Ему я тебя не отдам...

— Тихо, тихо... Я помогу. Не бойся. — Мне остаться?.. — Крот напряжённо взглянул на бойцов «Долга». — Не стоит. Будет не самое приятное зрелище... — негромко откликнулся Бродяга, — Серп, обеспечь нам полную охрану. Тихо, Младший, не бойся меня... Я знаю что с тобой происходит... Я помогу тебе. Игла еле заметно вздрогнул, но сил совсем больше не было... Никаких... Разве что еле-еле сжать ладонь Крота в немой просьбе: «Защити...». Вот только знал бы сам свободовец от кого или чего он сейчас должен защитить своего монолитчика. От Монолита по привычке? Но у Иглы больше не было сил, переживет ли он начинающийся приступ, как от него укрыть... От этого бывшего монолитовца? Но он сказал, что прошел похожий путь и сможет помочь. И смотрел на Иглу так... сочувственно, понимающе. Придерживал его за плечи бережно и уверенно. Иглу, обессиленно закрывшего глаза, трясло... Крот знал, приступ вот-вот накроет и тогда... Что будет тогда, думать ему не хотелось совершенно. Страшно. Решение убраться подальше от Барьера и Монолита было правильным, вот только... Чем дальше они уходили от центра Зоны, тем больше слабел Игла. Единственное, что приносило им обоим горькую радость, это приступы... Их становилось всё меньше, но и сил у монолитовца переживать их тоже не прибавлялось. До Янова Крот уже фактически тащил Иглу на себе — так неудачно накрывший монолитчика приступ лишил того сил идти, а прийти в себя Игла почему-то не смог в полной мере. А последние два дня и вовсе просто лежал пластом, молча устало глядя в потолок и цепляясь слабыми пальцами за Крота. Пока не пришли они... Долговцы с выцветшими глазами. А потом был долгий разговор. Старший группы рассказал многое и далеко не всё Кроту пришлось по нраву. Он, конечно, понимал, что для Иглы он — балансир и наверное ему просто повезло оказаться в нужное время в нужном месте. Точнее повезло Игле. Но... Но свободовцу казалось, что хоть немного он для монолитовца просто личность, просто сталкер, который... Черт побери, к которому у чертового фанатика есть хоть какие-то настоящие чувства! Хотя бы благодарность, привязанность... А теперь выходило, что это всё скорее всего окажется ненастоящим, пустым, наведенным. Так паршиво ему давно не было... Зато Бродяга — бывший Старший Брат из «Монолита», ныне командир особого отряда «Долга» — обещал выдрать из сознания Иглы то, что сделало его таким. Помочь, освободить... И всей платы то... Одиночество. Снова. Без своего такого привычного тихого Иглы под боком. Или нет. Но так высока вероятность... И так не хочется его потерять... Но и сил смотреть на его мучения не было. Крот орать был готов от злости и ярости, разбить лицо чертовому Бродяге, утащить Иглу отсюда куда угодно лишь бы подальше. Но... Он же тоже обещал своему монолитчику помочь... И даже если после всего Игла изменится окончательно, что ж... Это не самая плохая цена за ту самую свободу, которую Крот хотел для него. За жизнь без мучений, за отсутствие пытающих его приступов. Он должен пойти на это... Отпустить Иглу... Ради него же самого. Но, боже, как же не хотелось смиряться с этим. Как не хотелось остаться без него... без Иглы... Да и сам монолитовец... Что он чувствовал сейчас? О чем думал? Крот не знал, но точно знал одно, его монолитчику нужно... Держать вот так за руку... Изувеченные поджившие пальцы цеплялись за кисть свободовца, вжимались в ладонь почти до боли. Будь его ногти целы, Крот уже наверное шипел бы от боли, но всё равно терпел как терпел его Игла. Игла, что сейчас с напряжением смотрел на... как Бродяга назвал себя?.. Старшего Брата, что был для бывшего — а бывшего ли? — монолитовца превыше других, но всё равно держался за него — свободовца Крота. Щемило в груди... Но выбора не было. Сглотнув, Крот негромко попросил: — Бродяга, слушай... Разреши остаться, а? Пока я ему нужен... — А не боишься с ним разделить случайно? Вдруг заденет, а это будет больно. Монолит не отпускает нас так... просто. — Ты не говорил, что так можно... Я готов и не случайно. Слышишь? Ты это... — Крот на миг замялся, но чуть сжал ладонь монолитчика, — Что нужно делай, я согласен. Если можно разделить, чтобы ему было легче... Сдохну, а вытерплю. — Когда я начну, пути назад у тебя не будет... Помни о чем мы говорили... — Слышь, долговец! Монолитовец! Кем тебя считать уж не знаю, Зона побери, да плевать мне на всё! — с отчаянием повысил голос сталкер, — Я его люблю, понимаешь ты, нет?! Если ему легче будет, я всё приму! Не для того, мать вашу, я его тащил на себе оттуда, чтобы отступать сейчас! — Я принимаю твой выбор. — коротко и ровно оборвал свободовца Старший. — Что... от меня нужно? Что мне... делать?.. — Просто держи его за руку. Он слишком слаб, чтобы вырваться. Мне нужен зрительный контакт. — помолчав, бывший монолитовец тихо добавил, — Если отпустишь, будет откат. Я перенесу. Он — не факт. Я мог бы по другому, но... Не стану. Он не мой Младший. И брать его на твоих глазах... — Не надо... — Не буду. Крот облизал пересохшие губы, отводя взгляд... Он понимал, что этот странный Бродяга с лёгкостью мог бы решить за них всех, но... Не стал. Решил не мучать и без того вымотанного монолитовскими и долговскими изуверами Иглу? Или пощадил чувства Крота? Или просто счёл чужого Младшего недостойным?.. Кроту было откровенно плевать, главное, он не тронет Иглу. ЕГО Иглу. А боль... Её они разделят. Крот просто знал, чувствовал, что сможет решать сам — Бродяга даст ему этот выбор — а значит у него получится оттянуть на себя максимум предназначенного его монолитчику. Только бы жив... Только бы жил... Свободный... От боли, от влияния этого чертового Монолита, от него... Крота. С трудом взяв себя в руки, сталкер едва коснулся губ монолитовца своими в ласковом нежном поцелуе и отстранился. Сейчас он делал всё как-то размеренно, чуть заторможенно. Наверное этот молчаливый, но понимающий Старший своеобразно направлял его... Кто знает... Устроившись на скрипучей узкой койке, Крот осторожно подтянул к себе застывшего в напряжении Иглу, прижал к груди, обнял крепко и сцепил ладони над сердцем, закрывая глаза. Он действительно был готов на всё, хоть и было ему сейчас откровенно жутковато и страшно. А потом пришла боль... Мучительная и обжигающая. Крот не открывал глаза, но даже так он видел — понимал-ощущал-видел... не объяснить... — как бродягины глаза смотрят в самую сущность Иглы. А бродягины пальцы тянут оттуда что-то незримое, но необъяснимо материальное и злое. Монолит... Бледного Иглу трясло и выгибало в мучительных судорогах, благо сил у него действительно не было и сдерживать вяло рвущегося постанывающего монолитчика оказалось более чем легко. А вот справляться с болью... Свободовец до крови прокусил губу и тряхнул головой, стараясь не потерять сознание. Нельзя. Он знал, точнее это знание вложил ему в голову милосердный Старший... Нельзя терять сознание, нельзя отпускать Иглу, нельзя переставать думать о нем и отказываться от этой боли. Он принял Иглу в карцере «Долга», взял у блокпоста и, в ответ на «я твой», сделал своим по настоящему — через нежность, верность и принятие. И сейчас он тоже должен был принять... его боль. Не перетерпеть, а именно принять. Принять как принял самого Иглу. Принять во имя Иглы, во имя его избавления от мучений. Сделать частью себя, а потом позволить Бродяге забрать и уничтожить её раз и навсегда. Монолитчик бы справился и сам, но он был слишком слаб, чтобы позволить вырвать это из себя и выжить. И Бродяга, сукин сын, знал это! Знал и просто подтолкнул Крота самого к этому шагу, этому почти самоубийственному выбору. Он всё знал... А значит и не было другого варианта. И свободовец, крепко обнявший беспомощное тело едва дышащего Иглы, впустил в себя боль, растворяясь в ней и растворяя её в себе под дирижирование бродягиных пальцев.