Fractures on a marble body

      Макс продолжает смотреть прямо в глаза. Глубоко, у Шарля внутри все потихоньку сжимается, его будто насквозь видят через пелену темной дымки, расползающейся от черного зрачка по стеклянно-голубой радужке.              Больше интуитивно, чем осознанно, Шарль слегка отгораживается руками, чтобы создать материальный барьер, как-то защититься от пристального взгляда. Он боится, что выдаст в себе что-то не то, что обнажится его натура, которую назвать можно не иначе, как «с гнильцой». Он опасается, что его разгадают, как детскую головоломку, а там только пустынный солончак с бороздящими почву трещинами — ничего интересного, никакой сильной и уверенной в себе, несгибаемой личности. Шарлю банально стыдно за себя, он ведь отнюдь не многогранный, занятный персонаж, который неосознанно вызывает желание изучать себя, рассматривать под разными углами с внимательным прищуром. Но он изо всех сил старается таким казаться — однако ведь надо не казаться, а быть — и если взглянуть за, кажущуюся на первый взгляд надежной, маску, то красивая легенда в момент разрушится. А Шарлю, конечно, очень не хочется, чтобы карета превратилась в тыкву. Более того, он уверен, что никто другой тоже не хочет споткнуться о зияющую пустоту и скуку во время поисков неизведанных тайн.              Макс мотает головой, словно приходя в себя из странного транса, делает небольшой шаг назад и за запястья перехватывает руки Шарля с неуверенно выставленными вперед ладонями. Шарль не дергается, не сопротивляется, кажется, даже дыхание перехватывает от волнения. Потому что он понятия не имеет, что теперь делать, и что будет дальше.              — Прости, — Макс опускает глаза в пол, как будто понимает, что совершил ошибку. Для Шарля же важнее всего, какую именно ошибку тот считает, что совершил: что познакомился, что общался, что принимал не за того человека, что пришел, что поцеловал. Перед ним опять непаханое поле вариантов, один хуже другого, даже страшно предположить, который из них безумен и накручен, а какой окажется правильным. — Не надо было так сразу, надо было спросить.              У Шарля будто камень с плеч падает, он чуть расслабленно выдыхает. Может быть, он правда до нездорового жуткий фантазер, и из этого надо как-то выбираться.              — О чем? — он пытается не звучать сейчас, как пленник лабиринта, завидевший слабо брезжащий свет в конце тоннеля.              — Можно ли зайти вообще. И тем более, могу ли я тебя поцеловать.              — А, нет, — Шарль качает головой, пока губы расползаются в короткой, обнадеживающей улыбке, — все в порядке, мне не привыкать, — последняя фраза вылетает изо рта быстрее, чем он успевает подумать. И вот он, огромный косяк, который незамеченным точно не останется. Не нужно было говорить про привычки. Как еще тупее можно было подставиться? Он же тут пытается выстроить хоть какое-то подобие отношений, а проклятые напоминания об образе жизни сами лезут наружу. Надо было молчать и не вставлять, типа, между прочим, слова о том, что для него совершенно в порядке вещей устроить с кем-нибудь спонтанный обмен слюнями без особых прелюдий. Он такое даже поцелуем назвать не может, слишком неуважительно выходит. А то, что сейчас было с Максом? Это ведь был поцелуй. Наверное.              — В том-то и дело, — Макс нервно покусывает губу и отпускает чужие руки. Сразу же появляется ощущение холода, колючее и неприятное, от которого Шарлю невыносимо хочется сбежать, обратно почувствовав тепло человеческого тела. — Понимаешь, это важно?              — Что? — Шарль готов сейчас заплакать, потому что ему внезапно стало холодно и страшно. Он не понимает. Не понимает, что именно сделал не так, что от него хотят. Он себя чувствует учеником у доски, ничтожно маленьким и жалким под строгим взором учителя, требующего ответ на вопрос, который он не знает. Все вокруг пугает, давит, кажется, что череп вот-вот треснет, или из глаз хлынут соленые слезы беспомощности.              — Важно, чтобы ты сам хотел. Я не собираюсь пользоваться твоей святой услужливостью, если ты сам не хочешь, — Шарль ждал сурового или пренебрежительного замечания, но вместо него получил лишь глубокую печаль и нечитаемую безысходность.              — Но я же хотел, — он поджимает губы, непонимающе моргает и бегает взглядом по лицу напротив, чтобы понять, верят ли ему.              — А если ты просто притворяешься или не замечаешь разницы?              Шарль почти физически ощущает, как внутри что-то ломается с болезненным лязгом. В очередной раз на него ледяной водой выплескивается осознание того, что все вокруг — тоже живые люди. Что ни Макс, ни кто-либо еще — не бутафория и не массовка. Что Макс точно такой же живой человек, у которого есть свои чувства, свои эмоции, свои тараканы в голове, комплексы и переживания. Что тот точно так же не обязан озвучивать их, что может точно так же держать их глубоко в себе, не позволяя просачиваться больше дозволенного.              И если бы Шарль задумывался о чувствах других чуть чаще, чем никогда, то не плевал бы на них так буднично. Он бы вообще многое делал по-другому. А теперь получается, что он Макса просто изводит, а тот наверняка весь из-за этого на иголках, тоже что-то себе надумывает и теряется.              Шарль сам не замечает, как переставляет ноги в уверенном шаге вперед, нежно обхватывает лицо Макса ладонями, вынуждая посмотреть на себя, прямо как тот сам делал несколько минут назад. А потом прижимает к себе, руками обвивая широкую спину и позволяя уткнуться лицом в футболку на своем плече. Главное только, чтобы никто сейчас не заплакал, иначе такого он точно не выдержит.              Чем продиктован этот порыв, Шарль так до конца и не понимает, просто само собой получилось, просто захотелось. Вроде, подобное и называется человечностью. Да, вполне может быть.              Макс не шевелится, и Шарль интуитивно скользит ладонью вверх по лопаткам и шее, чтобы запустить тонкие пальцы в короткие волосы на затылке. Все это странно и до крайности пугает неизвестностью. Нечто домашнее и уютное, растекающееся под кожей успокаивающей теплотой. Нечто незнакомое, но приятное. Нечто, которое совершенно не хочется прерывать и останавливать, а только лишь продолжать и продолжать, и продолжать, пока спина не начнет затекать в неподвижном положении.              — Прости, Шарли, — Макс еле слышно бормочет в помятую ткань футболки на плече, глубоко вдыхая носом запах кожи и стирального порошка.              — За что? — Шарль машинально немного ведет плечом назад и пару раз непонимающе моргает.              — Я не должен был сомневаться в тебе, это как-то невежливо.              — Ерунда, — Шарль кивает и запрокидывает голову, глядя на выбеленный потолок. Он же не в конец непрошибаемый идиот, кое-что все же понимает. Он правда не самый надежный человек, словам которого можно верить беспрекословно. Жаль только, что не все об этом знают, невольно попадаясь в липкую ловушку. — Тебя можно понять, все в порядке.              — У тебя есть что-нибудь выпить? — кажется, Шарль слышит короткое хмыканье носом, а потом от него плавно отстраняются. — Думаю, мне стоит проветриться с дороги.              — Конечно, — Шарль отвечает воодушевленно, но тут же, замешкавшись, безнадежно бегает глазами вокруг. Да, наверное, Максу правда надо отдохнуть хотя бы чуть-чуть после гонки и самолета, и коридор явно не самое лучшее место для времяпрепровождения. Но ведь для всего этого Макса придется отпустить, лишиться драгоценных мгновений тепла и слегка взволновано ускоренного ритма дыхания прямо под ухом. Шарль неожиданно осознает, что боится. Боится, что, отпустив, никогда не получит обратно снова. Или, еще хуже, об этом придется прямо просить.              Он все-таки опускает руки и отходит в сторону, приглашая на кухню. На сей раз пришла его очередь в неловкой суматохе шариться по шкафам в поисках приличного алкоголя, которым не стыдно угостить. Нет, Шарль ни в коем виде не воспринимал дешевую выпивку сомнительного качества, а дома, как правило, имелся внушительный запас просекко, способный вызвать зависть у любого заведения. Однако сейчас было просто необходимо раздобыть что-нибудь покрепче.              Искать долго не приходится, потому что прямо посреди столешницы стоит закупоренная, манящая золотыми вензелями на этикетке бутылка красного сухого. Шарль ее вообще-то купил специально, дабы залить глубочайшее горе в том случае, если Макс по возвращении из командировки и совместной дрочки по телефону решит с ним никогда больше не общаться и не иметь ничего общего в принципе. Весьма иронично, что теперь он будет пить его именно с Максом, поскольку предшествующие опасения не оправдались.              — Да, у меня есть что-нибудь выпить, — Шарль с деловым видом ставит руки на пояс и подходит к столешнице, — откроешь? — он хитро щурится и протягивает бутылку Максу. Сейчас он даже не флиртует, притворяясь хрупким и беспомощным, как это бывает обычно, а просто реально переживает, что не в силах справиться с этой задачей самостоятельно, пока волнение зашкаливает.              Макс смеряет его вопросительным взглядом, осторожно забирая бутылку. Шарль спохватывается, нервно усмехается и судорожно перебирает содержимое всех ящиков в поисках штопора. Господи, да почему он так волнуется, не первый раз же видятся, не на первом же свидании. Господи, а это свидание или нет? Ну, типа никаких ресторанов и долгих сборов накануне, но они ведь буквально только что целовались, а сейчас будут вместе пить вино. Наверное, это все же свидание. И лучше бы Шарль об этом не думал, потому что теперь его ощутимо трясет от стресса, а из рук все практически сыпется.              Шарль чувствует, как на плечо опускается ладонь и его несколько раз отрезвляюще сжимают:              — Все хорошо? — Макс опять звучит обеспокоено, и Шарлю становится в момент стыдно, что атмосфера вновь портится по его вине.              — Нет, — Шарль разворачивается на месте и автоматически прижимается спиной к кухонному столу, заметив Макса на опасно близком расстоянии.              Шарль решил, что врать он не будет. Потому что таким образом есть шанс выудить немного такого лестного и нужного сейчас внимания. А там, может, не так уж далеко до поглаживания по голове. Смело предположить, что он не фантазировал об этом с жадностью все последние дни. А перспектива заполучить то, чего хочется просто не может не радовать. Но личная философия Шарля не позволяла просить о чем-либо напрямую, ему подобное справедливо считалось роскошью, доступной лишь свободным и до жути самоуверенным людям.              Чисто в теории, Шарль грезил, что сейчас ему почешут за ушком и ласковым голосом прошепчут что-нибудь в духе: «Что такое, котеночек?» — но точно так же в теории он помнил, что Макс ни разу не романтик, да и они не пара, и потому что-либо из этой оперы невозможно.              — Что-то случилось? Я что-то не так сделал?              Макс забирает у него из рук штопор — надо же, Шарль сам не заметил, как нашел его — и отходит назад.              — Просто, честно говоря, — Макс с поражающим профессионализмом вытаскивает пробку и неоднозначно кривит губы, — я уже заебался угадывать, что не так.              — В смысле? — Шарль напряженно сглатывает, а тело прошивает волной гнусного озноба. В их положении было бы очень некстати, например, поругаться. Выяснение отношений, когда эти самые отношения напоминают крайне шаткую и не вызывающую доверия конструкцию, все испортит со стопроцентной вероятностью.              — Извини, принцесса, но очень сложно все время придумывать, на какой хромой кобыле к тебе подъехать, — Макс разливает вино по бокалам с каким-то убивающим флером повседневности. Может быть, это Шарль привык к зашкаливающим на максимум эмоциям и собственной активной мимике, но, на его взгляд, нельзя говорить такие вещи с каменным лицом.              Ладно, как говорится, хочешь поругаться — так и быть, давай поругаемся.              — Ну, прости пожалуйста, что я такой сложный, — Шарль слегка повышает голос, разводит руками и чувствует, как брови взлетают вверх в деланном недоумении. Да, он привык к читаемой, будто черным по белому, жестикуляции. —Хочешь просто — найди себе пустоголовую модель. Уверен, что в твоем случае это будет вообще несложно.              — Шарль, я не об этом, — Макс смотрит на него растерянно, будто реально имел в виду совсем другое.              Но Шарль не останавливается. Если трубу прорвало, ее так просто не заткнешь. И если из него начала сочиться грязь, этот поток с легкостью не прервать. Возможно, Шарль непозволительно редко общается с людьми искренне, поэтому теперь из него горчащей желчью выливается все, что успело накопиться за весьма продолжительный срок.              — Найди себе наивную дурочку с длинными белыми волосами. Будет тебя обхаживать со всех сторон, опускаться на колени и брать в рот по команде, слащаво улыбаться на публике и не будет трахать мозги, — задней левой пяткой Шарль понимает, что это очевидный приступ истерики, возникший из ниоткуда, и с горяча он сейчас точно выпалит что-то явно лишнее, что ни при каких обстоятельствах не должно было всплыть на поверхность, но сделать ничего не может, потому что весь его хваленый самоконтроль остался в том дне, когда случайный пользователь написал ему на стриме про котенка и нитки. — И уж точно любая моделька будет в тысячу раз красивее, — тем же местом Шарль догадывался, что буквально на взводе и натянут, как тончайшая леска, наматываемая на катушку все сильнее и сильнее. И вот, момент настал, на последних словах рыбешка сорвалась, а леска с натужным звоном дрогнула и, не выдержав, лопнула, как и его голос, соскочивший на внушительное количество тонов вверх.              — Шарль, погоди, — Макс боязливо протягивает руку в его сторону и вздыхает с какой-то вселенской печалью в глазах. Тот уже определенно пожалел, что ляпнул, что недостаточно обдумал слова, что не уследил за языком. Или, что в принципе связался с Шарлем.              — Не прикидывайся, кому угодно нужно, чтоб было как можно проще и симпатичнее, — наружу лезло абсолютно все, вместе со всеми его грязными комплексами, что должны были оставаться скрытыми ото всех и уйти вместе с ним в могилу. — Я вообще не понимаю, зачем тебе это. Не надо тут, вот, только Мессию строить.              — Шарль, — Макс произносит его имя с вышибающей воздух из легких строгостью, однако на контрасте с серьезным тоном хватает его руку, которой Шарль активно размахивает, чуть ниже локтя и успокаивающе поглаживает большим пальцем. — Шарль, пожалуйста, успокойся, — продолжение звучит уже куда более мягко. У Шарля мелькает тошнотворная мысль, что это звучит не иначе, как последняя надежда. И именно такой встревоженный, ищущий помощи голос реально перебивает дыхание, приводя в себя.              Шарль хотел бы сейчас провалиться сквозь землю, но, к сожалению, у него нет такой суперспособности. Шарль хотел бы сейчас хотя бы отойти в ванную и умыться ледяной водой, но в прошлый раз это закончилось отчаянным передергиванием самому себе. Потому во всем этом сумбуре единственным спасательным кругом оказывается нетронутый бокал вина на столе. Тот практически божественным светом маяка в ночи искрится за максовой спиной, и Шарль, как ведомый в бреду, выдергивает руку, протискивается между Максом и столом и одним махом выпивает темно-бордовую жидкость до последней капли.              — Прости, я немного сорвался, — теперь очередь Шарля совершенно спокойно говорить под аккомпанемент чужого непонимания. Он, как на духу, выложил все, что было, больше эмоций не осталось.              — Шарль, я думаю, нам надо поговорить. Спокойно, желательно сидя и без алкоголя, — Макс медленно поворачивается к нему. По взгляду Шарль понимает, что вопросов будет много, а отвечать придется честно, другого выхода нет, и это чертовски сильно пугает.              А ведь вино показалось ему действительно вкусным. Жаль откладывать на потом.              Шарль коротко и тихо бормочет, что лучше пойти в его комнату и сесть на кровать. Там удобнее, чем на жестких деревянных стульях. На негнущихся ногах удается доковылять до спальни, в которой неожиданно для него самого царит почти порядок, что правда удивительно. Макс приземляется на серое заправленное одеяло совсем рядом, и Шарль неловко тушуется. Ну, конечно, ему некомфортно с кем-то на постели, кто бы мог подумать. Вероятно, все дело в этом «ком-то», однако точно Шарль не уверен.              Он выпрямляет спину, как первоклассник за партой, и складывает руки на коленках. Пожалуй, его позу можно описать одним словом — сиротливая. Или, скорее, поза зажатой девственницы.              — Послушай, — Макс неуверенно прочищает горло. Ясно, как день, что тот не готовился к подобному разговору, когда переступал порог этой квартиры. — Шарли, давай просто проясним пару моментов.              — Я тебя слушаю, — Шарль неестественно кивает в пустоту, не совершая лишних движений.              — Я не знаю, чего ты хочешь, и угадать тоже не могу, — Макс медленно начинает, — я не умею читать мысли и залезать к другим в головы. Так что, если ты будешь говорить хотя бы иногда, понять друг друга будет в разы проще. Ты прав, я не Мессия, и, откровенно говоря, я сам толком не знаю, что происходит, — Шарль стискивает ладони в кулаки, наперед готовясь к сражающей наповал правде и посылу в прекрасные дали. Он слишком неуверен в себе, чтобы надеяться на лучшее. А, когда заранее готовишься к худшему варианту, потом не так больно. — Но, как ты видишь, я сижу сейчас здесь. Повторюсь, не знаю почему. И я готов отрицать все, что ты выдал на кухне, чтобы разубедить тебя. Если, конечно, ты правда так считаешь, и, если ты хочешь знать мое мнение.              Шарлю кажется, что его неумолимо ведет в сторону. Он как-то не догадывался, что «поговорить» означает реально разобраться во всем со спокойной головой, как взрослые люди. Ну, и, разумеется, он не ждал, что его по-прежнему будут воспринимать адекватным человеком. Шарлю нужно время. Много времени, дабы переварить и обработать каждую деталь, сказанную Максом. Потому что для него это все очень важно, если он хочет быть нормальным, а не как всегда. К несчастью, поставить время на паузу нельзя точно так же, как и провалиться сквозь землю. А значит, решения придется принимать быстро, в режиме онлайн.              — Шарли, понимаешь ты или нет, но я не эксперт в распознавании скрытых сигналов. Я реально не умею правильно трактовать всякие завуалированные намеки, поэтому станет гораздо легче, если ты будешь говорить, — Макс тяжело вздыхает и невесомо касается его спины, пробегаясь пальцами по острым позвонкам, от чего Шарль мгновенно тает и невольно выгибается, в попытке дотянуться и продлить этот специфически интимный телесный контакт, — говорить прямо, а не загадками или в приступе истерики.              — Такого больше не повторится, — Шарль отчеканивает фразу, как клятву на библии. — Истерики, я имею в виду.              — В этом нет ничего плохого, — Макс пожимает плечами, внимательно наблюдая за изменениями на шарлевом лице и продолжая слабо водить рукой по его спине.              — Все равно, — Шарль качает головой, избегая случайного столкновения взглядами, — мне не кажется, что я готов услышать твое мнение. Не хочу обжигаться об правду.              — Очень зря, — в подтверждение своим словам Макс осторожно запускает пальцы в пушащиеся волосы на затылке, и Шарль ластится к приятым прикосновениям, как дворовый кот. — Я же тут, с тобой. Если бы я правда хотел найти, как ты говоришь… удобный вариант, я бы так и сделал. Опять-таки, не знаю почему, но я ведь не иду по заведомо простому пути, и не считаю тебя кем-то раздражающим или неправильным. Я, блять, просто не знаю, как это показать, чтобы ты понял.              Шарль мечтает в это верить, но не может по неведомой причине. И, возможно, он законченный эгоист, но он жаждал услышать другой. Ему до дрожи в конечностях необходимо, чтобы Макс конкретно опроверг каждую сказанную деталь. Например, сказал, что Шарль для него красивее пустоголовой модели, а не галантно подбирал слова. Он случайно поднял слишком болезненные темы, а раз они внезапно обнажились, ему надо получить на них ответ. Ему нужно мнение со стороны, чтобы кто-то другой максимально откровенно и предельно честно либо со всем согласился, либо указал на его неправоту. Причем, он, очевидно, надеется на второй вариант.              Похоже, сейчас тот отвратительный момент, когда он сам должен просить о том, чего хочет, а не строить бесполезные догадки. Да, это сложно, но в противном случае желанный свет в конце тоннеля не покажется никогда.              — Макс, просто объясни, с чем именно ты несогласен, — и он просит, самозабвенно прикрыв глаза, сразу готовясь к смерти от точного выстрела в голову.              — Прости, Шарли, но, если ты ждешь признания в любви, его не будет. Я не могу обещать того, в чем не уверен.              — Чего, блять? — Шарль поворачивается резко и шокировано округляет глаза.              Есть смутное ощущение, что этот диалог напоминает разговор глухого с немым. Они два круглых придурка, потому что каждый додумывает свое, основываясь на каких-то абстрактных выводах, сделанных, исходя из личных предубеждений и домыслов. Шарль никогда раньше ни с кем не разговаривал так много, как с Максом, тем более на всякие случайные и бытовые темы. Оттого ему чудилось, что понять друг друга им труда не составит. Но, вероятно, они совершенно ничего друг о друге не знают, если даже в такой ситуации не получается уловить суть и выстроить беседу по-человечески.              Шарлю очень не нравится, что для подобия нормальных отношений приходится прикладывать столько усилий, что они не получатся просто так сами собой. Это сказочно бесит. Может быть, это ему из них двоих нужно найти симпатичную девушку, с которой будет легко и удобно? Потому что сложно — очевидно, не его стезя.              Действительно, если мыслить шире, они с Максом никогда не обсуждали отношения, в принципе эту тему никогда еще не поднимали. Так и почему же теперь каждый ждет, что человек рядом сам догадается, чего от него ждут.              Просто, сука, отвратительно, что разговаривать о личном так тяжело. Шарль знал, что для него — это тайна, покрытая мраком, но в глубине души он питал надежды, что Макс сам все за него решит так, как надо. Он привык все делать с минимальными затратами энергии и бросать все то, что требует труда, времени или банально не получается. Конечно, его раздражает, когда интересы расходятся с предпочтениями, ведь в этот раз ему честно хочется довести начатое до конца, а это вам не в лужу плюнуть.              И вот, снова является напоминание о том, что Макс такой же живой человек со своими чувствами и, типа, проблемами. Выходит, его очередь перенимать роль взрослого и осознанного, чтобы попытаться разрулить ситуацию, распутать этот клубок догадок и неверных предположений. Шарль не мастер, но придется пробовать.              — Я не об этом. Я просто и хотел узнать, что ты думаешь обо мне и, если так можно выразиться… о нас.              Шарль нервно кусает внутреннюю сторону щеки. Все-таки он слишком плох в грамотном формулировании мыслей.              А сейчас как будто не тот случай, когда можно уверенно сказать «кто не рискует — тот не пьет шампанское», а потом, плюнув на все, совершить явную глупость с гордо поднятой головой, надеясь на маловероятный успех.              — Не знаю, Шарли. Ты мне нравишься, но все это слишком сложно. И должно быть сказано при других обстоятельствах.              Шарль морально готов заплакать. Макс прав — будь это сказано в другой обстановке, с этим ласковым обращением и с этим паршивым «нравишься», Шарль бы на месте вытек лужей на пол. А потом у них все было бы хорошо. Однако, это неподходящее время и неподходящее место. Поэтому хочется плакать от боли, тоскливо скрутившись на полу и обнимая себя за плечи, чтобы унять слезливый озноб, а не радостно упиваться долгожданным счастьем. Макс прав — все это слишком сложно.              — М, кстати, — Макс разрывает зрительный контакт и подскакивает с кровати. Если это попытка соскочить с напряженного разговора и спрятаться от правды, Шарль готов проклясть всю гребанную вселенную, потому что сам он часто так поступает и никогда не предполагал, как это, сука, оказывается, ужасно. — Я кое-что привез тебе.              — Извини? — Шарль всем своим видом демонстрирует негодование, будто в зеленых глазах бегущей строкой проносится текст: «Ты в своем уме вообще? То есть ты решил, что сейчас лучший момент напомнить о том, что я шлюха, которая лебезит от подарков? Вот, твою мать, сейчас? Типа, я все еще какой-то прикольный трофей, дающий за донаты?»              — Да, ты прав, сейчас не подходящее время, чтобы объясняться, так что я, пожалуй, просто оставлю и пойду.              — Уж, пожалуй, — Шарль кривит недовольное лицо.              Макс молча кивает и оставляет на столике симпатичную белую коробочку с ажурной резной окантовкой по краям, которая кажется теперь бельмом среди кучи черных, змееподобных проводов, расползшихся по столешнице в хаотичном порядке, и случайного мелкого мусора вроде пробок от бутылок игристого.              — Наверное, я пойду, — Макс на секунду поворачивает голову в его сторону, не поднимая глаз.              — Наверное, да, — Шарль остается сидеть на краешке кровати и разглядывать свои костлявые пальцы, обхватывающие острые колени. Все это чертовски напоминает то утро в его квартире как минимум по уровню неловкости. Правда, сейчас ситуация куда плачевнее, и выглядит от того намного безнадежнее.              — Тогда, пока, — Макс делает шаг к двери. Шарль хотел бы как-нибудь того остановить, попросить остаться, но рискует быть посланным, прервав встречу на более негативной ноте.              — Спишемся? — он на всякий случай спрашивает с толикой надежды в голосе и надеется, что не хлюпает носом, потому что слезы потихоньку начинают наворачиваться. Он предполагал совсем иной конец вечера.              — Нам обоим есть о чем подумать, — Макс тормозит на месте, замерев в состоянии незавершенного шага, — если мы оба решим продолжить это, чем бы оно ни было, то спишемся, конечно.              — Хорошо, — Шарль слышит тихий недовсхлип. Это его собственный. — Напиши хотя бы, если планируешь прощаться?              — Посмотрим. Пожалуйста, не устраивай траур до похорон.              И Макс уходит, оставляя его в одиночестве, грозящемся раздавить черепушку мерзким шумом неясного происхождения. Все-таки вино для «заливания горя» было куплено не зря.