Юношеский максимализм

Деревенское утро. Что может быть прекрасней? Да, кажется, ничего. Небо покрывается легкой дымкой, сквозь которую еле заметно проглядываются последние капельки далеких звезд, чье войско возглавлено ярким и, по истине прекрасным, полководцем Венерой. Спустя пару минут и они вынуждены отступить, вслед за ночью, уступая место солнцу, что разливает свои согревающие лучи по всей округе. О появлении дневного светила всех сельчан тут же оповещает петушиный звонкий крик. Все вынуждены вновь влиться в, хоть и не такой быстрый, как в столице, ритм жизни. Дневная суета занимает деревенских жителей, всех, кроме наших героев. Они продолжали мирно спать, изрядно вымотанные прошлой ночью. Время близилось к девяти, и проворные лучи смогли добраться до закрытых глаз Феди. Он нехотя приоткрыл веки, пытаясь осмыслить свое положение. Несмотря на легкий ветерок, колыхавший кружевные занавески, скрывавшие печь от лишних глаз, ему было невыносимо жарко. Чуть повернув голову, он уткнулся носом в копну темных волос. Взгляд начал медленно и немного пугливо опускаться ниже. Вот трепещущие короткие ресницы, сильные плечи и руки, лежащие на его груди, ноги, обвившие его. Страх сковал все тело. Мысли бились о стенки черепной коробки, словно противно жужжащие комары о стекло окна. Уже который месяц, начиная с прошлого года, они пытались сломать ее, все больше загоняя в угол. В один момент он начал замечать за собой все больше странностей, раскрывавшиеся в полной мере рядом с единственным настоящим другом. Рука сама потянулась к чужой руке, осторожно поглаживая шершавую кожу. Сердце бешено колотилось, грозясь проломить ребра. Оно замерло в тот момент, когда ресницы напротив начали трепетать сильнее, и под ними показались черные, пронзительные радужки. - Ты чего? – хрипловато спросил Паша. Федя мгновенно отвернулся от него и одернул руку. Неловкость застелила ему глаза. - С добрым утром, - тихо пробормотал он, желая провалиться сквозь землю. - С добрым, - Паша легко спрыгнул с холодной печи и принялся искать одежду. В это время Федя смущенно сидел на краю, стараясь занять как можно меньше места. Он внимательно осматривал свои ладони, на которых остались небольшие ссадины после падения их окна. Чуть надавив на них, он почувствовал, как колющая боль расстелилась по руке, позволяя прийти в себя и откинуть назад дурные мысли. Внезапно в его сторону полетели рубаха и штаны, а рядом были поставлены потертые ботинки. - Переоденься, а то сейчас ты не сильно смахиваешь на деревенского парня. И эти, как их, шорты твои, или что это, странные, - сказал Паша, собирая посуду со стола. Быстро переодевшись, Федя вышел на веранду и почти сразу же был ослеплен белым солнечным светом. Выглянув в окно, он увидел, как Паша старательно оттирает тарелки от жира мокрой тряпкой. Все окна были открыты нараспашку, что позволило Феде высунуться из одного и подставить лицо теплому, ласковому ветерку. На небольшом столике, стоявшем рядом, он заметил небольшой коробок, из которого торчала папироса, а возле нее лежали спички. Через пару секунд кончик этой папиросы тлел возле его губ, а дым уносился далеко-далеко. Курить он начал уже давно, лет в двенадцать, когда своровал отцовские сигары из кабинета. Больно же его тогда за ухо тягали, да прутом по спине… Но сейчас привычка уже крепко сидела в нем, не давая пропустить ни одну табачную палочку. Его взгляд снова устремился на фигуру друга. - А где Олег Степанович? - Отец на озеро снова подался, а с него, говорил, на речку выйдет. Правда, это еще в мае было, - на этой фразе Паша с беспокойством посмотрел на него, оторвавшись от кружки. – Он никогда так долго не ходил. У него, конечно, есть с собой какие-то ножи и прочее, так что все должно быть в порядке, но на душе неспокойно, отец уже не молод. - Олег Степаныч бывалый рыбак. - Конечно, но все же. Дай-ка сюда, - Паша потянулся к свисающей с окна руке. - Держи, только мне оставь. Несколько минут они просто передавали друг другу папиросу в тишине, прерываемой птичьим пением и далеким гулом жизни. Домишко совершенно миниатюрной семейки Охотских находился на самой окраине, рядом с опушкой леса, в глубине которого располагалось озеро, рядом с которым прошлой ночью шел Федя. Этот небольшой водоем значил для ребят очень много. Именно возле него они впервые встретились. Все произошло семь лет назад, кажется, прошла целая вечность. В тот день поместье Красновых посещали гости из Петербурга, Федя уже и не помнит, кем они являлись, может чиновники мелкие, а может, даже генералы, кто их разберет. Единственное, что он помнит более-менее четко, так это их юные дочери, года на два старше его, близняшки, совершенно одинаковые. Спустя одно долгое и безумно скучное для восьмилетнего мальчишки застолье, главы семейств вместе с Федей, оставив дам в беседке, направились осматривать рощу, которая была гордостью Павла Александровича. Федя совершенно не вникал в суть непонятных ему бесед, а просто любовался красотами природы. Заметив, что важные взрослые слишком увлечены своими серьезными и неинтересными разговорами о хозяйстве, мальчику показалось неплохим решением прогуляться чуть дальше положенного. В последний раз взглянув на чуть подвыпившего отца, он устремился вглубь чащи. Он осторожно раздвигал ветки деревьев и кустов, колющие нежные пальцы. Ноги изредка путались во всевозможных травах. Ему казалось, словно это не роща, а непроходимые джунгли, о которых он читал в книгах. Внезапно роща кончилась и перед глазами появилось озеро, похожее на бескрайнее море. В детстве все кажется большим и значительным. На берегу, спиной к Феде, сидели мужчина средних лет и мальчик, видимо, его ровесник. Очевидно, это были жители из той деревеньки, о которой он изредка слышал от слуг. Ему всегда была интересна жизнь людей, простых людей. С раннего детства он тянулся к обычной жизни работяг, она казалась ему недостижимой. Он внимательно осматривал сидевших, вслушиваясь в их разговоры. Мужик был одет скромно, даже отчасти бедно. Русые волосы, изрядно тронутые сединой, блестели на солнце. В его руках лежала спутанная рыболовная сеть, а грубые пальцы аккуратно распутывали ее. Сидящий рядом мальчишка с упоением наблюдал за кропотливой работой. На его лице сияла улыбка. Он рассказывал отцу о подводном царстве и его владыке водяном, добавляя, что услышал это от матушки. В порывах он всплескивал руками или же касался ими воды. Он казался Феде таким свободным и счастливым. Внезапно ветка под его ногами хрустнула. Сидящие тут же замолкли и обернулись. - Что ты здесь делаешь? – спросил мужчина. - Я? - А кто еще? Ты, конечно. - Я тут гуляю, - несмело ответил Федя, робко поглядывая на новых знакомых. - Зовут тебя как? – резво спросил мальчишка. - Федя, - совсем тихо ответил он. – Вы только никому не говорите, пожалуйста, что видели меня тут! - Не скажем, конечно! Меня Паша зовут, а это папаня мой – Олег Степанович, - мужчина дружелюбно склонил голову. – Мы тут рыбу ловить собираемся, не хочешь с нами? - Конечно! – радостно ответил Федя и поспешил к ним. Время неуклончиво близилось к вечеру. Все дела были сделаны, и юноши могли спокойно наслаждаться чаем с плюшками, что принесла добрая соседка со словами: «Да на вас взглянуть страшно! Сразу видно, нет женской руки в доме.». Они очень давно не виделись, поэтому болтали без умолку. Все было замечательно, разговор шел своим чередом, пока Федя не задал один вопрос: - А что вообще такое свобода? Как думаешь? - Ничего легче не мог спросить? – Паша усмехнулся, - Скорее всего, это нечто масштабное, и мы, наверное, никогда точно не узнаем свободы. - Ты думаешь слишком размыто, а ведь для такой сильной идеи, как свобода, нужна конкретика. Представь, если вдруг все станут равными? Тогда все и станут свободными, может даже счастливыми, хотя счастье оно же от самих людей зависит. Так вот, все вдруг свободны, равны. Но ведь вдруг не бывает, у всего есть причина. В этом случае причина – это идея. А идею эту уже давно до нас придумали, только недавно первые толчки начались. Рано или поздно они должны разломить этот монархический лед. Все дело ведь именно в устаревшей системе, а чтобы создать новую систему, нужно подчистую разрушить старую. Разруха уже началась, еще лет девять назад, осталось только последние колышки вытащить… - Революция? - Ты как всегда безоговорочно прав! Такие глобальные перемены невозможны без жертв, как бы мы не желали мира. - Окончательно в коммунизм с социализмом окунулся, - еле заметно улыбаясь, подметил Паша. - Не просто окунулся, почти утоп. Ведь кому, если не нам, вершить перемены. - Мысль-то дельная, но само устройство под вопросом. - От чего ж под вопросом? Семена за нас еще посеяли все. Говорю же – идея, вот что важно! - Идея твоя – это свобода, я правильно понимаю? – Федя гордо кивнул, - Раз уж ты про конкретику в определении заговорил, то давай, валяй. - Что? - Идею свою, конкретную. -Ну, что ж, сам захотел, слушай. Свобода, конечно, важна, но всего должно быть в меру. Не спорю, каждый заслуживает делать то, что ему заблагорассудится, если это не противоречит морали. И эта свобода должна контролироваться, как раз-таки, идеей, а эта идея, ты только вообрази себе! Согласно этой идее, люди перестали бы ненавидеть друг друга, просто не осталось бы причин, так как все были бы раны, абсолютно во всем, начиная с устройства квартиры и заканчивая распорядком дня. Тогда, только тогда, может наступить гармония! – Федя все больше распалялся, только искры с глаз не метал. – На смену классам, чинам и прочей дребедени придет самый настоящий Рай на земле. Абсолютное счастье! Как же я хотел бы там жить. Ничего, скоро мы сможем начать отстраивать свое собственное счастье, с новыми апостолами, с новым Раем. Все будет новое: люди, жизнь, да даже искусство! Все старое падет. И, знаешь, что только будет вечным? – Паша ошеломленно покачал головой. – Любовь. Вечна только любовь, а уж кого, как любить, без разницы. Теперь ты понял? Наступила тишина. Только сверчки во всю стрекотали за окном, да мотыльки бились в стекло. Федя сильно вымотался, поэтому теперь жадно глотал остывший чай. Паша же задумался и задумался глубоко. Сейчас ему все казалось иным, особенно лучший друг. Он, как будто, открылся ему с другой стороны. С виду он был таким же, как обычно, но вот глаза, они были иными: их зелень почти горела, манила к себе. Паша немного привстал из-за стола, привлекая к себе внимание друга. Его взгляд бегал из стороны в сторону, не желая остановиться на кудрявой голове. Он определенно желал что-то сказать, но не решался. Его голову раскалывало практически все чувства одновременно: необъяснимая тяга к образу перед собой, раскованность ночной поры, переживания за судьбу отца. Глубоко вздохнув, он прошептал: - Теперь понял. Он медленно, боязливо, потянулся через стол. Для него все смазалось, что даже лучше для его нервов. Закрытые от страха глаза не позволили увидеть опешившее лицо друга. Губы осторожно накрыли чужие, только на секунду, больше он не выдержал. Даже не взглянув на Федю краем глаза, он молнией выбежал с веранды, только шатающаяся на ветру дверь напоминала о его недавнем присутствии. Федя остался один. Он не мог пошевелиться. Мимолетное касание губ пламенело, не давая хотя бы на секунду забыть. Глаза сами собой уставились на открытую дверь, впустившую отрезвляющую ночную прохладу. Он словно перестал ощущать свое тело, оно перестало повиноваться ему. Как в тумане он вышел на крыльцо. Легкие почти что не выдерживали напора воздушных потоков, заставляя тихонько закашливаться. В это же время Паша пытался успокоить буйное сердце, стоя возле поленницы и надеясь не посадить занозу, хотя одна из них точно давно попала не сколько в тело, сколько в душу. Это был первый поцелуй в его жизни и все не могло произойти так, это определенно сон. Если это и было сном, то у него определенно лихорадка. Что теперь будет с их дружбой? Он всегда знал, что не умеет дружить, но, чтобы все обернулось так! Совсем рядом что-то тихонько прошелестело, и в слабом лунном свете, показалась знакомая фигура. Мятежный орган, казалось, покинул его, оставив лицом к лицу с главным страхом всей его жизни – отвержением. - Ты так быстро ушел… Паша молчал, не в силах вымолвить хоть слово, а Федя подходил все ближе, заставляя упереться лопатками в поленья. Одна рука потянулась к напряженным плечам, а вторая осторожно переплела их пальцы. Паша перестал дышать, но зато отчетливо ощущал чужое дыхание на своей шее. Внезапно, он почувствовал, как что-то влажное коснулось тонкой кожи, а подбородок приятно защекотали кудрявые пряди. Он тихо ахнул, когда язык резко сменился острыми резцами. Затем все, кроме рук, резко исчезло. Стало невыносимо одиноко, но буквально на секунду. В следующее мгновение его губы обдало пламенем. Он не выдержал и резко прижал худощавую фигуру ближе, заставляя склониться еще ниже. - Пашка! А ты чего отца не встречаешь? Паша резко оттолкнул Федю, так, что тот чуть не упал, и, кинув через плечо: «Извини» - кинулся в сторону дома. Через несколько секунд они уже вместе стояли на пороге. Пашу сразу же заключили в крепкие объятия. - Ты где так долго был? Я столько всего успел надумать! - Да подхватил заразу какую-то, вот и пришлось отлежаться немного. Федя стоял в дверном проеме и не находил себе места. Ему казалось, что здесь он был лишним, это не его семья, не его дом, не его жизнь. Возможно, он только все испортит. - О, Федька! Что здесь делаешь? – спросил удивленно Олег Степанович. - Это длинная история, так сходу и не расскажешь, - уклончиво и делано беспечно ответил Федя. - Ну чего стоишь, как не родной! Иди сюда, обниму. Федя неловко продолжал переминаться на месте, и Олег Степанович, цыкнув и пробормотав: «Ох уж это их воспитание» - подошел к нему и крепко обнял. Юноша окончательно стушевался. Заметив это, Олег Степанович отстранился и прижал тыльную сторону ладони к его лбу. - Ты не заболел? Больно уж красный, - обеспокоенно спросил он. - Вполне, - Федя почти прошептал, проглатывая последний слог. - Что? Пашка, не знаешь, что с ним такое? - Я в порядке, просто… просто уже поздно, а встали сегодня рано, - говоря это он ужасно торопился и искоса поглядывал на Пашу. - Тогда почему еще не в постели? - Как раз собирались, - ответил Паша. Когда все уже лежали на своих местах: Олег Степанович на печи, а мальчишки на лавках, из-за кружевной шторки послышался низкий шепот: - Федя, утром ты все-таки расскажешь, что случилось. Хорошо? - Конечно, Олег Степанович. Избенка погрузилась в тишину. Было очень темно, хоть глаз выколи, но Федя все равно изо всех сил всматривался в темноту, надеясь выискать в противоположном конце помещения знакомую маленькую фигуру. Сон настигнул его очень быстро.