Чужая жизнь.

            Первые несколько дней были самыми сложными, чтоб адаптироваться к новой реальности. Вставать надо было раньше, готовить надо было больше, а в душе поселилось вечное чувство тревоги, которое всегда селится в душах родителей, переживающих за своих детей.       Воспитательница детского сада перестала смотреть на него настороженно и встречала с широкой улыбкой, рассказывая либо о шалостях братьев, либо об их заслугах. У Сынмина на работе появились два детских рисунка, прикрепленных к доске. Коллеги стали шушукаться, что он начал встречаться с женщиной, у которой есть дети, но он быстро пресёк сплетни, заявив, что это его племянники. Возможно, ему и не поверили, но разговоров больше не было.       Работы становилось меньше, компания вошла в не сезон, и он теперь мог чуть раньше уходить с работы и, следовательно, раньше забирать братьев. Иногда к нему приезжала на помощь мама, готовила на неделю, баловала внуков, сидела с ними, когда кто-то заболевал. Это было самое невыносимое, смотреть, как маленькое детское тельце чуть ли не безжизненно лежит и не двигается. Братья редко болели вместе: Сону начинал, Ыну после его выздоровления подхватывал и так по спирали.       Сынмин научился определять температуру по взгляду, в квартире появилась огромная аптечка, а в телефоне на быстром наборе номер врача.       Чан частенько стал ночевать у него, чтобы с утра увидеть детей, перед тем, как уедет на работу. В выходные он позволял Сынмину немного поспать, беря своих маленьких ураганов в оборот и готовя завтрак. Постепенно Чан стал освобождаться всё раньше, его график становился менее загруженным и Сынмин с какой-то безмятежной тоской думал о том, что скоро у него заберут Сону и Ыну. А он настолько прикипел сердцем и душой, что отпустить их сейчас от себя будет подобно огромной ране, нанесенной самурайским клинком.       Этот день наступил даже раньше, чем он предполагал.       – Всё, я, наконец, избавился от груза, организовал работу, и теперь могу собрать Сону и Ыну домой, и быть им нормальным отцом.       Они сидят вечером на кухне: дети спят в своей комнате, которую обустроили и раскрасили на свой вкус. Сынмин старается улыбнуться, и, вроде как, он должен быть рад, что, наконец, дети будут при родителе, но сердце захлебывается тоской, совсем как когда он потерял Сонми.       – Они будут рады, - коротко отвечает он, собирая тарелки, чтобы поставить в мойку. Ему надо занять руки, раз голова переполнена мыслями.       – Думаешь? - искренне спрашивает Чан, вперив взгляд в его спину, Сынмин ощущает его лопатками. - Они к тебе так привязались… и говорят о тебе больше, чем обо мне, - немного обиженно.       – Потому что они со мной чуть ли не 24 на 7, - фыркает Сынмин, но в груди разливается тепло.       – И прости за это. Я перед тобой в неоплатном долгу.       На самом деле долг частично оплачен; Чан не захотел, чтобы Сынмин кормил, одевал и развлекал детей за свой счет, и каждую неделю давал фиксированную сумму. “Я не могу оплатить твоё время, но могу оплатить что-то более материальное”. Сынмин, сначала думавший отказаться, всё же согласился на такие дотации и, честно, тратил их только на братьев, бережно сохраняя все чеки, если понадобится.       – Они мои племянники, я не мог по-другому, - последняя тарелка вымыта и оставлена сушиться. Сынмин закрывает кран, вытирает руки и оборачивается, упираясь боком о столешницу.       – Думаешь, завтра закатят сцену, когда я позову их домой? - Чан смотрит на него внимательно, даже слишком внимательно. Сынмин ёжится, слишком часто он стал подмечать такие взгляды.       – Не без этого, но я всё ещё уверен, что они будут счастливы оказаться дома. С тобой.       – Спасибо, - искренне благодарит Чан, наклоняя голову в благодарном жесте, и зачем-то еле слышно добавляет, - ты грустишь совсем как Сонми.       Сынмин врастает в пол: ему всегда говорили, что он и сестра похожи, но почему-то именно сейчас это сравнение выбивает из него дух. Он не понимает, то ли он злится, то ли просто слишком расстроен.       – Прости. Я не хотел.. вырвалось, - у Чана безумно испуганные глаза, он сжимает руки в кулаки.       – Я знаю, что мы похожи. Твои дети мне об этом говорят чуть ли не каждый день, - у Сынмина был выбор: разозлиться и накричать, что усугубит их отношения, либо спустить пар постепенно и не обратить на это внимание. Не только он страдает по утрате.       – Да, - Чан немного расслабляется от такой реакции, - они с детства любили смотреть наши фото, их комната в Австралии просто облеплена фотографиями Сонми. А когда увидели тебя, то вообще переполошились. Ты когда ушел после вашей первой встречи, то они мне все уши прожужжали, что дядя Мин копия мамы, и они хотят больше проводить с тобой времени.       – Ты мне не говорил, - медленно произносит Сынмин, щеки которого немного зарумянились. Ему приятно, что братья хотели с ним больше общаться. И в целом он их понимает: они никогда не видели мамы, а тут человек, который мало того, что её брат, так еще и похож, как две капли воды. А ведь между ними пять лет разницы!       – Не хотел надоедать, - пожимает плечами Чан.       Сынмин же думает, что он прекрасно знал об отношении Сынмина к себе и предполагал, что и к детям он будет относиться так же. Возможно, Сынмин и сам думал так первое время, не зная, как относится к крови и плоти, что осталось от Сонми. Понял только когда увидел братьев на пороге родительского дома.       – У меня еще одна.. просьба.. или предложение, - Чан смущенно кашляет в кулак, Сынмин садится за стол, выражая самый заинтересованный вид. Думает, что речь будет о Сону и Ыну, но нет.       – У меня через пару недель день рождения, и хотел тебя пригласить на него.       Как только последнее слово произнесено, то Сынмин вспыхивает, как алый мак. Он еще никогда не ходил на дни рождения, не считая родителей. Он не любит такие посиделки, не любит пить, не любит быть в шумных местах, не любит произносить поздравления.       – Прежде, чем ты откажешься, скажу, что праздновать я буду дома, и гостей будет немного: я, ты и четверо моих друзей. Выпивки будет по минимуму.       – О, - это всё, на что хватает Сынмина, он крепко задумывается, перебирая пальцами по столешнице. Чан снова смотрит на него внимательно, Сынмин думает, что наверное сейчас он вновь похож на Сонми, и теряется. С одной стороны, он не против пойти, с другой - ему не прельщает сидеть с незнакомыми людьми, да и с Чаном в том числе, которого он до недавнего времени вообще не воспринимал, как нормального человека.       – Не отвечай сразу, - мягко просит Чан, ласково прикасаясь пальцами к его руке, Сынмин резко одергивает ладонь, - время ещё есть, можешь подумать.       – Если ты приглашаешь меня потому, что я член семьи, и ты вроде как обязан, то нет, ты мне не обязан.       – Я приглашаю тебя как члена семьи, и как того, кого хочу видеть на своем дне рождении. У меня не так много близких людей, которых я был бы рад видеть.       Чан говорит серьёзно, это чувствуется. Ещё Сынмину капельку приятно, что его считает близким человеком, хотя он и не понимает, почему ему это нравится и на каком месте в семейной иерархии он теперь стоит.       Он обещает подумать.       И думает вплоть до конца следующей недели, когда Чан заезжает к нему домой с братьями, которых он только что забрал с детского сада.       – Извини, они меня уболтали, а я как лошак малолетний повелся, - извиняется Чан, когда Сынмина сбивает с ног мелкий орущий ураган.       – Мин-а, мы такое нарисовали, - возбужденно вещает Сону, разматывая шарф,       – Да, нам за это дали награду, - в тон ему произносит брат, показывая зажатый в ладони леденец.       Сынмин, смеясь, хвалит их и лохматит волосы. В четыре руки они раздевают братьев, которые пулей улетают в свою комнату. Она стала чуть менее заставленной игрушками, так как большую часть они увезли домой. Поев, братья хвастаются своими рисунками лошади, которые по-детски милы и забавны, и получив от Сынмина заслуженную похвалу, вновь убегают в комнату, где таинственно затихают.       – Обормоты, - ласково им вслед говорит Чан, кивая Сынмину на заданный немой вопрос о чае, - ты подумал о моем приглашении? День рождение уже завтра.       – Да, я подумал, - Сынмин расставляет кружки, чайник и сладости на столе. Он медлит, потому что все две недели мучался этим приглашением, и не знал, пойти или нет. Но подарок он всё равно сделал, чтобы подарить при случае, даже если не пойдет. Пока Чан не пришел, он думал написать и отказаться, а теперь тяжело отказываться, глядя человеку в глаза.       – Я пойду.       – О, отлично! - Чан искренне радуется и тут же запихивает в рот конфету, сразу запивая её горячим чаем. Давится, обжигает язык, и как мартышка пытается потушить пожар во рту ладонью, шипя на кружку. Сынмин качает головой, ну понятно от кого Сону понабрался таких глупых движений.       – Завтра в семь, - наконец, оправившись после ожога, сообщает Чан, который теперь прихлебывает из кружки маленькими глотками и тихо шипит, - отвезу детей к госпоже и господину Ким, а потом заеду за тобой к семи вечера.       – Я могу и сам, вы же недалеко живете, - возражает Сынмин, которому очень неуютно от проявленной заботы. В детской комнате раздается дикий крик, они оба оборачиваются на дверь, но дальше крика не следует, - опять делят карандаши. Сколько им не бери, всё мало.       – Нет, я всё-таки заеду, - Чан непреклонен, он переводит взгляд с двери на Сынмина и вдруг становится каким-то очень нервным, - и у меня ещё есть один момент.       Сынмин очень надеется, что его не заставят сейчас привести с собой какую-нибудь девушку. Он тогда откажется сразу же, кинет ему в лицо подарок и выпнет за дверь. Детей оставит себе.       – В общем, яйщ! неловко об этом говорить, - Чан выглядит смущенным, Сынмин думает самое плохое: пижамная вечеринка? На это он тоже не подпишется!       – Ладно, - наконец, собирается с мыслями Чан, - как я уже сказал, у меня еще будут четверо друзей. И двое из них: Чанбин и Феликс, они.. встречаются. Это будет для тебя проблемой?       У Сынмина словно гора с плеч скатывается, а он уже напридумывал себе всякие небылицы.       – Нет, - легко отвечает Сынмин, потому что для него это действительно не проблема. Не его дело кто с кем спит, и он надеется, что его будет ждать такое же равнодушие по отношению к его персоне.       – О, спасибо, - облегченно выдыхает Чан. Это был действительно важный для него вопрос, - а то я переживал, что тебе будет неловко.       – Спасибо, что предупредил. Им, возможно, тоже могло стать неловко и мог возникнуть конфликт.       – Они привыкли к косым взглядам, - машет рукой Чан, - и шепотом за спиной. Да и если я говорю, что человек важен мне, они не будут лезть на рожон. Чанбин возможно, но Феликс его быстро успокоит.       – Хм, это так странно, - произносит Сынмин вслух и чуть пугается собственных мыслей. Первоначальное бесстрастное отношение вдруг режется ножницами сомнения на огромные куски.       – М?       – То есть, - Сынмин смущается, упирая взгляд в конфеты, - конечно, я слышал, что парни могут встречаться с парнями, любить и.. спать. - он смущается еще больше от внимательного взгляда, направленного на него, - но никогда не был к этому близок. То есть не видел таких людей вживую.       – Они обычные, - смеется Чан, выслушав его до конца, - возможно, даже слишком обычные, но и тактильные. Ах, да. Тоже сразу скажу, чтобы ты понимал. Феликс очень-очень-ОЧЕНЬ тактильный. Вот примерно как я, когда начинал встречаться с Сонми, только раз в сто выше. И проблема с личными границами. Не пугайся, когда он начнет тебя тискать. Так он показывает, что человек ему нравится. Я, конечно, предупрежу его, чтобы он держал руки при себе, и ты не любишь объятия, но..       – Почему ты решил, что я ему понравлюсь? - удивленно.       – Ты не можешь не понравиться, - просто отвечает Чан, пожимая плечами, смущая Сынмина окончательно.       Он вспоминает дни, когда Сонми привела домой незнакомого парня и назвала его своим бойфрендом. Прошлый Чан, не в пример сегодняшнему, обожал распускать руки и тискать Сынмина, как плюшевую игрушку. Если он думал таким образом завоевать его любовь и расположение, то это было плохое решение, так как объятия Сынмин любил лишь от одного человека - сестры. Постепенно он отучил себя тискать и, максимум, соглашался на пожатие руки и взлохмачивание волос.       И если неизвестный ему человек, которого Чан описывает, как “тактильнее меня в сто раз” будет присутствовать рядом, то Сынмину уже страшно, он представляет себя зажатым огромным осьминогом с сотней щупальцев, что тянут его в разные стороны. Почему он вообще соглашается идти туда, где ему будет заведомо некомфортно? Но как будто отказаться сейчас будет еще более некомфортно, поэтому он собирает всю свою силу в кулак и надеется, что всё пройдет хорошо.       Чан действительно приезжает за ним ближе к семи вечера, до дома они едут чуть больше пяти минут.       Сынмин чувствует себя неуютно на переднем сиденье, он постоянно трет руки, и дергает ногой, неуверенно елозя на кресле; точно он на открытой сцене и сейчас все взгляды устремлены на него. Чан чувствует эту неуверенность, поэтому отвлекает его разговорами о детях и о том, как они сбили дедушкину стопку журналов, а потом дружно их поднимали под ворчание господина Кима. Сынмин немного расслабляется.       – Мои уже там, и скорее всего сейчас нас ждёт сюрприз. Не пугайся.       Сынмина начинает злить то, что Чан, видимо, его считает совсем запуганной нимфой, которая боится любого чиха, и обо всём его предупреждает.       Действительно, как только открывается дверь, они слышат звук хлопушки, а затем видят летящие им в лица конфетти, и только затем громкое “с днем рождения!” и дикий крик.       Людей Сынмин замечает, когда, отряхнувшись от конфетти, оказывается в квартире и скромно стоит в сторонке, пока Чана мнут его друзья со всех сторон. Затем Чан отстраняется и по очереди представляет.       – Знакомьтесь, Ким Сынмин, а это Хан Джисон, - указывает на молодого мужчину, который его в это время обнимал. Высокий, подтянутый, одетый так же, как и Сынмин, в джинсы и футболку, лицом похож на белочку, - Ян Чонин, - ближе всех стоявший к Сынмину молодой человек, с лисьим разрезом глаз и такой обезоруживающей улыбкой, что он тоже улыбается ему против воли, - Со Чанбин, - бугай справа с лицом заправского бандита, с горой мышц под черной футболкой в тон черным штанам, черному ремню и черным волосам, - и Ли Феликс, - стоящий рядом с бандитом светловолосый молодой человек с россыпью веснушек на лице, единственный из компании одет, на личный вкус Сынмина, очень стильно: бежевый кашемировый кардиган, небрежно заправленый в черные скинни. От этого парня просто волнами исходит какое-то добро, свет и…       – Привет, - здоровается Феликс, и Сынмин немеет, завороженный глубоким голосом. И угроза тоже исходит.       – Приятно познакомиться, - он жмет каждому руки, замечая, как меняется рукопожатие от слабого чониновского до тяжелого чанбиновского.       Они усаживаются за уже накрытый стол, судя по лоснящемуся от гордости лицам Феликса и Чонина, это было их рук дело. Еда вся сплошь заказная, но от этого не менее вкусная, как и вино, которое разлили всем.       Под громкий звон бокалов они поздравляют Чана с днём рождения и приступают к еде.       Сынмину неловко. У него никогда не было так много друзей, он никогда не ходил на такие большие посиделки, и компания, за исключением Чана, ему не знакома. Это бьет по его самоконтролю, он не знает, как себя держать, и не может до конца расслабиться. Но он рад, что его посадили хотя бы рядом с Чаном, а не между незнакомыми людьми.       Большую часть разговоров он молчит, и к нему особо не обращаются. Можно было бы подумать, что его избегают специально, как невидимку, но спустя время Сынмин понимает, что ему дают время привыкнуть, Чан слишком ловко отбивает вопросы, которые предназначаются как будто всем за столом, и только Сынмин на них не отвечает. Он сканирует людей за столом взглядом, выясняя для себя, что его возраста здесь Феликс и Чонин, остальные старше.       В какой-то момент тема за столом вдруг становится интригующей.       – Это нечестно, что мы с собой девушек не взяли, а вам можно прийти вдвоем, - жалуется Джисон, отпивая из своего бокала.       – Плюсы быть геем, - Чанбин делает двумя пальцами знак пис.       – А кого ты из нас не хотел бы тогда видеть? - глубокий, проникающий под кожу, немного угрожающий бас Феликса вводит Сынмина в крупную дрожь. В голосе слышится совсем не скрытая угроза, милое личико превращается в камень. И ещё он слышит акцент, такой же, как был когда-то у Чана.       – С одной стороны, я бы назвал тебя, - размышляет Джисон, - но у тебя разряд по тхэквондо, поэтому пусть будет Чанбин.       С секунду Сынмин ужасается, что сейчас начнется драка, и, видимо, его глаза настолько выдают панику, что обернувшийся на него Чан внезапно под столом накрывает его ладонь своей, успокаивая.       К удивлению Сынмина драки не происходит, Феликса ответ устраивает, мимика расслабляется, и он смеется, откидывая на спинку стула.       – Что?! - меж тем восклицает Чанбин, недовольный своим положением. Но недовольный лишь для вида, - я в нашей паре девушка?       – Ну не я же, - басит в ответ Феликс, похлопывая Чанбина по коленке, - кого боженька голосом мужским одарил, у того и яйца.       Взрыв хохота за столом пугает, но Сынмин и сам не может сдержать улыбки и прыскает в ладонь, сбрасывая с неё руку Чана, который смеется громче всех. Чанбин возмущённо дует губы, но позволяет над собой смеяться.       Сынмин невольно засматривается на Феликса, насколько можно засматриваться на парней гетеро-парню. Феликс действительно очень красив: не смазлив, не симпатичен, а именно красив. Когда красота на грани мужского и женского. Он как будто бы подходит под рамки гей-парня, что есть в голове Сынмина, но мозг не до конца это понимает. Он вполне представляет его и с девушкой. Только за плечом у девушки будет стоять угрюмый Чанбин и зло вертеть глазами. От представшей картины у Сынмина вырывается смешок, и за отсмеявшимся столом этот смешок получается очень громким. Все смотрят на него, и он тушуется.       – О, простите, вспомнил кое-что.       Сынмин не понимает как, но всё же его постепенно втягивают в разговор, мягко, тактично, без перетягивания одеяла. Он словно моргнул, очнулся и вот уже разговаривает с сидящем слева Чонином о Кансогу, и о том, как там жить.       Сынмин расслабляется, как вдруг Джисон зовет всех поиграть в игру, которую почему-то нельзя сыграть за столом, и надо обязательно сесть в круг на полу. Они рассаживаются как и сидели, а потом оказывается, что надо делиться на пары, и вновь приступ паники. С Чонином он вроде бы наладил контакт, но тот уже присоединился к Джисону, а с Чаном ему как будто бы будет еще более некомфортно, как с чужим человеком.       В этот момент Феликс, обнимающий сзади Чанбина, чувствует его дискомфорт на каких-то высоких частотах, мягко отвлекается от своего парня и пересаживается.       – Хочу быть в паре с Сынмином, - громко заявляет он и берет обескураженного Сынмина за руку, ободряюще ему улыбаясь. Рука Феликса мягкая и очень теплая. Не такая теплая, как у Чана, но тоже успокаивающая.       – Эй! Меня бросили! - Чанбин театрально подносит ладонь ко лбу и закатывает глаза, показывая, как его ранил выбор парня.       – Прости. Сынмин из вас всех выглядит самым умным. Из нас выйдет отличный тандем. Мы вас порвем, - в купе с басом Феликс выглядит очень заряженным на победу и угрожающим, словно они не в слова собрались играть, а в футбол, и решается судьба чемпионата.       Перед тем, как Джисон начал раздавать им карточки, Сынмин замечает, как Чан благодарно смотрит на Феликса, а тот ему подмигивает в ответ.       Игра довольно простая: нужно объяснять фразы на карточках, не используя однокоренные. Сынмин в победе не так уверен, как Феликс, у которого слышится в речи акцент, и возможно каких-то слов он знать не будет. Но полностью меняет свое мнение после первого круга, потому что Феликс в позиции объясняющего это просто какой-то подарок, он мыслит по-другому и слова находит другие, и Сынмин понимает все его намеки.       После трёх кругов они лидируют с отрывом в двадцать очков.       – Так их! - радостно кричит Феликс и от переизбытка чувств валится обнимать своего сокомандника.       Сынмин в момент думает, как он похож на Сону и Ыну, когда те искренне радуются. От неожиданной ласки он громко смеется и позволяет себя тискать. Ему не неприятно. Феликс окутывает его пеленой добра, ласки, заботы и защиты. Как вообще столько эмоций может исходить от одного человека?       – Феликс, ты его задушишь! - с паникой кричит Чан и хочет их разъединить, но слышит хохот Сынмина. Настоящий, громкий, заливистый, с искорками - как у Сонми, и останавливается, взглядом упираясь в смеющееся лицо. По телу проходит дрожь.       – Сынмин, теперь ты мой самый любимый друг! Надо обменяться телефонами!       Феликс, наконец, отлепляется от Сынмина и достаёт телефон, чтобы записать номер, пока остальные недовольно бухтят и убирают с пола игру и бокалы. Чонин и Джисон заняли уверенное второе место, а вот Чанбин и Чан почетное последнее, у них вообще словно бы не нашлось точек соприкосновения, хотя считались лучшими друзьями.       – О, у тебя мяч на аве, - Феликс шустро стучит пальцами по экрану, добавляя номер Сынмина во всевозможные мессенджеры.       – Да, я люблю футбол.       – Правда?! Я тоже! - Феликс аж подпрыгивает, - у меня есть билеты на следующий чемпионат Сеул-Чеджу Юнайтед. Сходим?       Сынмин теряется от такого напора, а еще краем глаза видит возмущенное лицо Чанбина, видимо это с ним изначально должны были сходить на матч.       – Я люблю футбол, и не люблю толпы народы. Мне там некомфортно, поэтому смотрю дома.       – Ты никогда не был на стадионе? - кажется, у Феликса, случится разрыв сердца, - Я просто обязан тебя сводить!       – Не думаю, что это хорошая идея.       – Я тебя защищу!       Сынмину неловко. Неловко отказывается и неловко соглашаться. С одной стороны он очень хочет хоть раз побывать на стадионе, с другой он боится неизвестности и знает из новостей, что футбольные матчи всегда сопровождаются дикими криками и давкой.       – Можно взять билеты в закрытый сектор. Там не так много народу, и обычно они спокойные, - мягко вмешивается Чан, который всё это время прислушивался к их разговору.       – О, точно! - соглашается Феликс, - тогда я обменяю билеты. Согласен?       Феликс смотрит на него с такой надеждой, что Сынмину становится невыносимо.       – Я.. мне.. неудобно.       Отвечает ему Джисон, похлопывая по плечу.       – Сынмин, неудобно – это когда вы знаете друг друга с пеленок, а затем проигрываете в простой игре тем, кто знает друг друга час, и один из них ещё и корейский знает на одну треть.       – Яй, Джисон! Мы сегодня не в форме! - одновременно возмущаются Чан и Чанбин, но все уже смеются, не обращая внимания на их оправдания.       Это все так похоже на школьные посиделки, которых у Сынмина никогда не было, что его грудную клетку немного покалывает: он был лишен такого. А теперь странно получать такие эмоции в почти 29 лет, да ещё и с незнакомыми людьми.       Они ещё некоторое время сидят за столом, болтая и разбирая посуду. Затем Сынмина утаскивают за собой Чонин и Джисон, чтобы поболтать о кино. Когда он вдоволь наговаривается, то идет на кухню, чтобы помочь с уборкой, но застывает у двери, случайно подслушивая чужой разговор. Разговор ведется на английском, который Сынмин понимает - спасибо плотной работе с иностранцами.       – Спасибо за Сынмина, - благодарит Чан Феликса. Чан моет посуду, Феликс её вытирает, они оба стоят спиной к объекту своего разговора и не видят его.       – Не за что. Он классный! И мы идем на футбол!       – Да я слышал. Только не перегибай палку, пожалуйста.       – Буду следить за ним, как ястреб, - поставив тарелку, Феликс вытягивает руки и раскрывает ладони, намекая, что будет держать руки при себе. - Жаль, что он не любит объятия. Обнимать его так же приятно, как Чанбина.       – Это точно, - соглашается Чан, а Сынмин алеет, внутри что-то переворачивается. Он неловко мнется и на кухню так и не заходит, предпочтя вернуться обратно в гостиную, где Чанбин доказывал двум своим друзьям почему романтические комедии это жизненная жизнь, а не фуфло.       Расходятся ближе к полуночи, Джисон и Чонин вызываются подвезти Сынмина - им по пути. И как бы он не отнекивался, его всё равно застолбили. Феликс и Чанбин ушли первыми, и пока Чонин и Джисон топтались в прихожей, Сынмин набирается смелости и отдаёт Чану подарочный пакет, который всё это время стоял в прихожей, так как хозяин тушевался его подарить.       – С днём рождения, - ему неловко до поджатых пальцев на ногах. Чан говорит удивленное “о” и забирает подарок, сразу же лезет внутрь и достаёт обвязанный лентой альбом. – Я не знал, что тебе подарить, и решил, что от альбома с фотографиями Сону и Ыну ты не откажешься.       Сынмин прочищает горло, неловко топчется, пока Чан аккуратно развязывает ленту и открывает альбом. Фотографии сделаны самим Сынмином во времена, когда братья жили у него. К Чану через плечо заглядывают Чонин и Джисон и с интересом рассматривают фото, смачно комментируя каждое.       – Ооо, какие милашки!       – Сону такой воинственный здесь!       – Смотри, у него горшок на голове!       Сынмин не отрывает глаз от лица Чана, который с легкой улыбкой перелистывает страницы. Он нервничает, переживая, что подарок слишком детский и не достоин 35-летнего мужчины, но действительно больше ничего не смог придумать. Сынмин отрывает взгляд и идет спешно одеваться, когда альбом долистывают до последней фотографии: на ней смеющийся Сынмин обнимает Ыну, пока Сону сосредоточенно складывает ему на плечо башню из конструктора. Это фото сделала мама, когда однажды гостила у них, и Сынмину оно очень нравилось. Он долго сомневался добавлять или нет, но всё же посчитал, что подарок его, значит где-то и он должен засветиться. Да и мало ли что произойдет, они вновь потеряют связь, и братья, когда вырастут, будут пересматривать альбом и увидят там его, своего дядюшку.       Сынмин слишком занят шнурками и не видит, каким полным нежности и ласки взглядом смотрит Чан сначала на фото, а затем на его сгорбившуюся спину. Зато видят Чонин и Джисон, которые одновременно замолкают и, пихая друг друга, отступают к двери.       – Спасибо, Сынмин. Мне приятно, - надломленным голосом благодарит Чан, альбом остаётся открытым на последней странице. Сынмин не смотрит на него, прощается кивком и выходит вслед за Джисоном и Чонином, мягко закрывая за собой дверь. ===       Сынмин не знает, что такое дружба, и как вообще стоит себя вести с друзьями. Его единственным другом была сестра, и с ней он мог часами разговаривать, говорить обо всём на свете, жаловаться на людей. С её уходом он так и не смог довериться кому-то ещё, поэтому слыл нелюдимым и занудным.       Дружить с Феликсом было… необычно. Он не атаковал телефон Сынмина бесконечными переписками, но стабильно пару раз в день что-то писал, спрашивал совета, делился каким-то мелкими делами. И ничего не просил взамен, спокойно реагировал, если на сообщение не было ответа день, а то и два.       Они сходили вместе на футбол. В их секторе действительно было меньше людей и лучше обзор. Когда начался матч, то Сынмина захлестнула волна такого невообразимого счастья, что он немного пожалел, что раньше не додумался сходить. Они сорвали голос, подбадривая команды, не болея ни за одну из играющих. Но нельзя быть на стадионе, не подхватить эту волну фанатского бунтарства и не отдаться ей полностью. Домой они возвращались эмоционально переполненными и радостными от того, что в итоге команды сыграли вничью.       У метро Сынмин долго отговаривает Феликса себя провожать: не маленький, сам доеду. Затем они долго обнимаются, Сынмин счастливо хватается за пальто и вдыхает легкий аромат парфюма. Ещё одни лучшие его выходные. Феликс всё же провожает его до вагона, ждёт, когда закроются двери и поезд унесется в черную дыру.       Только зайдя домой Сынмин чувствует, как устал. Эмоции утихли, а вот шум в ушах стал нарастать, болела спина, чуть тряслись ноги от пережитого. Телефон пищит от входящего сообщения.       “Как всё прошло?” - Чан. Сынмин думает с минуту, что ответить, снимая одежду.       “Это было шикарно! Хорошо, что Феликс меня вытащил” Сообщение тут же прочитано и внизу горит строчка, что собеседник набирает новое.       “Рад, что понравилось. Я волновался, что тебе будет некомфортно” Сынмин сглатывает и облизывает пересохшие губы: он не хочет себе признаваться, но ему приятно, что Чан переживает и заботиться о его удобстве.       “Сначала да, но как начался матч, то сразу отпустило”       “Тогда мы тебя бронируем на следующий матч”       “Мы?”       “Я, Сону и Ыну. Кто-то же должен рассказать им про спорт, если отец в нем не сильно шарит” Сынмин улыбается, в груди становится тепло, в животе пульсирует комок горячей энергии. Усталость перестают быть дискомфортной. Да, он бы хотел научить племянников понимать футбол.       “Думаю сначала мне надо самому привыкнуть к стадионам, чтобы можно было туда идти с детьми” Сынмин надеется, что это не звучит, как отказ. Потому что он не отказывается, ему нужно время.       “Привыкнешь. Феликс с тебя теперь не слезет, учитывая что из всех нас ты единственный увлекаешься футболом. А мы раньше ходили чисто за компанию, чтобы он не грустил один”       “Сбросили на меня ребенка и радуетесь!”       “У тебя дар находить общий язык с детьми :)”       Сынмин не отвечает, ставит под сообщение возмущенный смайлик и откидывается на кровать. Он даёт себе пару минут вот так полежать, а потом встать и умыться, но пару минут плавно перетекают в десять, и он крепко засыпает, распластавшись счастливой звездочкой на кровати. ===       Компания начинает постепенно входить в сезон, наращивать обороты, и вместе с тем наращивать объём сырья. Сынмин перепроверяет всю документацию раз за разом, откладывает договоры, которые не требует продления в одну сторону; договоры, которые требуют пересмотра, в другую; договоры, которые стоит прекратить, в третью. Он уже неделю засиживается допоздна и видит белый свет лишь из окна своего кабинета.       Приближается день рождения братьев, на которое, он скорее всего не попадет, и ему от этого очень грустно. Подарки он купил в прошлом месяце, когда еще обладал свободным времени и отдал маме, чтобы она подарила за него. За день до праздника Сону и Ыну позвонили ему с телефона Чана, и очень по-взрослому официально пригласили его на свой праздник.       Сынмин не стал их обнадеживать, сказав, что скорее всего не сможет, но он любит своих хулиганов и как только появится свободное время, то сразу же к ним приедет и устроит им ещё один день рождения.       Братья, конечно, расстроились, но вида не подали; Сынмин краем уха слышит успокаивающий шепот Чана.       – Мини, мы тебя любииим, - кричат вместе и дальше раздаётся треск и шум.       – Они сбежали, - мягко выдыхает Чан в трубку, а у Сынмина проходит легкая дрожь по спине.       – Сильно расстроились?       – Я думал, будет хуже, но нет. Видимо, у меня очень умные дети.       – Интересно, в кого они, - хмыкает Сынмин.       – Явно не в меня, - соглашается с остротой Чан. - К ним придут их друзья из садика и будут твои родители, плюс мои друзья. Постараемся, чтобы они не заметили твоего отсутствия.       Сынмину немного больно, он морщится, откладывая в сторону карандаш. Ослабляет узел галстука и с тоской смотрит в окно, где в черной синеве виднеются головы высоких небоскребов; где-то там двое маленьких бесят грустят, что его не будет на празднике. И Сынмин согласен, что нужно сделать всё, чтобы они не заметили отсутствие, но и… хотелось, чтобы они его всё же заметили. Хотя бы ненадолго.       – Сынмин, - тихо зовёт Чан, и от вкрадчивого голоса, у Сынмина поджимается живот, - скажи, что ты даешь себе немного времени передохнуть.       – Да. Феликс стабильно раз в четыре часа меня вызванивает и отвлекает.       – Молодец. Я как-то до этого не додумался.       “Ты и не должен”, - вертится у Сынмина на языке, но он молчит. Смотрит в окно и молчит. Завтра будет новый день и он тоже проведет его здесь, в кабинете. Как последующие за ним.       – Не буду больше отвлекать. Удачи тебе.       – Спасибо.       Сынмин тешит себя надеждой, что успеет на день рождения, но по закону подлости, всё идет наперекосяк, и приходится перепроверять поставки в связи с измененным графиком производства. Он пишет Чану сообщение, что не придет. В ответ получает сердечко, которое отзывается в его сердечке глухим стуком.       Часы отстукивает одиннадцать вечера, когда Сынмин слышит легкий стук в дверь своего кабинета. Он кидает взгляд на часы, думая кого нелегкая принесла в такое время. В двери появляется один из охранников, господин Пак.       – Господин Ким, извините, но тут к вам гости, и..       Он не успевает договорить, так как чуть не сбивая его с ног в кабинет влетают два маленьких вихря наперебой крича, как соскучились по своему Мини и летят обниматься.       Сынмин смотрит на них ошарашенно, но отодвигается от стола и и на автомате расставляет руки, в которые через секунду ловит двух сорванцов. За спиной охранника он видит маячившего Чана.       – Всё хорошо, Чонсок. Можешь идти, - он успокаивает охранника, и тот коротко кивнув ему и Чану, скрывается из вида.       Чан заходит внутрь и аккуратно закрывает дверь.       – Мини-Мини, нам подарили огромную машинку, которую можно будет самим раскрасить!       – Да, еще приходили Тэгун и Инсок с нашей группы и мы весело играли!       – А папа подарил нам столы! Теперь у меня есть свой стол!       – И у меня!       – Мини-Мини, а у нас сегодня был вооот такой торт!       – И мы принесли тебе кусочек!       Братья поворачиваются к отцу, и Сынмин только сейчас замечает в его руках маленький пакет. Сынмин обнимает братьев так крепко, что может поломать им ребра - так соскучился. Поздравляет каждого с днем рождения и расцеловывает их красные щеки.       – Тут наши рисунки! - вдруг восклицает Сону, хватает брата и они оба бегут к магнитной доски и рассматривают так завороженно, словно они в Лувре смотрят на Мона Лизу, а не на свои творения. Эти пару минут тишины дают возможность поговорить мужчинам.       – Извини, что отвлекаем, - Чан ставит на стол пакет с контейнером. - день рождения прошел хорошо, но как только закрылась дверь за последним гостем, они на меня надавили и сказали, что хотят к тебе, хотя бы на минутку.       – Как вас вообще пропустили, - удивляется Сынмин, разглядывая племянников.       – Ыну их атаковал своим напором, - смеется Чан, с любовью глядя на сына, - сказал, что здесь работает его самый лучший дядя на свете, и что у него сегодня день рождения, и что он расплачется у них прямо сейчас, если его не пустят.       – Какой актер погибает, - смеется Сынмин, а дети, почувствовав, что говорят про них, повернулись и снова бросились к Сынмину в объятия.       – Не задавите, - просит Чан, - Ваш Мини устал.       Сынмин дёргается от этого ласкового “Мини”, так его зовут только дети, ну и иногда мама. Так его называла Сонми. Из уст Чана это звучит иначе, тоже ласково, но у этой ласки совсем другой оттенок.       – А ты долго еще будешь работать? - у Ыну печальный взгляд, он жмется крепче.       – К сожалению, долго. Но как только закончу, заберу вас у папы и буду все выходные не отходить от вас, пока не взвоете.       – Это следующие выходные? - уточняет Сону, который только-только начал разбираться в днях недели.       Сынмин грустно качает головой, поджимая губы.       – Нет, скорее всего и не следующие за этими. Я постараюсь закончить быстро.       – Мы скучаем, - в унисон сопят братья и обнимают его. Сынмин плавится от этой щемящей детской любви, он гладит их по головам и целует в макушки.       – Я тоже.       Он бросает взгляд на Чана и теряется, замечая, с каким теплом и любовью он смотрит на них. Точно Сынмин - жена, и дети пришли проведать маму. Сынмин трясет головой, прогоняя глупые мысли.       – А ты съешь тортик? - вдруг спрашивает Ыну, отвлекаясь от его груди.       – Конечно!       – Прямо сейчас?       – Ыну, у Сынмина работа, он покушает дома, - вмешивается Чан, кидая строгий взгляд на сына.       – Могу немного попробовать при вас.       Детские лица озаряются. Сынмин из-за дикого стресса и нервов почти ничего не ест, его тошнит практически от любого вида еды. Конечно, он что-то запихивает в себя, чтобы не умереть с голоду, но удовольствие ему это не приносит, только блевотный позыв.       Он тянется к пакету, достаёт контейнер, к которому заботливо приложена ложечка, и открывает.       Торт пахнет вкусно, сладко, приторно. Что-то ванильное с клубникой. Сынмин пробует пару ложек, и тихо урчит, показывая, как ему понравилось. Дети светятся.       – Нам тоже понравилось!       – Да! А в середине была фигурка собаки.       – Но мы ее уже съели!       – А еще тут были свечки,       – И мы их тоже задули!       – А сколько было свечек? - вопрос вызывает недоумение у братьев, и они смотрят на отца, ожидая помощи.       – Сколько вам исполнилось? - не остаётся в долгу тот.       – Пять! - сияют они, растопыривая пальцы, показывая маленькую пятерню.       – А свечек было десять, потому что каждый задувал свою половину, - такая математика сложна для пятилеток, поэтому они отмахиваются.       – А можно у тебя останемся? – вдруг говорит Сону, прижимаясь к Сынмину.       – Сону, - предупреждающе рычит Чан, и по этому рыку Сынмин понимает, что этот разговор они обсуждали, на что отец дал свое “нет”, но дети всё равно решили обойти его запрет.       – Прости, маленький. Но у меня еще много работы, и я не смогу уделить вам время.       – Мы просто посидим вон там, - он тычет пальцем на диван, - будем тихо себя вести, честно-честно.       – Сооону, - еще один предупреждающий рык.       – И скоро вам это наскучит, а время позднее и пора спать, - Сынмин мягко убирает налипшие волосы со лба мальчика. Ему очень грустно, что он не может уделить всё время мира своим племянникам. - обещаете, быть паиньками, и не мучить папу? Прийти домой, умыться и сразу лечь спать.       Ыну соглашается сразу, а Сону медлит, но всё же кивает и еще раз крепко его обнимает, насколько позволяют маленькие ручки. Затем они слезают с колен и идут к отцу, с опущенным вниз головами. У Сынмина сердце тоже ухает вниз, почему-то хочется плакать.       – Извини, что отвлекли.       – Не страшно, я даже рад, что вы пришли. Переживал, что не смогу лично поздравить, - Сынмин ерошит себе волосы и встаёт, чтобы проводить и пожать Чану руку.       Они доезжают вместе до первого этажа, Сынмин выходит из лифта и рукой указывает куда идти, затем по очереди обнимает каждого из братьев и еще раз поздравляет с днем рождениям. Сону и Ыну целуют его в щеки, затем берутся за руки и медленно идут в сторону выхода.       Сынмин выпрямляется и протягивает руку, которую Чан тут же пожимает. Сынмин старается не думать о том, насколько это пожатие крепкое, точно его не собираются отпускать назад в офис, а хотят забрать домой. Он списывает всё на фантазии уставшего мозга.       – Ты совсем осунулся и похудел, - вдруг говорит Чан, внимательно смотря ему в лицо, руку не отпускает. Сынмин вспыхивает, вдруг осознавая, что внешний видок у него такой себе: лохматые волосы, галстук набекрень, помятая рубашка и брюки. - Плохо ешь?       Врать почему-то не хочется.       – Из-за стресса почти перестал. Тошнит почти от всего, а если съем, то сразу позыв сходить в туалет и выблевать всё, - Сынмин нервно смеется, показывая, что это всё несерьезно и ему норм, только взгляд у Чана становится строже и как будто тяжелее.       – Это ненормально.       – Я в курсе. Но я с этим живу всю жизнь, - Сынмину неудобно, что его руку всё еще держат, но и сам он её почему-то не достает. Ладонь такая теплая.       Чан не отвечает, только вдруг прижимает его к себе и обнимает осторожно, нежно, словно боясь сломать. Сынмин носом утыкается в чужое плечо, морщится от щекочущих крылья ворсинок пальто. Чан пахнет детским праздником.       – Береги себя, - говорит он, быстро отстраняясь и, наконец, отпуская чужую руку. Сынмин чуть не стонет от обиды, хочется, чтобы эти объятия продлились чуть дольше.       И, оглянувшись на детей, которые уже дошли до стойки охранников и громко отвечали на их вопросы, бежит к ним, на мгновение оборачиваясь и улыбаясь Сынмину такое подбадривающей улыбкой, что резко хочется начать жить, подняться в офис и сожрать принесенный торт полностью, не оставив крошек.       Если дал обещание, то его надо выполнять. И как только появились первые свободные выходные, Сынмин сразу же забрал братьев к себе. Они отпраздновали вместе ещё раз их дни рождения, долго играли, смотрели мультфильмы, рисовали. Из детей била ключом энергия, и Сынмин ею напитывался, как вампир. В воскресенье вечером он сам повел детей домой.       У Чана в гостях были Феликс с Чанбином. Дети, хмуро поздоровавшись с Чанбином и расцеловав Феликса во все щеки, ушли к себе в комнату. Сынмин хотел уйти домой, но его упросили остаться.       – Почему они любят тебя больше меня!? - возмущается Чанбин, которому не досталось ни одного детского поцелуйчика.       – Потому что ты похож на большого угрюмого пса, которого стоит опасаться, - отвечает ему Чан и смеется, когда друг поджимает губы, недовольный ответом.       Они сидят за столом, обсуждая последние новости, Феликс и Сынмин скатываются в футбольную тему, в то время как Чан с Чанбином перемещаются в зону рабочих вопросов.       Они прерываются, когда в комнату заходят братья, умытые и переодетые, чтобы пожелать спокойной ночи. Они целуют каждого (Феликс выменял у каждого по одному поцелуйчику для Чанбина вместо своих двух), и гордым отрядом вышагивают в сторону комнату.       – Что за милота, - произносит умилившийся Чанбин, довольный, что ему перепали поцелуи.       – Ага, - соглашается Феликс и роняет дальше фразу, которая поднимает уровень неловкости за столом до максимума, - Блин, они так на вас похожи. Если бы мужчины умели рожать, то я бы сказал, что это ваши дети.       Сынмина бросает в жар; он понимает, что у Феликса, что в голове, то и на языке, и тот совершенно ничего не подразумевает этой фразой, но почему тогда так сердце заходится в бешеном темпе.       – Они вообще-то и так мои дети, - замечает Чан, но тоже тушуется.       – Это понятно, - отмахивается Феликс, не замечая напряжения, - Ыну - вылитый Сынмин внешне. А у Сону его характер. И наоборот. Сону твоя копия, но зато характер достался Ыну. Это так удивительно!       Чанбин не громко кашляет, привлекая к себе внимание парня, тот вопросительно оборачивается и что-то понимает по нечитаемому для остальных лицу парня.       – Ой, простите, - тут же извиняется, испуганно округляя глаза, - я совсем не это имел в виду. То есть..       Он ищет поддержки в лице Чанбина, нервно переходя на английский. Сынмин у которого всё еще шумит в ушах, старается его успокоить.       – Феликс, всё нормально. Всё таки моя сестра их мама. А я с Сонми был очень похож, - говорит, а у самого душа наружу выворачивается. Он соврёт самому себе, если скажет, что не думал об этом всякий раз, когда братья гостили у него.       – И они много проводят со мной времени, вот и перенимают некоторые моменты поведения, - голос Сынмина холоден, пока внутри горит пожар, он кусает себе губы и не смотрит на Чана. Боится увидеть в его глазах что-то такое, от чего станет в несколько раз больнее.       Чанбин спасает ситуацию, ловко переводя тему в детство и вспоминая, какой занозой в заднице был его друг. Но разговор дальше не совсем клеится, и вскоре Феликс и Чанбин прощаются с ними. Сынмин хочет уйти следом, но Чан просит его остаться. И не на пару минут, как сначала подумал Сынмин, а на ночь.       – Поздно уже, оставайся у нас. Сону и Ыну будут рады увидеть тебя с утра.       Сынмин жалеет, что с утра сказал Чану, что завтра у него тоже выходной, и теперь у нет предлога “завтра на работу”, чтобы спокойно уйти домой. Он что-то лепечет про неудобно, не хочет стеснять, нет одежды и прочее.       – Сынмин, - тяжело вздыхает Чан, - мы уже почти год общаемся. И вроде даже хорошо общаемся. А ты всё ещё меня боишься?       Сынмин удивляется - боится? Он его никогда не боялся, да, ненавидел, да, не любил, да, избегал, но не боялся. Даже когда они встречались с Сонми, Сынмин его просто избегал, потому что было неприятно их видеть вместе, но не боялся. Как бы он не относился к Чану, но никогда никакой угрозы от него не получал.       – Я не боюсь, - если быть честным, то до конца, - мне неловко с тобой, - Чан хмурится, складывая руки на груди, и Сынмин паникует. - Да, когда-то я невзлюбил тебя с первого взгляда, и потом наши вечные конфликты, в первую очередь по моей вине, но всё же. Плюс похороны. Да, мне некомфортно, но я не боюсь тебя и никогда не боялся.       Сынмин думает, что напугал Чана такой откровенностью, видимо, он хотел услышать что-то другое, и теперь Сынмина выкинут из квартиры. Из той квартиры, в которой он еще пару минут назад не хотел оставаться на ночь, а теперь всем сердцем желает остаться здесь навечно.       – Конфликты были не только по твоей вине, - негромко произносит Чан, - я слишком поздно понял, что ты, несмотря на внешнюю схожесть с Сонми, совершенно другой. И общаться с тобой так, как я общался с ней, да и вообще с другими людьми, неправильно.       Злость волной захлестнула Сынмина, красным пятном алея на щеках - его только что назвали “особенным”? Типа он не такой, как все люди и поэтому теперь требует к себе иного внимания? Чан же не замечает его настроя.       – Мне кажется, я слишком давил, у тебя не было другого выхода, как меня возненавидеть. Ну и я разлучил тебя с сестрой. Это тоже мне бонусов в копилку не добавило, - горько усмехается и поднимает глаза. Злость, столько внезапно захватившая Сынмина, так же внезапно его покинула. Чан всё это время понимал, почему Сынмин так его сторонится, и ему теперь даже капельку стыдно.       – А похороны. Я тебя не виню за твои слова. Надеюсь, тебе стало после них легче. О да, Сынмину стало легче, на целых полдня, а затем он сожрал себя с головой, негодуя, что допустил такой выпад. Но ведь и не извинился. До сих пор.       – Не совсем. Прости, что наговорил лишнего, - бормочет тихо, но Чан слышит и не выдерживает - подходит и обнимает так, словно Сынмин последний оставшийся в живых человек, который ему нужен. Словно если он сейчас отодвинется, то Чан упадет и не сможет встать никогда. Он пахнет спокойствием, заботой и детским порошком. Его объятия крепкие, чтобы не дать упасть, но ласковые, чтобы не дать почувствовать себя задушенным. Хотя именно так себя сейчас Сынмин и чувствует: задыхается от накативших эмоций и облака заботы, которыми Чан его укрывает. Как так может быть? Ведь когда-то он ненавидел этого человека, а теперь в его руках находит спасение?       – Останься, - тихо просит Чан, и в его тоне ни намека на детские восторги. Он словно просит его остаться для другого, и Сынмин сдаётся.       Он отвоевывает себе диван в гостиной, хотя Чан предлагает свою комнату, и закутывается в одеяло по самые глаза, как делал в детстве, когда хотел спрятаться от всего мира на мгновение. Он зачем-то снова вспоминает слова Феликса. И как это бывает, случайно оброненная фраза селит в голове огромный ком мыслей получше сказанной специально. Сынмин засыпает с этим комом.       Утром его будят тихие детские шепотки и стук посуды. Он резко встает, пытаясь определиться, где он находится, зевает, потягиваясь, и сонно щурится на солнечный свет.       – Мини встал, - громко шепчут дети, не обращая внимания на родительский рык.       Как Чан и говорил, Сону и Ыну были в восторге, обнаружив утром дядю. Они почти не слезали с его коленей, пока ели, не обращая внимания на тщетные просьбы отца сесть на свои места и не мешать. Сынмин провел у них половину дня, а с обеда начал собираться.       – Мне надо приготовить еды и убрать тот бардак, что вы навели, - говорит он скуксившимся детским личикам. - В следующие выходные встретимся.       Они долго прощаются, Сынмин выходит на лестничную площадку и вызывает лифт. Перед тем как зайти в открывшиеся створки, он бросает последний взгляд на квартиру Банов. Чан всё еще стоит у двери, облокотившись о ручку, и смотрит на него с улыбкой, дети стоят у его ног и тоже пялятся, солнечный свет из квартиры мягко подсвечивает их силуэты. Сынмин, шагая в лифт, чувствует себя счастливым человеком.