Marks on My Heart

— Как думаешь, может сделаем перерыв, Половинчатый? — Я в порядке, — настаивал Шото, резко мотнув головой, чтобы отмахнуться от беспокойства Бакуго. За несколько дней они знатно продвинулись. Ещё немного, и Бакуго, возможно, сможет приподнять спинку своей больничной койки более чем на 30 градусов. Шото не понравилось, как в глазах Бакуго промелькнула растерянность, когда понял, что не удаётся даже нормально сесть. — Тодороки, — толстые, мозолистые пальцы сомкнулись на тонких, бледных пальцах Шото. Шото поднял разноцветный взгляд и встретился с удивительно трепетными тёмно-красными глазами. — Сделай перерыв. Шото не сопротивлялся, когда Бакуго убрал руку от своей раны. — Привет, Деку! Ты не захватил газировки? Шото повернулся и опустился на стул рядом с койкой Бакуго. Он расслабил плечи и попытался сделать вид, что ноги его только что не подкосились. Мидория просиял, войдя в палату, и сунул Шото в грудь банку с химозо-зёленой газировкой со вкусом дыни. — Каччан сказал, что ты сегодня перетрудился. Я купил это в торговом автомате по пути сюда. — Спасибо, — пальцы Шото обхватили прохладную банку, прежде чем он успел отказаться. Перерыв... возможно, это не самое худшее. — Ты хоть был дома, Деку? — воскликнул Бакуго, выхватывая у мужа имбирную газировку и притягивая его для поцелуя. — Был! — заверил Деку. — У меня волосы ещё мокрые после душа. Он поднял левую руку Бакуго и погладил себя по голове. Пальцы Бакуго скользнули к щеке Мидории, и подушечка большого пальца коснулась кожи под выразительными глазами. — Ты спал? Мидория прижался к ладони Бакуго. — Немного. Не нравится мне, что тебя нет рядом. — Со мной всё будет в порядке, придурок. В тоне Бакуго слишком много нежности, чтобы его слова звучали серьёзно, какими он, вероятно, хотел их сделать. Мидория улыбнулся в ответ на бесплодное ворчание Бакуго, а Шото сделал большой глоток содовой. Когда он снова опустил банку, та была почти пуста. — Видишь? Разве я не говорил, что твоему телу нужна подзарядка? — усмехнулся Бакуго и оглянулся на Мидорию, указывая на Шото. — Уверен, что он вообще не ходил домой. Вы оба чертовски упрямые. Я дважды просил его сделать перерыв, прежде чем написать тебе сообщение, чтобы ты принёс содовой. — Я в порядке, — Шото прикоснулся губами прохладного края банки. Бакуго издал низкий горловой рык. — Думал, Деку придётся поднимать тебя с пола, а мне поставят более надоедливого целителя. Брови Шото приподнялись под двухцветной челкой. — Имеешь в виду целителя, который позволил бы тебе уйти с такими ранами? — Тц. Ты сам не пример для подражания, — Бакуго с сердитым взглядом скрестил руки на груди. Он многозначительно посмотрел на Мидорию. — Ты сегодня отправляешься домой пораньше. Нет, ничего не хочу слышать. Тебе нужен полноценный отдых и еда. А ты... — Тодороки чуть не уронил банку, когда на него обрушился весь гнев Бакуго. — Тебе определённо нужно домой. Размяться или что-то в этом роде. Либо твоя родственная душа святая, либо ты серьёзно пренебрегаешь ею. Шото отдёрнул кончики пальцев от шрама на правом запястье. Стоило реже касаться его, когда он нервничал или грустил. Это было так очевидно… — Фуюми не в восторге, но я уже взрослый, и она уважает мои обязательства. Мидория нахмурил брови. — Фуюми? Разве она не… — Да, она моя сестра, — Шото встал и методично выбросил пустую банку в мусорное ведро в углу комнаты. Когда он повернулся, то откинул чёлку в сторону одним движением головы, чтобы скрыть нервозность. Почему он так легко выдал свою легенду? Ни Изуку, ни Кацуки не давили на него. — Моя родственная связь платоническая. Бледные губы Мидории сложились в удивлённую букву "О". — Чёрт, чувак. Мне жаль, что ты не смог узнать имя своей истиной родственной души… — он указал на запястье Шото. — Что бы там, чёрт возьми, ни было написано. — Каччан! — выругался Мидория. — Не всем суждены родственные узы, да и не всем они нужны. — И всё же, если он когда-нибудь влюбится, будет сложнее, — возразил Бакуго. — Я всё ещё чувствую нашу связь. Мне не нужно имя, чтобы знать, кто это, — пробормотал Шото. Он сильно надавил костяшками пальцев на больное место в груди. — Если бы что-то изменилось, я бы узнал. — Всё ещё болит? — взгляд Мидории снова прикован к запястью Шото. Каждую минуту, каждый день. — Нет, — ответил Шото, поворачивая запястье, чтобы шрам был более заметен. — Я же говорил, что шрам просто плохо выглядит. Он зажил пять лет назад. Мидория нахмурился. Кончики пальцев потянулись к Шото, но остановились на полпути и повисли в воздухе над грудью Бакуго. — Но иногда твоя рука дрожит… — Возможно, это из-за повреждения нервов, — пробормотал Шото. — Повреждение нервов?! — Он же сказал, что это ожог третьей степени, Деку! Конечно, повреждены нервы. Как и ожог на лице! Ты хочешь сказать, что много раз спарринговал с ним в школе и никогда не замечал? — Не знал, что тебе известно, Бакуго, — ответил он, поворачиваясь лицом к своему пациенту. — Что меня выдало? Бакуго пожал плечами. — Слушал внимательно на занятиях по анатомии и травмам. Ты моргаешь немного медленнее по сравнению с правой стороной. А ещё твоя улыбка немного кривовата, но совсем чуть-чуть. — Я впечатлён, — пробормотал Шото. На лице Бакуго появилась дерзкая улыбка. — Мельчайшие детали могут стать решающим фактором в любой битве. Повреждение нервов у Тодороки незначительное, но оно есть. — Он посмотрел налево и сверкнул зубами в сторону мужа. — Деку, ты соскальзываешь. — Ты ошибся только в двух моментах, — продолжил Шото. — В двух? — ухмылка сползла с лица Бакуго. Шото кивнул. — Во-первых, повреждение нервов не повлияло на мои причуды или на зрение. Амплетуда движений сохранена, так что я могу сражаться. — Но у тебя дрожит запястье, Деку только что сказал… — Я, конечно, не хирург, но сила моего захвата одинакова на обеих руках, — возразил Шото. — А какой второй момент? — Бакуго скрестил руки на груди. — Это, — Шото прикоснулся к коже вокруг левого глаза, — обваривание кожи, а не горячий ожог. Ожоги вызываются сухим теплом. — Хм… Выражение лица Бакуго не было хмурым, но по тому, как он скривил губы, Шото понял, что он раздражён. — Всё же это сути дела не меняет. Твоя честь Про героя остаётся неподпоченной, — Шото хотел подразнить его, но Бакуго, похоже, этого не услышал. Взгляд его ярко-красных глаз метался между лицом Шото и его запястьем. — Есть ли разница в рубцовой ткани? — Немного, но это больше связано с интенсивностью, продолжительностью действия источника жара на кожу, — Шото протянул запястье некогда однокласснику и кивнул, когда Бакуго поднял на него глаза. — Давай, сравни сам. Пальцы Бакуго обхватили запястье Шото с тыльной стороны. Он слегка надавил большим пальцем на поврежденную плоть. На этот раз Шото почувствовал дрожь, пробежавшую по руке. Не то чтобы подобное не случалось раньше, просто оставалось незамеченным. И оно не оказывало существенного влияния на его жизнь. — Больно? — слова Бакуго были произнесены шепотом; прозвучало почти как извинение. — Нет. Пальцы другой руки Бакуго прошлись по коже предплечья Шото, пока не достигли шрама. — Что чувствуешь? Шото на мгновение закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться, но от лёгкого прикосновения закружилась голова. Нет. Этого не может быть. Вероятно, он обезвожен. Шото открыл глаза и прислонился к больничной койке Бакуго. Это был небольшой жест; он сомневался, что другие заметят. Он пожалел, что больше не осталось газировки, чтобы выпить. — Тодороки, — вмешался Мидория; он сидел на другой стороне больничной койки, прижавшись бедром к бедру Бакуго. Непринуждённая близость. — Ты не обязан. — Всё в порядке, — ответ Шото прозвучал заготовлено, но это не было ложью. — Медсёстры любят использовать меня как пример новичкам. Хорошая практика. — Он повернулся обратно к Бакуго, пытаясь переключить разум в режим лекции. Часто задавался вопрос об уровне чувствительности. — Я чувствую всё, что находится за пределами рубцовой ткани. Границы шрама. — Он указал свободной рукой, и большой палец Бакуго провёл по неровному кругу. — Полностью нечувствительны. — Ты ничего не чувствуешь? — пальцы Бакуго танцевали по краям. Шото не мог как следует прочувствовать, но он заметил неожиданную нежность в мозолистых руках. — Остался очень слабый сигнал, в основном от периферических нервов, расположенных за пределами раны или ближе к центру. — Значит, что-то всё же есть? — пальцы Бакуго прошлись по неровной розовой коже в центре шрама. — Что-то есть, но будто очень далеко, будто во сне. — И всё никак не проснётся, — Мидория придвинулся на койке и наблюдал, как его муж осматривает Шото. Узы вонзались кинжалами в грудь Шото, требуя свободы, которой никогда не было. — Нет, — слишком резко вырвалось у него из груди, особенно после стольких лет. — Всё никак не проснётся. Гипнотизирующие зелёные глаза поднялись и встретились с глазами Шото. Потребовалось некоторое усилие, чтобы не наклониться навстречу, но Шото справился с желанием. Пока пальцы Мидории не оторвались от белых простыней и не потянулись к нему. — Можно? Шото перенёс свой вес на больничную койку. Он не совсем сидел, он просто наклонился и потянулся всем телом навстречу Мидории. — Можно. Мидория обхватил ладонями лицо Шото. Прикосновение обожгло кожу, но совершенно иначе. — О! — в глазах Мидории промелькнуло удивление. — Я почувствовал, как дёрнулись мышцы на щеке. — Нервы сразу за шрамами... — сглотнул Шото из-за постоянной дрожи в горле. — ... более чувствительны. — О... — второе восклицание прозвучало мягче и задумчивее. Покрытые шрамами пальцы Мидории медленно прошлись по обожженной коже, и Шото закрыл глаза, защищаясь от смущения. Так ощущения стали более чёткими. Мурашки пробежали по телу. Казалось, сердце бьётся об острые края рёбер. Когда студенты и медсестры осматривали его раны, ощущения были совсем иными. Их прикосновения были клиническими, методичными... холодными. Умелые пальцы студента-медика никогда не заставляли его дрожать и задыхаться. Шото мог ощущать тепло на коже, исходящее от ног Бакуго. Когда он успел так сильно опиреться на койку? Где пальцы, в дюймах или миллиметрах от пациента? Бакуго был его пациентом, он не мог забыть. Руку Шото потянули через койку. Глаза сфокусировались, когда Бакуго передал правое запястье Шото Мидории. Пальцы Изуку затанцевали, Шото дёрнулся в руках Мидории. Теперь это не просто смущающе, это чертовски возбуждающе. Мозолистый большой палец приподнял подбородок Шото, и он приоткрыл губы, когда другая рука скользнула по его лицу. Глупо ли млеть от прикосновений? Нет. Бакуго едва мог пошевелиться, не испытывая боли. Шото просто удовлетворял любопытство. Всё должно закончиться через полминуты. Закончиться навсегда. — Удивительно, что у тебя есть бровь с этой стороны… Рыжие ресницы Бакуго затрепетали, когда он провёл большим пальцем по лбу Шото. — Травма не столь серьёзная, как на запястье, — напомнил ему Шото. Блядь. Его голос звучал хрипло и напряжённо даже для собственных ушей. Такого с ним никогда не случалось. Кислород. Он втянул в лёгкие здравомыслие и кислород одновременно. — Кипяток не успел убить волосяные фолликулы, — размышлял Бакуго. — Точно. Кончики пальцев Мидории скользнули по шраму и вниз по его ладони. Он был единственным, не считая семьи Тодороки, который знал все подробности об ожоге, навсегда изменившем лицо Шото. Рассказал ли он Бакуго? Скрывал ли он что-нибудь от своего мужа? Имело ли это значение? Рей теперь была свободна, как и все они. — Ты крутой, Половинчатый. Это... была не та реакция, которую ожидал Шото. Бакуго всегда использовал грубые выражения, так что комплименты редкость. — Спасибо. — Изуку? Кацуки? А, вот и вы, мальчики! Шото вскочил на ноги, вырываясь из хватки Мидории. Пол под ногами качнулся, и он тяжело оперся на койку, хватая ртом воздух. Чья-то сильная рука обхватила за талию, удерживая на месте. — Полегче, Половинчатый. Меня ловили за куда более извращённым занятием, чем это. Бакуго любил подшучивать над людьми, но это никак не могло остановить вспышку жара, которая разлилась по шее и щекам Шото. — Да пошёл ты. Последовавший за этим низкий смешок резанул по нервам Шото. Он отвернулся от бесячего пациента и увидел, как Мидория обнимает свою маму. — Мам! Как ты? — Прекрасно, Изуку. Как мои мальчики? — Инко Мидория была самой низкорослой в палате, но ей всё равно удалось поднять сына на цыпочки благодаря силе своих объятий. — Каччану стало намного лучше! — Мидория был в восторге. — Тодороки говорит, что через несколько дней он сможет самостоятельно сидеть! — Чудесная новость, милый! К счастью, первый визит Инко Мидории в палату случился во время обеденного перерыва (одного из тех, которые он и правда взял). Шото не ожидал её сегодня так рано. Он направился к шторам, висевшей рядом с койкой. Те были зашторены для обеспечения уединения во время осмотра. Шото собирался открыть и уйти, не имел права вмешиваться в семейные дела. — Тодороки-сан? Шото схватился за ткань штор для равновесия и повернулся. Приветствие замерло на его губах, когда женщина опустилась перед ним на колени. — Спасибо, что спас моего сына, — она произнесла эти слова прямо в пол. — Кацуки сделал Изуку таким счастливым. Не знаю, что бы они делали друг без друга. Холодный всплеск реальности вернул воздух в лёгкие Шото. — Мидория-сама, — он опустился на колени, отрывая её руки от холодного пола, пока она не села, опираясь на лодыжки. Её большие зелёные глаза, такие же, как у её сына, блестели от слёз. — Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь. Её пальцы сжались вокруг его пальцев с неожиданной силой. — Не нужно формальностей, только не после того, что ты сделал для моей семьи. Пожалуйста, зови меня Инко. — Инко-сан, не нужно становиться передо мной на колени. Я просто выполнял свою работу. — Шото мягко потянул её, пытаясь заставить подняться, но она осталась на месте. — Изуку сказал мне, что в прошлый раз я просто разминулась с тобой. Он сказал, что ты помогал во время операции, а Кацуки сказал, что ты был рядом большую часть дня, несмотря на то, что у тебя в попечении и другие пациенты. — Сказал, что не могу от него избавиться, — проворчал Бакуго. — Он также нетерпелив, как и был в школе, — Шото обращался в основном к Инко-сан, но Бакуго бросил на него острый взгляд. — Пытаюсь поставить его на ноги, пока он не навредил себе ещё больше. Инко-сан усмехнулась. — Это похоже на Кацуки. Заставь его вести себя прилично ради меня. — Сделаю всё, что в моих силах, — пообещал Шото. — Давайте встанем. И снова Инко-сан воспротивилась усилиям Шото. Вместо этого она произнесла: — Я так благодарна тебе за всё, что ты делаешь. Я думаю, Кацуки было бы тяжелее, если бы его лечил кто-то другой. Могу я называть тебя Шото-сан? — Команда как-нибудь справилась бы, — заверил её Шото, всё ещё пытаясь помочь ей подняться на ноги. — Айя-сан, старшая медсестра, связала бы его, если бы пришлось. Инко-сан не встала. Почему её так трудно сдвинуть с места? От тяжести её взгляда у Шото мурашки побежали по коже, не позволяя проигнорировать вопрос. — Да, Инко-сан. Вы можете называть меня “Шото-сан”. Пожалуйста, позвольте мне помочь вам подняться. — Спасибо, Шото-сан, — озорно улыбнулась она. — Вы как бы собираетесь поприветствовать своего зятя? Если Бакуго и пытался изобразить раздражение, то это ему не удалось; в его голосе звучало скорее веселье. Инко-сан просияла, глядя на распростертого мужчину. — Конечно, Кацуки, — она подошла к больничной койке, обхватила Бакуго одной рукой за шею и поцеловала в лоб. — Как ты сегодня? — Всё хорошо, ма, — он на мгновение прижался лицом к её виску. — Спасибо, что пришли навестить. — Думаю, моя мама только что усыновила тебя. — Что?! — Шото резко повернулся к Мидории, который в какой-то момент оказался рядом с ним. Мидория пожал плечами. Его руки были свободно скрещены за спиной, на губах играла нежная улыбка, когда он наблюдал за своей матерью, склонившейся над Бакуго. — Иногда она так делает. Шото проследил за взглядом Изуку и снова посмотрел на койку. Инко-сан сидела на краю, свесив ноги, и разговаривала с Бакуго. Она обхватила его кисть обеими руками и что-то тихо, успокаивающе говорила. Шото наблюдал, как время, опыт и привязанность Мидории смягчали самые острые углы Бакуго. Он – вспыльчивый, крикливый герой номер два – нежно улыбался своей тёще с такой лаской, какую Шото видел только в присутствии Изуку. Мидория резко толкнул локтем Шото под рёбра, возвращая внимание к такой же мягкой улыбке, спрятанной между россыпями веснушек. — Сопротивление бесполезно. — Эм… — растерялся Шото. Он знал, что Инко-сан дружелюбна, но... усыновить? Это было слишком для шутки. Мидория шагнул вперёд, чтобы встать рядом с матерью, и она обняла его за талию, притягивая в круг любви. Настало время уходить. Семейное посещение было священным в каждом отделении, особенно в ожоговом. Всегда присутствовало что-то ещё, что нужно было сделать. Шото сделал шаг назад и начал поворачиваться. — Присаживайся, Шото-сан! — настояла Инко-сан. — Важно не переутомляться. Мы рассчитываем на тебя. Три пары глаз, устремлённых на Шото, пригвоздили к месту. — Я... я не хотел мешать, — запротестовал Шото. Хотел отступить, но не вышло. — Просто садись, тупица, — проворчал Бакуго. — А то я расскажу маме, как трудно было заставить тебя выпить газировку, которую принёс тебе Деку. — Бакуго… — Тебе нравится газировка со вкусом дыни? — вмешалась Инко-сан. — Она моя любимая. Погоди, кажется, у меня есть одна банка с собой. — Я в порядке, Инко-сан. Не нужно… — Вот держи! — Инко-сан вложила прохладную банку в руки Шото. — Из нового торгового автомата на вокзале неподалёку. Дай мне знать, если понравится. — Инко-сан похлопала Шото по руке, обхватившей банку. — Выглядит, конечно, многообещающе, но это ещё не гарантия, что вкусно, не так ли? Шото согласился. Он откупорил бутылку и сделал глоток, ощущая на языке пузырьки. Он наполовину опустошил её. Ему действительно так хотелось пить? — Ну как? — улыбка Инко-сан была тёплой и приветливой. Конечно же, Шото был обезоружен. — Вкусно, — сообщил Шото. — Отлично. Я куплю ещё несколько по дороге к тебе домой, Изуку, — её улыбка стала ещё шире. — Мам, ты не обязана этого делать, — запротестовал Изуку. — Хочешь, я и тебе что-нибудь принесу? — В этом нет необходимости, ма, — настаивал Бакуго. — Деку и так сегодня уйдёт домой пораньше, чтобы выспаться. — Оставлю ужин в холодильнике. Тебе нужно что-нибудь постирать? Мне полить твои комнатные цветы? — Стирка может подождать, мам. И я уже полил цветы этим утром. Инко-сан долго смотрела Изуку в глаза, прежде чем кивнуть. — Тогда только стирка и ужин. У тебя есть какие-нибудь пожелания? — Что-нибудь простое будет отлично, мама, — вздохнул Мидория. — Пожалуйста, не перетруждайся. Шото слегка наклонился в сторону, почти выглядывая из-за спины Инко-сан. Изуку пересёкся взглядом с Шото, когда тот одними губами произнёс: — Сопротивление бесполезно. Мидория имел наглость высунуть язык за спиной у матери. — Амариллис на балконе всё ещё доставляет тебе неприятности? — спросила Инко-сан Бакуго, казалось бы, ничего не замечая. — Ах, немного! — Мидории хватило такта выглядеть слегка взволнованным, когда он снова обратился к матери. — Я действительно думал, что освещение для выращивания поможет. — Этот чёртов цветок надо было выбросить ещё несколько месяцев назад, Деку, — проворчал Бакуго. — Он, блядь, не зацветёт. — Какого размера горшок? — три пары глаз уставились на Шото во второй раз за день, и он с трудом подавил желание сглотнуть. — У моей..эм...сестры были проблемы с амариллисом. У неё он расцвёл, когда пересадила его в горшок побольше. — Хорошая идея! — просияла Инко-сан. — Я должна была сама додуматься, но не привыкла выращивать тропические растения. Спасибо, Шото-сан. Шото кивнул и снова поднёс к губам банку с содовой. Если бы его рот был набит, у него не возникло бы соблазна заговорить снова. Он не имел права вмешиваться в семейное времяпрепровождение пациентов. — Спасибо, Тодороки. Я пересажу его в свой следующий выходной. Он может зацвести к твоему возвращению домой, Каччан! — Тц. Почему ты так одержим этим цветком? В уголках глаз Мидории появились морщинки, а его улыбка смягчилась. — Потому что они того же цвета, что и твои глаза. — О… — Теперь они подходят к его щекам, — заметила Инко-сан с кривой улыбкой. — Заткнитесь! — Бакуго вцепился руками в одеяло, но в его словах не было особой горячности. Мидория, должно быть, чувствовал то же самое, потому что наклонился и поцеловал Бакуго в покрасневшую щеку. Шото взглянул на банку с содовой. Теперь она пуста. Возможно, теперь ему удастся ускользнуть. Он наклонился в сторону, протягивая руку к мусорному ведру. Инко-сан на мгновение взглянула в его сторону, прежде чем снова переключиться на негромкий разговор между её сыном и зятем. Шото поднялся со стула и как можно бесшумнее подошёл к мусорному ведру, опустив банку так, чтобы она не гремела. Шото выпрямился и потянулся к дверной ручке. — Ты помогаешь Фуюми-сан в саду, Шото-сан? Пальцы Шото дёрнулись, когда он повернулся. — Простите? — Изуку только что рассказал, что ты живешь с матерью и сестрой. Помогаешь сестре в саду? Взгляд Шото скользнул по лицу Мидории и остановился на застенчивой улыбке, которая всё ещё была знакомой, несмотря на то, что он не видел её много лет. Мало кто пропустил катастрофический раскол в семье Тодороки; это произошло сразу после того, как Шото закончил UA. Бакуго и Мидория уже были крепкой парой, а Шото сосредоточил свой гнев и боль на том, чтобы спасти маму и помочь ей развестись с отцом. Это была ожесточённая битва, но ради мамы, брата и сестры Шото был таким же безжалостным, как и его отец. Он собрал все доказательства моральных издевательств, предъявил в суде и добился хорошей компенсации для мамы. Старатель отчаянно боролся. Напряжение от того, что его по умолчанию считали героем номер один, и от того, что он столкнулся с общественным осуждением за то, что не уничтожил Лигу злодеев, заставило Старателя из последних сил пытаться сохранить хоть что-нибудь из той жизни. В конце концов, он проиграл. Соглашение позволило Рей продолжить терапию и переехать к Фуюми и Шото в скромную квартиру в городе. — Иногда помогаю, — ответил Шото. Инко-сан поглядывала на стул рядом, и Шото почувствовал себя обязанным сделать несколько шагов вперёд. Почему Инко-сан снова перевела разговор на него? Из-за комментария Мидории? Шото с самого начала не должен был принимать участия в этом разговоре. — Сейчас я живу отдельно, но помогаю Фуюми с садом, когда навещаю её и маму. Зубы Шото клацнули. Ему здесь не место, он не был частью этой семьи. Ему нужно было заткнуться! Мидория вытянул шею, чтобы посмотреть на Шото. — Когда у тебя появилась собственная квартира, Тодороки? — Несколько лет назад. Когда я начал здесь работать, мне было проще подобраться поближе к больнице. И ещё он не смог выдержать пристального обеспокоенного взгляда Фуюми. Она всегда была так добра, но никак не мирилась с тем, что Шото не хотел и не нуждался в другой родственной душе. Всё равно ничего не исправит. Наличие собственной квартиры давало Шото простор. В глубине души он надеялся, что Фуюми представит, как её брат приводит кого-то в эту свободную квартиру…Он не хотел причинять ей боль, просто у него это очень хорошо получалось. — Значит, у тебя есть ещё одна причина не возвращаться домой, Половинчатый? — Бакуго, единственный раз, когда я не был дома, была ночь твоей операции, и даже тогда я отдохнул и принимал душ в дежурке. Багровые глаза смотрели на Шото слишком понимающе. Но что на самом деле мог видеть Бакуго? Ничего, что было бы важно, когда он снова встанет на ноги. Инко-сан похлопала по койке рядом с собой и снова указала на стул. — Должно быть, ты очень занят на работе, — заметила она. Шото сделал ещё несколько шагов вперёд. Он был так близко к двери… — Это может... Инко-сан, я не хочу мешать вам проводить время с сыновьями. — Садись, — произнесено спокойно и с дружелюбной улыбкой. Приказ, более убедительный, чем всё, что Старатель когда-либо пытался выкрикнуть Шото. Шото сел, аккуратно сложив руки на коленях. — Я могу сидеть здесь и разговаривать со своими сыновьями благодаря тебе, Шото-сан. Мы рады, что ты можешь посидеть и отдохнуть с нами. Шото опустил голову на грудь. Боялся кланяться ещё ниже, не хотел снова поднимать Инко-сан с пола. — Приходи к нам на ужин, — предложила Инко-сан. — Что? — Шото вскинул голову. — Да, и приводи маму и сестру, — кивнула Инко-сан сама себе. На её лице было выражение, знакомое Шото по школьным занятиям с Мидорией; она была полна решимости. — У тебя ведь ещё есть брат, верно? Как его зовут? — Тодороки Нацуо, — подсказал Мидория, улыбаясь своей матери. Почему он выглядел таким взволнованным? Они почти не разговаривали и не виделись последние несколько лет. Они отдалились друг от друга; у них была своя жизнь. Инко-сан ласково взъерошила волосы сына, прежде чем повернуться к Шото. — Он живёт с матерью и сестрой? — Сейчас он работает в Киото… — Шото покачал головой. — Каждый месяц мы устраиваем семейный ужин. Следующий нам придётся отложить, пока Кацуки не придёт в форму, так что у твоего брата есть время. — Э-эм… — Родители Кацуки тоже будут, — Инко-сан полезла в сумочку и достала маленький блокнот, в котором сразу же начала что-то записывать. — Нужно убедиться, что я приготовила достаточно еды. — Уверены, что хотите познакомить Тодороки с моей старой каргой? — кривая улыбка появилась на лице Бакуго. — Каччан! Твоя мама прекрасна! Губы Бакуго задрожали, словно он сдерживал смех. — Ух ты. — Так и есть! — настаивал Мидория. — Она просто страстная, как и её сын. Улыбка Бакуго смягчилась, утратив резкость. — А через три недели вас устроит? — спросила Инко-сан. Шото потребовалось некоторое время, чтобы понять, к кому она обращается; она продолжала смотреть на бинты Бакуго. — А Кацуки к тому времени уже будет дома? — Мама, дай ему шанс спросить сначала, — вмешался Мидория. — Ты не знаешь планов его семьи. Инко-сан медленно выдохнула сквозь надутые щеки. — Ладно. Но ты спросишь у своих, не так ли, Шото-сан? Было бы невежливо отказать, но… они действительно хотели, чтобы он и его семья навестили их? Шото не сомневался в благодарности Инко-сан. Но не будет ли это вторжением? Захотят ли они по-прежнему проводить время с его семьей через несколько недель? Поладят ли семьи между собой? Инко-сан и Фуюми, вероятно, начнут обмениваться рецептами. Нацуо, вероятно, хорошо поладит с Бакуго. Шото знал, что Рей понравится Мидория; его было трудно не любить. — Ага… — Замечательно! — победоносно хлопнула в ладоши Инко-сан. — О, и, конечно, приводи свою родственную душу! Чуть не забыла. Взгляд Инко-сан упал на руки Шото, но его запястье спрятано от глаз. Она не смогла бы увидеть ожог. — Она уже приглашена. — Пальцы Шото обхватили запястье. Это рефлекс, подсказка. Любой слабостью можно было воспользоваться, даже если он больше не стремился стать главным Про героем. — Как это? — У Тодороки платонические отношения с его сестрой и мамой, — объяснил Мидория. Его улыбка была такой же понимающей и непредвзятой, как и всегда. У Шото от неё зачесалась кожа. — Ой. — Да, я тоже думаю, что это оправдание, — пробубнил Бакуго, затем посмотрел на своего мужа, который только что ткнул его в плечо. — Не осуждай родственные души других людей, Каччан! — фыркнул Мидория. — Платонические отношения вполне допустимы. — Я не говорил, что не допустимы; я просто думаю, что Тодороки выбрал лёгкий путь. — Мальчики! — все взгляды обратились к Инко-сан. — Давайте не будем ссориться, хорошо? Это плохо сказывается на выздоровлении Кацуки. — Ма, я в порядке. — Нет, она права, — Шото встал, делая небольшие круговые движения запястьями. — Ты всегда быстро добивался успеха, но сейчас тебе не нужен скачок кровяного давления. — Ты станешь властным, Половинчатый? — Я всё ещё твой целитель, Бакуго. Пора заняться твоими ногами, — Шото подошёл к изножью больничной койки и потянулся к простыням. — Можно? — Если нужно, — Бакуго закатил глаза. — Кацуки! Не груби Шото-сану! Губы Бакуго скривились в кислой гримасе. — Хорошо, ма… Шото приподнял простыню и обхватил правую икру Бакуго. — Как ты себя чувствуешь сегодня? Есть какая-нибудь скованность? — Немного, — проворчал Бакуго, когда Шото занялся правым боком, а затем тихо вздохнул. — Да, хорошо. Приятно. — Заживёт гораздо быстрее, чем ожоги на животе, — проговорил Шото. Он покосился на простыни, сосредоточившись на заживлении. — Ещё день или два, и они станут просто тупой болью, почти зудом. — Надеюсь, — слова были тихими, почти как выдох, но Шото услышал в них дрожь. Он старался выглядеть храбрым перед тещей и мужем. Шото не следовало так долго замыкаться в себе. — Это тоже может помочь, — Шото поднял левую руку и мягко обхватил ступню Бакуго; его пальцы обхватили пальцы ног. — Что…о-о, — вздохнул Бакуго, вероятно, когда тепло от руки Шото отозвалось в ноющих мышцах. У Шото не часто была возможность использовать тепло при лечении своих пациентов. — Так лучше. — Я рад. Шото наблюдал, как глаза Бакуго закрылись. Мидория держал Бакуго за левую руку, а Инко-сан - за правую. Они трое были единым целым. Шото не должен был чувствовать себя вовлеченным, но на данный момент он был частью происходящего. Временно, но всё же важно. — Спи. Я буду рядом, если тебе что-нибудь понадобится. Глаза Бакуго, которые до этого трепетали, открылись чуть шире, а уголки его сурово сжатых губ слегка изогнулись. — Спасибо, Тодороки. Шото с самого начала знал, что это будет катастрофой для его сердца, но так ли уж плохо наслаждаться этими моментами покоя и заботы, пока есть возможность?