Dead souls

В квартире темно и тихо. Не слышно даже вечно орущих соседей и лая уличных собак. Только слегка поскрипывает половица, когда Чуя не спеша идёт в комнату. Он включает небольшой настольный светильник и беглым взглядом осматривает свою скромную обитель. Свет разгоняет темноту и разливается по комнате теплом. Не заправленная кровать, стопки потрёпанных книг на полу, пачка недоеденных чипсов на столе. Потолок усыпан флуоресцентными звёздами, подаренными Осаму в день их выпуска из приюта. Они светятся в темноте, отдают накопленный за день свет. Чуе хочется спать, но любопытство съедает изнутри, и потому, добравшись до кровати, первым делом открывает подарочную коробку. Что же в ней? Сердце трепещет от предвкушения. Чуя давно не маленький мальчик и уже забыл, когда в последний раз радовался подаркам. В этот раз все иначе. Белая атласная лента, которой перевязана коробка, послушно поддается. В полутьме комнаты Чуя замечает очертания, напоминающие блокнот или книгу, и достает подарок. По виду старая и слегка потрёпанная по краям записная книжка кажется ему знакомой, словно фрагмент большой мозаики, которую он так и не смог сложить, и напоминает о детстве. Сердце пропускает удар. Чуя задерживает дыхание, будто даже легкий порыв ветра может сдуть это ощущение. Шершавая обложка, позолоченные буквы на ней… Воспоминания мелькают в голове, и, кажется, Чуя начинает понимать, что держит в руках. Надпись на форзаце только добавляет уверенности. Она гласит: «Моему маленькому принцу Чуе. Прочти, когда исполнится 20. Если ты это читаешь, значит, я всё же мертва.» В глазах начинает пощипывать. Чуя запрокидывает голову и тупо смотрит в белый потрескавшийся потолок, стараясь справиться с нахлынувшими эмоциями. Дрожащими пальцами, он переворачивает страницу за страницей. Почерк у Кое ровный и аккуратный. Она увлекалась каллиграфией и поэтому прочитать дневник не составляет труда. Поначалу ничего интересного: девушка вела его едва ли не со студенчества, когда только познакомилась с отцом Чуи. Здесь были и вырезки из газет, и фотографии, сделанные в фотобудке. Одна из страниц сильно пожелтела, чернила немного размылись, вероятно, от слез, но прочитать по-прежнему возможно. В отличие от предыдущих записей, здесь рука Коё дрожала. Я не понимаю. Не понимаю… Почему именно он? Чем мы заслужили это? Мне очень больно. Я хочу умереть вместе с ним. Спустя два дня ещё одна запись: Я беременна. Ацуму, почему ты ушёл и оставил меня? Затем ещё через день: Как мне стоит поступить?... Чуя жмуриться, чувствуя, как намокает от слез лицо. Пелена стоит перед глазами: читать получается с трудом. Разница между записями две недели. Приходили твои знакомые, спрашивали о тебе. Я заплакала. Прости, это тяжело. Почему им просто не читать новости? Накахара стискивает зубы, подавляя рыдания. Мама никогда не говорила про отца. Всегда грустнела, стоило кому-то из знакомых вспомнить его имя. Теперь он понимает почему. На следующей странице вклеена вырезанная из газеты статья. Мафиозные разборки — Гласит заголовок. Чуя несколько секунд собирается с мыслями, смотрит на листок невидящим взглядом. Стук сердца напоминает удары молоточка — так быстро и гулко он отдается в ушах.  Шумный вдох, медленный выдох. Строчки становятся чётче, Чуя продолжает: — За последние две недели уровень преступности в Йокогаме значительно возрос. Полиция просит не паниковать и воздержаться от поздних прогулок. Горожане все, как один, твердят: в городе завелась преступная группировка. Очередным подтверждением этому стало тело 25-летнего Ацуму Озаки, найденное мертвым 31 августа рядом с парковкой торгового центра «Спрингс». Эксперты сообщают, что смерть наступила в результате выстрела в голову. Расследование по этому делу ведётся до сих пор. Чуе тяжело дышать. Он догадывался. Конечно, догадывался обо всём. Но почему тогда так больно? Дневник выскальзывает из пальцев и с глухим стуком ударяется об пол. Колени дрожат, руки, всё тело, словно в ледяную воду окунули. Отца убили. Было ли это следствием его собственных действий против преступника, или случайное стечение обстоятельств, Чуя не узнает никогда. Это дело давно кануло в прошлое, и разве что лишь мертвые могут дать ответ. Есть и ещё кое-что, что никак не укладывается в голове: откуда у Дазая дневник Кое. Осаму неспроста попросил его открыть подарок дома: знал, что содержимое шокирует Чую. Любого бы шокировало. Сейчас, когда Накахара, наконец, разорвал эту связь, грузом тянущуюся за ним из самых пучин прошлого, она снова напомнила о себе. Снова разбередила раны, посыпала их солью и смеётся, глядя на страдания Чуи. Эта связь — балласт, только сбросив его, он сможет вздохнуть полной грудью. Зачем же Дазай поступил так жестоко? Жестоко ли? Возможно, это было правильным решением. Рано или поздно воспоминания настигли бы, застали врасплох. Дневник — это ответы, дверь в будущее, где Чуе не нужно сбегать, где он счастлив и свободен, где прошлое — всего-навсего безликие воспоминания. Пролистав дневник до конца, Накахара узнает следующее. Кое ждала дочку и планировала назвать ее Мэй. Несмотря на некоторое смущение, читая эти записи Чуя невольно улыбался. Тяжёлый комок в горле ненадолго ослаб. После смерти жениха, Озаки переехала жить к родителям, где, окружённая заботой, наконец начала вновь расцветать. Её записи становились все оптимистичнее. Девушка не боялась теперь говорить о себе и своих чувствах. Жизнь налаживалась, а вместе с тем срок беременности подходил к концу. Родившийся, на удивление всем, мальчик был здоровым, голубоглазым и таким похожим на отца, что все родственники в унисон вздыхали: вырастет красавцем. Однако судьба лишь притворялась благосклонной. 31 августа — то есть ровно через год после смерти Ацуму Озаки — сердце мальчишки остановилось во сне. «Синдром внезапной детской смерти, — пожимали плечами врачи. — Мы вам соболезнуем, но от этого не застрахован никто». Коё не смогла смириться. Она утопала в собственной печали, как в болотной топи. Дикий, загнанный в смертельную ловушку зверь. Раны кровоточили, саднили ушибы. Каждая крупица надежды отдавалась в сердце невыносимой болью. Сначала жених, затем сын... Но вскоре спасение нашло её. В пыльных шкафах материнского дома она откопала старый томик, который стал для неё той самой соломинкой. В дневнике в подробностях описан ритуал, который Кое провела в ту же ночь. Хиганбану — цветок смерти —положила на подоконник, открыла окно и, закрыв глаза, произнесла найденное в этой дряхлой книге заклинание. Он выглядел очень молодо, лет на 20 или даже младше. Каштановые немного вьющиеся волосы, длинный черный плащ. Этот парень появился сразу после того, как последние слова были мною произнесены. Первое, что бросилось мне в глаза, были многочисленные бинты, покрывающие его запястья и шею. Я заключила контракт, отдала свою душу. И мой принц снова стал жить. — Эти строчки Чуя перечитывал несколько раз. Он не понимал — хотя нет, скорее не верил, в то, что прочитал. Магия, контракты, души… Его мама сошла с ума от горя. Наверняка, это и есть объяснение. Однако описание незнакомца, до ужаса похожего на его лучшего друга, не давало покоя. Резко выпрямившись, Чуя тянется к телефону. В этот самый момент его экран вдруг вспыхивает, и на панели уведомлений всплывает сообщение от Дазая. Не медля ни секунды, Накахара печатает ответ.   Уснуть не получается. Мысли роятся в голове, жужжат, как разъяренные пчёлы. Грудь то и дело сдавливают сдерживаемые рыдания. Коё, Ацуму, контракт, магия. Все это никак не укладывается в голове. Что же произошло в тот день, когда Чуя остался один? Сколько бы он не напрягал память, воспоминания были расплывчатыми, словно подернутая рябью вода. Завтра он спросит обо всем Осаму. Не спроста же он подарил ему дневник. Ему наверняка известно куда больше, чем он показывает… Ведомый тревожными мыслями, Чуя всё же задремал. Стрелка часов тогда только-только доползла до 5 утра.

***

— Что с лицом, Чуечка? — Осаму приветливо улыбается, глядя на друга. — Неужто родился таким? — Он смеётся, а Накахара только сильнее хмурится, вспоминая вчерашний вечер и дневник. — Нам надо поговорить, — засовывая руки в карманы черной куртки, Чуя недовольно косится на прохожих, а затем переводит взгляд на Дазая. Улыбка последнего меркнет, стоит ему добавить: — Насчёт дневника. — Давай выпьем кофе? — Осаму непринужденно кивает в сторону небольшого уличного ресторанчика. Чуя безразлично пожимает плечами, что воспринимается Дазаем как согласие, и он бодро шагает в сторону заведения. Выбрав место чуть в стороне от основной массы посетителей, Осаму делает заказ за двоих и откидывается на спинку плетёного кресла, складывая руки на груди. В его взгляде нет насмешки, он ждёт, когда Чуя начнет расспрос. Накахара медлит. Вопросов так много, что зацепиться за один невозможно. Решает начать с простого: — Откуда у тебя дневник моей матери? Губы Дазая чуть вздрагивают в подобии улыбки. Он молчит, пока официант не торопясь расставляет две чашки кофе, Чуя не сводит с друга глаз. — Мне кажется ты уже знаешь ответ, — улыбка Дазая становится шире. Он подносит чашку к губам и делает глоток. Накахара следует его примеру. Несколько минут они пьют молча. Нарушает тишину лишь звяканье чашек о блюдца. — Ты ведь не человек, да? Говорить об этом странно. Тот факт, что его лучший друг, возможно, и не друг вовсе, вводит в ступор и заставляет кровь вскипать от злости. Чуя ненавидит ложь. Однако он почти уверен, что прав. Кивок Дазая лишь добавляет масла в огонь. Накахара тяжело вздыхает, с трудом сдерживая нахлынувшую ярость. — Тогда кто ты, Дазай? Или тебя зовут по-другому? Я уже ничему не удивлюсь. Осаму ухмыляется. Его взгляд пропитан снисхождением и сквозит усмешкой. — Прямо-таки ничему? — Отвечай на вопрос! — Громче, чем задумывалось. Его голос звенит, глаза метают молнии; воздух между нами словно нагревается: кажется, ещё немного и в самом деле начнется гроза. — Я твой друг. Три простых слова ощущаются выстрелами в сердце. Чуя стискивает кулаки. — Ты мне лгал. Все тринадцать лет. — Разве? Я всегда был твоим другом. — Дазай раздражающе спокоен. — Послушай, какая разница, кто я? — Ты меня используешь? Какие у тебя цели? Осаму вздыхает, словно набираясь терпения перед тем, как объяснять элементарные вещи. — Нет, Чуя. Мои цели в дневнике твоей матери, все до единой. Дневник, точно. Злость немного стихает, стоит ему вспомнить о матери. Чуя откидывается на спинку кресла, закидывает ногу на ногу. — Значит, ты и есть тот, кто откликнулся на ритуал моей матери? Осаму, улыбаясь, кивает. — И она умерла из-за тебя? Улыбка последнего испаряется. Он устало качает головой, будто отгоняя воспоминания. — Ты не понимаешь… — Так объясни! — Твоя мать воскресила тебя, но оставила свою душу. В тот день пришла пора платить по счетам. — Сухо констатирует Осаму. В голосе холодная уверенность. Чуя задерживает дыхание. — Но ведь это… — рассеяно начинает он, но закончить Дазай не даёт. — Невозможно? — Осаму невесело смеётся. — Именно так думают все, пока нет надобности кого-то воскрешать. Коё была в отчаянии, а мы помогли ей принять решение. Последнее предложение приводит Чую в чувства. Он вопросительно склоняет голову. — Значит, та книга появилась там специально? Кивок. — А ты, получается, дух? Снова кивок. — Значит, она… И я… — мысли никак не вяжутся. Накахара хмурится, пытаясь восстановить логическую цепочку, но картина мира рушится на глазах, словно песочный замок, смываемый волной. Проходит минута. Две. Чуя молчит. Дазай также не произносит ни слова, попивая кофе. — Значит, тот второй контракт — причина, по которой ты был все это время рядом? — Наконец, спрашивает Накахара. Он даже не скрывает горечи в голосе. — Ага, но мне даже понравилось. Чуя хмыкает. — Не нужно меня утешать. — И в мыслях не было. Мне правда понравилось быть твоим другом. Накахара со скепсисом вглядывается в лицо напротив. В глазах нет ни толики притворства. — Почему? — Он действительно не понимает. Но Дазай не отвечает. Пожимает плечами и, допив кофе, со стуком ставит чашку на блюдце: своеобразная точка в теме разговора. — У меня очень много вопросов. — выдыхает Чуя, пощипывая переносицу. Осаму улыбается, поднимаясь из-за стола. — Задашь их все по дороге. — Что? Куда? — Я нашёл тебе работу, — только и отвечает он. Чуя удивлённо поднимает брови, но вставать не торопится. — Где? Дазай открывает рот, чтобы ответить, но тут же передумывает. В этот миг к столу подходит официант со счётом. Расплатившись одной купюрой и даже не взглянув на цену, Осаму протягивает руку Чуе. — Расскажу по дороге. Нужно кое-что сделать перед тем, как приступишь. Накахара поднимается следом, игнорируя протянутую руку. — Но я ведь ещё не согласился! — В сердцах восклицает он. — Подожди. Это та самая ночная подработка, о которой ты так упорно молчишь? — Можно и так сказать, — Дазай усмехается, в глазах странный блеск. Чуя растеряно смотрит ему в след. Затем пожимает плечами и спешит догнать. — Эй, мумия, подожди!