the king's new toy

Разум отравлен горячим дыханием, легкие почти выжжены — так тяжело вздымается твоя грудь от первобытного страха, что липкими щупальцами подбирается к горлу, заглушая и без того затрудненное дыхание. Сукуна чудовищно прекрасен, и под гипнозом его взгляда ты внезапно обмякаешь в больших руках. Горячо. Как же горяча его кожа, грубые касания почти что испепеляют твои нервные окончания. Канаты его мускулов перекатываются под смуглой кожей, и это вызывает благоговейный трепет. Зрачки увеличены от страха, словно ты находишься под дурманом — то говорит в тебе страх смерти. Замирая всем телом, ты судорожно вздыхаешь, когда Сукуна внезапно перехватывает удачнее твоё бедро, закидывая его на своё. Положение нестабильное и крайне неприличное. В уголках твоих глаз внезапно копятся слёзы гнева. Буйная нравом, непокорная, ты всегда считала, что таинство связи между мужчиной и женщиной должно быть если не по любви, то по обоюдному согласию и желанию. Недотрога, ты не позволяла мужчинам обращаться с собой небрежно, сейчас же ирония судьбы такова, что ты тряпичной куклой висишь в чужих руках. Игрушка. Мягкая, теплая. Новая. Сукуна изучает твое тело, как первооткрыватель изучает карту. Плавность твоих изгибов успокаивает, как прохладная вода, мягкость и шелк твоей кожи искусаны им уже грубо. Полушария нежной груди теряются в больших ладонях, что сжимают больно чувствительную плоть. Сукуна сжимает меж пальцев соски, оттягивая их с садистской улыбкой. Связь человеческой женщины и проклятия. Табу, грязь, то, что противоестественно природе, но законы не писаны Сукуне. — Ненавижу тебя. Кто бы ты ни был, — шепчешь, вперившись взглядом, изучая линии четких тату и черты лица так яростно, словно желаешь перед смертью осознать глупость своей беспечности. Острые скулы, тонкие поджатые губы, что выдают в нем высокомерие, и взгляд обжигающе холодный. А на дне его огненных глаз ты внезапно видишь вполне человеческое глубокое желание овладеть твоим телом. — Ненавижу тебя! — захлебываясь в своей агонии, ты буквально выплевываешь эти слова ему в лицо. Слова твои для любого мужчины звучали бы, как хлесткая пощечина. Сукуне же эти слова – знак, что пора приступать к десерту. — Да неужели? — презрительный взгляд и надменная усмешка отпечатаются на сетчатке твоих глаз, станут твоим личным ночным кошмаром на долгие годы. Ему абсолютно плевать на твою мораль и совесть. Жар стыда и ужаса разливаются по твоим щекам, но ты не успеваешь бросить что-то ядовитое в ответ. Сукуна, давно раздразненный запахом твоего тела, не хочет ждать более. В конце концов, он Король, и берет то, что ему нравится и положено по праву и статусу. Вжав твое тело в дерево, проклятие ладонями разводит шире твои ноги, держа тебя, пушинку для него, на весу. Устроившись удобнее между твоих бедер, метясь крупной головкой к пылающему жаром входу, Сукуна нехорошо усмехается. Красные глаза не мигая смотрят прямо туда, где будут соединяться ваши тела. Капля смазки блестит на кончике подрагивающей от желания плоти, и ее достаточно королю для комфорта. Его комфорта, естественно. О твоем он и думать не собирается, что подтверждается резким толчком внутрь. Кажется, твой пронзительный крик слышал весь лес. Помимо воли на глазах появляются горячие слёзы, а Сукуна свиреп и жаден, чтобы обращать внимание на такие глупости, потому деловито ерзает, углубляясь в тебе и замирает на мгновение, одурманенный близостью. — Хорошо… — выдает нахально вместе с глубоким выдохом облегчения, а из груди вырывается довольный рокот. Не давая привыкнуть к размерам, Сукуна вбивает тебя в дерево, и ты от пронизывающей боли даже не смеешь кричать. Все силы уходят на то, чтобы сконцентрироваться и сжаться, не дать нервным окончаниям добить тебя испытываемой болью. Ногти впиваются в крепкую кожу на его спине. Тоненькие полумесяцы твоих ноготков, как твоя безуспешная попытка пробить броню проклятия, пока он творит безумство. Постепенно рвущая боль утихает, толчки Сукуны не такие уж резкие, а уже дразняще-скользящие. Внизу живота периодически пульсирует резкой болью там, куда упирается головка. — Для человеческой женщины ты довольно терпелива, — отмечает для себя Король, и ты ещё не знаешь, что его похвала – твой пожизненный приговор.