неделимое

— Соня беременна. Казалось бы, это было совершенно обычно утро. Утро в понимании Олега — это двенадцать часов дня, отстаньте, ему простительно. Он полночи работал, а Саша дремал под боком, а с утра пораньше — поразительно для Олега — бодрый куда-то смотался. Видимо, к сестре. И вот вернулся. Довольный такой, сияющий, застал Олега завтракающим и выдал эту феноменальную фразу, заставляя брата подавиться очень полезной и даже почти вкусной овсянкой. — Что, прости? — переспрашивает он. Нет, с первого раза он, конечно, все и так понял, но подобное изречение — это то… Наверно, все-таки к подобному сложно быть готовым, потому что… То есть, нет, не то, чтобы Олег думал, что Соня не может быть беременной, Олег об этом просто не думал, понимаете? — Соня беременна, — терпеливо повторяет Саша с улыбкой на лице. — Фига, — тянет раздуплившийся Олег. — Чего, только тебе сказала? А я? — попытка в ворчание — тоже небольшая глупость, очевидно, чтобы если бы Соня кому и сказала первому из семьи — то это Саше. — А она сама еще не знает. Олег давится овсянкой еще раз. — Чего? Это как, прости? Саша садится напротив, складывает руки на столе и щурится довольно. — Сегодня с утра с ней виделся, позавтракали вместе. И… Сама она еще не поняла, я уверен, но я почувствовал. Ну, знаешь, когда ты живешь с человеком столько лет, когда вы чувствуете друг друга на таком уровне… Я порой ее чувствую лучше, чем самого себя, и не заметить изменения было проблематично. Может, недели три? Да, скорее всего, так. Она сама скоро поймет. — То есть ты, — Олег тыкает в сторону брата ложкой, с которой на стол валится вишня, которую он добавил в кашу. Саша кривится. — Понял, что Соня беременна еще раньше, чем сама Соня? — Абсолютно точно. Олег, ради всего святого, протри стол! И Соньке сам ничего не болтай, дождемся ее саму с благими вестями. И если Олег думал, что концепт «не болтай Соньке» заключается в том, что они просто никак не будут реагировать на информацию, которую узнал Саша, то Олегу стоило бы подумать еще получше. Потому что Саша… Начал действовать. Уверенный в том, что у сестры будет мальчик, Саша просчитал буквально все — вплоть до диапазона в пять дней, когда должен родиться этот ребенок. И ладно бы Саша просто что-то там просчитал и успокоился, но нет. Их квартира планомерно начала заполняться какими-то детскими вещами — пеленками, распашонками, игрушками. В один из дней они отправились вечером в магазин, Саша предпочитал выбирать овощи самостоятельно, а не заказывать их доставками, потому что «Олег, как я могу быть уверенным в том, что они положат мне не битое, не гнилое, не протухшее?». Чем овощи принципиально отличались от других продуктов, Олег предпочитал не уточнять. И все было бы ничего, если в этот самый день Олег не видит, как вместо переборки помидоров, которые нужны им были для салата, Саша подозрительно подглядывает в сторону отдела с детским питанием. — Так, ну-ка, хватит, — изрекает он, дергая брата за рукав. — Сань, я понимаю, что ты рад за Соню, но тебе не кажется, что ты слегка перегибаешь? Саша смотрит на него растерянно, пару раз хлопает глазами и внезапно поджимает губы, качая головой. — Может, и кажется, — отзывается он спустя несколько секунд. — Пойдем домой, ладно? Хер с ними, с помидорами. Олег знает, что эта тема — непростая для Саши. Очень сильно непростая. Они никогда не говорили о детях — то есть, о каких-то своих потенциальных детях, потому что понимали, что это все звучит совершенно нереально. А почему — и объяснять не надо, поэтому и вслух это никогда не озвучивалось. Смысла не было. Но Олег знает — в силу возраста, в силу различных жизненных аспектов и немного, но все-таки различного мировоззрения Саша переживает эту тему острее. И теперь никак, кроме агонии, назвать это Олег не может. Словно Саша пытается выплеснуть свой нереализованный отцовский инстинкт на ребенка, о котором Соня даже еще не знает. Помидоры они все-таки покупают, в небольшом магазинчике возле дома, где добродушная продавщица еще и убалтывает их взять несколько яблок — красивых таких, ярко-красных, таких, какие любит Саша. — Тебя это беспокоит, да? — спрашивает брат, когда они оказываются дома. Олег смотрит, как Саша крутит в руках только что вымытое яблоко, словно стараясь на его боках что-то разглядеть. — Моя реакция на происходящее. — Меня беспокоят твои чувства, Саш, — нет никакого смысла юлить и как-то отскакивать от темы. — То, как ты это воспринимаешь. Мы никогда об этом не говорили. Хочешь? Саша поднимает на него взгляд и выглядит так, будто сейчас заплачет. Он молчит несколько долгих минут, смотрит на Олега, будто надеясь, что на его коже сейчас проявятся какие-то письмена. — Не хочу, — наконец, шепчет он и отворачивается. И словно эти два слова даются тяжело, губы будто после наркоза, не слушаются совершенно. — Нет никакого смысла сейчас в этом. Мы можем сколько угодно переливать из пустого в порожнее, и в итоге просто озвучим то, что думаем, а думаем мы об этом плюс-минус одинаково, и на этом все закончится. Мы все равно ни к чему не придем и ничего не решим, только растревожим раны сильнее. И Олег это принимает. И понимает, потому что брат абсолютно прав — этот разговор ни к чему не приведет, не принес должного облегчения. В конце концов, это не то, что скрывается друг от друга, не какая-то потаенная боль, это то, что оба понимает отчетливо — ну какие им к черту дети? Как и откуда? И задавать эти вопросы вслух, не имея возможности на них ответить, не имеет смысла. Саша лезет Олегу под руку, утыкается в плечо и вынуждает брата почти лечь на диван, чтобы устроиться рядом, свернувшись в крокозябру. Яблоко так и остается на столе нетронутым, они даже никакой фильм на фон не включают, просто лежат на диване, дышат в унисон и думают — каждый о своем, но о чем-то общем все равно. И Олег не готов и никогда не будет готов променять это на что-то еще. После этого Сашу будто бы отпускает. Олег не знает, что послужило этому импульсом, переосмыслил ли что-то брат или просто, наконец, информация про ребенка сестры спокойно уложилась в его голове, но Саша перестает таскать в дом кучу детских вещей, спокойно перекладывает уже купленные, сортируя их по каким-то одному ему ведомым группам, и расслабляется. Они ждут Соню. В целом, сестра не заставляет их томиться в ожидании слишком уж долго, хотя уже спустя неделю после произошедшего — после того, как Саша своими высказываниями заставил брата давиться овсянкой на кухне — он при каждом звонке и сообщении Сони закатывает глаза и цокает языком, мол, и что, все еще не поняла? а сейчас поняла? все еще нет? да сколько можно! Соня звонит им спустя три недели после момента Х и говорит, что зайдет в гости, и у нее очень важные новости. Просто пиздец какие важные, мальчики, и это то, что она хочет обсудить с ними перед тем, как ехать к родителям. И если бы Олег с Сашей, точнее Саша с Олегом об этой очень важной новости не знали, то точно бы напряглись. Подсаживать на… Крючок, да, именно крючок Соня всегда умела талантливо и виртуозно, как и нагнать таинственности. Саша всегда этому поражался, а Олег закатывал глаза и говорит, что не понимает, чему брат так удивляется, если сам такой же. Обычно это вызывало бурю эмоций и споров, потому что «да как ты можешь, Олег, да я, да никогда, да ни в жизни!» и «да ладно, серьезно? Напомнить, кто умеет интриговать меня даже ужином?». И вот они ждут Соню. С ее любимым заваренным чаем, с такими же любимыми шоколадными конфетами и в жутком нетерпении. Оба. Сестра выглядит… Немного растерянной, но при этом ее аура сочится счастьем и довольствием, Олегу почти мурчать хочется от этого ощущения, его будто окутывают в это счастье. Соня садится напротив них, они пьют чай, болтают о какой-то ерунде, буквально доходят до обсуждения погоды, Олег подтаскивает шоколадные конфетки из коробки, потому что он вообще-то их тоже любит, а Саша, который принес их вчера, категорически запретил открывать их, пока не придет Сонечка. — А я, кстати, беременна. Соня бросает это промежду прочим, словно дальше она скажет про то, как потеплело на улице, или пожалуется, что на неделе вновь будет дождь. Саша любовно вздыхает, смотрит на сестру, подпирая подбородок кулаком, Олег расплывается в широкой улыбке, и вот на этом моменте Соня начинает что-то подозревать. — Тут вообще-то охуеть надо было! — изрекает она, и в эту секунду Олег понимает, что они за все это время к мысли про беременность Сони успели привыкнуть, успели ее осознать, поэтому не сыграли даже никакое мало-мальское удивление. Соня бы его даже не считала по аурам просто потому, что его не было. Окей, в их — в Сашином — идеальном плане по поводу «не говорить ничего Соне» оказался маленький факап. Сестра сводит брови на переносице и переводит взгляд с одного брата на другого, Олег и Саша переглядываются. — Ну, что ты, Сонечка, мы очень рады, но не удивлены, просто понимаешь… — Это такое, в целом, ожидаемое событие, — подхватывает Олег. — Вы же так долго уже вместе, этого стоило ожидать… — Мы за вас очень рады, правда! — в этом нет, конечно, фальши, но Соня руками по столу хлопает, прерывая поток бессмысленных высказываний. — Вы! — говорит она, поднимаясь. Саша встает вслед за ней. — Ты! Ты! — Соня тыкает пальцем в своего близнеца. — Ты что, знал, засранец?! — Я? — Саша пытается отыграть удивление, но у него это самое удивление получается очень плохо. Почему-то. — Да как ты могла подумать! Да я… — Саша, лучше не ври. Знал ведь, да?! И ты знал тоже! — она тут же тыкает пальцем в Олега, который пытается прикинуться ветошью в тени старшего брата. — Вы оба!.. Саше приходится очень глубоко вздохнуть перед тем, как толкнуть какую-нибудь речь, которая хоть немного, но успокоит сестру. — Дорогая, во-первых, тебе нельзя переживать… — Если ты сейчас посоветуешь мне успокоиться, я вылью чай тебе на голову, — угрожает Соня. И Олег знает — реально ведь выльет, с сестры станется. — Хорошо-хорошо, — Саша поднимает руки в примирительном жесте. — Окей, да, я понял некоторое время назад, и не мог не поделиться с этим с Олегом, потому что меня распирало. Конечно, мы бы не стали тебе ничего говорить, потому что понимаем, какой этой сакральный и интимный момент, который необходимо разделить между двумя людьми для начала, а потом уже ставить в известность всех родственников, какими бы близкими они не были… Ну, блин, а что я мог сделать, если просто почувствовал это? — Саша разводит руками, и Соню это, кажется, успокаивает. Она снова садится за стол, каким-то уже неуловимо привычным жестом кладет руку на живот и кивает. Тогда-то Олег и понимает, что буря их минула, впрочем, сложно, конечно, назвать грозящее бурей, но все же… — Действительно, раз уж почувствовал, то с этим уже ничего не сделать, — констатирует она. И дальше разговор складывается вокруг этой новости, они обсуждают Сонино состояние, ее здоровье, что сказал врач, как отреагировал Глеб, как лучше преподнести это родителям, чтобы сделать какой-нибудь сюрприз, когда вообще в Самару стоит лететь, потому что сообщать такие новости, конечно, лучше лично. Саша с Олегом замалчивают факт присутствия в их квартире нескольких коробок с детскими вещами, точнее, замалчивает Саша, а Олег не мешает ему это замалчивать. И уже под конец, когда Соня собирается уходить, потому что Глеб обещал за ней заехать, Саша не удерживается от ехидной улыбки. — А еще я знаю, что будет… — Молчать! — почти кричит Соня. — Ни слова больше, иначе я не позову тебя на гендер-пати! — А вот и позовешь, я твой самый любимый брат! — Не позову! — Позовешь! Олег тихонько вздыхает и под шумок тырит последнюю шоколадную конфету.