Его лицо

***

Выйдя из душа, брюнет вздохнул свежий воздух и, надев на ноги светлые тапочки, зашагал к стеллажу, намереваясь достать чистые вещи, которые он сегодня разложил. Впечатления от дня было сложно так сразу переварить, но ему определённо понравилось. Завтра предстоит поехать в парк развлечений в нескольких километрах отсюда, заодно изучить местность. Утомление быстро сняли струи прохладной воды, так что теперь в теле чувствуется только расслабление. Пока он в номере один, тишину нарушал тихий звук телевизора. Николай отошёл к родителям, чтобы получить рекомендации, когда спускаться к завтраку и что-то ещё. Надев чистое бельё, Фёдор накинул на себя длинную рубашку и удобные шорты. На часах на стеллаже тем временем показывало девять вечера. Совсем недавно он поужинал, так что теперь оставалось смотреть телевизор или копаться в телефоне, потому что спать ещё не хотелось. Приятно, что в комнате был и мини-холодильник, из которого брюнет достал охлажденную газировку и уселся в кресло. Отдых был чудесный. Абсолютно не жалеет, что решился сюда приехать. Вдруг дверь в номер открылась, а внутрь проник Николай с пакетом в руке. — Встречай меня, добытчик пришёл, — улыбнулся парень и нашёл Федора в полумраке при единственном источнике света — телевизоре. — Что на этот раз? — улыбнулся Достоевский, пока тот поставил груз у выхода и поместил руки на бёдра. — Если вдруг захочется, — отмахнулся блондин и прошёл к нему. — Как дела, не соскучился? — За полчаса — нет, — усмехнулся брюнет и сложил ногу на ногу. — Помыться успел? — наклонился к нему блондин и коснулся влажных, кажущихся совсем чёрными, волос. — Чего волосы не сушишь? — Не хочу, — ответил Достоевский, на что тот хмыкнул и отошёл. — Раз так, я тоже пойду, — сказал парень и зашагал в сторону ванной. — Давай-давай, — ответил Фёдор и прильнул губами к горлышку бутылки. Дверь тут же закрылась, и послышался щелчок замка. Наверное, Николай примет душ, и они будут готовиться ко сну. Нужно, впрочем, узнать, во сколько завтра вставать. Хотелось верить, что не слишком рано. Вдруг зашумела вода, Фёдор убрал напиток в сторону и потянулся за пультом от плазмы. Недолго перематывая каналы, остановился на каком-то знакомом сериале на подростковую тему. Смотрел его прошлым летом, когда тот был ещё популярен. Сюжет, на самом деле, затягивающий, так что ближайшие пятнадцать минут Фёдор наблюдал за происходящим и пытался воспроизвести в памяти имена героев. Вдруг телефон на стеллаже завибрировал. Похоже, родители ответили на его пожелание спокойной ночи. Поднявшись с места, подошёл к нему и открыл чат. Непривычно им, наверное, в доме без него. Раз уж взял телефон в руки, решил и социальную сеть проверить на уведомления. Наконец, шум воды прекратился. Около минуты спустя Фёдор услышал, как открылась дверь, и оттуда вышел Гоголь. Нечасто увидишь его таким расслабленным. Расслабленным и полуголым, ведь присутствовало лишь полотенце на бёдрах. Отвернувшись, Фёдор попытался вернуться к тому, чем занимался. Когда тот подошёл, почувствовал влажную руку на талии и вздрогнул. — Позволишь к вещам пробраться? — тихо проговорил тому на ухо блондин и посмеялся с отстранившегося сразу после его слов. — Спасибо. — Нечего подкрадываться, — буркнул брюнет и, сложив руки на груди, устремился в другую сторону. — Прости, — улыбнулся Николай, а после достал первую попавшуюся длинную футболку и шорты с бельём. — Не думал, что ты такой шуганный. — Оденься уже, — закатил глаза Достоевский и вышел на балкон, не решившись выгонять того в ванную. В лицо подул приятный тёплый ветерок, как только он закрыл за собой дверь. Пройдя к краю, сложил руки на деревянную поверхность бортика. С третьего этажа открывалось небо с ушедшим за горизонт солнцем и вид на двор гостиницы. Долго в одиночестве он не сумел побыть, потому что краем глаза снова заметил движение. Подойдя к парню, Гоголь возложил руки на чужую талию и прижался ближе, чтобы можно было положить голову на плечо. Прикрыв глаза, Фёдор почувствовал тепло тела и приятный запах шампуня невысохших волос. — Простынешь ведь, мокрый совсем, — тихо сказал брюнет. — Почему тебе можно? — спросил Николай, уткнувшись носом в затылок. — Я не только из душа вышел, — вздохнул Достоевский и накрыл руки своими, попытавшись стянуть их вниз. — Правда, не хочу, чтобы ты заболел. — Без тебя не уйду, — помотал головой юноша и обхватил мешающие пальцы. — Ладно, пошли вместе, — попытался развернуться парень и смутился, оказавшись теперь лицом к лицу с Николаем. — Ну что ты… — Тебе нравится здесь? — вдруг спросил тот и взглянул в аметистовые глаза. — Д-да, очень, — отвечал Фёдор, стараясь расцепить руки за своей спиной. — Наверное, я должен поблагодарить тебя… — Нет, не нужно, — выдохнул светловолосый и прильнул губами к обнажённой шее. — Я просто рад. — Чёрт, почему чем дольше мы находимся здесь, тем меньше я могу тебя контролировать? — вздрогнул парень, ощутив толпу мурашек, пока влажные поцелуи ближе к уху сменялись на укусы. — Потому что я — нехороший человек, — проговорил тому на ухо Николай и улыбнулся, когда руки стали упираться ему в грудную клетку. — Тебе неприятно? — Не в этом дело. Ты должен вернуться внутрь, — нахмурился Фёдор и успел обрадоваться, когда руки с талии исчезли. — Вместе с тобой, — кивнул светловолосый и переместил ладони на бёдра, вдруг подхватив тело. Не успев ничего сказать Достоевский только ухватился за его плечи и выдохнул в губы, накрывшие его собственные. Похоже, ему действительно не удастся сохранять хрупкую дистанцию между ними. Прижав к себе, Николай послушно толкнул дверь и прошёл внутрь комнаты. Телевизор уже не работал, поэтому та окунулась в темноту. Не выпуская из страстного поцелуя, как можно аккуратнее опустил тело на кровать и сжал пальцы на запястьях рук, которые стянул с себя. Волнение подступило в голову, так что Достоевский попытался вытянуть конечности из хватки, но тщетно простонал, когда они оказались прижатыми к поверхности пледа над головой. Николай забрался на кровать, скинув с ног тапочки, и разместился между чужих ног. Кислорода стало очень не хватать, так что он рискнул выпустить припухшие губы из плена и незамедлительно примкнул к скулам и шее брюнета. Тяжело дыша, Фёдор повернул голову в сторону и прикусил губу, когда тот пробрался к чувствительному уху. — Что ты творишь… — выдохнул Достоевский, ощущая крепкую хватку на своих запястьях. — Исполняю свою мечту, — хриплым голосом ответил Николай и улыбнулся, когда тот сжал его между ног. — Такая себе у тебя мечта, — буркнул Фёдор и повернулся, встретившись с его глазами. — Не правда, ты прекрасен, — помотал головой Гоголь и примкнул губами к виску. — Самый милый, самый красивый, бесценный… Услышав его слова, Фёдор вдруг почувствовал, как сердце забилось чаще и к лицу прилила кровь. Ему буквально сказали, что он является чьей-то мечтой? Пожалуй, крышесноснее, чем это, он никогда не слышал и не услышит. Только секунду назад хотел оттолкнуть его, назвав самым настоящим насильником, а теперь не может оторваться от лица напротив. Анализируя, что только что сказал, Гоголь даже улыбки не допускал, просто замерев на месте. Душа требовала ответа или взаимности после такого признания. В какой-то момент Достоевскому показалось, что у него глаза намокли от незнания, что следует ответить на такое. Прикусив дрогнувшую губу, попытался вытянуть руки из ослабшей хватки. Удалось освободить только одну, после чего Фёдор приподнялся с помощью неё ближе к лицу. Казалось, что воцарившаяся тишина никогда не нарушится. Дотронувшись подрагивающей рукой до щеки, брюнет трепетно прильнул к губам. Ответа на действия не последовало, поэтому Достоевский опустил глаза и уткнулся в чужое плечо. Будто так он скроется от пронизывающего взгляда. Подождав так пару секунд, Николай усмехнулся. — Прости, — тихо сказал блондин, почувствовав, что немного переборщил с давлением. — Я люблю тебя, очень сильно, правда, — не торопясь отстраняться, несмело проговорил парень. — Я знаю, — кивнул Николай и отпустил его руку. Прикрыв глаза, Фёдор спустился пальцами к подолу его футболки и проник к оголённой коже, кажущейся горячей. Хотелось и ему позволить себе больше, чем обычно. Так что юноша стал изучать и прощупывать намного рельефнее, чем у него самого, тело. Улыбнувшись, Гоголь развернул лицо к себе и впился во влажные губы. Практически сразу углубив их поцелуй, почувствовал, как верх совсем был поднят, а на плечи легли тонкие пальцы, сжимая их. Таким образом темноволосому было легче прижаться всем телом, чтобы тот и с ним поделился жаром своей кожи. Выдохнув, Николай снова стал ласкать чувствительные места брюнета. Реакции в этот раз были более открытые. Когда парень прикусил мочку уха, Достоевский тихо простонал и закрепил ноги за спиной, прижавшись своим возбуждением к чужому. После сжал подолы футболки, мешающей ему касаться Николая, и потянул вверх. — Подними руки, — кратко попросил юноша и практически сразу стянул одежду, отбросив в сторону. — Тогда и ты тоже, — улыбнулся Гоголь и, подождав, поспешил снять рубашку через голову. — Вот так… Открывать юноше вид на плечи и грудь Фёдор не очень хотел, потому что влажные прикосновения и укусы добрались и до них. С припухших губ сорвался стон, когда блондин спустился к груди и припал губами к чувствительным ореолам, сразу принявшись играть с ними поочерёдно языком, но не впуская в дело зубы, чтобы не доставить другому неприятных ощущений. Достоевский прогнулся в пояснице и томно задышал. Напоследок коснувшись плеча, Николай отстранился от покрасневших после его ласк сосков и спустился руками к бёдрам. Сжав пальцы на них с внутренней стороны, притянул тело к себе. От накрывшего желания стал дразняще тереться о промежность, вызывая у того бурю смущения с возбуждением, которое чувствовалось через ткань тонких шорт. — Давай, снимем… — прикусив губу от слишком возбуждающих действий блондина, тихо предложил парень. — Как скажешь, — улыбнулся юноша и стал отползать на коленях к ногам. Добившись достаточного расстояния, наклонился к часто поднимающейся груди и стал проделывать влажную дорожку к впалому животу, а потом и ниже. Почувствовав тягучую тяжесть внизу живота, Фёдор не мог не смотреть на слишком близко находящееся лицо к резинке шорт. Николай же принялся стягивать одежду, зацепив пальцами последний элемент одежды тоже. Ощутив, как с его бёдер стало исчезать и бельё, брюнет чуть взволновался. Он не был готов так рано оказаться в откровенном виде перед блондином. Однако предпринимать уже что-то было поздно. Гоголь неторопливо переступил через его ногу и в свободной форме избавился от одежды. Реакция в виде отвернувшегося в смущении лица и сжатых ног была вполне ожидаемой. — Тебе не нужно пытаться закрываться от меня в такой момент. Позволь мне просто доставить тебе удовольствие, — наклонившись к уху, тихо проговорил Николай и провёл рукой по груди и животу, после сжав пальцы на талии. — Я не стану тебе вредить. Доверься мне, как уже сделал это, став самым важным человеком в моей жизни. — Ты меня расслабить хочешь или ещё больше в краску вгоняешь? — услышав последнее, в смятении повернул голову юноша. — Прости, но я всего лишь искренен, — тепло улыбнулся парень и поцеловал его в районе шеи. — И этим только сильнее позволяешь увидеть мне, что я слишком закрыт… — признался в своих ощущениях брюнет, но удивился, услышав негромкий смех. — Твоё тело, взгляд и тон голоса прекрасно справляются с тем, чтобы я понимал твои чувства, — проговорил парень и в доказательство прильнул губами к уху, встретив судорожный выдох. — Так что не лишай меня этого. Прикусив губу, Фёдор отвёл взгляд и, когда почувствовал поглаживания на ногах, послушно развел их в стороны. Гоголь не стал оттягивать время и опустился рукой к очагу возбуждения, огладив вдоль длины. Сложно было сказать, какие чувства испытывал брюнет. Для них обоих это был первый раз. Вернее, первый с парнем для Николая, а для Достоевского вообще с кем-либо. Однако в каждом действии юноши младший чувствовал только искреннее желание доставить другому приятные ощущения. Содрогнувшись, темноволосый не решался поворачивать взгляда, когда почувствовал щекочущие белые волосы между своих ног. Пробуя себя в абсолютно новом занятии, Гоголь не торопился и следил за каждой реакцией тела. Не нужно было спрашивать, нравится ли тому то, что он делает, ведь дрожащие ноги и судорожные вздохи говорили всё за себя. В какой-то момент Николай отстранился от пространства между ног и усмехнулся, когда его притянули к себе и чувственно впились в губы. Но блондин не собирался отдавать ведущую роль, поэтому теперь сам изучал его рот, беря от этого поцелуя чуть больше. Федор нахмурил брови и протянул руки к телу, оглаживая бока. Гоголь выпустил его из поцелуя и улёгся рядом. Незамедлительно темноволосый приподнялся и коснулся шорт, собираясь обнажить и его тоже. Тот помог ему раздеть себя и приподнялся на руках, с интересом взглянув на парня. Значит, как самому раздеться, так он смущается, а в случае с другим с большим желанием уселся к нему на бёдра, не скрывая похоти в глазах. В моменте Фёдор понял, что теперь в его руках чуть больше власти, так что он принялся мстить за бесчисленные укусы и нежные поцелуи по всему телу, одаривая своими прикосновениями. Ощущая хорошее возбуждение под собой, волей не волей заволновался. Размер внушительный, на самом деле. Однако выдавать свою нерешительность не хотелось. Ощущая тело так близко, Гоголь ужасно сильно захотел наконец завладеть им, а поцелуи Фёдора стали только увеличивать жажду. К тому же, раз тот не скован в себе, будет проще решиться на главное. Требовалось только уладить парочку моментов, чтобы всё прошло в комфорте. — Мне нужно кое-что принести, пусти ненадолго, — тихо сказал парень и улыбнулся, когда тот послушно слез. — Это то, что я думаю? — повернулся в его сторону парень, пока другой прошёл к концу комнаты и наклонился к пакету у входа. — Как я и говорил, «Если вдруг захочется», — проговорил светловолосый и достал принадлежности в виде лубриканта, контрацепции и бутылки портвейна. — Я не решился тогда называть тебя самым настоящим насильником, но, видя твою подготовленность, уже не считаю это ненужным, — пока он подходил к нему, ответил Достоевский. — Сочту за честь быть им, — хмыкнул юноша и бросил всё, кроме бутылки, на кровать, а сам сел рядом. — Если только ты выпьешь со мной. — Я ведь думал, что ты к родителям ходил, — с подозрением взглянул Фёдор на бутылку, которую открывал Николай. — Зачем это? — Я действительно ходил к ним, — кивнул блондин и прильнул губами к горлышку, отпив немного. — Отвечая на вопрос, могу сказать, что так будет проще. Поможет расслабиться. — Да мы, итак, не напряжены, — хмыкнул парень и принял в руку протянутый сосуд. — Пока, — улыбнулся Гоголь, когда тот выпил слишком много и закашлялся. — Давай сюда. — Каким же образом мы завтра встанем, если сейчас напьёмся? — наблюдая, как тот спокойно осушил сосуд на какую-то часть, спросил парень. — У меня есть полное право отказаться от поездки по городу, так что и у тебя — автоматически, — протянул ему бутылку, чтобы и тот сделал заключительные глотки. — Разве будет хорошо, если мы не поедем? — не сразу принявшись пить, нахмурился темноволосый. — Если мы останемся в гостинице, они не поедут ни в какой парк, а с удовольствием отдохнут в ближайшем баре, так что не переживай, — усмехнулся Гоголь и закрыл бутылку, убрав на пол. — Да уж, накрывает хорошо, — почувствовав тепло в груди после выпитого алкоголя, буркнул брюнет. — В курсе, что ты меня спаиваешь? — Тебя волнует только это? — взяв в руки смазку, стал открывать её упаковку, намекая на предстоящий грешок похуже. — Меня ничто не волнует, — сказал Фёдор и примкнул к его губам, возложив руки на плечи. Торопливо распаковав вещицу, парень отложил её в сторону и погрузился на кровать следом за утянувшим его вниз Достоевским. После сжал пальцы на талии и спустился ими к бёдрам, раздвинув их в стороны. Им управляло такое же нетерпение, однако он продолжал сопротивляться желанию и заставил себя вспомнить, что сейчас лучше не торопиться. Потянувшись за лубрикантом, усмехнулся, когда тот сразу после окончания поцелуя перешёл на шею со страстными укусами. Не нужен алкоголь, значит? Ещё пять минут назад от каждого его прикосновения вздрагивал, а теперь строит из себя суперлюбовника. Предоставленный объем доверия и царящий алкоголь в голове позволял не сомневаться в дальнейшей судьбе их ночи. Податливое тело так и дрожало, пока Николай терпеливо растягивал стенки, чтобы потом избежать боли. Уж это точно последнее, чего парень хотел добиться. Чувствуя чужие пальцы в себе, брюнет не переставал отчаянно сжимать его плеч. Таким незащищённым и по истине открытым он никогда себя не ощущал. Однако Николай читал его, будто книгу, надавливая на нужные точки, чтобы заставить того прижаться ближе и блаженно простонать. Когда с растяжкой было покончено, тело Фёдора не скрывало своего желания, а с губ срывались непозволительно возбуждающие слова с просьбой наконец-то выполнить ставшее общим желание. Решив, что уже стоит перейти черту, Николай поудобнее разместил его перед собой и прикусил губу. Как только он аккуратно вошёл, Достоевский простонал и раздвинул ноги шире, принимая в себя его полностью. Никаких мыслей в голове совсем не проскакивало, сменившись на наполняющее его внутри удовольствие. Темноволосому хотелось, чтобы этот момент никогда не заканчивался, а желанное тело ещё ближе прижалось к нему. Сливаясь с ним воедино с каждым толчком, Гоголь не обделял вниманием ни единого участка тела, отдавая и самого себя тому на растерзание. Теперь стоны даже не пытались задерживаться в груди брюнета, раздаваясь в пространстве толстых стен и чуть приглушая звонкие шлепки от соприкосновения участков кожи друг с другом. Спустя какое-то время спина и плечи брюнета из-за сменившейся позы не переставали покрываться жаркими поцелуями и укусами, пока пальцы чужой руки принялись ласкать требующую внимания часть тела в темпе проникновений. Теперь Фёдору стало казаться, что Николая стало слишком много, и он буквально задыхался от накрывающих ощущений. Прижимаясь к изгибающемуся под толчками телу, Гоголь томно дышал и расплывался в чувстве подступающей разрядки. — Так хорошо, я уже… — вдруг проговорил Достоевский и плотно закрыл глаза, содрогаясь в оргазме. — Мне тоже, — прижав его к себе, сказал Николай и стал размашистее врываться внутрь. — Даже очень… Дойдя до пика, юноша простонал и излился в презерватив. Сердце билось, как бешеное, и вспотевшие тела снова требовали похода в душ. Когда тот вышел, Фёдор промычал и расслабился, восстанавливая дыхание. Гоголь стянул с себя использованный контрацептив и, завязав узел, бросил на пол. Хотелось бы избавиться от него правильнее, сходить вымыться и только потом лечь спать. Но Достоевский развернулся, закрепив руки на плечах, с шумом упал с ним на кровать и прижался как можно ближе. Они уже не были защищены от прохладного ветра, дующего с балкона, потому что дверь туда никто закрывать не стал в самом начале. Было так хорошо и так спокойно, что ничего важнее, чем человек рядом, просто не существовало ни для Фёдора, ни для Николая. Никто из них не смел нарушать приятной тишины, касаясь тел друг друга медленными успокаивающими поглаживаниями и сливаясь в чувственных поцелуях, тянущимися целую вечность, если не больше. Случайно прикрыв глаза в какой-то момент, Достоевский уже больше не смог их раскрыть и погрузился в сон. Николай не хотел, чтобы они так беспечно завалились в беспамятство, поэтому постарался выбраться из объятий и слез кровати. Первым делом закрыл балкон, после выбросил мусор в ведро в ванной и как можно тише принял душ. Вернувшись уже чистым, отодвинул доступную часть одеяла и наклонился к парню, взяв на руки под колени и голову. Следовало правильно уложить его спать, чтобы утром тот не проснулся с болью в спине. Забравшись на кровать следом, накрыл их обоих. Только сейчас Фёдор пошевелился во сне, развернувшись к нему лицом. Похоже, спать на том боку, на который Николай недавно положил, было ему не привычно. На это действие Гоголь лишь улыбнулся и прижал его к груди, положив руку на талию. Подумав о чём-то своём, взглянул на часы на стеллаже, четыре цифры на котором горели зелёным цветом, оповещая, что время приближается к одиннадцатому часу ночи. Теперь этого человека он не отпустит от себя никогда. Наверное, им обоим была нужна эта поездка, чтобы перестать обманывать самих себя и наконец-то раскрыть души друг перед другом. Сейчас же он был невероятно счастлив, но при этом очень утомлён. Не чувствовалась ни одна часть тела, пока оно само по себе в целом казалось ватным. Похоже, завтра они точно никуда не едут.

***

Фёдор проснулся от того, что ему невероятно хотелось пить. Раскрыв веки, попытался поднять голову, но тихо прошипел, когда боль застучала в висках неприятными импульсами. В попытках осознать, в каком положении он находится, брюнет повернулся назад, найдя чужое лицо очень близко. Николай же заботливо закинул на него руку и ногу, теперь тихо дыша в затылок. Память совсем плохо восстанавливала события, которые произошли вчерашним днём. Только парень подумал, что не помнит ничего из ночи, глаза нашли скромно воцаряющуюся над ними на столике бутылку, осушенную на чуть больше половины. Но наиболее ярким напоминанием послужило движение за спиной, когда блондин пододвинулся, и теперь Фёдор чувствовал собственной кожей прижавшийся пах. Что ж, благодаря этому в голове теперь яркими картинками пролетели кадры их вечера, жаркие поцелуи и стоны, отчего Достоевский не знал, что ему сейчас стоит чувствовать. От мыслей отвлекли сжавшиеся на его талии пальцы и вздох рядом с ухом. — Голова… — тихо выдохнул проснувшийся Николай, тут же остановив попытку подняться. — Понимаю, — хмыкнул Фёдор и аккуратно развернулся к нему. — Доброе утро. — И тебе, — улыбнулся Гоголь и приблизился к его лицу, ненадолго прильнув к губам. — Как спалось? — Бывало лучше, — пожал плечом Фёдор и вздохнул, когда тот дотронулся губами до его шеи. — Я не помню, когда я уснул… — После того, как пообещал выйти за меня, — огладив его бедро, проговорил рядом с ухом блондин и спустился рукой к ягодице. — Не было такого, — усмехнулся Фёдор и прикрыл глаза, почувствовав прикосновение к мочке уха. — Значит, ты против? — взглянул на него Гоголь и ухмыльнулся, найдя противоречие в аметистовых глазах. — Я не говорил, что против… — отвёл взгляд в сторону темноволосый и затих в задумчивости. — Куда-то не туда наш разговор ушёл, — тихо посмеялся тот и посмотрел по сторонам. — По чьей же вине? — уткнувшись в подушку, выдохнул парень. — Будь добр, подай вон ту чудесную бутылочку, — показав рукой на местоположение портвейна, сказал Гоголь. — Мало вчерашнего? — поднял голову Достоевский, но когда тот побудительно похлопал по ноге, неохотно слез с кровати. — Тебе тоже ведь нужно опохмелиться, — улыбнулся светловолосый и уселся на кровати, прислонившись спиной к стене. — Не знаю, — буркнул парень и, взяв напиток, устремился обратно на кровать в объятия одеяла. — Зато я — да, — хмыкнул тот и сомкнул пальцы на чужом запястье, потянув на себя. — Иди ко мне. — Больно много вы с утра хотите, сударь, — усевшись на его бёдрах, сказал Фёдор и отдал бутылку. — Как станет стыдно — извинюсь, — улыбнулся Николай и отпил немного, чуть сощурившись от терпкости. — Почему ты не сказал вчера, что это так странно на вкус? — Нам было плевать, что в себя влить, — фыркнул парень и забрал её, после сделав пару глотков. — Тоже верно, — кивнул и теперь спокойно вглядывался в черты лица напротив. — Сколько времени, кстати… — закрутил крышку юноша и осмотрелся в поисках телефона. — На столе, — намекнул Николай, где лежит чей-то из них гаджет. — Опять вставать, — вздохнул Фёдор и приблизился к краю кровати, спустив ноги. — Что уж поделать, — улыбнулся парень и прикрыл глаза в ожидании, когда головная боль станет тише. — Всё не так плохо, всего лишь десять, — хмыкнул и призадумался прежде, чем возвращать чужой телефон на место. — На завтрак мы всё равно опоздали, — махнул рукой Гоголь и почувствовал, как прогнулась кровать рядом, а после и на его бёдрах уселись. — Как отойдём, свожу тебя куда-нибудь поесть. — Не думал, что у тебя настолько много фотографий с моей персоной, — довольствуясь свободой действий, раз тот ещё не открывал глаз, сказал парень. — Что я вижу? Само олицетворение личного пространства нагло копается в моём телефоне? — усмехнулся юноша, когда поднял веки, положив руки к тому на талию. — Сам виноват, что пароля не ставишь, — помотал головой, листая ниже. На это Гоголь лишь улыбнулся, пользуясь возможностью дотронуться до излюбленного тела, что было совершенно обнажённым. Вчера под эффектом нахлынувших чувств он не смог как следует изучить его, зато сейчас, когда на его бёдрах удобно уселись и не противились прикосновениям, парень спокойно проходился взглядом по изгибам, иногда позволяя себе провести по ним рукой. — Пару секунд назад видел фото твоих котят и вспомнил про Себастьяна, — чувствуя поглаживания на ногах, сложенных в коленях, начал Фёдор. — Как он там? — Созванивался со знакомым неделю назад. У него всё чудесно, — отвечал юноша под заинтересованным взглядом. — В мессенджер зайди — увидишь, как подрос. — Уже, — усмехнулся Фёдор и чуть-чуть призадумался, в какой чат ему лучше зайти. Раз это было неделю назад, значит сразу после него и родителей, с которыми тот общался ранее. Как и думал, глазам тут же открылась чужая переписка. Много листать не пришлось до нужной фотографии, и на лице невольно показалась улыбка. Действительно, очень подрос. Сразу видно, кормят хорошо и ухаживают, раз у того так шерстка поблескивает. Ведь с этого комка шерсти всё и началось. Однако Фёдор не замечал у себя мысли, мол, если бы он не зашёл к нему тогда в квартиру с бумагами, то ничего бы не было. До него когда-нибудь бы точно добрались, ведь Николай очень упёртый. — Скучаю по нему, — выйдя из чата, тихо сказал Достоевский. — Мне нет смысла по нему скучать, — хмыкнул Николай и поднёс руку к его лицу. — Почему? — с вопросом взглянул на него брюнет, положив телефон рядом. — У меня есть такой же котёнок, даже намного милее, — улыбнулся Николай и убрал прядь волос тому за ухо. — Тоже Федей зовут. — Помочусь в тапки — не обижайся, — буркнул брюнет и уткнулся в чужую шею, когда тот засмеялся с его слов. — Нужно позвонить родителям, — протянул руку к своему телефону парень, оглаживая пальцами выступы позвонков на его спине. — Узнаем, как они там. — Я в душ, — вздохнул Фёдор, собираясь оставить того одного. — Вместе пойдём, подожди немного, — помотал головой Николай и прислонил телефон к уху. — Нет, — сказал юноша и убрал с себя руку, после торопливо спустившись с кровати. — Вот же негодник, — на мгновение нахмурился светловолосый, когда парень скрылся в ванной комнате. Однако тут же трубку взял отец, заставив перемениться. Судя по голосу, тот уже давно был на ногах и в бодром состоянии, в отличие от Николая. После привычных вопросов про самочувствие, Гоголь выяснил их планы, раз уж они с Фёдором отказались проводить с ними день. Старшие, впрочем, приняли это спокойно, ведь парни уже самостоятельны в своих решениях. Брюнет же по привычке защёлкнул замок двери, теперь оказавшись среди белых стен. Так странно себя давно не чувствовал. Казалось, будто что-то не так или не на своём месте, но когда он встал возле зеркала, в голову пришло осознание того, что вообще произошло. Следы на коже спины, плеч и шеи заставлял вспомнить каждую деталь. Каким образом ему удавалось сохранять спокойствие, зная, что вчера он лишился девственности с Николаем? От этой мысли не было страшно или неприятно, но Достоевский почувствовал, что погряз в сетях Гоголя ещё глубже. Теперь он куда больше привязан к нему. Никогда не сможет забыть теплые прикосновения и страсть в поцелуях. Хотя, парень и не хочет их забывать. Однако планов, что ему теперь делать дальше, у него не было. Куда его всё приведёт? Может ли это быть временной интрижкой, которая впоследствии кого-то из них ранит… Достоевский не знал и только больше путался в потоках переживаний, стоя под прохладной водой, чтобы хотя бы физически почувствовать опору внутри себя. Заговорившись по телефону, Николай уже не сдерживал шуток, комментируя чужой рассказ о том, как родители провели время до сна за спором о самой ни на есть мелочи, чуть перебрав с вином. Так что юноша не успел заметить, как пролетело время. Чуть вздрогнул, когда открылась дверь из ванной и оттуда вышел Фёдор, уже высушив волосы. — Ладно, пап. Пойду я себя в порядок приводить, — поторопился закончить их разговор и сбросил трубку, услышав взаимное пожелание хорошо провести день. — Всё хорошо? — Да, — кивнул Достоевский по пути к креслу, на котором лежали его с Николаем вещи, не поворачиваясь к нему. — Как себя чувствуешь? — слез с кровати Гоголь, пока тот спешно одевался. — Как обычно, — пожал плечами юноша и принялся надевать верх, когда к нему подошли. — Нет, всё-таки ты чем-то напряжен, — тише произнёс светловолосый и дотронулся до его руки, повернув к себе. — Я тебя обидел чем-то? Может, вчера за языком не уследил… — Не в этом дело, — выдохнул Фёдор, не успев отпереться, когда его потянули на себя. — Значит, о чем-то жалеешь? — не собираясь позволять утаивать истину, взглянул в аметистовые глаза блондин. — Не злись и просто скажи мне. — Ты ведь не фанат долгих отношений? — вздохнул парень, перед тем как выложить мысли на поверхность, и почувствовал, как усилилась хватка на руке. — Сколько за тобой наблюдал раньше, то с кем-то, то один… — К чему ты ведёшь? Хочешь сказать, что я скоро тебя брошу и оставлю одного? — Когда-нибудь ты ведь уже не захочешь говорить мне о своих чувствах… — с каждым словом Фёдор терял свою уверенность и под конец затих. — Ты тоже однажды не захочешь о них слышать? — не понимая, откуда у того такие мысли после их совместной ночи, спросил Николай. — Нет, такого никогда не будет, — помотал головой Достоевский, осознав, что всё это время думал совсем неправильно, ещё и Николаю дал знать о сомнениях в его надёжности. — Вот и я никогда не решусь сделать тебе больно. В подтверждение своих слов приблизился к его губам и завёл в мягкий поцелуй. Прижимая парня за талию к себе ближе, в очередной раз убедился, как хрупко чужое доверие. Фёдор определённо боялся оказаться в одиночестве, и Гоголь не мог удержаться от мысли, что стал настолько важным человеком для него. Именно поэтому он вечность готов доказывать постоянно утопающему в сомнениях твёрдость своих чувств, пока тот не будет уверен в нём на все сто. Другой бы на его месте, может быть, обиделся, но блондину подозрительно нравилось, когда Фёдор вдруг осознавал свой промах и буквально через мгновение пытался спрятаться в его объятиях от самого себя, чтобы не сгореть в самоуничижении. Светловолосый же каждый раз позволял это сделать и спокойно прижимал его к себе, поглаживая чужую спину в утешающей манере, ровно как и сейчас. — Ну всё, я проголодался, пойдём поедим, — похлопав по плечу, негромко проговорил Николай и подождал, когда тот отпустит его. — Таким голым и иди, освободишь нам место у окна, где дети часто сидят, — улыбнулся Фёдор и напоследок провёл рукой по его груди. — Боюсь, я причиню им серьёзную травму, — тихо посмеялся Николай и наклонился к креслу, взяв нужные вещи в руки. — Вон тебя как перепугал, когда с душа вышел. — Не путай понятия «перепугал» и «возбудил», пожалуйста, а то я за детей переживаю. — Какие же черти у вас в голове водятся, дорогой Фёдор… — Ты выдавал фразы и похуже, не стыди меня, — фыркнул и стал собираться к выходу, найдя свой телефон. — Не думал, что извращённое мышление передаётся половым путём, — когда воцарила тишина, не сдержался от того, чтобы озвучить мысль, Николай и почувствовал на себе недовольный взгляд. — Так, ну я готов. — Волосы не станешь собирать? — поправляясь перед зеркалом в ванной, спросил парень. — Нет, — махнул рукой и засунул кошелёк в карман шорт. — Идём. — Ладно, — вздохнул брюнет и вышел из номера вслед за ним. — Только давай недалеко. — Я и сам ходить на дальние расстояния желанием не горю, — кивнул юноша и взял его за руку, зашагав по коридору. — Помнится мне, вчера ты нахваливал суши, пока мы были в забегаловке рядом с гостиницей? — Те, которые ты у меня в наглую потаскивал? — Верно, и не наелся, — кивнул Гоголь, до сих пор не понимая, почему того это так задело. — Какая жалость, — закатил глаза Достоевский. На самом деле, брюнет и сам был не против вернуться туда снова. Обстановка внутри немного напоминала ту кафешку, в которой он с Николаем часто проводил время после школы. Да и еда там очень вкусная. О том, где им стоит набраться энергии перед очередным днём отдыха, думать можно было даже не начинать. Ещё один день с этим человеком? Что ж, ему предстоит здорово попотеть, чтобы не сойти с ума от чужих проделок, и при этом самому не стать таким же, как он. Хотя, второе звучит куда заманчивее…