Когда лес превращается в солнце...

Стук пальцев о клавиши разносился по квартире: щурясь в ярком свете компьютерного монитора, Руи едва не проклинал висящие над столом часы — мерзкое тиканье капало на нервы, отвлекало от расчетов и заставляло чуть ли не шипеть от подступающей мигрени. — Да сука! — не выдерживает Камиширо, громко ударяя по клавиатуре, — Уебство! Колонки издают бодрый писк, и Руи с сожалением о собственной несдерженности смотрит, как экран перед ним тухнет, а спустя мгновение — загорается вновь. Перезагрузился, урод. Самое то, ведь Руи как раз не сохранил наработанные за весь день файлы, свято веря в собственную операционную систему. — Я сдохну здесь. — скорее констатирует факт, чем жалуется, парень, роняя голову на все ту же клавиатуру. Пластиковые клавиши врезаются в кожу, и преступник протяжно стонет — мог бы поставить голограммную, было бы не так больно, но он фанатик старины, вот и пожинает теперь плоды своего фанатизма по прошлому. А все из-за чего? Из-за того, что один из работников его исследовательского центра оказался мерзкой крысой Оппозиции, виновной в похищении Камиширо в прошлом месяце. Долго предатель не прожил — умер, бедолага, при никому неизвестных обстоятельствах смертью, как заверил «некто», мучительной. Но пусть Руи и не был доволен проделанной работой над потенциальным источником компромата на Оппозицию, возмущаться он не стал — слишком правильным ощущалось то, что за него, за Камиширо, мстят. Неподдающееся логическому анализу чувство удовлетворения и благодарности. Ощущение защищённости. Из-за долгого отсутствия ввиду занятости пытками у Южных наемников, скопилось много бумажной волокиты, с которой Оппозиционная крыса даже не пыталась разобраться — слишком был уверен в невозврате начальства на работу. Но Руи — живучий ублюдок, как в шутку говорит президент, поэтому не просто сбежал из плена, но и собственноручно прикончил каждого, кто коснулся его хотя бы кончиком пальца. План Оппозиции не сработал, ответственные за его похищение изрядно помучались перед смертью, ну а Руи извлек из ситуации ценные уроки. Во-первых, он все еще слишком слаб, раз ему могут навредить. Во-вторых, из отделения реанимации действительно лучше не сбегать, иначе потом можно впасть в кому (ну и получил же он от друзей…). А в-третьих, работу с бумагами лучше поручать не одному человеку. Особенно, если этот человек — предатель. Теперь же Камиширо должен сам возиться с ненавистными отчетами, выписками бюджета и прочей фикцией, ведь объяснять другим слишком долго, да и муторно… — Блять… — шипит Руи, с силой сжимая волосы на голове. Мигрень — это не шутки, и он знает, правда знает о том, что не спать пять дней подряд, питаясь только энергетическими бальзамами и кофе, очень плохая идея, но что остается? Если он не доделает сраные бумажки, всю следующую неделю ему придется оставаться после работы, тем самым пропуская собрания их информационной сети, вылазки за ублюдками-рецедивистами и прогулки по крышам с Цукасой. Три вещи, которые он не смел пропускать, ведь иначе его жизнь снова скатится в расписанный по минутам день, в котором нет времени на эмоции или собственный эгоизм. Только цель. Только исполнение поставленной задачи. Только контроль. Он поднимается с кресла на негнущихся ногах и идет на кухню — с его стороны было очень непродуманно одалживать Нене-Робо Кусанаги, когда сам он едва может налить себе стакан воды: руки не слушаются — сколько он вообще бьет по клавишам?.. Аптечка находится не сразу: приходится изрядно полазить по темной из-за выключенного света кухне, чтобы достать забытую хозяином квартиры коробку с красным крестом из пустого холодильника. Парень судорожно копается в одинаковых блистерах, чтобы найти: а) обезболивающее (ребра еще ноют…); б) таблетки от головы; в) энергетические пилюли, потому что он вот-вот заснет посреди кухни, а позволить себе такую роскошь, как сон, он не может. Когда таблетки наконец-то обнаружены, парень без разбора выщелкивает пилюли себе в ладонь. Получается плохо: руки трясутся, таблетки не выдавливаются, и застань кто-то это зрелище, точно счел бы его за наркомана. — Да ты прям как наркоман. В сторону голоса тут же оказывается направлен пистолет, заблаговременно размещенный Камиширо в потайном отсеке под столом: с ладони, сжимающей оружие, давно попадали злосчастные пилюли, и Руи громко выругивается себе под нос, щурясь на темный силуэт у входа в кухню. И не успевает он отреагировать, как оказывается на колющемся от упавших лекарств полу, с прижатым к виску собственным стволом. Испугаться не успевает: слишком перегружен мозг, чтобы быстро соображать. — Ты о-о-очень плох, Руи. — как-то печально произносит напавший, — Это пугает. Я волнуюсь за тебя. — Цукаса. Холод от огнестрельного оружия исчезает: Камиширо не сопротивляется, когда его бесстыже поднимают с пола как неразумного ребенка и осторожно ставят на ноги. Отряхивают одежду, поправляют взлохмаченные волосы. И зажигают свет. Яркость бьет прямиком в виски, заставляя согнуться чуть ли не пополам, стараясь подавить неприятную пульсацию, тысячью ножами раскалывающую череп изнутри. Тенма виновато ахает, тут же выключая свет. — Прости, я не подумал, извини… — засуетился блондин, мягко беря чужое лицо в руки — Руи подчиняется. В их странных отношениях уже давно не важно, кто, как и кого контролирует. Просто есть Цукаса и его теплые руки. Просто есть изголодавшийся по этому самому теплу Руи, — Ты придурок, знаешь? — Конечно знаю, ты при каждой нашей встрече мне об этом напоминаешь… — бурчит Камиширо, но волком смотрит из привычки, не более. Внутри он давно уже сломлен чужим отношением и заботой. Сломлен и порабощен так, словно действительно зависим, — Из-за тебя я еще и наркоман. — Да ну? Тогда плачет по тебе психиатрия. — Сука, просто прими мой подкат, ты же видишь, что сейчас я не могу придумать лучше. — раздражается Руи, но Тенма лишь мягко улыбается. — Ты и в здравии не можешь придумать хорошие подкаты, дурак. Он не дает Камиширо даже шанса на то, чтобы возразить — трепетно заправляет непослушную челку за уши, щелкает как по волшебству появившейся в руке заколкой, и нежно целует пластикового кролика, висящего на заколотой челке парня. Камиширо бы покраснел, поругался бы с собственным сердцем, но сил хватает лишь на ответную улыбку. — Давай добавим еще одно условие в наших отношениях? — беря ученого за руку, заглядывает в глаза Тенма. — Какое? — Внимательнее относиться к своему здоровью. — не требует — просит Цукаса. И добавляет чуть закусив губу, — Пожалуйста. — Ты думаешь, что меня убьет небольшое отсутствие сна? — Я думаю тебя убьют твои неправильно расставленные приоритеты, Руи. Они медленным шагом покидают кухню, так и оставив разбросанные по полу лекарства и неубранную со стола аптечку. Единственное, что с собой берет Цукаса (кроме Руи, конечно) — пистолет Камиширо. На вопрос «зачем?», блондин отвечает лаконично — «от греха подальше». — Как ты попал сюда? — спрашивает ученый, когда его мягко подталкивают в спальню. — Через окно. — нисколько не смущенно отвечает Тенма. Камиширо прыскает. — Как сраный Человек Паук. — Как волнующийся влюбленный. — Придурок. — Ты. — Справедливо. Когда Руи падает на постель, мир вокруг начинает крутиться: люстра заходит в бешеном вальсе, сопровождаемая безумными плясками мебели и ленивыми покачиваниями стен, и Камиширо кажется, что он вот-вот провалится в бездну — тело стремительно теряло последние силы. Однако на глаза ложится ледяная ткань — Руи вздрагивает, почти даже вскрикивает от неожиданности, но взбадривается мгновенно. Когда же на щеку опускается мягкая ладонь, он хочет разрыдаться, как маленький ребенок — даром разучился плакать, а ведь так хочется… — Не отключайся, пожалуйста, пока не примешь лекарства. — ласково шепчет медовый голос, и Камиширо, кажется, чувствует сладкий привкус на языке, — Глотай… Молодец, еще ложку. Блять, Руи, да ты совсем сдаешь позиции… — Не правда. — сглатывая сладкую слюну, мотает головой Камиширо. Повязка с глаз норовит упасть, но Цукаса не дает — вздыхает, а потом все также заботливо поправляет ткань. — А если бы киллеры? Наемники? Опять похищение? Или отравление? — Я бы убил их раньше, чем они навредили мне. — В таком состоянии? — В любом состоянии. — А со мной ты почему не сопротивляешься? — Потому что… — на мгновение задумывается Камиширо, но тут же находит ответ, — потому что это ты. — А ты хорошо усваиваешь уроки, дурак. — мягко шепчет блондин, и Руи видеть не нужно, чтобы понять чужую улыбку. — Учитель способный. — улыбается в ответ парень. — И ученик старательный. Когда повязка с глаз исчезает, мир уже не заходится в сумасшедших плясках: его комната спит, отдыхает, и скоро к ней присоединится и сам Руи. Цукаса складывает какие-то бутылочки в тумбочку, но даже так не убирает с щеки парня руку — лишь нежно поглаживает её большим пальцем. Камиширо чувствует себя странно, и это отнюдь не из-за лекарств. — Снова плохо стало… — шепчет он, но Тенма слышит. — Что такое? — тут же подсаживается ближе он, — Мигрень не отпустила? Мизуки говорил, что это хорошее лекарство… Или тебя тошнит? Такое может быть от переутомления, принести ведро? — Из-за тебя, идиот, плохо. — хмурится ученый. Цукаса рот открывает, чтобы возмутиться, мол он итак помогает как может, что значит «из-за тебя плохо»? Но закрывает его тут же, в неярком свете неона за окном замечая на чужом лице румянец. Расслабляется и, убрав последний бутыль, переваливается на другую часть кровати, да так в себя Руи и вжимая. Тот не теряется — в одежду чужую носом зарывается и приобнимает настолько сильно, словно в жизни нет ничего важнее, кроме этого их «сейчас». — Так лучше? — шепчет в самую макушку Тенма. — Говорю же, я наркоман из-за тебя. — выдыхает Камиширо. Тенма беззлобно усмехается. — Все еще ниочемный подкат, Руи. — Пошел нахуй. — Как-нибудь потом, ладно? — перебирая взъерошенные волосы парня, шептал блондин. От приятного ощущения Руи готов был всё-таки заплакать. Он устал, так сильно устал… — Спи давай. Помрёшь же так, придурок. — Ага. — И я буду грустить. — Да. — И я убью каждого мудака из правительства, что заставил тебя перерабатывать. — Псих. — Твой. — Справедливо. Под безмятежные поглаживания, под мерное дыхание Тенмы, Руи не замечает, как впервые за все время со своего похищения засыпает спокойно. Он не скажет, что, возможно, только возможно, переработки по ночам — всего лишь оправдание нерациональному страху засыпать одному, появившемуся после долгих шести дней, проведенных в темноте подвала какого-то заброшенного завода, в окружении садистов-наемников и постоянной боли. Но Цукасе и не надо слышать об этом — он слишком хорошо выучил своего гордого идиота, чтобы не знать, когда тому плохо, и когда Руи сам себя в этом разубедить пытается. И Тенма готов проводить с ним в одной кровати каждую ночь. А Камиширо был готов всего себя ему дарить, лишь бы эти ночи продолжались.