17 мгновений вечности

      Пальцы Альберта с нежностью прошлись по разгоряченной коже девушки, бережно подмечая каждую ссадину, каждый кровоподтек. Казалось, за ними тянулся шлейф прохлады — освежающий, придающий капельку сил, с которыми можно было бы не восстать, но хотя бы на несколько мгновений продлить тягучую муку ее жизни.       Теодора попыталась выдохнуть спертый воздух, но ее грудь не шевельнулась. Точно пробка, слезы, застрявшие в горле, не давали ни прошептать слов благодарности, ни выплюнуть ядовитое жало, что всегда было предназначено для него — продолжавшее терзать зашитый рот счастливой кукле.       Обезображенный беззвучностью всхлип сорвался с ее губ, звеня в выгоревшем воздухе.       — Тише, meine Liebe, — его руки заботливо огладили осунувшиеся плечи, вздрагивающие от каждого хрипа. — Ruhig.       Она приникла к нему, пряча слезы, как когда-то давно — совсем в другой жизни — прятала их на груди у отца. Чувство спокойствия наполняло ее истертую душу, разбивая на мелкие осколки — задерживаясь застывшей улыбкой на губах. Искать защиты у собственного демона, что терзал ее ежечасно… что могло быть безумнее?       Тянуться к нему ближе, ластиться затравленным зверем и приникать к его рту в попытке разорвать собственную маску.       Слегка прикусив тонкую кожу на шее, Альберт опустился ниже, слизывая языком кровавые узоры. Теодора податливо двигалась вслед за его руками, требовательно направлявшими ее, расслаблявшими забитые бедра и утолявшими изголодавшееся по человеческим ласкам тело.       Его мышцы напряглись, когда девушка покорно опустилась на колени. Нойманн издал раздраженный стон.       — Не так.       Мужчина вцепился ей в волосы, подаваясь вперед, заполняя собой без остатка. Утробно рыча от удовольствия, он зажимал пряди в кулаке — заставляя двигаться то быстрее, то медленнее, подстраиваться под одному ему известный ритм, никогда не совпадавший со стуком ее сердца.