Последний год

Сказка будет впереди. Городской вокзал, июль, 4:57 утра. Женя прикрывает веки и трёт глаза — их щиплет утренний мороз. Мороз ли? Юноша с прищуром смотрит перед собой, натыкаясь на фигуру лучшего друга. Марк, кажется, совсем не мёрзнет — его щёки распалены волнением. За плечами — ничего, вещи уже в вагоне. Бастрыкин потирает веснушчатый нос и неловко улыбается. — Ты пиши, когда связь будет, — громко говорит Женя, пытаясь перекричать репродукторы. Марк кивает. Женя цепляется взглядом за его черты — золотисто-карие глаза, морщинки радости под ними, вздёрнутый кончик носа, ямочки у уголков губ — в надежде запомнить, сохранить в памяти, как фотографию в альбоме. В голове — лишь воспоминания, счастливые и рвущие душу в своём отчаянии, беззаботные школьные дни, проведённые за одной партой. Женя помнит всё, что Марк подарил ему, сам того не ведая. Не сумев стать кем-то большим, чем лучший друг, он стал самым дорогим человеком утекающей юности. Впереди у Марка — долгая дорога до Казани и вступительные в Жигановскую консерваторию. Новый город, новые люди, новые впечатления, новая жизнь. Марк бросает беглый взгляд на время: до отправления три минуты. Женя улавливает мимолётную и умело скрытую грусть в его эмоциях, их двойственность. Как не хочется прощаться, в последний раз оглядываясь на приступке вагона, и как не терпится начать новую страницу жизни. Женя меньше всего хочет стать тем, кто удержит его от этого. Марк медлит, не знает, стоит ли подступиться. Женя шагает ему навстречу и широким объятием подбирает к себе, прижимает крепко-крепко, словно в последний раз. Марк вдыхает прерывисто и жмётся ближе в ответ, утопая в Женином запахе, отчаянно хватаясь за любимое тело. Нос утыкается в чужое плечо, такое родное, всегда недостижимое. — Прости меня, — голос Жени отрывисто спадает до чуткого шёпота. Сваливается осознание всего, что произошло между ними, что Женя так и не смог ему отдать. — Не надо, — вкрадчиво отвечает Марк. В голосе чувствуется улыбка. — Спасибо тебе. За всё. Женя винит себя, Марк лучится печальной, но светлой благодарностью. Женя так и не сможет понять, что он подарил ему намного больше, чем отнял, и что именно он ему подарил. Этот подарок судьбы Марк унесёт с собой и будет хранить ещё очень, очень долго, если не вечно. Руки расцепляются. Вот он, последний взгляд через плечо перед новой ступенью. Марк вскользь глядит на Женю: ему, в отличие от Кирсанова, не нужно даже стараться, чтобы запомнить этот момент. Он давно высек любимый образ прямо на сердце и вряд ли когда-нибудь забудет. Состав вздрагивает и трогается с места. Маленький снегирь покидает гнездо.

***

Через строки к тебе. Городской вокзал, июль, 7:34 утра. Христина шмыгает носом и ёжится от утренней прохлады. На платформе маленькими толпами собираются люди, а она в компании небольшого чемодана смотрит на увядающие светлячки фонарей. Где-то под веками начинает пощипывать, а в горле комком скатывается обида. Одна, совсем одна. Маленькая девочка на пороге неизвестности, и никого рядом, совсем… — Эй, ваше величество! Христина оборачивается на оклик, и в груди растекается воском тепло. К ней по платформе спешат стайкой одноклассники во главе с Костей и Сашей. Ростова перетаптывается с ноги на ногу и распахивает в удивлении глаза. — Ребята, вы чего здесь? — Думала, мы тебя так отпустим? — Саша подбегает к ней чуть ли не вприпрыжку и сгребает в объятия. Тут же подоспевают Женя, Артём, Марина и Костя. Христина чувствует, как щёки начинают беззастенчиво рдеть. — Христина, удачной дороги! — взволнованно восклицает Артём и успокаивающе улыбается. На лице Марины тоже улыбка, такая тёплая и умиротворённая, что Христина мгновенно ощущает предательски подступившие слёзы радости. — Не кирять, не торчать, не унывать! — смеётся Костя и по-братски треплет девушку по голове, но сразу со смешинкой озирается, словно проверяя, не позволил ли себе глупость. Но тут же приобнимает и легонько трясёт в объятиях, и Христина звонко смеётся. Не одна, не одна! — Спасибо, ребята, — полувздыхает Христина, словно всхлипывает, но на лице — лишь безграничное счастье. В купе тепло и пока что пусто, жёлтый свет показывает собственное отражение в стекле, а за стеклом — машущие на прощание ребята. Христина тепло улыбается им и машет в ответ. Поезд трогается, оставляя вокзал родного города и стоящих на платформе одноклассников за спиной. Христина вздыхает неслышно и расстёгивает чемодан. Во внутреннем кармане прячется бережно свёрнутая записка, пересмотренная и перечитанная раз тысячу. Девушка разворачивает листок и вновь погружается в строки, начертанные до боли знакомым почерком — тем же, что оставался в тетрадях на уроках и в маленьких милых записках в её рюкзаке. Моя дорогая Хиса, если ты читаешь это, значит, что Бобров сподобился отдать тебе это письмо. И что я осмелилась написать его. Мне жаль, что всё закончилось так. Я очень надеюсь, что ты ненавидишь меня, а не винишь себя, поскольку твоей вины ни в чём нет. Самая банальная и тупая отмазка — «дело не в тебе, дело во мне». Но на самом деле всё наоборот. Дело действительно в тебе. Ты стала тем лучом света, который показал мне, что моя жизнь может быть настолько… прекрасной? Да, именно так. Ещё пару лет назад я бы не поверила, что чья-то любовь может так поменять мою странную жизнь. Но ты изменила её, перевернула с ног на голову. За это я буду вечно тебе благодарна. Тебе открыты все дороги в этом мире, моя милая. Выбери ту, что принесёт тебе больше всего счастья. К сожалению, ни одна твоя дорога больше не пересекается с моей, поэтому я скрепя сердце оставила тебя так подло и неожиданно. Я никогда бы не поверила, что осмелюсь поступить с тобой так, но я ни за что на свете не стану якорем, который потянет тебя на дно, когда у тебя прорезаются крылья. Никакие слова извинений не покроют моего поступка и того чувства вины, что я испытываю, но если когда-нибудь ты сможешь меня простить, моя душонка будет спасена. Воспоминания о времени, что я провела с тобой — единственное, что осталось мне от сказки, которую ты мне подарила. Я люблю тебя, моя принцесса. Твоя Ира P.S. Прости меня Хиса чувствует горючие ручейки слёз на щеках. Она склоняет голову и утыкается лбом в колени, всё ещё сжимая в руках прощальное письмо. На шее слабо поблёскивает кулон с камнем цвета янтаря. Ей не нужно прощать. Она никого не винит, но внутри что-то неумолимо трескается и бьётся. Быть может, время залечит и эту рану.

***

Порой настаёт время спасать себя поодиночке. Пустая квартира, август, 03:56 ночи. Рома отрывисто дышит в бледную шею. Боря не шевелится; его губы касаются Роминой макушки. Тот чувствует его сердцебиение — неровное, тревожное. Они лежат в тишине, прижимаясь друг к другу, словно щенята на морозе, ищут здесь тепла. Руки сцеплены в крепкий замок, но лишь дыхни — они расцепятся и больше не встретятся. Рома бросает взгляд на наручные часы. — Пора идти. Боря лишь молча кивает и приподнимается с дивана. Рома ему не препятствует. Губахин уже одет для выхода, а у двери стоят чемодан с рюкзаком. Рома поднимается следом и встречается взглядом с Борей. Говорить не хочется. В мыслях так пусто — шаром покати. Боря смотрит щемяще-печально, словно всё еще мечется в выборе. Выбирать, однако, поздно. Рома шагает ближе, едва не вплотную. Приподнимает голову и почти утыкается в чужое лицо. Боря медлит с пару секунд, а затем неспешно склоняется к нему. Всегда чуткий и осторожный, в этот раз он льнёт поцелуем почти настойчиво, втягивает в бессознательную бездну. И Рома поддаётся, отвечает с горьким ропотом, со всей нежностью, что способен выудить из глубин своей души. Мускулы коченеют, лишь губы обжигающе горячи. Боря тяжело дышит в поцелуй, в чужие губы. Оба понимают, что этот момент, этот поцелуй не повторится ещё безмерно долго, если не станет последним. Оттого так не хочется разрывать его, выплывать из ощущения хоть и горького, но сладостного счастья. Но время берёт своё. Они отстраняются почти одновременно, и губы Ромы теперь обжигает ощущение пустоты. Здесь, перед неизвестностью, оба чувствуют всю ценность и неповторимость момента, лишь когда он заканчивается. — Пойдём, — почти беззвучно произносит Рома. Боря отворяет дверь. Городской вокзал, август, 04:37 утра. Рома оглядывает бледно-серый состав, и сердце предательски щемит. Боря стоит перед ним в своём любимом синем свитере под ветровкой, слегка подрагивая от мороза. У них в запасе ещё десять минут, а после… Боря придвигается ближе и прижимается к Роме, обнимая за широкие плечи. Рома чувствует, что руки не слушаются, но через силу поднимает их и охватывает чужую спину. Так хочется вновь поцеловать, ощутить вкус его губ на своих, впиться в них бессознательно и навсегда… — Ну всё, иди, — еле выдавливает из себя Рома и размыкает объятья. Он спешит отвернуться и почти делает шаг прочь от Бори, но вдруг чувствует прикосновение со спины. Боря обхватывает его вновь и прижимается сзади, на этот раз сильнее, словно пытается компенсировать несостоявшийся поцелуй. Рома чувствует электрический ток на своём затылке и горечь внутри рта. — Я люблю тебя, Ром. Рому прошибает насквозь. Ноги едва не подгибаются, и он резким движением поворачивается навстречу, снова утопая в объятьях. Жмётся так крепко, как возможно, хватаясь за последнюю тростинку. Его голос, ещё не облачённый в звук, уже предательски дрожит. — Я… — Рома прерывисто втягивает воздух. — Я тоже… люблю тебя. Внутри всё взрывается, но Рома уже ничего не чувствует. Только острые черты и бархат кожи у своего лица. — Я должен был сказать тебе раньше… — шепчет Рома. Но время не обернуть вспять. Они стоят, понимая, как много не успели сказать друг другу, отчаянно пытаясь наверстать упущенное. Пусть хоть треснет мир, но пока они ещё здесь, ничто не важно. Боря отступает и глядит в Ромино лицо так чисто и бережно, что у того вновь перехватывает дыхание. Он берёт чужую безвольную ладонь в свою и поднимает к своему лицу. Секунда — и кожа встречается с мягкими губами. Боря прикрывает глаза и дышит в ладонь. Рома невольно озирается по сторонам, но всё его внимание занято Борей. Тот медленно отнимает его руку от лица и улыбается самыми уголками губ, так трепетно и нежно, как только возможно. Рома не может говорить, но знает, что должен. — Иди. Боря кивает и разворачивается. Рома видит всё в замедленной съёмке. У самого вагона Боря оборачивается. — До встречи, Ром. Рома теряет способность говорить окончательно и лишь кивает. Ещё мгновение — и Боря пропадает в застенках тамбура. Рома разворачивается и медленно бредёт по платформе прочь от состава, чувствуя, что только что потерял что-то важное. Пустая квартира, август, 05:45 утра. Рома отворяет дверь в свою комнату. Теперь она кажется ему безвозвратно опустевшей, совсем как он. Взгляд вдруг падает на рабочий стол и выхватывает небольшой светлый квадратик бумаги. Рома берёт и разворачивает его, тяжело оседая на диван. Через очерки и признания, Через слёзы и расстояния, Я даю тебе обещание — Я найду тебя вновь и вновь. Я буду искать тебя всюду И найду там, где оставил. Проступка я не забуду И попробую всё исправить. Знаю, ты меня не забудешь, Не забуду и я, поверь. Коль в мою любовь верить будешь — Я найду открытую дверь. Пусть ничто мне не станет преградой, Я найду тебя вновь и вновь. Пусть маяк мне станет пощадой, А тебе маяком — любовь. Рома ещё долго не может оторвать взгляд от написанного. Сердце окончательно рвётся, ломается и падает куда-то вниз, так далеко, что не разглядеть. Изнутри ломится крик, но Рома давит его. К глазам подступают слёзы, и Рома позволяет себе то, что не позволял уже много лет. Сейчас он не старший брат и не единственный мужчина в семье, а человек с разбитым сердцем. И он плачет. Беззвучно и отрывисто, он высвобождает всё, что не смог бы облачить в слова. Он поднимает ладонь и целует в самую середину, долго льнёт к коже губами, словно пытается через расстояние вернуть потерянное и упущенное. Пусть он почувствует. Пожалуйста.

***

Семья обретённая. Городской вокзал, июль, 08:26 утра. Солнце поднимается над городом. Поезд на Ростов пыхтит и ждёт всех прощающихся на станции. Саша оправляет лямку рюкзака и опирает понадёжнее кейс с луком о чемодан, а затем глядит на друзей. Женя пинает носком ботинка мелкие камушки, а Костя задумчиво смотрит в окна состава. — Ну шо, пора прощаться, — Саша раскидывает руки в стороны, приглашая в объятья. — Долгие проводы — лишние слёзы. Парни шагают навстречу и обхватывают с двух сторон, крепко-крепко, но бережно. Саша треплет их по затылкам, словно успокаивает. — Сань, — тихо говорит Женя, — мы будем скучать. — Я тоже, парни, я тоже, — улыбается Саша. Костя жмётся сильнее и ничего не говорит. — Эй, ты шо? — обеспокоено спрашивает Саша. Костя поднимает на неё взгляд, и девушка видит, что в его глазах стоят слёзы. — Так, шо за трагедия вселенского масштаба? — добродушно, но участливо говорит Саша. — Как будто на похоронах, ей-богу. Костя трёт глаза рукавом и горько усмехается. Женя вдруг тоже шмыгает носом. — Так, — решительно восклицает Саша и кладёт руки на их плечи, — посмотрите на меня. Парни встречаются с ней взглядами. — Читали «Три мушкетёра»? «Мы встретимся, мы обязательно встретимся! Двадцать лет спустя, а может быть, десять, или через три-четыре столетия!» Саша искренне смеётся, и парни невольно улыбаются и снова заключают её в объятия. — Да, — произносит Женя, — мы будем тремя мушкетёрами, а ты навсегда останешься нашим Д’Артаньяном. Саша одобрительно кивает. Костя в последний раз прижимается к ней. — До встречи, сестрёнка.

***

Делая выбор, жертвуем. Городской вокзал, август, 06:43 утра. До отправления — жалкие минуты. Эдик непрерывно смотрит в лица друзей: они источают радость и горькую печаль одновременно. Артём делает шаг навстречу; за его спиной стоят Аня и Женя. Эдик обнимает друга, а внутри разливается счастье. За него, его мечту и силу его воли. Ведь впереди — жизнь в городе у моря, в северном Питере, и учёба на океанолога. — Ты молодец, — говорит Артём. — Я горжусь тобой, Эдик. Эдик искренне улыбается и кивает ему в плечо. — А я горжусь тобой. — Обязательно приезжай, — восклицает Алиев, — или мы к тебе приедем. — Буду ждать. Артём отстраняется, и Эдик шагает к Ане. Та смотрит исподлобья, но без злобы. Эдик поднимает ладонь, и Аня, помедлив, отвечает, даёт ему пять. Эдик одобрительно улыбается и встречается взглядом с Женей. Он протягивает Кирсанову руку, и тот отвечает на рукопожатие. Эдик притягивает его ближе и вполголоса говорит: — Позаботься о ней. Женя молча и серьёзно смотрит на него, а затем кивает. Эдик поворачивается и встречается взглядом с любимыми глазами. Марина быстро шагает навстречу и обвивает его шею руками. Эдик приобнимает её спину, дышит в висок. Марина медлит, словно хочет сказать что-то, а затем всё же произносит неуверенно: — Эдик, я тут думала… я ведь могу поехать с тобой, правда… Но Эдик обрывает её на полуслове: — Перестань. Ты едешь в Питер, учиться и быть той, кем ты мечтала, вместе с друзьями. Я не прощу себе, если ты загубишь свою мечту из-за меня. Мы ещё встретимся, обязательно. Марина смолкает и молча кивает. Она смотрит в изумрудные глаза, ищет в них надежду и правду. Она приподнимается на носочках и целует Эдика так, как может только она: любовно, но трепетно и осторожно. Эдик утопает в этом чувстве, не хочет отпускать. Но впереди разлука, и в этот раз он подчинится судьбе. Марина в последний раз обнимает его, а Эдик краем глаза видит, как отворачивается Женя. Поезд предупреждающе свистит. — Вам пора, — говорит Эдик и мягко отстраняет Марину, беря её ладонь в свою. Одноклассники кивают, но никому не хочется делать первый шаг. Наконец Марина опускает голову и отступает. Этот жест даётся ей через силу, и Артём вторит ей, поддерживая. — Напишите, как доедете, — говорит Эдик вдогонку. — Пока, Эдик, — улыбается Артём перед тем, как взобраться на ступеньку. Эдик встречается взглядом с Женей и серьёзно кивает ему. Тот отвечает понимающим, печальным взглядом. Вся четвёрка пропадает в вагоне, а Эдик разворачивается и медленно шагает в одиночестве по платформе. Через неделю его ждёт поезд до Иркутска, а дальше… Что ж, нельзя заглянуть в будущее, верно?

***

Две стороны одной медали. Гаражные крыши, август, 22:43. Рома закуривает очередную сигарету, блуждая пустым взглядом по окрестностям. Он слышит сзади осторожные шаги, но не оборачивается. Ира подходит и тихо опускается рядом. — Он уехал, да? Рома через силу кивает и затягивается. Ира вздыхает, копошится в кармане джинсовки и тоже подкуривает сигарету. — Куда? — В Москву, — хрипло отзывается Рома. — Понятно, — Ира выпускает изо рта дым. — Такая у них судьба. Счастливое будущее за пределами этой дыры. А нам остаётся только тихо радоваться тому, что они смогли стать лучше, чем мы. Рома молча кивает, не в силах говорить. — Ты отдал письмо? Кивок. — Что она сказала? — Спросила, что с тобой и где ты. Я сказал, что не знаю. Она охеренно волнуется за тебя. Ира горько усмехается. — Знаю. Повисает недолгое молчание. — Она тоже уехала? — Да. — В Москву? — Нет, в Екатеринбург. Ира вопросительно смотрит на него. — В Екат? Она же хотела в Москву. — Поступила в Екат. Не знаю, не спрашивал. Ира глядит в пол. — На дизайнера хоть? — Нет… нет, что-то по связям с общественностью, вроде. Не уверен. Ира шумно выдыхает сквозь зубы. — Твою ж… Она задумчиво сбивает пепел с сигареты. — Говорила же, иди, куда душа лежит. Вот ведь… дурочка, — последнее слово она произносит с теплом и досадой. Девушка сжимает в ладони небесно-голубой камень на своей шее. — Боря тоже на физику поступил. Хотя мог бы стихи писать. — Не всё получается так, как мы хотим, да? Рома поднимает на неё мутный взгляд. — Почти всегда. Ира откидывает голову назад. — И куда ты теперь? — В армию, — отвечает Рома. — У меня вариантов немного. А ты? — он косо глядит на девушку. — Снова исчезнешь? — Да, — отвечает Ира. — Таким, как мы с тобой, иногда лучше просто исчезнуть. Рома поднимает глаза на тающие в розовой предзакатной дымке последние солнечные лучи. Для всех в этот августовский, объятый тёплым ветром вечер наступил до смешного простой и прозаичный праздник — первый день оставшейся жизни.

Fin