Эфирный Альманах

К Эйлеру я заселился на следующий же день. Свезло, что вступление выпало на пятницу, два выходных вполне достаточно, что б переселиться и на остаток привести мысли в порядок. С Чарльзом же проблем быть не должно.   — Понимаю, что ты сюда жить не навсегда, но мог взять и побольше вещей с  собой. Я смотрю недоумённо. — Это все мои вещи. — Прям… все-все? — Верно. Прям все-все. Возможно, после отношений с Анри он отвык от малого количества чего-то физического, однако у меня так было всегда. Мама просто не позволяла держать много предметов долго, да и я за них не особо хватался. — Не знаю, мне хватает. — Я одолжу, если чего-то вдруг не хватит. — Ха-ха, договорились. Скоро я устраиваюсь за одним из столов, разложив на нём лишь свой телефон с открытой вкладкой фанфика. У Чарльза багаж больше моего, потому пока он сконцентрирован лишь на том, куда бы всё это разложить. — А вот и минусы в имении большого количества шмоток… Я тебе уже завидую. — Ха-ха, может, тебе помочь? — Нет, — внезапно для меня он складывает всё то немногочисленное обратно, поворачиваясь ко мне, — Я разберу всё завтра сам. — Хорошо. Не доверяет? Или брезгует? Как бы там ни было, Чарльз, тем не менее, подходит по направлению к столу, за которым я сижу, и присаживается напротив. Эйлер наклоняет голову и непрямо кидает взгляд на экран, почти сразу же переводя его на меня. — Чем занят? — Ничем особенным, проверяю фикбук. — О, ты всё ещё пишешь? Учитывая, что благодаря этому занятию я всё ещё сижу здесь, перед тобой, живой, да. Я всё ещё пишу, чем даю понять это безмолвным кивком. — Давно не проверял твой профиль. Что это? Меня немного расстраивает, что Чарльз больше не следит за моими писательскими изречениями, что я тут же нахожу глупым и пресекаю. Право же, не обязано ему нравиться моё творчество вечно. Если, конечно, нравилось хоть когда-то. — Ничего. Я дописываю Эфирный Альманах. — Ох, его? Мне казалось, ты закончил этот роман ещё в школе… — Да, так и есть, — я улыбаюсь кончиками губ, — Я решил дополнить лор этой истории и выпустить продолжение. — Вау, ремейк? — Ха-ха, можно и так сказать. Между нами воцаряется тишина, которую я понял как расценивать только когда он вновь заговорил: — Он… всё такой же? — М? Что ты имеешь в виду? — Твой Альманах. Он всё тот же? — Я не знаю о чём ты, Чарльз. — Ах, я о сюжете. В первоначальной истории ведь Учёная повстречала существо, что воссоздало из её пальца ей подобную, и они ушли в закат, кажется. Концепт всё тот же? — Ха-ха, ты помнишь? На самом деле нет. — Серьёзно? Неужто вы изменили своим понятиям, мистер Феннелл? — Ха-ха, это что ещё должно значить? — Можно честно? — Конечно. Льстить мне ни к чему. — Не сочти меня грубияном, — интригующе начал Эйлер, отчего я опёр подбородок о ладонь, — но как бы выразиться… — Говори, как думаешь. Не бойся меня обидеть. — М-м-м. Во всех твоих историй, в частности в Альманахе, ярко бросается в глаза идея того, что спасти себя можешь лишь ты сам. Остальные персонажи не играют в жизни главного героя никакой существенной роли, потому что по итогу он всё равно выберет одиночество. Либо, в нашем случае, идентичную себе копию. Двойника, который останется с прототипом навеки. Я из-за этого твоего авторского почерка и… эм… не считаю Эфирный Альманах каким-то выдающимся. Нет, он хорош, действительно хорош, но… Тебе не кажется, что думать так – несколько ограниченно? — Хм… Так вот значит как ты думаешь. — Извини, если прозвучало как-то слишком. — Ничего. Было интересно узнать твоё мнение. — И что же ты о нём думаешь? — Можно честно? В шутку передразнивая манеру Эйлера, он с закатанными глазами кивает. — Я всё также считаю, что человек рождён в одиночестве для того, что бы прожить свою жизнь ровно также и что никто на пути ему не поможет… Я замечаю изувеченное выражение лица Чарльза. Он точно не согласен с моими словами и только мимикой может сказать это мне, не смея перебивать. — … все лишь будут проходить мимо, возможно, помогая мимолётно и незначительно, что на твою жизнь навряд ли повлияет. Однако не так давно я заметил новую деталь, что в силах поменять сюжет кардинально. Это будет новая история без дубликатов себя и одиночества. В чём же заключается эта деталь, спросишь ты? — Ну да. Спрашиваю. — Сам человек справляется с разрушением своей жизни ничуть не хуже остальных. Возможно, в некотором смысле даже лучше. А будь эта эрозия ненамеренной, а, скажем, подсознательной, то всё становится ещё драматичнее! — Кажется, я понимаю, чем поменялись твои истории… И мне это нравится не больше предыдущих концептов. — Ха-ха. — Если главный герой не в силах помочь сам себе, тогда, наконец, ему помогут в этом люди рядом? Их советы перестанут быть пустышками? Поэтому герой больше не останется одиноким? Винсент, пожалуйста, скажи, что в спойлерах твоей работы отсутствует метка «смерть основных персонажей»… Это даже хуже… Я одариваю его безмолвной улыбкой. Моя фраза размыта, так как ответы на многочисленные вопросы брюнета я сам пока не имею: — Работа в процессе. Вот тебе повод возобновления слежения за моим творчеством. — Так на самом деле всё это было лишь для того, что бы завлечь меня вернуться читать твои фанфики опять? Умно, мистер Феннелл, не думал, что вы пойдёте на такие изощрённые уловки. Я смеюсь над его комментарием, и он подхватывает мой смех в унисон.

***

Первая неделя в новой квартире проходит умеренно, спокойно и быстро. Чарльз возвращается позже меня и иногда спрашивает, выхожу ли я куда-нибудь вообще, на что я парирую работой. Он, конечно же, скажет, что имел ввиду другое. Не думаю, что знать о моих прогулах ему будет полезно. Он также часто звонит маме. Каждый вечер так точно. Их беседы меня не трогают, но на подкорке сознания мне всё же хотелось иметь такие же отношения, возможно. Пусть они и не разговаривают больше двух минут. Эйлер не интересуется, почему я не звоню своей, что только упрощает ситуацию. Без лишней лжи проще, пусть муки совести и не посещают, впрочем. В совместном месте жительства я узнаю о Чарльзе больше, очевидно. Помимо мамы он также общается с Генриеттой, что немного меня поразило. После одного неудачного диалога с девушкой, которая по итогу оказалась мужчиной, я потерял веру в интернет-общение. Что ж, судя по всему, не всем так же не везёт как мне. А ведь казалось, что Уорхол из тех девушек, что оборвала бы связи на следующий же день. Внешность обманчива. Что же о Чарльзе, за доклады и прочие домашние занятия он садится сразу же, выполняя всё на удивление достаточно скоро. Я знал, что он умён, но, видимо, недооценивал. В свободное же время мы предоставлены друг другу. Прямо как сейчас, собственно. — Феннелл. — Чарльз? — В ванне на раковине кровь… Ах, да. В новой обстановке я не прекратил заниматься членовредительством, зато позабыл каково это – скрывать последствия. Поскольку мама была не против, то и тщательная уборка не требовалась, а вот Чарльзу знать об этом совершенно не стоит. Я не знаю его реакции, но та наверняка не окажется идентичной родительской. — Извини, должно быть, я не заметил. Этого больше не повторится. Ещё один открытый в Эйлере факт – брезгливость. Представляю, какого ему было находить в ванне нечто подобное. — Дело не в этом, — на удивление оспаривает он, — Я лишь хотел знать в порядке ли ты. — Ох… Вполне. — …Извини, но… Кто это сделал? — А… Чарльз приближается ближе, не дотрагиваясь до моих пальцев, однако кончиками своих задевая довольно близко. Наблюдая за его робкими действиями, следом он неожиданно для меня чуть закатывает мой правый рукав. — Я и не замечал раньше, что ты носишь бинты… Поэтому одежда всегда длинная. — Эм… — Можешь показать, что под ними? Я резко одёргиваю руку, должно быть, слишком резко. — Не трогай. — Не переживай, — парень поднимает руки, пытаясь меня успокоить, будто я не в себе, — Я не сделаю тебе больно, только обработаю лучше, обещаю. — Нет. Если он увидит эти ровные полосы, сложить два плюс два и понять их происхождение не составит труда. Я не могу ему показать. — Пожалуйста, Феннелл, я только хочу помочь… — Почему ты стал так уверен? До тех пор ты никогда не спрашивал «кто» это делал или «как» на мне появлялись увечья, так почему сейчас? — Я понимаю, что веду себя крайне нетактично, — он делает буквально шаг на встречу мне, на что мне хочется опасливо попятиться, но я всеми силами сдерживаю этот позыв странной для меня эмоции, — Но меня давно гложили эти вопросы, а когда тебя кто-то избивает, пока ты буквально передо мной, то это становится совсем невыносимо. Ты никогда не попросишь помощи, но иначе я… я… До того стоя на своём уверенно и чётко высказывая мысли, голос Чарльза внезапно дрогнул. Я будто чувствую его боль на себе. Ну и к чему он всё усложняет? — Чарльз… Договорить мне не дают внезапные объятия. Руки Эйлера бережны, но вместе с тем крепки, чтоб не дать мне вырваться. Не то что бы я сопротивлялся, но задетые в ладони и сжатые волосы побаливают, что я игнорирую. Это не больнее хватки мамы. Даже немного теплее только от осознания непреднамеренности этого действия. Чарльз действительно тёплый и такой… нежный. — Я не могу больше видеть, как ты страдаешь. Я вновь не знаю что на это ответить. Мы стоим в тишине какое-то время. Он не отпускает меня достаточно долго, со временем лишь ослабевая хватку, в конечном итоге отпустив меня полностью. Эти объятия я запомню как самые мягкие в своей жизни, на утро предпочтя об этом не говорить. А Эйлер стал тактильнее.