В леденящих объятиях тьмы

      Слова лились рекой, нескончаемым потоком. Говорили они по очереди. В основном говорил Николас, он пытался приободрить парня, порой даже получалось. Большую часть диалога, что уже больше походил на монолог, юноша сидел молча, пытаясь словно прожечь дыру в книжном стеллаже, что был заставлен по меньшей мере сотней книг и книжонок.       Зачем людям столько книг?       Он не солгал бы, скажи он, что большую часть слов слышал будто находясь под водой, куда доносилась только глухая какофония звуков, мало похожая на слова, в том озере, под толщей стеклянного, белого льда. Хотя в некоторой степени это так и было, он утопал в своих мыслях, задыхался в них, чувства можно было сравнить с попыткой дышать через полиэтиленовый пакет, задыхаясь в углекислом газе, переработанным собственными легкими.       Он чувствовал себя чайкой угодившей в огромное нефтяное пятно, сброшенное танкером далеко в глубоком, синем океане. Черная маслянистая жижа липла к перьям, жгла глаза серой, разило от нее так ужасно, так, как если бы Левиафан извергнул в него все до остатка внутренности, вместе с кораблями, рыбой и остатками погибших храброй смертью моряков, так, что глотка чесалась до озверения, этот зуд вызывал желание расцарапать горло в кровь. Вскрыть артерии, пусть лишь бы это прекратилось. Птица беспомощно барахталась в этой черной субстанции, которую можно было сравнить с болотом, с зыбучим песком, чем больше усилий она прилагала к пути на свободу, тем больше пачкала белоснежное оперение. Тем больше пузырилось вокруг нее чёрное золото, отвратительной, крупной, гадкой, грязной пеной с ошметками былых, величавых перьев. Это была самая настоящая ловушка из которой выбраться было невозможно. Долгая и мучительная смерть с последней мыслью о том, что это было неизбежно и необратимо.       Смерть – создание само по себе не торопливое, но с характером. Порой она не брезгует сделать все быстро и грязно, оставив за собой шлейф разрушений и медный запах крови. Но временами, она предпочитает постоять в сторонке, да получше понаблюдать за происходящим, разглядеть все детали, увидеть цвета, услышать все звуки. Она не суетиться, потому как знает что никто от неё не скроется, как бы не пытался. Скорее всего так было и со Смертью Джека. Она стояла за завесой ветвей и тумана, наблюдая за тем как трещит под его ногами лёд, как неумолимо и стремительно, погружается в холодную воду, его ещё тогда теплое тело, в окружении мелких пузырьков воздуха. Как одежда промокает до нитки и становится тяжелее самого тяжёлого валуна, как руки и ноги сводит в морозной судороге. Она слышала как сердце издало последний глухой удар, что растворился в водной глади и навсегда там остался лишь неощутимой вибрацией на песке. Но видимо у судьбы были другие планы на него. А может быть смерть не такой уж и плохой исход? Пронеслось эхом в голове у парня. Он уже битый час сидел на самой верхушке старой, высокой ели и наблюдал за мерцающими огнями города вдали, задумчиво очерчивая контур губ указательным пальцем. То и дело натыкаюсь руками и босыми ногами на жёсткие иголки, вдыхая полные лёгкие смолянистый запаха дерева. На соседних веточках, что росли подобно хвойному венку, ещё по весне птица свила гнездо, но птенцы давно разлетелись, а мама-птица такой холодной порой заботились лишь о своём пропитании и лишь пару перьев больше похожих на пух трепал ветер. С одной стороны ему грех жаловаться, он урвал себе лакомый кусок в иерархии его мира, а с другой? Он три века околачивался по лесам и городам, подобно призраку. Никто его не видел, никто его не слышал, никто с ним не говорил. Он был идеальным воплощением буддийских обезьян. А сейчас? Сейчас он хранитель, один из главной четверки! Так чем он был недоволен? Чего ему не хватало? Казалось маленького элемента пазла, но без него рушилась вся картинка.       Со слов Северянина, все они когда-то переживали не самые лучшие времена, у всех были трудности и все они справлялись. Но казалось, что внутренний конфликт Фроста, был в некоторой степени уникальным, а что самое главное и досадное, неугомонным. Неугомонным как буря в час пик, как шторм в море, а все, что его окружало и то чем он стал, больше походило на беспорядочный набор случайностей. Он совершенно случайно провалился под лёд, совершенно случайно очнулся пустым человеком без воспоминаний. Не пойми чем руководствовался Луноликий выбрав его новым хранителем. Черт возьми он даже случайно дал отпор Кромешнику, до селе ранее он не знал, что в нем кроется такой мощи сила и что теперь с ней делать он не знал. Он застыл во времени. И неясно было, то ли его предназначение, миссия уже были выполнены, то ли ему остаётся лишь ждать. Но чего ждать?       Юноша в мгновение ока спустился на землю, устланной тонким, снежным покрывалом и направился в сторону того самого озера, что стало его проводником в мир. Мир полный вопросов, загадок и казалось, что даже его коренные обитатели не знают ответов или не хотят знать, предпочитая оставаться в неведении. Так будет лучше, меньше знаешь — крепче спишь? Так обычно говорят люди?       Оно было таким же как и всегда, ничуть не изменилось. Другие реки и озера наполнялись и высыхали, меняли свою форму, некоторые давно поросли ряской, камышом и давно пропали с карт. Но не оно. Сколько хранитель себя помнил, столько он помнил и это озеро, с самых юных лет и по сей день, спустя три сотни лет. Озеро по краям схватилось коркой льда и только у самого центра лёд больше напоминал паутину, с его острыми концами, игольчатыми лепестками, тонкими и опасными как остро заточенное лезвие. Стояла неестественная, гробовая тишина, такой всегда боялись звери, они прятались по норам прижимая хвосты и уши, так словно надвигалось нечто ужасное. Тихое и мрачное как смерть. Её разбавляло далёкое завывание траурного ветра, завывание подобное вою суки, потерявшей последнего щенка морозной ночью, оплакивающей так слезно и тоскливо, как того не умеют люди, пуская лишь скупые слезы у надгробия. Шёпотом роняя слова в стиле, а вот если бы да кабы, прекрасно осознавая, что это ложь и даже не красная, не стыдясь своих же слов. Джек тихо и осторожно присел, подбирая в синеватую руку крупную гальку, гладкую и идеально овальную. Он поднялся и осмотрел камень со всех сторон, ища хоть какой-то дефект, но оного не нашлось. Его лицо помрачнело, внезапно такая мелочь его разозлила до предела, хотя скорее была последней каплей в и без того переполненной чаше, так что холодная кровь взбурлила крутым кипятком в венах, от чего его уши и щеки погорячели. Фрост сжал в руке камень, да так, что тот покрылся шипами инея, как у старой скрюченной розы и с силой запустил в покрытое изморозью озеро. Брызги воды разлетелись во все стороны, гладь хрупкого льда пошатнулась и покрылась мелкими трещинами словно изысканным кружевом. Позади что-то метнулось, будто перепугавшись такого порыва, с перезвоном обледеневших веток и хрустом мягкого снега ринулось в чащобу. Парень словно звериным инстинктом почувствовал движение за спиной и услыхав звонкий звук надломившихся веток, обернулся, сжимая обеими руками посох. И теперь его внимание было приковано к тому, кто следил за ним все это время, хоть и прятался в тени. Теперь он кожей ощущал чьё-то присутствие, чувствовал на себе взгляд неживых глаз из зарослей. Но первым нападать не спешил, однако навострив уши как заяц уставился во тьму. Тьма отвечала ему тем же, терпеливо ждала, ждала, что Джек сделает первым ход. Хранитель пасовал, что было не свойственно ему, стоя на берегу замерзшего озера в окружении белого снега и освященный серебряный светом луны, а седые волосы на его голове были настолько хорошим отражателем, что стоило самую малость расфокусировать взгляд, могло померещиться самое настоящее сияние, от которого захватывает дух и щемило сердце. Вокруг все было ясно как день, но стояло поляне закончится и начаться черте деревьев, как наступала непроглядная тьма, чернее самой ночи. И именно это: “Чёрные ночи.” — наталкивает на мысль, что только пару раз за всю жизнь, Джек видел такую глубокую тьму, от которой казалось нет никакого спасения, которая смотрит на тебя сотнями глаз и хищно облизывается, но однажды ему хватило храбрости выйти с ней на ринг. Один на один!       Еле розоватые губы размыкаются в изумлении, кровь несётся по венам словно остервенелая, а сердце в груди колотится так сильно, что вот-вот пробьёт грудную клетку, он чувствует как от поясницы и до самых плеч, волной прокатывается адреналин, невероятно, пьяняще и захватывающе. Фрост уверенно стоит на ногах, но чувствует как инстинктивно пальцы впиваются в землю, так словно пытаясь вцепиться в неё мёртвой хваткой. Он шумно вдыхает холодный, колючий воздух, выжидает пару секунд, а после выдыхает облако пара больше похожее на дым и громко произносит. — Ты же не трус! Так почему ты прячешься в тени? Выйди на свет! Я тебя слышал! Былая уверенность и храбрость сносится в миг, как до его ушей доносится шум часто переступающих ног, ломающихся под тяжким натиском снежинок и опавших веток. Дрожь электрическим разрядом проносится по телу, а ноги так и просятся рвануть прочь, как только он видит перед собой нечто. Адское жёлтое пламя было готово испепелить парня на месте, оставив от него лишь прах по ветру. Не похожее ни на одно известное ему животное, а помесь сразу нескольких из них. Тварь была явно ростом с юного хранителя, лапы длинные, большие похожие на человеческие костлявые руки, жилистые, огромные, с кривыми когтями, оставляющие глубокие следы на белом снегу, пачкая его чёрным пеплом и казалось каплями туши для пера. Четвероногий зверь дёр загривок вверх, а голову напротив, опуская низко, похожую на лошадиную, с длинными, даже змеиными ноздрями, пасть словно порвана, а кожа вокруг натянута отвратительными шрамами, похожими на ожоги, зубы отблёскивали лунным светом, мерзкие, как у рыбы удильщика, торчали по сторонам, а по ним стекала та самая тушь для пера. Черная и густая как нефть. Нечисть утробно и низко рычала, клокотала, хотя рёв её более походил на раскаты грома в канун урагана, угрожающе глядела в беспорочно-голубые глаза. Седые ресницы дрожали и все внутри вопило, орало, нужно уносить ноги, спасаться! Но Фрост оцепеневший от ужаса и удивления, что повстречал не того, так и стоял как вкопанный на месте, стискивая мандружирующими руками посох. И оба они замерли, чёрная и белая фигура по разным сторонам, будто шахматной доски. Пешка и королева нацеленная на удар. Оба замерли, лишь отдельные участки тела чудовища клубились подобно дыму, что извергали заводы, казалось даже гуще, чернее. Но так не могло продолжаться вечно. Юноша сделал полшага назад и тварь словно сорвалась с цепи, словно ждала, ждала первого хода и он его сделал. Она ринулась в сторону Джека, с силой от которой вибрировала земля под ногами, топот её лап можно было сравнить с гулом несущегося на тебя локомотива, топотом огромного, разъярённого быка и в данный момент Фрост – красный флаг. Хранитель не успевает опомниться, как твёрдый лоб чудища врезается в его грудь с мощью молота о наковальню, это был самый настоящий нокаут в один удар. Пешка летела с доски. Буквально. На парня пришёлся удар такой громадиной, что того отбросило назад, к озеру. Спиной проломив молодой лёд он шёл ко дну пока стеклянные обломки танцевали вокруг него вальс, медленно, но уверенно направляясь на поверхность.       Глаза обрамила чёрная виньетка, что с каждой секундой становясь все больше, до тех пор пока от лунного света не осталось лишь воспоминание. Все тело онемело и больше было похоже на тряпичную куклу, долгожданная тишина, свобода от мыслей и тревог, гнусных переживаний и неутешительных догадок. В этой холодной, наполненной эхом, тишине скрывалось чистое умиротворение, которого так искал парень изматывая себя работой, а оказалось все так просто, всего-то нужно было, чтобы его лягнуло в грудь это чудовище. Всего-то! Будь он просто человеком бесспорно умер от травм и навсегда остался бы в этом злосчастном озере. Почему всегда все сводится к нему? И почему каждый раз оказавшись в нем он чувствовал себя живее всех живых. Как и сейчас.       Еле собрав себя по частям, кашляя подобно туберкулезнику, сплевывая воду вытекающую из лёгких, Фрост сидел на коленях, склонившись лицом к полу, на берегу, хватаясь за саднящую огнём грудь. В то время как твари и след простыл. Он судорожно утирает покрасневшие глаза дрожащими пальцами. И дрожали они вовсе не от страха. Отнюдь. Этот бешеный прилив адреналина, что разбавлял кровь, гнал её по венам и артериям, она кипела, угрожая сварить парнишку живьём изнутри. Оставляла ошпарены, что моментально затягивались, а на их месте образовывались новые. Джек практически не чувствует как уголки его дрожащих губ приподнимаются в кривой усмешке и даже раздаётся скомканный смешок, вперемешку с кашлем. Что-то внутри него с оглушительным хрустом сдвинулось, как тот конвейер, что-то заработало. Он вновь почувствовал себя живым и хоть сейчас он этого не осознавал, но он будет преследовать это чувство, бежать в погоне за ним, чтобы снова пережить это. Одурманенный эйфорией, ощущением “живости”, ощущением которое он не испытывал никогда ранее. Не зная к чему это приведёт.