты как? — спросил Олег. — Получше, — сказал Сергей. — Чертов доктор может, когда хочет. — Посмотрим, как дальше пойдёт, — Волков по привычке не проявлял преждевременного оптимизма. Сергей поднялся, скрылся на кухне и шумел там, звеня ложками и хлопая дверцей холодильника. — Давай, что ли, в спортзал съездим, — он появился в гостиной, держа в руках ведерко мороженого. — Эй, неужели ты первый это предложил. С ума сойти. Сергей задумался. — Правда? — он подошел к зеркалу и критически осмотрел себя. — Когда-то я был в лучшей форме. — Когда тренировался как следует. А теперь мне приходится чуть ли не заставлять тебя. Полчаса и ты выдыхаешься. Вес нормальный взять не можешь. — Уверен, что это изменится, — сказал Разумовский. — Погнали! Сегодня я за рулём. Вскоре автоматические ворота виллы раскрылись, красный мерседес резко выкатил на залитую солнцем улицу и с ревом свернул за поворот. Мимо роскошных особняков, прямо в соседний район с чахлыми деревьями, растущими вдоль заасфальтированной улицы, мимо немногочисленных машин, скутеров и обшарпанных стен с безвкусными вывесками магазинчиков. Спортивный зал в старом двухэтажном сером здании выглядел непрезентабельно, зато принадлежал только им. Волков взял его в долгосрочную аренду целиком. Это был довольно убогий с виду грязноватый фитнес-клуб наподобие дворовых качалок на их родине. Они могли приходить тренироваться в любое время дня и ночи, а владелец обеспечивал уборку. Сергей подъехал, заскрипев тормозами, и в одно движение припарковался задним ходом. Раздался скрежет металла. — Упс, — сказал Разумовский. Волков закатил глаза. Внутри клуба они врубили свет и кондиционер. Волков переоделся в раздевалке, довольно неприглядной, как и всё в этих бедных районах — стены снизу были окрашены тёмно-зелёной краской, а сверху побелены. Вешалка для одежды протянулась вдоль стены. Ряды шкафчиков стояли вдоль другой стены и посередине, разделяя помещение на две части. Сергей сразу прошествовал в зал и переоделся там. Тренировка и правда вышла ударной. Разумовский с энтузиазмом взялся за дело, от его прежней апатии не осталось следа. Олег лишь посоветовал ему не брать непривычный вес. Тот согласился, но всё равно сделал подходы на каждую группу мышц и становую тягу с блинами на штанге. Через час оба были мокрые насквозь, несмотря на кондиционер. Разумовский первым отправился в душевую. Когда Олег зашёл следом за ним, тот уже успел помыться и переодеться. — Почему ты всегда одеваешься здесь, а не в раздевалке? — поинтересовался Волков. — Она меня бесит, — ответил Разумовский. — Эстетически. — Ну, мы сюда приходим не за эстетикой. По-моему, в этой дыре вообще ничего эстетического нет. — Кроме нас, — подмигнул ему Сергей и выскользнул из душевой. Он торопливо миновал раздевалку и вышел на улицу. Волков застал его придирчиво рассматривающим царапины на красном бампере машины, притёртом о столб гидранта. — Бронированный мерс. Защищен от пули, но не от парковки Разумовского, — задумчиво сказал Олег. — Съездим в сервис, делов-то! — весело ответил Сергей. …Утро началось с запахов цветов, умытых ночным дождем и солнца, пробивающегося сквозь зелень под окнами. Лучи падали на пол через тонкую щель между тяжелых штор, которые закрывали панорамное окно в половину стены спальни. На огромной кровати с мягким изголовьем в беспорядке лежали тонкие одеяла, на полу валялось несколько подушек и мятая одежда. Сережа потянулся и тут же застонал от боли в мышцах — слишком интенсивный тренинг вчера в спортзале не прошел даром. Волосы наполовину закрывали лицо, он щурился со сна. Его губы, как и соски, всё еще были красными и припухшими, в уголке рта кожа треснула и горела маленьким красным пятном. Олег сел на кровати, потянулся, расправил широкие плечи, вдохнул полной грудной клеткой. Шею и ключицы Волкова покрывали бордовые отметины — следы засосов и поцелуев, и еще больше таких следов было на внутренней стороне его бедер, вперемешку с аккуратными, но четкими следами зубов. Один особо выдающийся след от укуса виднелся на левой ягодице. Волков подошел к окну и распахнул шторы. Солнечный свет залил его обнаженное тело, очерчивая силуэт белыми бликами. Сергей прикрыл глаза ладонью. Волков отыскал среди разбросанных на полу вещей свою майку и шорты, натянул их, кивнул Сергею и покинул комнату. Разумовский подтащил покрывало к себе, завернулся в него и подтянул колени к груди. На завтрак Олег с флегматичным и довольным видом готовил тосты с тунцом, авокадо и яйцами пашот. Остро наточенный нож из дамасской стали блеснул на солнце и ловко рассек спелый мягкий плод на две части. Потом врезался в косточку — один поворот, и косточка на лезвии оказалась извлечена из половинки авокадо. В огромной кастрюле уже кипела вода, куда, закрутив воронку, Олег одно за другим влил два яйца. Из-под огромной кофемашины он вытащил чашку свежего кофе и разогрел в микроволновке пиццу из ресторана — это был завтрак Рубинштейна. Готовить ему своими руками Олег брезговал. Но в качестве исключения впервые за три дня заварил кофе. Сергей всё не показывался; он часто вставал поздно и спал намного больше, чем в те годы, когда Олег знал его раньше. — Я же говорил не брать такие веса, — с этими словами Волков вошёл в спальню. — Идём есть! Сергей, закутанный в покрывало, слегка пошевелился и что-то неразборчиво пробормотал в подушку. Олег подошел ближе и навис над ним. — Серый, ты заболел? — Нет, — глухо сказал тот. — Пожалуйста, задёрни шторы. Рот Олега приоткрылся, брови нахмурились, он горько выдохнул и сжал кулаки. — Опять… Ну ничего. Сеансы действуют. Надо продолжать работу. Давай поедим, и я извлеку доктора. — Нет, только не сейчас. Я не могу. Я не вынесу этих качелей. Сначала просвет, а потом намного хуже, чем было. Олег закрыл шторы. — Серый, пойдём. Только получаться стало. — Давай позже. Я не могу… — пробормотал Разумовский. Его порция завтрака так и осталась нетронутой. Солнце лениво плыло по небу, день тянулся медленно. Тени деревьев и пальм ползли по газону и каменной плитке дорожек. Приходил чистильщик бассейна. Олег перекинулся с ним несколькими словами на испанском из тех ходовых фраз, которые успел выучить. Он даже некоторое время стоял возле запертой двери в подвал, размышляя, не поговорить ли с доктором — он и сам не знал, по делу или просто потому, что впервые за долгое время нуждался в общении с кем-то. В районе обеда Сергей выполз на кухню, съел пиццу, которая отводилась Рубинштейну, и вернулся в кровать. Олег вышел на улицу и хлопнул дверцей мерседеса — с мягким приятным клацаньем она закрылась. Мотор затарахтел, машина выехала за ворота. Солнце нещадно палило, прогревая воздух до +35°. Кондиционер работал на полную. Закончились шикарные виллы. Широкая гладкая дорога шла через зону отелей — огромных белоснежных зданий, так непохожих на типичные мексиканские строения даунтауна, которые занимали основную часть города. Вдоль дороги лежала ослепительная бирюзовая гладь океана. В пик жары улицы были немноголюдны, автомобили редки. Волков надавил на газ и машина, игнорируя все ограничения скорости, понеслась дальше, по длинному тонкому полуострову с океаном по обе стороны, застроенному гостиницами и развлекательными заведениями. Он вернулся, когда солнце уже начало клониться к горизонту, но жара еще не спала. Лучи падали отвесно и заглядывали в окна гостиной. Волков включил кондиционер. Он обнаружил Сергея до сих пор в спальне, опять задремавшим, в тёмном шелковом халате и с телефоном в руках. — Пойдём. Прошу тебя. Он наклонился и мягко потянул друга, подхватив подмышки, прижал его грудью к себе и осторожно спустил с кровати. Поставил на ноги, поправил на плечах халат и пояс. Положил руку на плечо и аккуратно, но настойчиво повёл в гостиную. Не предлагая больше никаких наручников, посадил на стул и отправился за доктором. Вениамин не ленился на каждый сеанс надевать свою рубашку, которую старательно стирал вручную, хоть и не имел возможности отгладить. Доктор, как и Сергей, заботился о своем внешнем виде, несмотря ни на какие стесненные обстоятельства. Олег не торопился доставать лекарства. Он переплел пальцы и серьезно посмотрел на Рубинштейна. — С Птицей мы разобрались. Теперь расскажи, как возникла вторая личность и что с ней делать. — Эта личность должна была помочь бороться с Птицей, — ответил доктор. — Почему он застрял в ней? — Я полагаю, из-за пережитого стресса. Всё, что с ним случилось, не прошло бесследно. Сергей не может больше сбежать в состояние Птицы. Поэтому сбегает, куда может. — Ты создал эту личность? Как? Доктор замотал головой. — Я не создавал ее. Я ее, скажем так, обнаружил. И обратился к ней. — Серый, это правда? — Волков повернулся к другу. — Я не знаю. Я почти ничего не помню, — ответил тот. — А под гипнозом вспомнишь? — Олег достал шприц и спустил рукав с его плеча, чтобы сделать укол, случайно обнажив яркий след ниже ключицы. На его собственной шее явно виднелись отметины от слишком яростных поцелуев, но Волкову уже было все равно. Сергей поморщился, когда игла воткнулась в мышцу. — Я хочу, чтобы ты снова сделал его самим собой, — обратился Олег к Рубинштейну. — Каким он был раньше. Каким он был вчера. — Я попытаюсь, — доктор явно нервничал, ощущая, что ставки высоки. — Но… Олег, вы можете на время нас оставить? Я даю слово, что так работа будет эффективнее. — Нет, — безапелляционно ответил Волков. Вениамин тяжело вздохнул. — Сергей, я снова приветствую вас… Давайте сконцентрируемся на дыхании, — размеренно произнес он. — Сегодня нам придется работать с негативными чувствами… Я попрошу вас вернуться к не очень приятным воспоминаниям. Возможно, тогда вы чувствовали себя беспомощным и одиноким. Возможно, вам казалось, что все против вас и насмехаются над вами. Вас поглощало чувство вины и стыда. Вы были ребенком… Доктор продолжал говорить. Разумовский опустил плечи и голову, обхватил пальцами виски и наклонился вперёд. Его помутневшие голубые глаза смотрели куда-то в пустоту, ресницы увлажнились. Олег с непроницаемым лицом следил за всем происходящим. — Нет, — забормотал вдруг Сергей, — пожалуйста, не надо. Не отправляйте меня туда. Я ничего не сделал. Не надо, за что, я же ничего не сделал! — Сережа, слушай меня! Я не прошу тебя остаться там. Наоборот, мы возвращаемся туда только чтобы закрыть эту дверь. Ты уснёшь очень крепким сном. Мы найдем для тебя место, которое тебе понравится и где ты будешь в безопасности… — Нет! — Разумовский дернулся и попытался выбраться из-за стола, но Олег крепко и осторожно схватил его за руки, удерживая. — Я не вынесу это еще раз! — Серега, успокойся! — воскликнул Волков. — Что ты с ним сделал? Говори, подлец! Серый, что он с тобой делал? — Он… я… не помню… — Вспоминай! Вспоминай всё! — Прекратите, — шипел доктор, — вы ему навредите. — Вредитель здесь только один! — сверкнул глазами Волков и наставил на доктора дуло. — Или сейчас он всё вспоминает, или я прострелю тебе колено. — Сергей… Сережа, ты должен вспомнить… для чего мы это делали. Чтобы бороться с Птицей. Я разрешаю тебе вспомнить… Вспоминай! Сергей вдруг раскрыл рот и часто задышал, зажмурил веки. Сквозь красную пелену перед глазами проступили очертания темного каменного подвала. Голос Рубинштейна доносился откуда-то сверху. — Вдох, выдох… Выдох и вдох. Теперь представь себе отдельно ту часть личности, которая совершала убийства, которая жаждет крови и власти… пусть она появится рядом с тобой. Как она выглядит? Он был восхитительно красив и опасен — человек-птица из детских рисунков и снов, из утренней дымки на границе сна с явью. Защитник и покровитель, жестокий и умный. У него, укутанного в мантию из перьев, были острые черные когти на пальцах, огромные отливающие металлом крылья, хищная улыбка и желтый блеск в глазах. — Отлично, — гремел голос доктора, — а теперь борись с ним! Борись с ним, Сергей! Покажи ему, что ты против, что он больше не имеет над тобой власти! И он действительно замахнулся, попытался ударить это красивое лицо, которое тут же исказилось усмешкой и захохотало. — Ты жалок! — ответный удар свалил Сергея с ног; он поднялся, чувствуя на губах вкус крови, сжал кулак и сделал повторную попытку. — Как ты смеешь даже думать, что можешь идти против меня? — сказал Птица. Сергей упал на спину от нового сокрушительного удара в грудь, и противник навис над ним, впился когтистыми лапами в запястья и прижал их к полу. Приблизил лицо с темно-желтыми, как у ворона, глазами, облизнулся и оскалился. Сергей стиснул зубы, свел брови и попытался скинуть Птицу, оторвать от пола руки, которые тот крепко сжимал — это почти получилось и даже как будто озадачило его двойника. Воспользовавшись его замешательством, Сергей резко ударил головой вперед, как учил когда-то Олег, и чего уже много лет не приходилось применять на практике. Птицу мотнуло назад, Сергей смог сбросить его с себя и вскочить на ноги. — Не смей больше прикасаться ко мне. Я здесь хозяин! — крикнул Сергей. Птица гадко оскалился и засмеялся, даже как будто радуясь его сопротивлению. — Кажется, ты начинаешь понимать, Сережа. А мы ведь так хорошо жили вместе… к такому успеху пришли. Птица встал и медленно обошел Сергея полукругом. Черное оперение подобно старинному плащу стелилось по каменному полу. Вдруг его взгляд стал почти нежным, он протянул руку и мягко коснулся щеки Сергея, обвел пальцем линию челюсти, зарылся в волосы и погладил ласково, как в детстве. — А может, теперь нам будет даже проще вдвоем? — промурлыкал он. Сергей распахнул губы, в сомнении глядя на него. — Не слушай доктора. Что он там говорит? Бороться? Ха-ха, — смех его звучал мелодично, как колокольчики. — Неужели он думает, что со мной можно бороться? Неужели ТЫ думаешь, что со мной можно бороться? — ласковая рука на затылке сжалась в кулак, стиснула волосы и с силой дернула вниз, свалив Сергея с ног и с размаху впечатав его лицом в пол. Птица присел рядом на одно колено, прижал рукой затылок и не давал подняться. По камню поползла кровь. — Даже не думай, — прошипел он. — …Так себе из вас специалист, доктор, — насмешливо сказал Сергей после сеанса, улыбаясь и слизывая с губ кровь, которая текла из носа. Глаза его отливали желтым. — А каких-нибудь работающих методик вам не завезли? Рубинштейн не оставлял попыток подавить обнаруженную субличность, но Птица с каждой встречей как будто обретал все больше самостоятельности. Из воображаемой картинки, из полуосознанного сна он вскоре научился выбираться наружу и теперь появлялся даже наяву. Скалился на прогулках в тюремном дворе в озлобленные лица заключенных, глумился над профессором и сочинял идеи мести Грому с жестокими и жуткими подробностями. А иногда в голове становилось легко и туманно, и Разумовского охватывала ослепительная ярость вперемешку с лихорадочным весельем, когда так легко казалось отнять чужую человеческую жизнь — если бы только не оружие, решетки и конвой вокруг. Знакомая эйфория, но Сергей уже понимал, что не естественная. — Ты должен бороться, — настаивал Рубинштейн, и он боролся, сколько мог, иногда с переменным успехом, но каждый раз заканчивался поражением. Выходя из очередного сеанса под смех Птицы, похожий на карканье ворона, он часто находил у себя настоящие синяки и ссадины; а иногда, как в первый раз, из транса выходил уже не совсем он. А потом… сумасшедший клекот, черные крылья в истерике бьющиеся у лица, чужие грубые руки на теле, собственные волосы лезущие в рот, стены раздевалки, окрашенные темно-зеленой краской, ряды шкафов и вешалок, лезвие ножа у лица, бесконечная истерика обезумевшего от стыда и ненависти Птицы — и снова лезвие ножа, другое — ночью, в руках дегенерата, успевшего только произнести «привет от Гречкина-старшего». Сережа любил ножи и умел с ними управляться, редко когда встреча с ножом оканчивалась не в его пользу. После этого его заперли в одиночке в смирительной рубашке. Начались совсем другие сеансы, по окончании которых Сергей обнаруживал себя плачущим, раздавленным, беспомощным и жалким. Зато Птица ненадолго затихал, исчезал, временно не беспокоил. А потом возвращался — еще более жестоким, злым и радикальным. С каждым разом всё более страшным. — …Плохо, очень плохо, Сережа! Ты опять не справился! — бушевал Рубинштейн. — В прошлый раз ты продержался полчаса, а сегодня всего 10 минут! Кажется, ты и есть то ничтожество, каким называешь себя. Это и есть твое истинное лицо, а не Птица! И я добьюсь, чтобы оно вытеснило Птицу навсегда. Ради твоей же пользы! Попытки вытеснения приводили Птицу в бешенство, заставляя сильнее сопротивляться и нападать. Чем дольше длились сеансы, погружающие Разумовского в отчаяние и ненависть к себе, тем яростнее сопротивлялся Птица в ответ; тем меньше места оставалось для изначального Сергея. Ослабленный и измотанный постоянными эмоциональными качелями и метаниями из одной крайности в другую, он уже не мог бороться. — …Чем сильнее тянул на себя один, тем сильнее сопротивлялся другой. И тем меньше оставалось от настоящего меня, — шептал Разумовский, не открывая глаз. Олег и Вениамин слушали его в гробовом молчании. — У меня больше не было сил. Птица брал верх. И врач не мог этого не видеть. Не было никакого «безопасного проживания травмы», как он говорил, наоборот. Он не лечил меня, а использовал эти воспоминания для наказания и контроля. — Увы, я слишком поздно понял ошибку, — прохрипел Рубинштейн, — я правда хотел помочь тебе, но не успел. Ты покинул тюрьму прежде, чем я смог всё исправить. — Сомневаюсь, — произнес Олег, — что ты собирался что-то исправлять. — После Сергея ты продолжил эксперименты на других людях. В подвале госпиталя содержались больные, которых ты точно так же «лечил», пока они не потеряли рассудок. — Вы всё не так поняли! — в очередной раз воскликнул Рубинштейн. — Да нет, я как раз наконец всё понял, — сказал Олег. — Почему он бил зеркала и пил таблетки, а потом всадил в меня обойму. Очень хорошо понял. Док, испытаем удачу? Как думаешь, а ты выживешь после пяти пуль? — Ол-лег, вы же обещали! — взмолился Вениамин. — Мы еще не закончили! А если вы меня убьете, и понадобится новый сеанс? Кто вам поможет? Ваш друг, увы, болен… мы можем добиться стойкой ремиссии, но такие вещи не проходят бесследно, и кто знает, чем могут обернуться! Неужели вы не хотите, чтобы я остался жив… ну просто на всякий случай? — Ты изворотливый гад, — хрипло сказал Олег, опуская оружие. Вениамин вытер ладонью пот со лба, хотя в помещении работал кондиционер. — Сергей, — с тяжелым усилием, но пытаясь звучать бодро, начал Рубинштейн, — давай мысленно вернемся к тому образу, когда ты был ребенком. Вообрази его себе… и представь, что на этот раз ты, взрослый, рядом. Не Птица, не кто-то второй, а лично ты. Обними его, возьми за руку и пообещай, что защитишь. Потом представь себе свою вторую, слабую личность. Представь, что ты ведешь его в безопасное защищенное место, где можно надолго погрузиться в сон, где его никто не побеспокоит… Рубинштейн говорил, и лицо Сергея становилось то печальным, то гневным, то неожиданно спокойным и задумчивым. Солнце опускалось за горизонт. За окном наступали быстрые густые мексиканские сумерки. Когда доктор закончил говорить, Олег выдохнул и опустил плечи, будто на него навалилась огромная усталость. У Рубинштейна тоже на последних словах заплетался язык. Сергей медленно открыл глаза. Он казался оглушенным и немного потерянным. — Так вот как всё было, — тихо произнес он, — вот как появился Птица и тот, второй. Тюрьма, лечение, раздвоение личности, и… о боже, — он запнулся, густо покраснел, растерянно посмотрел на Олега и доктора, будто не веря собственным воспоминаниям и закрыл лицо руками. — Блядь… — Всё в порядке, Серый, — Олег положил руку на его плечо. Тот отрицательно помотал головой, не отрывая ладони от лица. Наступила тишина. Разумовский встал и, пошатываясь, вышел на улицу. Волков проводил доктора в подвал и направился следом. Разумовский сидел на ступеньке террасы возле бассейна, в своем темном узорчатом халате, задумчиво подперев кулаками подбородок и тоскливо глядя на подсвеченную маленькими круглыми фонарями воду. Волков опустился рядом и поджег сигарету. Они долго молчали. Из сада доносился стрекот цикад. Дым в воздухе смешивался с душистым запахом цветов, которые пахли только на рассвете и на закате. — Ну что?! — раздраженно прервал молчание Разумовский. — Да ничего, — спокойно ответил Волков. Сергей выдохнул и как-то обмяк. — Конечно, мне очень неприятно. Узнать, что тот, кто должен был тебя лечить, вместо этого доломал тебе кукуху. И то, что случилось в тюрьме… Ты же понял. Как же тошно… — Рубинштейн мне сказал. Еще раньше, — нехотя произнес Олег. — Зачем? — скрипнул зубами Сергей. — Пытался свалить на это ухудшение состояния, а не на свои методы. Сергей угрюмо смотрел на воду. Его брови хмурились, пальцы теребили пояс халата. — Это надо осмыслить, — сказал он с усилием. Волков кивнул. Уснуть было трудно, Олег долго ворочался, открывал и закрывал окна. Сергей отправился ночевать в одну из спален их просторной виллы — их было достаточно, не считая той, что Сергей оборудовал под мастерскую и завалил инструментами и гипсом для создания скульптур. Олег не тревожил его, прекрасно понимая, что тому необходимо время наедине с собой. Это не было редкостью в их отношениях. Куда сложнее было решить, что делать со злосчастным Рубинштейном. Гнев и злость на доктора смешались с раздражением из-за невозможности уснуть. Закрывая глаза, Олег представлял: вот он берет пистолет и спускается вниз, одну за другой считает ступеньки под ногами, включает свет. Рубинштейн спит на своем матрасе. «Извини док, мы решили нанять другого психотерапевта». «Алло, нам нужна клининговая бригада для загрязнений особой сложности». Но что, если Сергею снова станет хуже и ему действительно никто не сможет помочь? Значит, доктора имеет смысл оставить при себе? «Ладно, тварь. Ты любил держать людей в подвале, вот тебе упаковка витамина Д, солнечный свет ты будешь видеть нечасто». Или всё же дать ублюдку шанс? «Надеюсь, ты знаешь испанский, он пригодится тебе, когда ты будешь драться с местными бомжами за огрызки кактусов». «О нет, конечно я не знаю испанский! — восклицает воображаемый Рубинштейн на грани сна и яви, — Только английский, и его хватит чтобы обратиться в полицию и сдать двух международных террористов, ведь я к счастью не международный и не террорист, и в розыске лишь в России». «Если они тебе поверят. А пока они разбираются, я успею пустить тебе пулю в лоб». «Если рука не дрогнет после твоих собственных пяти пуль». «У Серёги не дрогнет». «Если он к тому времени снова не впадет в депрессию». Не то, опять не то. Неужели придется поселить его по соседству и выдать полный пансион? «Прекрасная идея! Я продолжу наблюдение за моим любимым пациентом, незаметно поставлю парочку опытов, а также изучу зависимость маниакальных и депрессивных фаз от предпочтений в верхней и нижней роли…» Воображаемая голова Рубинштейна превратилась в голову Зигмунда Фрейда. «Ведь мы уже выяснили причину гомосексуальности Сергея, осталось объяснить вашу, Олег!». Волков вздрогнул и открыл глаза. Сон снова ускользнул. Волков озадаченно уставился в потолок. В отличие от Разумовского он никогда особо не думал о своей «ориентации». Он просто влюбился в одного конкретного человека. Так уж получилось. Как бы он жил, если бы в его жизни не было Сергея? Наверно, удовлетворялся бы случайными связями, вероятно, с любым полом, потому что в целом ему было всё равно, если речь шла не о Сером. Он никогда так сильно никого не хотел… Да та же Джесс, с ней было неплохо, но она сама всё инициировала, он даже немного сопротивлялся. Стоп. Джессика Родригез — а что если именно она поможет разобраться с Рубинштейном? Так, чтобы он не создал проблем от безысходности, не потерялся с концами, но и перед глазами не маячил. Веки Олега снова сомкнулись — с этими мыслями он наконец погрузился в глубокий сон. Утром он застал Разумовского на кухне, тот встал раньше обычного и с задумчивым видом цедил горячий кофе. Они позавтракали почти молча, перекинувшись разве что мнением про погоду, которая в этих широтах не менялась. В обед Сергей неожиданно попросил у Олега ключ от фитнес-клуба и уехал. Олег связался с Джесси, высказал ей свою просьбу, выслушал всё, что она об этом думает, и подчеркнул, что помощь щедро оплачивается. Родригез пошла на компромисс и поинтересовалась, как выглядит клиент. Дальше они с Волковым несколько минут просто хохотали, обсуждая сначала вкус Джессики на мужчин, а потом и вкус Олега. — Ладно, мои люди возьмутся за твоего уродика и пристроят его в Мехико, — пообещала Джесс. — Кстати, у тебя что, денег дофига на всяких козлов их тратить? Ты уже сколько времени там отдыхаешь у моря. У меня тут как раз есть одно дельце в ваших краях. Владелец казино поспорил с соседом и хотел бы решить проблему до того, как второй решит ее с помощью мафии… Сергей вернулся поздно, замотанный, уставший и странно задумчивый, бросил спортивную сумку в угол. Олег сидел с ноутбуком, разглядывая схемы каких-то зданий и данные с камер видеонаблюдения. Сергей подошел и встал за его плечом, не слишком близко, но достаточно, чтобы это читалось как жест дружелюбия. Однако после ужина он снова ушел в отдельную спальню со своим ноутом. На следующий день он выразил желание отправиться в спортзал опять. — Ты же вчера был. Мышцы не успеют восстановиться, сам знаешь. Ладно, сейчас соберу вещи. — Я уже всё собрал, — кривовато улыбнулся Сергей, указывая на две сумки. Олег пожал плечами. Фитнес-клуб со снятой вывеской и потрескавшейся штукатуркой на фасаде встретил их, как обычно, темнотой и пустотой. Они включили электричество, прошли через холл и оказались в тускло освещенной раздевалке. Раньше Сергей всегда шел, не останавливаясь, в зал с тренажерами, а сейчас замер на плиточном полу. Олег еще не успел понять, чем его поведение отличается от привычного, но тоже остановился, ожидая чего-то. — Я понял, почему мне не нравится это место, — сказал Разумовский. Олег смотрел на него в ожидании пояснения. — Оно выглядит очень похожим на то, что было в тюрьме. Шкафы, которые не запирались, крюки для одежды. Вот эту штуку можно было оторвать, — Сергей подергал длинную вешалку с крючками для одежды, но оторвать всё же не смог. — Ею можно было покалечить. Жаль, я ни одного не успел. — Серёг… — сказал тихо Олег. — Я не мог вынести того, что случилось. Я чувствовал, что больше не контролирую ничего, и Птицу в том числе. Знаешь, Рубинштейн говорил, что если не можешь отпустить, то надо прожить это. Хотя от его сеансов был ровно противоположный эффект. Но в чем-то он прав. Я должен прожить это, чтобы вернуть ощущение контроля. Так, чтобы на этот раз я мог управлять ситуацией. Он поднял с пола сумку и достал оттуда нож, напоминающий финку. Подошел вплотную к Олегу и вложил нож в его руку. — Я стоял здесь, — он прошел в дальнюю часть раздевалки, которая была огорожена рядом узких шкафов. — Я держал в руках эту балку, — он пригнулся и сделал вид, что размахивает чем-то. — На полу была вода. Я поскользнулся и упал на спину. Балку тут же выбили ударом ноги. Помоги мне, — серьезно сказал он, глядя в глаза Олега. — Мне надо это воспроизвести сейчас. Олег с сомнением покачал головой. Но обхватил Сергея под локти, аккуратно сделал подножку и наклонил его назад, придерживая руками, как в танго, а потом медленно опустил на пол. Протянул руку к сумке и положил под его спину свое полотенце. — Переверни меня, — севшим голосом сказал Сергей. — Поднеси нож к моему лицу. Олег осторожно перекатил его на живот, навис сверху и уперся в пол кулаком, в котором сжимал нож. Сергей сам приспустил белье, обнажая ягодицы. — Давай дальше, — сказал он. — Без всего? — уточнил Олег. Сергей горько усмехнулся. — Всё получится, — только и сказал он. — Ладно. Я понимаю, что ты не стал бы об этом просить, если бы тебе это не было нужно… Подожди. Олег некоторое время приводил себя в состояние готовности, быстро двигая ладонью. Вид открытой голой кожи, покрытой бледными, еле видимыми веснушками, помогал, но завестись получилось не сразу — ситуация была слишком нестандартной. Олег сомневался, что это именно то, что нужно сейчас Сергею, и не был уверен, какой именно смысл тот вкладывает в происходящее. Когда член окреп, он использовал как можно больше слюны и принялся очень медленно, раскачиваясь, входить внутрь. Сергей будто окаменел под ним. С усилием, которое ему самому доставляло дискомфорт, Волков смог втиснуться на несколько сантиметров. — Сильнее! — потребовал Сергей. — Сначала привыкни, — ответил Олег. — Нет… двигайся сразу. Волков послушался, но начал с едва ощутимых слабых толчков, увеличивая амплитуду медленно, чтобы это почти не ощущалось и приносило минимальное неудобство. — Сильнее, Олег, я не чувствую! — воскликнул Сергей срывающимся голосом. Волков вздохнул и сделал довольно сильный выпад, Сергей ту же замолчал, выдохнул и заткнул себе рот кулаком. — И так не чувствуешь? — Ну уже что-то. Давай дальше. Ты должен сделать всё, как я прошу, иначе не будет смысла. Следующие минуты Олег просто двигался, как привык, стараясь не обращать внимания на твердый пол под коленями. Сергей, изогнув брови, прижимался щекой к его полотенцу и с каждым толчком дергался; его ладонь с полусогнутыми пальцами скользила по швам плитки. Олег старался дать всё, что может, но не перегнуть палку. — Подожди, — сказал вдруг Разумовский, — подвинь нож ближе. Олег немного сдвинул руку, под пальцами которой лежала финка, и продолжил. Сергей поморщился от нескольких особо глубоких движений и потянулся к его ладони, чтобы забрать нож себе, Волков не возражал. Разумовский смотрел на оружие почти в трансе, складка на его лбу разгладилась, лицо стало спокойнее — словно он размышлял, не пустить ли нож в ход. Олег как будто прочитал его мысли — стиснул зубы и нахмурил брови, но сказал только: — Серый, если ты собираешься меня пырнуть, то добивай уж совсем, а не как в прошлый раз. — Я не причиню тебе вред. Я всё помню, — ответил Сергей. — Это я так… для себя. Он сжал ручку и продолжил сверлить лезвие взглядом. — Тебе хоть хорошо? — через некоторое время спросил Олег. — Мне не должно быть хорошо, — ответил Сергей сбивающимся голосом между его движениями. — Но вообще да. Если это тебя так беспокоит. Олег кивнул, хотя Серый не мог его видеть, и продолжил. Двигаться было трудно из-за отсутствия смазки, слюна высохла. На одном из толчков Олег случайно выскользнул, но вставить обратно уже не смог. Он сплюнул вниз и с трудом втиснулся, Сергей застонал и сжал ладонью полотенце. Олег остановился. — Я не знаю, смогу ли кончить. — Ты должен! — потребовал Разумовский. — Я даже войти нормально не могу. Ты весь зажат. Не хочу навредить тебе. — Я расслаблюсь. Я выдержу, вот увидишь. Я могу принять это, — пробормотал Сергей со злостью. Он действительно перестал сжиматься, несмотря на очевидно болезненные ощущения. Олег почувствовал, как прямо под его пальцами мышцы спины становятся мягче. И даже рука, держащая нож, уже не стискивала его до побелевших костяшек. Тело расслабилось, принимая всё, что с ним делали. Волков ощутил, что может двигаться свободнее. Олег хорошо умел отключать голову в нужный момент и просто работать, даже если работой было убивать людей. У него и сейчас почти получалось не думать о том, что именно пытается прожить и перебороть Сергей таким образом. Мелькнула мысль, что если бы не эта способность отстраняться, у него бы вообще упал. А так он даже способен кончить. Оргазм хотелось приблизить, а не оттянуть, как обычно, потому что слишком долгая возня могла быть травматична для Сергея, но, как назло, тело сопротивлялось. Эти размышления тоже не приближали к финалу. Злясь на себя и на ситуацию, Олег отказался от поиска компромиссов. Он поставил себе простую задачу — кончить; отбросил остальные мысли и задвигался в ускоренном темпе, который было сложно держать долго, но который гарантированно давал разрядку. Сергей под ним завыл, но не похоже было, что от боли. — Да, Волч… вот так! — сорвалось из его губ, — Ай! Олег продолжил долбить. Чувствуя, что конец близок, он последний раз глубоко толкнулся и, напрягая ягодицы, излился прямо внутрь. Дождался, пока горячая пульсация не стихла, вытащил, откатился. Колени оказались сбиты в кровь, на члене тоже виднелись красно-бурые разводы. Олег вздохнул. Сергей перевернулся на спину и резко задвигал рукой, чтобы догнать его. У него получилось довольно быстро. Вода капала с длинных рыжих волос, они липли ко лбу и плечам. Олег посмотрел на Разумовского — тот выглядел задумчивым, но не печальным. Сам Олег чувствовал себя физически и морально измотанным. «Ни секса, ни тренировок в ближайшие дни я не захочу», — пробормотал он. Они вышли на улицу — сушить волосы в этом климате было бессмысленно, те высыхали сами за время короткой поездки с открытыми окнами. Сергей расслабленно устроился на пассажирском сиденье, а Олег, сев за руль, прежде всего набрал номер владельца фитнес-клуба и объявил ему, что договор расторгнут. Подъехав к вилле, они обнаружили у кованных ворот дорогой автомобиль с тонированными стеклами. Олег вышел из салона, второй водитель тоже. Это был тот самый невысокий мексиканец, который более чем год назад встретил их в аэропорту — Олег бы не вспомнил его, если бы те дни не сопровождались множеством эмоциональных событий, которые надолго врезались в память. Мексиканец поздоровался и на ломанном английском объяснил, что прилетел по поручению Джессики. Олег кивнул ему. Автоматические ворота распахнулись, Волков поставил мерседес и скрылся в доме. Он вернулся быстро — никакой особый багаж доктор Рубинштейн за эти дни не нажил, если не считать пары футболок, выданных щедрым Волковым. Вениамин щурился от яркого солнечного света, озирался, остановил жадный взгляд на Сереже, который молча стоял возле ворот. Волков кинул мексиканцу ключ от наручников, сам раскрыл дверцу тонированного авто и посадил Рубинштейна на заднее сиденье. — Я очень благодарю вас! — торопливо заговорил Вениамин. — Я всегда к вашим услугам, только дайте знать! — Бывай давай, — ответил Волков и хлопнул дверцей с силой, которую та не заслуживала. Сергей подошел к нему сзади. — Подожди, — сказал он. — Я хочу кое-что сказать ему напоследок. Наедине, — прибавил он, хмуро посмотрев в глаза Олега. Тот кивнул и отошел. Мексиканец занял водительское кресло. Сергей открыл дверцу у заднего сиденья и скрылся внутри. Прошло не более трех минут, прежде чем он вышел, всё так же хмурясь. Машина загудела, выпустила из выхлопной трубы сизый дым и тронулась, медленно набирая скорость. Олег и Сергей проводили ее взглядом, пока та не скрылась за поворотом. — Что ты ему сказал? — спросил Олег. — Что Птица был частью моей личности. Он не какое-то зло, которое вселилось извне. Он был частью меня, и в некотором смысле остается ею до сих пор. Олег промолчал. Сергей подошел ближе, поцеловал его в губы и посмотрел прямо в глаза. — Спасибо тебе за всё, что ты сделал для меня. Что простил то, чего я сам себе никогда не прощу. Но, надеюсь, сумею искупить, хотя бы частично. — Пойдем в дом, Серый, — вздохнул Волков. Сергей кивнул. Они шли по вымощеной камнем дорожке среди кустов жасмина и шиповника к своему временному пристанищу. Шелестел листвой ветер, солнце клонилось к закату, пели птицы. Сергей двигался легко и мягко, но скользя взглядом по его складной фигуре Олег вдруг увидел, что ручка ножа, торчащая из заднего кармана, испачкана кровью.