Все началось с одной жалкой пуговки

      Все началось с одной жалкой пуговки… Хотя — нет. Если думать, а не судить поверхностно, то в итоге подметишь, что какого-то конкретного начала-то и нет. Что считать им?       То, как в душевой бассейна вместе с мамой маленькая-Я увидела «голую тетю с огромными сисями»? Моя мать, очень худая, зауженная во всех местах, с пренебрежением и легким отвращением цыкнула в сторону красивой возрастной женщины, моющейся перед плаванием в бездверной кабинке напротив нас: «Какое уродство… Так себя запустить…» — желчно процедила она и насильно меня отвернула от совершенно не полной, просто обыкновенной по комплекции женщины…       …Или, может, отправной точкой послужили ее навязчивые попытки борьбы с моим переходным возрастом? — когда выяснилось постепенно, что бюст я унаследовала от бабушки по отцовской линии. Грудь тяжелела из года в год, а мать не меняла подхода: «Спрячь — не выставляй, как корова вымя!» Но если грудь девочки-подростка еще можно было скрыть спортивными топами, которые она мне покупала и предписывала носить: неподходящего размера, сжимающие ребра до легкого удушья, — то взрослую грудь, нагнавшую меня слишком рано, задолго до паспортного совершеннолетия, «в мешке не утаишь». Злая невесть на кого, обиженная насмешками в школе, мама впихивала меня в сотканные, поди, самой инквизицией корсеты, но ужатая грудь поднималась, как тесто на дрожжах, оставленное в теплой кастрюле, и сверху ее ужимать уже было некуда — только прятать бесконечными ханжескими короткими балахонами какими-то, а не блузами…       …Или же причиной моей постыдной мании стал Он, разглядевший за блеклой мешковатой одеждой красавицу, как сам говорил; не постеснявшийся подойти на перемене и познакомиться; ничем не выделяющийся на первый взгляд из числа прочих старшеклассников; моя первая любовь, мой первый парень. Узнав, почему я боюсь заниматься сексом при свете, почему всегда ложусь, отказываюсь наотрез от «позы наездницы», он искренне удивился и, погладив стыдливо покрасневшую меня по щеке, произнес тихим, ласковым голосом:       — Да ты что, прятать такую прекрасную грудь — преступление!       «Прекрасную», слышите? В его глазах я была прекрасна: несмотря на крупные, заметнейшие растяжки, на толстые вены, синеющие под кожей груди!.. Даже не так. Не «несмотря на это», а «этим в том числе». Он был первым человеком, оспорившим голос матери в моей голове. И хоть те отношения в конце принесли мне немало боли, я всю жизнь буду ему благодарна: за восторженные слова, за обожание в глазах, за трепетные, нетерпеливые прикосновения — за все, что сумело меня убедить в том, что я — красива.       Мой рассказ закончился бы на этой вдохновляющей ноте, если б не чертова прозрачная пуговка, слетевшая с белой офисной блузки и утонувшая среди множества ног в забитом до тесноты вагоне метро. К счастью, то была верхняя пуговица: «Не страшно. И не придется ехать домой переодеваться… — с облегчением подумала я в окружении спин пиджаков и рубашек. На всякий случай все же глянула вниз: расширившийся зазор открывал лишь самый верх теневой полосы меж грудей. — …И бюстгальтер не видно…»        «…словно его и вовсе там нет…» — шевельнулось нечто, ранее мне не знакомое, в самом темном углу сознания. Я замерла на секунду, стеклянно уставившись в никуда. Поезд качало, всех людей тоже, и если я старалась удержаться на месте, цепляясь за вертикальный поручень, до которого едва дотягивалась в такой толкучке, то бюст в покачиваниях себя не сдерживал. Комфортно облаченная в тонкий тканевый лифчик, поддерживающий, но не стесняющий (как в школе — до боли), грудь двигалась под белоснежной строгой блузой, ставшей просторнее после катапультирования предательницы-пуговки. И этот рассинхрон напоминал легчайшие прикосновения незримой руки сквозь одежду… робкие поглаживания, как во время приставаний в японском порно… Мне никогда не были интересны именно такие видео, но иногда я попадала на них, пальцем ткнув по ошибке не на то превью. Всякий раз думала: «Какая нереалистичная ситуация! Просто оттолкни ты его — не станет же незнакомец бить женщину у всех на глазах, точно не даст сдачи. Закричи — пусть ему будет стыдно, пусть окружающие осуждают извращенца…» Но…       Поезд качнуло особенно сильно, и, невовремя моргнувшая, я с закрытыми глазами всего на мгновение привалилась грудью к чужой спине — отшатнулась под шум крови в ушах…       …Но… будь это не блузка… будь это руки… преступника… так ужасно обходящегося с девушками в общественном транспорте… готового зайти непозволительно далеко… я бы закричала?.. Оттолкнула бы, разве сказала бы «Стоп»?..       В горле пересохло, оттого глотать было неприятно, словно горсть песка застряла в глотке. От дурацких, абсолютно ни к месту и ни времени, мыслей затвердели соски, и, несмотря на духоту, я надела пиджак, висевший ранее на предплечье. Из-за людей вокруг сделать это было сложно: то руку не выпрямить, то локоть не согнуть; признаться, пару раз, будто получив по вине давки на то разрешение, я намеренно сильнее нужного подавалась вперед и вновь, уже легче, едва-едва, касалась грудью спины незнакомца. Он и не догадывался, чем именно его задели: почему же мне становится жарче от мысли о том, что он точно знает и член в его штанах чуть напрягается так же, как и мои соски?..