Омега

      Киëми в десятый раз читает предложение, но смысл слов ускользает и теряется где-то в клубке мыслей. Мужчина раздражëнно цыкает, дëрнув уголком губ, хмурится и проводит пятернëй по волосам. В его голове уж точно нет места отчëту, все мысли только о супруге, который в данный момент находится в их спальне на холодной постели в чëрной рубашке по среди скомканной одежды обоих. В ушах эхом отдаëтся сладкий стон омеги, а перед глазами предстаëт обнажëнное тело, карие глаза слезятся и смотрят с мольбой, а бëдра призывающе раздвигаются. Киëми грязно ругается и невольно комкает тот самый несчастный отчëт пальцами. Разум мутится от взыгравших гормонов и кажется, что нос может уловить тонкую смесь цитрусовых с нотками терпкого кофе. В брюках становится до невозможного тесно, мужчина глубоко вдыхает воздух через рот. Тут ещë и гон начался, будь он не ладен. — Хей, братишка! — сладкую фантазию прерывает Азуми, открывая дверь и по-хозяйски заходя в кабинет. — Чего тебе? — сквозь зубы шипит альфа, раздражëнно подняв взгляд на сестру. — Решила проведать младшенького, нельзя? — девушка садится на край дубового стола по правую руку от мужчины и изучающе смотрит на лицо Киëми. — А какая настоящая причина визита? — чуть успокоившись и взяв себя в руки, мужчина, прочистив горло, обращает внимание на скомканный отчëт, состроив брезгливую гримасу. — Мама считает, что вам с Атсуму надо развеяться, а ещё побывать хотя бы на одном из "важных" вечеров, ведь "высшее" общество ещë ни разу не видело вас вместе со дня свадьбы, а прошло уже два с половиной года, — Азуми фыркнула. — Нам сейчас не до красавания перед влиятельными стариканами, — Киëми, брезгливо махнув рукой, помассировал переносицу. — Как он? — альфа обеспокоено взглянула на фотографию Атсуму, корчищего рожицы, которая стояла на экране блокировки у мужчины (омега тайком выкрал телефон своего муженька и собстенноручно поставил свои фоточки на обои), поверх уведомление о сообщении. — Держится, но... Мы провели три течки с вязкой и всë безрезультатно, — Киëми вздохнул и зачесал волосы назад. — А если вам гон вместе провести? — Азуми, — мужчина осуждающе взглянул на сестру. — Что? Я считаю, ты его слишком сильно опекаешь, на твоëм месте я бы уже давно с ним развлеклась, — Азуми мечтательно закрыла глаза, — Во время гона омеги ощущаются просто сногшибательно. — Азуми, — рык вырвался из горла, а ониксовые глаза опасно блеснули. — Да расслабься, — девушка толкнула того в плечо и усмехнулась, — Я не настолько больная, чтобы уводить омегу у родного брата, просто я не вижу смысла мучить себя, тем более что Атсуму не против провести с тобой гон, не так ли? — Азуми хитро сощурилась.       Киëми согласно кивнул. Действительно супруг не раз предлагал, но гон доминантных альфа отличается от гона обычных альф: продолжительность около восьми дней, вместо четырëх; сущность внутреннего зверя проявляется сильнее и почти не контролируется. Для проведения гона доминантного альфы лучше всего подходит доминантный омега, он и повыносливее и феромоны переносит более стойко. — Я не уверен, что ему можно ощущать такое огромное количество моих феромонов, — альфа дëрнул плечом, — Йоко-сан тогда сказала, что переизбыток альфьих феромонов может пагубно сказаться на восстановлении здоровья. — Прошло уже два года. Киëми, Атсуму не хрустальный, хватит с ним так носиться, — девушка закатила глаза, — Только представь как он будет сейчас ощущаться, — альфа растянулась в улыбке, увидев, как ониксовый взгляд вновь помутнел, — Ну ты подумай, братец, а мне пора, — хлопнув мужчину по плечу, Азуми встала и направился в сторону выхода, — Милашке передавай привет и, — альфа остановилась в проëме двери, — Хорошенько порезвитесь.       Мысленно послав хихикающую сестру, Киëми вернулся к страдальческому отчëту.       Только представь как он будет сейчас ощущаться... — Блядь, — отшвырнув бумаги, Киëми облокотился о спинку кожаного кресла и приспустил галстук.       Взгляд проследил за тем, как листочки с важной информацией плавно приземлились на пол, а затем оникосвые глаза зацепились за свободное место между бëдрами и... Хитрый блеск озорных карих глаз, рваное облизывание покусанных губ, тонкие пальцы проворно разбираются с пряжкой ремня, растëгивают молнию и приспускают нижнее бельё. Атсуму сглатывает вязкую слюну и, заправив чëлку за ухо, наклоняется к вставшему члену. Облизывает головку, затем проводит языком вдоль ствола и заглатывает до середины. Член касается стенок глотки, омега стонет, пуская приятную вибрацию, и просящим взглядом смотрит на альфу. — Шлюха, — хмыкает Киëми, дëрнув вверх уголком губ, и грубо хватает за блондинистые волосы, резко насаживая на член до основания, Атсуму давится, но покорно открывает рот шире, высунув язык.       Мужчина нетерпеливо толкается в узенькое горло и стонет сквозь зубы, блаженно прикрыв глаза, как же тесно и приятно, цитрусовые приятно оседают в лëгких, а в карих глазах смешались любовь и слëзы. Омега тихонько ëрзает, ощущая трепет снизу, а альфа облизывается, представляя, как через несколько минут войдëт в тугую задницу. Киëми рычит и кончает глубоко в глотку. Атсуму как послушная сучка всë глотает, не проронив ни капли.       Альфа тяжело дышит, глядя на белëсую жидкость на ладони, и ругательства тонут в гортанном рыке. Директор небезызвестной компании как какой-то школьник в пубертатный период дрочил в своëм кабинете, должно быть стыдно, но ощущается только лëгкое удовлетворение. Повезло, что никому в голову не взбрело сейчас войти. Киëми смотрит на настенные часы – девять минут пятого, до конца рабочего дня ещё два часа.       К чëрту.       Альфа предупреждает секретаршу, что его недельный отпуск начинается раньше запланированного времени, попутно натягивая весеннее пальто. Из офиса он чуть ли не вылетает, нетерпеливо ждëт, когда лифт спустится с сто пятого на минус первый и, как только оказывается в машине, сразу заводит мотор, нажимая на газ. Вся дорога проходит как в тумане, в принципе как и весь путь до квартиры. Сознание проясняется только тогда, когда Киëми проворачивает последний оборот замка ключом и открывает дверь. Встречают его цитрусовый феромон, который с порог ударил под дых, и жалобный скулëж из спальни.       Быстро сняв верхнюю одежду, альфа, остановившись перед входом в комнату, постарался взять себя в руки. Сейчас надо успокоить его омегу, показать, что он рядом, в конце концов течка должна в ближайшее полчаса отступить по расчётам мужчины, а со следующей волны можно будет развязать себе руки. — Киëми... — слабый голос заставил выкинуть все мысли из головы и шагнуть в комнату. — Я рядом, милый, — мужчина присел на край кровати, пальцами стëр мокрые дорожки слëз и ласково взъерошил волосы, чтобы было не так жарко, и его тут же притянули за галстук, поцеловав.       Атсуму кусался и сразу зализывал новые ранки, грубо проникал в рот альфы и сплетал языки, комкал чëрный пиджак и старался стянуть его с крепких плеч. Омега ластился всем обнажëнным телом к мужчине, призывающей тëрся, чтобы тот наконец прикоснулся к воспалëнной коже, чтобы приласкал, чтобы удовлетворил, чтобы трахнул. — Атсуму, подожди, — пришлось применить силу, чтобы оторвать от себя несоображающего парня, — Мне надо с тобой кое что обсудить. — Мнх... Что? — капризно протянул Атсуму и снова предпринял попытку приблизиться к лицу мужчины, но был остановлен. — Узнаешь, когда успокоишься, а сейчас, — альфа повалил омегу на спину, нависая сверху, — Просто расслабься.       Киëми поцелуями прошëлся по сонной артерии, чувствуя на кончике языка солоноватый привкус апельсина, пальцами задел набухший сосок, вызвав из груди младшего тягучий стон, пальцами массируя бусину, прочертил языком дорожку от пупка до паха. Взору предстал аккуратный член, истекающий смазкой, Киëми, мазнув языком набухшую головку, вобрал в рот почти до середины, Атсуму подбросило от ощущений, и в глазах появились звёздочки. Омега сразу начал нетерпеливо насаживать мужчину на член, подмахивая бëдрами. Сейчас Киëми простит ему такую дерзость, но не в следующий раз. Намеренно пустив вибрацию по члену и продолжая играться с сосками, альфа вынудил кончить Атсуму в считанные минуты, глотая омежью сперму. — Молодец, лисëнок, — Киëми чмокнул тяжело дышащего парня в щëку и, подняв на руки, отправился в ванную.

***

      Атсуму блаженно потянулся, сидя на кухне завëрнутый в махровое полотенце как гусеница. Как же хорошо, наконец-то агония отступила на пять часов, больше не ощущалась эта липкая смазка, ни боли, ни жара. — Красота, — довольно мурлыкнул себе под нос омега, наблюдая, как альфа что-то вкуснопахнущее жарил на сковороде, — «Интересно, почему Киëми не хочет со мной проводить гон? Видно же, что ему не слишком комфортно в такие дни», — Атсуму про себя хмыкнул, неотрывно смотря на широкую спину мужа.       Через двадцать минут перед парнем предстала тарелка с двумя аппетитными кусками индейки и парой варëных картошин. Атсуму облизнулся, с двенадцати часов толком не ел, почти весь день провалялся в постели из-за этой дурацкой течки. — Как же я рад, что вышел за тебя, Оми-Оми, — блаженно протянул омега, отправив в рот отрезанный пряный кусочек мяса птицы. — Так тобой движет не любовь, а желание вкусно поесть? — по-доброму хмыкнул Киëми, пригубив стакан с газировкой. — Тс, — Атсуму приложил указательный палец к губам, — Это мой маленький секрет. — Атсуму, мне надо кое что обсудить с тобой, — отложив столовые приборы, Киëми серьëзно посмотрел на супруга. — Что-то случилось? — такое серьëзное лицо насторожило омегу, сведëные брови к переносице заставили уже гонять несколько десятков мыслей в голове. — Как ты смотришь на то, что мы проведëм с тобой гон... — Киëми только хотел договорить, как его прервал облегчëнный вздох парня. — Я уж думал, что что-то серьëзное случилось, — Атсуму встал и подошëл к мужчине, взяв его лицо в свои ладони, — Альфы и омеги, находясь в отношениях, обычно это не обсуждают, а просто трахаются. — Что за слова, — сердито буркнул Киëми, но тут же замолчал, когда его губы накрыли чужими сухими и чуть покусанными, — Ты уверен, что... — Да Боже, — Атсуму закатил глаза, — Ну подумаешь твой гон закончится чуть позже моей течки, ну ничего страшного, и не помру я от твоих феромонов, такое ощущение, будто я у тебя такой болезненный и остро реагирую абсолютно на всë, — бурчание Атсуму заставило улыбнуться, какой же он милый, — Да и, — омега наклонился к уху, опаляя мочку горячим дыханием, — Я давно уже хотел, чтобы ты был грубее.       От этой дьявольской улыбки и хитрых карих глаз по спине альфы прошëлся холодок, а затем на лице появился оскал. Пожëстче значит?

***

      Атсуму переворачивается на другой бок на более холодную часть постели, но это не помогает, растущие возбуждение и жар вынуждают проснуться окончательно. Привстав и расстегнув чëрную рубашку альфы до середины груди, Атсуму осмотрелся, но супруга не нашëл. Омега нахмурился, куда Киëми мог деться? Скоро течка начнëт набирать обороты, а важного элемента нет. Дверь приоткрылась, впустив лëгкий скозняк, и в проëме появился Киëми одетый только в свободные домашние штаны, одна ладонь была замотана во что-то красное, из-за приглушëнного света ночника Атсуму не мог до конца понять, что именно это было. — Мой новый подарок тебе очень к лицу, — Киëми ухмыльнулся, обнажая острые клыки, и показал пальцем себе на шею.       Атсуму точно загипнотизированный потянулся к своей шеи и подушечками пальцев почувствовал что-то кожаное. — Это ведь... — Да, это ошейник, — согласно кивнул старший, закончив предложение за младшего, и подошëл к нему, — И это, — Киëми пальцем подцепил металлическое кольцо ошейника, к которому крепился поводок, и грубо дëрнул на себя, заставляя Атсуму резко наклониться, — Показатель того, что ты принадлежишь мне.       Атсуму завороженно смотрел во тьму ониксовых глаз, в которой плескались жадность, желание обладать, похоть. Атсуму глубоко вздохнул и тут же ощутил сильную горечь кофейного феромона, который давил, заставлял прогибаться, склоняя голову. Киëми был возбуждëн, нетерпелив, резок и груб, у него начался гон. — Иди ко мне, — продолжая тянуть за кольцо, Киëми заставил подняться омегу и сразу грубо впился в губы.       Острые клыки царапали, язык грубо проходился по внутренней полости чужого рта, а после завлекал язык в дикие танцы, руки сначала поглаживали шею и плечи, после плавно спускались до поясницы, проведя дорожку по позвоночнику, заставляя прогнуться и встать на носочки. Пальцы приятно массировали кожу, чужие губы, мазнув щëку невинным поцелуем, начали ласкать ключицы, оставляя яркие отметины и укусы. Атсуму стонет и плавится от этой напористой ласки, как вдруг всë исчезает, больше не ощущается нежного поглаживания горячих ладоней, нет и нежных губ на шеи. Атсуму только хотел было возмутиться, как почувствовал, что он не может шевелить руками. Взглянув за спину, зрачки расширились, запястья были связаны красной шëлковой лентой. — Я не понимаю, чему ты так удивляешься? — Киëми, уже сидя на кровати, растянулся в ухмылке, наблюдая за растерянностью младшего, — Ты же хотел грубее, разве нет?       Атсуму оборачивается и смотрит прямиком в ониксовые глаза, осознавая, что сам себя загнал в ловушку. — А теперь на колени, — рычание заставляет беспрекословно опуститься между бëдер супруга, — Умница, а сейчас, — Киëми прикасается большим пальцем к чуть приоткрытым губам омеги, — Удовлетвори своего папочку, — мужчина взглядом указывает на стояк, что виднелся из-под приспущенных штанов.       Атсуму нервно сглатывает и подползает ближе, зачарованно разглядывая крепкий член с налитой головкой. — Давай быстрее, — Киëми нетерпеливо наклоняет голову младшего сильнее, — Уже не терпится посмотреть, как этот милый ошейник растянется.       Атсуму ощущает терпковатый запах, и внизу начинает сладко тянуть. Поцеловал набухшую головку, а затем вобрал еë в рот, сразу проведя языком по уретре. Киëми закрыл глаза и выдохнул, омега взял в свой горячий и мягкий ротик только кончик, а уже было крышесносно. Атсуму пытается взять больше чем половину, но с наскока ничего не выходит, ощущается лишь дискомфорт в глотке, приходится отодвинуться. — Не спеши так сильно, — Киëми нежно проводит рукой по щеке.       Атсуму ни на секунду не прекращает зрительного контакта с ониксовыми омутами, которые своим блеском подстëгивали желание сильнее, он пробует ещë раз, но уже менее импульсивно и резко, в награду тихий стон и нежность, промелькнувшая во взгляде всего лишь на секунду. Рука зарывается в блондинистые локоны, приятно массирует, оттягивая их у корня. Киëми забывается в ощущениях, которые дарили пухлые губы и узкая глотка, а ещë этот юркий язычок, который очерчивал каждую вздувшуюся венку. Просто... — Божественно, — выдыхает альфа, дрочка с воображаемым минетом и рядом не стояла по сравнению с этими преданными карими омутами и красным ошейником, — Думаю можно грубее, верно, лисëнок? — ухмыляется Киëми, видя в родных глазах восторг и слышит довольный стон.       Киëми грубо входит и таранит узкую глотку, с лëгким садистским удовольствием наблюдая, как ошейник потихоньку натягивается каждый раз, когда член проезжает по внутренней стенке горла. Толчки становятся резкими и грубыми, слëзы смешиваются с предэякулятором и слюнями, уголки губ неприятно саднят, а челюсть уже давно сведена в судорогах. Ещë один толчок, рычание сверху, и Атсуму грубо насаживают до основания, удерживая в таком положении и не давая сдвинуться ни на миллиметр. — Только посмей хоть каплю пролить, — сталь в голосе заставляет пристыженно заскулить, — Глотай, — безукоризненный приказ.       Атсуму давится, захлёбываясь в сперме, но глотает всë, после с пошлым причмокиванием облизав губы и высунув язык. — Молодец, шлюха, — грязное обзывательство проходится электрическим током по позвоночнику, никаких нежностей и ласковых прозвищ, одна лишь грубость в обращение, и Атсуму это начинает нравиться до чëртиков и вставшего члена, который был прикрыт подолом тёмной рубашки. — Давай-ка мы тебе поправим ошейник, — фальшивая нежность рук на шее грубо обрывается, когда ошейник начинает туго обхватывать горло, — И всë же я тебе его немного смог растянуть, — ухмыльнувшись, Киëми тянет за кольцо, поднимая омегу, и толкает его на кровать, — Подними свою задницу, — шлепок по нежной коже и скомканный стон в ответ, — Люблю послушных лисят.       Атсуму зарывается в подушку, этот контраст прозвищ заставляет внутри всë стягиваться в крепкий узел. Киëми собирает апельсиновую смазку двумя пальцами и проталкивает их на две фаланги в чуть разработанный анус. — Мой маленький лисëнок уже игрался с собой? — медовый шëпот на ухо заставляет блаженно прикрыть глаза и ответить скомканное: «да, папочка».       Киëми знает, как раззадорить, Атсуму знает, как супруг наслаждается, когда его зовут папочкой. Фетиши и слабые места друг друга за два года уже изучены вдоль и поперёк. — И что же ты представлял, когда насаживался на свои пальчики? — альфа ласково мурчит в красное ушко, нежно массируя простату. — Мнх... Как папочка грубо трахает меня своим толстым членом, — Киëми заставил забыть о существовании стыда ещë год назад, и откровенные фразы с каждым разом говорились всë увереннее. — Мой лисëнок хочет, чтобы я его отодрал как последнюю сучку? — Больше всего на свете, — в подтверждение своих слов Атсуму выпячивает зад сильнее, непроизвольно потеревшись о снова вставший член альфы.       Киëми рычит и грубо ударяет по ягодице, оставляя яркий след на нежной коже и тянет за ошейник, заставляя омегу запрокинутой голову. — Тогда проси меня как подобает течной сучке, — Киëми проходит языком по чувствительной шее, сильно укусив под скулой. — Папочка, трахни меня сильно и глубоко... Ах... А после залей спермой до краëв, — Атсуму заглядывает за спину и нетерпеливо виляет задницей. — Какая послушная сучка, — довольно рычит Киëми и, притянув к себе ближе за бëдра, грубо толкается, входя почти полностью.       Атсуму громко стонет и сразу же кончает, чувствуя, как блаженная нега накрывает с головой, расслабляя, но из блаженства вырывает грубый шлепок. — Я разве разрешал расслабляться? — Киëми глухо рычит почти в самое ухо и оставляет глубокий укус на стыке плеча и шеи. — Н-нет... — голос срывается, ноги хотят предательски разъехаться, а чувствительный член неприятно трëтся о простынь. — Какой же ты у меня балованный, — Атсуму чувствует, как в одно мгновение руки освобождаются, и омега блаженно выдыхает, разминая затëкшие суставы, как вдруг на глаза ложится повязка, становится темно и резко страшно, — Тише, всë хорошо, — шëпот на ухо и не вписывающийся в атмосферу нежный поцелуй в метку.       Атсуму дëргается, когда совсем рядом слышит, как цокает железка, будто что-то прикрепили к чему-то металлическому. — Сейчас я покажу, где твоë место, — довольно урчит Киëми и, намотав на кулак часть верëвки, тянет на себя поводок, заставляя омегу снова встать на колени.       Атсуму хрипит и чувствует, как кислорода становится всë меньше, глаза закатываются, а внутри всë сладко сжимается. Видимо в душе он отбитый мазохист.       Киëми ловит дикий кайф, видя покрасневшие оголëные плечи свою чëрную рубашку, в которой сейчас Атсуму, красный ошейник и такого же цвета повязку на глазах. Каждый раз, когда он натягивает поводок, стеночки обхватывают всë плотнее. А этот цитрусовый феромон, который туманит разум похлеще любого экстази, с каждым вдохом сводит с ума, заставляя вбиваться в податливое тело сильнее, глубже.       Голова кружится, и Атсуму уже не понимает причины: то ли из-за нехватки кислорода, то ли наоборот из-за огромного количества кофейного феромона, который, кажется, уже пропитал лëгкие до основания. Толстый член точными попаданиями в простату плавит мозги, а глухое рычание на ухо заставляет спину покрываться табуном мурашек. Отсутствие возможности что-либо видеть заставляет чувствовать себя оголëнным нервом и заставляет вздрагивать практически от каждого обжигающего прикосновения альфы. Ошейник сидит как влитый, и Атсуму кажется, что ему до конца своих дней надо ходить в нëм, чтобы показать всем, кому он принадлежит, кому подчиняется и ради кого он уже давно забыл о существовании своей гордости. — Кому ты принадлежишь? — Киëми утыкается в свою метку и будто под гипнозом начинает вылизывать еë, чуть задрав ошейник. — Своему альфе, тебе, Киëми, — Атсуму жалобно скулит, повязка давно пропиталась слезами и неприятно прилипает к коже, — П-пожалуйста поцелуй меня. — Запомни навсегда, ты только мой, ты – моя собственность, — Киëми срывает повязку с глаз и, не дав сфокусироваться, дарит самый нежный поцелуй за последний час, Атсуму с наслаждением стонет в губы и снова кончает, — Мой милый, покорный лисëнок, — Киëми буквально ложится на омегу, кусает загривок, обновляя метку, и кончает, узел набухает, начинается сцепка.       Атсуму тяжело дышит и вздрагивает от очередного оргазма, крепко сжимая в кулаках простынь. Было слишком. Но ему понравилось до одури. Глаза слипаются и дышать становится легче, когда ошейник ослабевает, но не исчезает. — Мой маленький, хорошенький лисëнок, — Киëми ложится на бок, придвигая к себе омегу, и шепчет в пшеничные локоны, целует в висок и засыпает.

***

      «Всë только началось» – крепко сидит в голове Атсуму вот уже четвëртый день гона. Течка потихоньку начинает сдавать позиции, а вот гон Киëми, кажется, только начинает показываться во всей своей красе. Омега уже сильно измотан, но наслаждение, которое Киëми дарит с каждым глубоким и тягучим толчком, заставляет забыться на несколько часов, о своëм состоянии подумает, когда всë кончится, сейчас мысли заняты лишь своим альфой. — Лисëнок, ты уснул что ли? — ласковое урчание и три пальца, которые ласкали комочек нервов, заставляют скомкано проскулить и мотнуть головой, — Тогда продолжай то, на чëм остановился, — пальцы меняются на язык, который начал дарить ещë больше блаженства, заставляя пальчики на ногах поджиматься.       Атсуму снова переводит взгляд на член супруга и сквозь стоны начинает ласкать языком нежную кожу. За эти четыре дня понял две вещи: вылизывать друг друга – это охеренно; Поза шестьдесят девять – это лучшее, что случалось с этим миром, это охуенно. — Думаю хватит, — Киëми помог омеге удобнее устроится на его бëдрах, — Поработай-ка сам, — в тысячный раз альфа любовно проводит рукой по ошейнику, который за последнии четыре дня стал неотъемлемым элементом на шеи Атсуму.       Горячие ладони мягко обхватывают бëдра и помогают насадиться до середины, Атсуму прогибается и сладко стонет в ухо альфы, это распаляет только сильнее. Медленные толчки – болезненная пытка для обоих, но такая желанная и сладкая. Шлепки тел за последнии дни стали постоянной музыкой для пары. Киëми рычит и, взяв инициативу в свои руки, грубо натягивает Атсуму на член до упора, задавая темп мощными, глубокими толчками. — Лисëнок, только представь, как я наполняю тебя, — сладостно урчит в ухо альфа, — И какой круглый у тебя будет животик, — Киëми берëт одну руку омеги и кладëт ему на живот, давая почувствовать ощутимые толчки.       От такого Атсуму бьëт крупная дрожь, ещё один мощный толчок по простате, и он кончает, пачкая грудь мужчины. Киëми продолжает грубо вбиваться в податливое тело, не прекращая играть с опухшими сосками ртом. Толчок. Ещë один. Узел. Очередная сцепка и микрооргазмы. Атсуму обессиленно закрывает глаза, лëжа на плече супруга и проваливается в короткий сон на пару часов.

***

      Наконец гон заканчивается и сознание проясняется. Атсуму два дня не мог пошевелить даже пальцем, ведь супруг его буквально затрахал до такой степени, что ни поясницы, ни задницы омега не чувствовал. Но так приятно было смотреть на этот виноватый ониксовый взгляд, который возникал каждый раз, когда Киëми смотрел на фиолетовый след на шее, и как же приятно купаться в заботе и ласке, не обращая внимания на синеющую кожу на запястьях, тëмные следы от пальцев на бëдрах и множества укусов, которыми было усыпано всë тело. И всë равно, Атсуму понравилось до одури. — Никогда бы не подумал, что ты можешь быть таким грубым в постели, — Атсуму гаденько улыбается, видя как Киëми на секунду замирает, а затем, виновато сжав губы в тонкую полоску, продолжает наносить заживляющий крем на красные следы на запястьях, — Но знаешь, — омега, продолжая строить коварное выражение лица, мягко накручивает на палец тёмную кудряшку и наклоняется к чужому уху, — Я не прочь повторить.       Киëми хмурится, глядя на довольную улыбку омеги, и, выдохнув, убирает мазь на стол, а после, убрав блондинистую чëлку, наклоняется, мягко целует за ушком и тихо урчит: — Обойдëшься, — невинно поцеловав в щëку, Киëми уходит на кухню, оставляя растерянного Атсуму на кровати. — Вот говнюк, — обиженно фырчит омега после.       Уже через три дня к Атсуму возвращается его привычная гиперактивность, а к Киëми прежнее бурчание. Дни идут, а омега тайком отсчитывает четырнадцать дней. А теперь, глядя на электронные часы на телефоне, засекает три минуты. Сердце набатом отдаëтся в ушах, пальцы рук моментально становятся холодными, а ком в горле не хочет никуда уходить. Таймер на смартфоне пикает, Атсуму, прикусив нижнюю губу берëт в руки пластиковое устройство и... Ухмылка трогает губы, уже не обидно и не грустно, просто немного горько, где-то в закромах души снова появляется страх, как и предыдущие три раза, что-то тихо шепчет на ухо: бесполезный, никчëмный омега. Долго ли ещë Киëми будет терпеть его рядом? Да кому он нуже...       Атсуму дëргается и старается отогнать угнетающие мысли. Выбросив злосчастный тест, омега идëт в ванную и умывается холодной водой. Хватит. Нечего себя жалеть. От его бесполезного нытья Киëми легче не станет. Ещë раз плеснув в лицо воду, Атсуму потихоньку успокаивается, а после тихо идëт в спальню, всë же сейчас только семь утра субботнего дня, а значит можно ещë три часа поваляться в постели. Как только ложится, Атсуму сразу же утыкается в шею альфы, как и каждый раз, когда чувствует себя уязвимо. Киëми, приоткрыв один глаза, обнимает омегу, ласково начинает играться пальцами с блондинистыми локонами. Тяжëлый вздох покидает грудь, снова одна полоска.