Дневники юности

11 сентября. 15 лет. Рома.       Я хорошо помнил тот день.       Тогда стояла теплая, знаменитая благодаря трудам Пушкина золотая осень, что уже была весьма необычным явлением для Северной столицы. Обычно осень с самых первых дней была мерзкой: с нескончаемыми лужами, слякотью и грязью на дорогах, а бесконечные дожди и сильные ветра, так и норовившие сбить с ног, загоняли домой даже самых заядлых любителей активного отдыха. Но тот год был особенным. Осень засыпала листьями город, кружила их в разноцветном вихре, выстилая по пропитанной сентябрьским дождем земле. Светило яркое солнце, оно лучами пробивалось сквозь осенние листья и отражалось золотистыми бликами на лицах радостных детей, спешащих поскорее вернуться домой. Было очень тепло, а недавно прошедший дождь только освежал влажный, с нотками озона воздух. Эта осень оказалась одной из самых теплых за последние годы.       Я особенно хорошо запомнил тот день. Ведь именно тогда стали происходить странности в моей обыденной и довольно посредственной жизни.       Но все по порядку.       Радовался осеннему солнцу и я — тихий, робкий ученик 8 класса, да и просто хороший парень, которого зовут Рома. Друзья любили называть меня рюмкой ромки, но попрошу вас называть меня по имени и никак иначе. В тот солнечный сентябрьский день я, остановившись на крыльце школы, наблюдал за прыгающей тут и там младшеклассниками, вдыхал полной грудью влажный пропитанный воздух, особенно насыщенный после недавнего дождя, и ощущал себя поистине счастливым человеком. Занятия в школе меня сильно утомляли, я не особо горел желанием учиться, а форма образования «сиди и слушай» и вовсе убивала. В детстве я был смиренным мальчишкой — принимал все повороты судьбы, тихо и без жалоб. Правда… потом это плохо сказывалось на моем состоянии, и я нередко замыкался в себе, пребывая в собственных мыслях. Мне было легче согласиться, чем пробиваться через толпу мнений и взглядов, чтобы донести свою позицию. Это удобно, и я жил в этой зоне комфорта 15 лет, долгих и обычных.       Казалось, ничто не могло испортить тот день. Пусть одноклассники меня не понимали, пусть учителя слишком душнили на тему потерянного поколения, пусть даже какой-то резвившийся ребенок толкнул меня, из-за чего я потерял равновесие и упал на грязный мокрый асфальт, я всегда знал, что дома всего этого не будет. Только я поднялся и небрежно вытер грязные ладони о куртку, как резко остановился, уставившись на знакомую машину у ворот школы. Мимо проносились младшеклассники, как будто не замечали растерянного меня, а я все смотрел на брата, скучающе сидящего в своей машине, и не мог сделать и шагу. Никогда раньше он не забирал меня из школы, и это было первой странностью в тот день.       Судя по расслабленному виду брата, он меня уже заждался. Тогда я быстро обогнул автомобиль и открыл переднюю дверь, сев на пассажирское место рядом с ним. Я кинул брату скромное «привет», но тот отреагировал глухим молчанием. Смотрел он с таким недовольством, будто к нему в машину сел не я, а грязный бездомный, выпрашивающий мелочь на опохмелиться. Он еще с минуту смотрел на мои неуклюжие попытки рывками оттянуть неподдающийся ремень, и только я пристегнулся, безысходно закатил глаза. Я его сильно раздражал. — Ты сегодня долго, — наконец заговорил Антону. — Меня задержали, — невесело пояснил я.       Ему необязательно было знать о моей неформальной дружбе с учителем. Имел я ужасную привычку докучать всем, кто хоть немного проявлял ко мне дружелюбие. Не было у меня на тот момент постоянных друзей, а с молодым учителем по географии мне всегда было интересно поговорить о странах, которые тот посещал в свои молодые годы. Поэтому я и задержался, так как снова заходил к нему после уроков. — Именно в тот день, когда мне нужно было за тобой заехать, — с сарказмом произнес брат. — Иронично, не правда ли? — мне хотелось разбавить накаленную атмосферу между мной и братом, однако тот явно не оценил юмора.       Наши отношения можно было назвать братскими с натяжкой. Мне казалось, что причина тому большая разница в возрасте, целых восемь лет. Но главная проблема неудавшихся отношений заключалась в том, что Антон мне не родной брат. Мама вышла второй раз замуж за его отца, и с тех пор мы вынуждены как-то ладить. Он не обижал меня, просто… Не общался со мной. Думаю, мы были слишком разные.       Антон отставил телефон, переключил коробку передач и постарался плавно вырулить со стоянки. Он обернулся назад, чтобы видеть дорогу сзади, для этого руку завел за сиденье, на котором сидел я. — Я не просто так тебя забрал. — А для чего тогда?       Наши взгляды пересеклись. Редко бывало, что мы разговаривали друг с другом, а тогда даже без всяких обязательств посмотрели в глаза. Мне было очень неловко находиться рядом с ним в одной машине, пусть и понимал, что ничего такого в этом нет.       Выдержав многозначительную паузу, Антон ответил только после того, как он выехал на главную дорогу: — Дело одно есть. Сергей попросил сказать тебе, — упомянул он своего отца. Я и заметить не успел, как резко Антон перестал называть родного человека отцом. Однажды они сильно поссорились, после чего упоминание одного у другого вызывало только отвращение. Они совсем стали чужими людьми друг для друга. Впрочем, наша семейка походила на сборище незнакомцев, пришедших на свадьбу общих друзей. — И какое? — поинтересовался я. — Моя бабуля приезжает. — Ого, — эта новость стала неожиданностью для меня, ведь родственников отчима я видел в последний раз разве что на свадьбе матери. — Что «ого»? — возмутился Антон, раздраженно переключая коробку передач, да так яростно, что сухожилия на его руке словно натянулись под тонкой кожей. — Просто… интересно. Даже… неожиданно, — я совсем растерялся, начиная запинаться. — Ладно, хрен с тобой. Короче, — отмахнулся парень, не став доставать и так непутевого меня, — побудет примерно неделю, а потом уедет обратно к себе. У нее диабет и спина больная, поэтому решили предоставить ей твою комнату, так как у тебя самый нормальный матрас. — А где буду жить я? — мне не льстила эта идея с комнатой. Вдруг приезжает чья-то бабуля, которой необходим хороший матрас, видите ли спина у нее больная и диабет в подарочек. А что мне нужно себе сломать, чтобы вернуть назад то, что по праву принадлежит мне? Психику? — Именно об этом и хочу с тобой поговорить. Честно, я бы сдал тебя в детдом на недельку. Проветришься, одумаешься, поди и повзрослеешь, — Антон сбавил скорость и остановился перед светофором, с улыбкой посмотрев на меня. Теперь моя очередь не понимать шуток. — На недельку? — Да шучу я! Чего ты такой хмурый, а? — цокнул недовольно Антон. Порою его сильно раздражало мое тугодумие. — Да короче, дослушай меня. Тебя положат в моей комнате, вместе со мной. — Что?.. — не успел я возразить, как Антон резко меня заткнул. — Поэтому запомни все, что я сейчас скажу, мой младший братик. Ты ничего у меня не трогаешь, в шкаф не залезаешь, барахло свое не разбрасываешь и не шумишь. Если что-нибудь одно нарушишь — выгоню сразу же, понял? — угрожающе накинул мне правил Антон, сверкнув глазами. — Я буду хорошо себя вести, честно, — слегка избито проговорил я, неуверенно посмотрев в глаза Антона. Выглядел он каким-то уставшим, помятым в этой старой олимпийке грязно-бордового цвета.       Я часто задавался вопросом, чем занимался Антон, ведь он года два как не жил с нами. В ссоре годовой давности никто не выгонял Антона — он сам ушел. Собрал вещи и на утро его больше никто не видел. Объявился он только через пару дней, сообщив моей маме, что с ним все хорошо и что больше его не нужно ждать. Тогда я думал, что у него много друзей, наверняка ему есть куда идти. Но теперь, увидев спустя длительное время Антона воочию, я уже сомневался в том, что с ним и правда все было в порядке тогда. — Посмотрим, — хмыкнул Антон, не одарив меня даже одним, мимолетным взглядом.       Мы продолжали ехать молча, каждый погруженный в собственные мысли. На протяжении всей поездки меня мучал один единственный вопрос: откуда Антон знает, во сколько у меня заканчиваются занятия? Неужели узнал у мамы? Или он в свободное время приглядывает за мной? Неясно.       С неприступным братом отношения не ладились. Я искренне не понимал, в чем виноват перед ним. Если Антон сердился из-за брака своего отца с мамой, то не логично ли было срывать всех собак именно на новоиспеченную мачеху? Но с ней Антон хорошо уживался, не дерзил, даже проявлял к ней уважение, когда помогал ей по хозяйству. А в отношении меня был наоборот крайне холоден. Его могло раздражать мое молчание, выражение лица или даже настроение, а точнее, его отсутствие. Антон в целом был скуп на эмоции, старался не проявлять своих чувств по пустякам, привыкнув держать все в себе. Ожидать от него чисто человеческой теплоты было бы глупо с моей стороны. Однако мне сильно хотелось подружиться со старшим, как бы он ко мне не относился.       Не просто же так мы стали братьями, верно?       Спустя мучительно долгую поездку старенький запорожец подъехал к нашему дому и остановился напротив подъезда. Я уже думал попрощаться с братцем, как тот резко подал голос: — Да, и еще кое-что, — сказал Антон, смотря на меня в упор, — когда будем жить в моей комнате, не занимайся своими грязными делишками, понял? — Я и не думал! — Я аж задохнулся от всего возмущения, что тогда смог испытать. Щеки вспыхнули стыдливым румянцем, а глаза бегали от ехидного взгляда братца. — Забей, просто стебу тебя, — весело ответил он, расслабляясь в водительском кресле. Ему будто приносило садистское удовольствие смущать меня. — Ладно… Пока тогда, — скромно попрощался я и вышел из машины. — Ага, — Антон, дождался, пока я покину его автомобиль, и дал деру, оставляя за собой только придорожную пыль и оглушительный рев мотора, что был слышен на все близлежащие дворы. А я, без конца прокручивающий в голове наш разговор, схватил школьный рюкзак и как можно скорее поспешил домой.       Сложив аккуратно верхнюю одежду в шкаф, я попытался незаметно проникнуть в свою комнату в надежде не встретить никого дома. Старался тихо ступать по полу, так как не хотел наткнуться на отчима, пускай и знал, что в это время он был еще на работе. В лишний раз лучше с ним не сталкиваться. — Рома! — прозвучал из кухни крик матери.       Ответил я не сразу, надеясь, что маме все-таки показалось, что я вернулся из школы. Меня здесь нет, тебе все привиделось, мам. — Не делай вид, что тебя нет. Я слышала, как ты вошел.       Закатив глаза, я бросил школьный рюкзак у двери своей комнаты и тихой сапой почесал на кухню. За плитой стояла мама. Она с характерным звуком накрыла кастрюлю металлической крышкой и всем корпусом повернулась ко мне. — Ну чего? — спросил я утомленным голосом, прочищая горло. — Ты голодный? — мама выглядела счастливой только от той мысли, что она меня накормит. Конечно, я ведь такой худой… — Нет, я не хочу, — отказался я, с неловкостью отводя взгляд. — Ну немножечко, — с жалобным лицом пыталась она уговорить меня. — Я правда не хочу. — Ладно, как знаешь, — она взяла прихватки, чтобы достать из духовой печи горячий противень. — Только ты не уходи, поговорить с тобой хочу. — Давай, — я присел за обеденный стол.       Мне просто везло на серьезные разговоры в тот день. Сначала Антон, теперь мама — кто следующий? — Слушай, тут на днях приезжает мама Сережи, как раз к его дню рождения, и будет у нас жить целую неделю, и… — увлеченно рассказывала мама, изредка поворачиваясь ко мне, будто искала поддержки.       Я не стал перебивать ее только потому, что тоже самое слышал от Антона. Не стоит в лишний раз его упоминать. Если Сергей, мой отчим, начинал бухтеть и ворчать на собственного сына, то мама и вовсе могла начать плакать. Чувствительная она женщина, сентиментальная, я бы сказал. И как бы она не просила их помириться, никто за этот год так и не сделал первого шага навстречу.       А весь конфликт начался с того времени, когда Антон решал судьбу всей своей жизни, а именно кем он станет в будущем. И в какой-то момент он решил попробовать себя в одной из самых благородных профессий — в медицине. Вся родня им гордилась. Конечно, это ведь огромная возможность решать вопросы со здоровьем благодаря связям своего родственника-медика. Но обучение Антону давалось не так легко, как могло показаться. Его часто отправляли на пересдачу, не допускали до экзаменов из-за незакрытых предметов, на практике дело совсем было худо. Он был влюблен в медицину, ему действительно нравилось то, чем он занимался, хоть и не все давалось с первого раза. Однако Антон сам увидел, что профессия врача ему не подстать. Слишком большая ответственность, с которой, к сожалению, он не справился. Вид у него был, мягко сказать, не вдохновляющий. Тогда, после очередной неудачной сессии, Антон решает тихо уйти из института, ничего не сказав семье. Он всего-навсего боялся осуждения, ведь для стариков важно получить высшее образование. В течение нескольких месяцев Антон упорно скрывал это от всех: он уходил из дома, якобы на лекции, продолжал учиться и вести конспекты с практик, хотя на самом деле никакой учебы у него в помине не было. Вместо занятий он работал, а возвращался домой под видом уставшего студента из медицинского. Однако как бы Антон не старался, у него не получилось бы скрывать свое отчисление вечно. Сергей узнал это от своих коллег, которые видели его сына, работающего официантом. Тогда полетело все: тарелки, ругань и не такие уж бесценные семейные отношения.       Я не понимал, почему Сергей продолжал злиться. Антон просто ушел из института по вполне уважительной причине, что в этом плохого? Он не прогуливал, хорошо учился, старался как мог. Просто ему не хватило выдержки для этой нелегкой профессии, Антона нельзя винить за это. Но Сергей был непреклонен и после очередного скандала просто перестал разговаривать с Антоном, а тот, в свою очередь, перестал это терпеть и ушел. И несмотря на то, что мама всячески пыталась их помирить, даже устраивала им тайные свидания, все оставались при своем мнении — никто не шел на перемирие. Каждый был обижен по-своему. Иногда мне казалось, что быстрее третья мировая начнется, нежели эти двое вновь смогут общаться, как раньше. — … Ты ведь не против, если Нина Анатольевна займет твою комнату на недельку? — спросила мама, обращая мое рассеянное внимание на себя. Надо переставать громко думать во время разговора с людьми. — Да, о’кей, — переступив через себя, ответил я сдержанно. — Спасибо тебе большое, Рома, — обняла она меня, прижимая к себе. — Я знаю, тебе это нелегко дается, но стоит уважать семью Сережи. Понимаешь? — Да, конечно, — снова грустно ответил я, выпутываясь из маминых объятий. — Я, пожалуй, пойду? — Да, иди. У тебя, наверное, много уроков, — она проводила взглядом уходящего меня. — Ага, — промычал я уже из коридора, скрываясь за просторами своей комнаты. — И уберись там, чтобы я смогла все подготовить! — вдогонку выкрикнула из кухни мама. — Ага…       Моя комната не отличалась особым комфортом, с которым можно было бы поделиться с бабулей. Ничем не уступала стандартным комнатам других подростков. На первый взгляд. Самое ценное в ней было то, что я мог закрыться от всего внешнего мира, чувствуя себя полностью свободным. Мне, как воздух, было необходимо свое пространство, в котором я мог без каких-либо ограничений творить. И творцом я был в рисовании. Это расслабляло: абсолютно белое пространство тотчас превращалось в предел мечтаний, во что-то невообразимое и удивительное, подчиняясь карандашу или ручке. Практически неуловимый звук, когда грифель царапает бумагу, заполняя пустоту мягкими линиями, создавая новую реальность, свою действительность, в которой мне хотелось находиться. Бесшумно прикрыв за собой дверь, я нерасторопно зашагал к столу, выученными движениями доставая из ящиков все необходимое, врубая компьютер. И пока тот запускался, я открыл один из множества скетчбуков, что заполнял до отказа, и просматривал уже готовые страницы. Обычно я рисовал выдуманных людей, невероятных героев своих фантазий или же разрисовывал листы оригинальными орнаментами и загогулинами, разворачивая сие безобразие в футуристические надписи, какие обычно пишут на стенах подъездов.       Новость о приезде сводной бабули вывела меня из колеи, и желание порисовать под мои любимые мультики пропало. Я положил голову на столу, подкладывая свои руки, смотрел на горящий монитор и мечтал очутиться где угодно, только не в своей жизни.