Хризантема-меч

Я проснулся под шум дождя и долго лежал с закрытыми глазами, прокручивая в голове детали сна. Сегодня мне приснились уравнения кривых, а именно астроида, звездообразная кривая; чья-то рука рисовала ее снова и снова против часовой стрелки на песке. Я счел это добрым знаком для продолжения записей о моей новой жизни, встал и взялся за перо. Итак, минуло уже несколько месяцев, скоро настанет осень, как я поселился на Бейкер-стрит — довольно удобное местечко, рядом аптека и книжные лавки, не так далеко расположены театры и вокзал. Но это все ерунда, важнее всего непосредственное окружение. Не могу сказать, что первое время меня особенно интересовал Холмс, мой новообретенный сосед, и род его занятий. Я полностью сосредоточился на восстановлении собственного душевного равновесия. Где-то с месяц я отсыпался у себя в спальне и редко виделся с Холмсом. Он уходил до того, как я поднимался с постели (не ранее полудня, а чаще и позже), обедал или при больнице Св. Ньярломея или, как позднее выяснилось, в ресторанах, и возвращался домой лишь вечером. Мы виделись за ужином в гостиной, после чего он занимался своими растениями, а я или помогал ему в этом нелегком деле или уходил к себе. Нельзя сказать, что я только и делал, что спал. Я пытался совершать ежедневный моцион, но вскоре вынужден был прекратить эти бессмысленные попытки. Прогулки скорее ввергали меня в состояние тоски, нежели укрепляли здоровье. А вот книги и наблюдение за планетами (я привез с собой и телескоп) значительно облегчали мое существование в этой съемной оранжерее. Я несколько утрирую, называя оранжереей то, что де факто ей не являлось, однако растений в гостиной обитало довольно много, и всё бы ничего, если бы они были безобидны. Там был не только нериум олеандр, но и множество других знакомых мне растений и грибов. Чего стоила калосская олива с шепчущими ветвями, изумрудная трава в трех горшках, или скользящий мох. Не знаю, как они умудрялись уживаться друг с другом, и даже расспрашивать об этом мне не хотелось. Холмс несколько раз любезно интересовался, не мешают ли мне его друзья, и я всякий раз дипломатично говорил, что нет, я же не пользуюсь гостиной иначе как для завтрака, обеда и ужина. К тому же я прекрасно знал, как обращаться с любым из этих достойных представителей растительного мира так, чтобы остаться живым и невредимым, и для меня не составляло труда соблюдать технику безопасности. Несколько раз я вспоминал доктора У и поражался, как он не убежал на следующий же день. Впрочем, на эту тему у нас состоялась занятная беседа с Холмсом, когда однажды спустившись к позднему завтраку, я застал его за столом. Он довольно лениво поглощал гренки, полностью занятый чтением новостей. — О, мистер Мориарти. Рад вас видеть. В утренней почте есть кое-что для вас. — Можно опустить «мистер», — откликнулся я, забирая с подноса письмо. Разумеется, оно было от моего старшего брата Тивилла, который жаждал видеть меня в родовом поместье. Каким образом он узнал, где я поселился, я мог лишь предполагать. Я ему не писал все это время, ограничившись телеграммой с единственной фразой «Я теперь свободен». — Дж. Т. Мориарти, это ваш отец или брат? — спросил меня Холмс, не отрываясь от газеты. Я был раздосадован этим вмешательством в частную жизнь и ответил не слишком любезно: — Не все ли вам равно? — Признаться чистосердечно, ваша демонстративная нелюдимость объясняет, почему вы так много времени провели среди растений, — спокойно заметил Холмс. — А вот почему вы при таких данных выбрали стезю дипломатии, я даже не смею предположить… — А вы попробуйте, — зло улыбнулся я. — Думаете, дипломатом станет скорее открытый человек или закрытый? Холмс рассмеялся. — Пожалуй, вы правы. Так значит, вы не хотите обсуждать со мной подробности своей частной жизни? — Как будто бы вы хотите обсуждать со мной свою частную жизнь, — парировал я, принимаясь за гренки. Хозяйка любезно оставляла мою порцию каждое утро и уносила нетронутой, если я не вставал к завтраку. Я думал, что на этом беседа завершится, но Холмс прищурился, откинулся на спину стула и отложил газету. — С удовольствием обсужу с вами свою жизнь. Что вы хотите знать? Я не хотел знать о нем ничего, но из дипломатических соображений не мог так и сказать. Как видите, не так-то просто быть дипломатом в быту. Как обычно мысль работала быстро. Я мог бы спросить, занимается ли он медициной, но для меня было очевидно, что нет, он просто проводил опыты в химической лаборатории при больнице. Я мог бы спросить, зачем ему в гостиной калосская олива, но опять же, ответ лежал на поверхности. Так что я задал вопрос, на который знал ответ, но который, по крайней мере, логично истекал из ситуации. — Сколько доктор У прожил в этой очаровательной квартире? — М-м-м, дайте подумать. Год. Да, пожалуй, год. — И вы с ним хорошо ладили? — вежливо спросил я, прекрасно зная ответ и на этот вопрос. Мы обсудили его с доктором У буквально на прошлой неделе, когда вместе обедали. — Вполне. Только вот его раздражали мои растения, а меня — его бульдог. Но думаю, если бы у него был выбор, он провел бы этот год вдали от меня. Как только его дела пошли в гору, и он нашел себе более подходящий вариант, то съехал. Ну, возможно, Ирэн слишком сильно вымотала его. А вот это уже была новая информация. — Ирэн? — Я так называю мой олеандр. Я, кстати, заметил, что она печальна и больше не цветет. Вы что-то с ней сделали в мое отсутствие? Я не был уверен, что стоит сказать, как есть. Но в конце концов телепатическое общение с растениями было частью моей специальности. Мне незачем было это скрывать. — Ну, я поговорил с вашим олеандром, разъяснил, почему не могу быть донором. Факт беседы с растением ничуть не удивил этого человека. Он только кивнул с пониманием и уточнил: — Потому что вы храните свои эмоции при себе? — Верно. — Ирэн очень нравился доктор. Она пыталась пробудить в нем чувства. Но доктор почему-то принял ухаживания за преследования. Странный он был, вообще говоря, между нами. Вы ведь с ним не друзья? — Нет, — не вдаваясь в подробности, ответил я. Друзьями мы с доктором не были. Мы учились в медицинском университете, где он учился резать людей, а я — определять яды и много раз встречались на общих лекциях и в библиотеке. Холмс вдохнул с облегчением. — Я так и подумал. Тем лучше. И на этом разговор завершился. Я так и не понял, почему его обрадовал тот факт, что мы с У не были друзьями, но осознал, что между нами есть нечто общее: мы оба предпочитали дружить не с людьми. Его друзьями были опасные растения, он даже давал им имена. Ну а моими — звезды и кривые. *** Вскоре я заметил, что у Холмса была раздражающая привычка внезапно возвращаться к прерванному разговору в самый неподходящий момент, к примеру, вечером, когда я, уже закончивший все свои дела, валялся на диване с книгой. Над диваном склонилась калосская олива по имени Мэри. Первое время ее шепчущие ветви мешали моему чтению, но путем сложных переговоров мне удалось с ней договориться о вечерней тишине. — А вы знаете, что первая калосская олива выросла на могиле одного скульптора? — осведомился Холмс, присаживаясь рядом со мной на диван. Он не видел ничего дурного в таком демонстративном пренебрежении личными границами. — Не просто на могиле, а из его останков, — рассеянно поправил его я. Он постоянно проверял мои знания, когда заговаривал о каком-либо редком растении. Я был уверен, что все эти факты были ему достоверно известны. — И все-таки, почему вы бросили дипломатию, Мориарти? Я наводил о вас справки в одном министерстве. Мне сказали, что вы были одним из лучших. Я посмотрел на него поверх книги. Он казался усталым и чем-то сильно расстроенным. Возможно, это было связано с последними известиями о новой выходке реставрационистов, этих поборников восстановления человеческого господства над миром. Что касается меня, то я, как любой нормальный человек, считал благом возвращение Великих Древних, в особенности нашей обожаемой Королевы и не желал для себя иной судьбы. Ну, как вы уже поняли, я не слишком-то жаловал род людской, хотя сам принадлежал к нему. Холмс, очевидно, тоже был шокирован ненормальностью действий этих анархистов. Мне стоило подбодрить его. — Да, я знаю, что вы родственник Майкрофта Холмса, — сказал я. — Он, несомненно, ваш брат, а не отец. Но он даже не улыбнулся. — Мой брат рассказал мне, что вы блестяще провели переговоры со Старцами и подарили Британии несколько лет мира. Как вы это сделали, так до сих пор никто и не понял. Как же вы это сделали? — Сложный мозг довольно просто легко понять. Можно вычислить, к каким умозаключениям он может прийти. А вот примитивный мозг может преподнести сюрпризы. Ваш брат не рассказывал, как неудачно я провел переговоры с Багровым Созданием-из Озера? — Это произошло в пещере в одной тропической стране? Я кивнул. — Оно ранило вас? — Оно ранило не меня, а моего сопровождающего. Это был офицер Британской армии, и он… больше не стрелок. К тому же, сошел с ума. — И это трагическое событие так повлияло на вас, что вы решили заняться растениями, — задумчиво проговорил Холмс. — Но непреодолимая тяга к опасности сделала вас специалистом по опасным растениям. На эту тему я говорить не желал. — Лучше поведайте мне, почему вы решили заняться разведением таких растений. — Ну, это долгая история, — ответил он. — Я как-нибудь расскажу вам. Ох, сегодня было так много работы, что я забыл полить растения. Вы мне не поможете? С меня ужин в Холборне. Я, конечно, помог ему. Но после решил поговорить с ним серьезно. *** На следующее утро я опять встал рано и застал Холмса дома. Он выглядел так, словно всю ночь не спал и вообще вид его внушал некоторые опасения. Не думал, что такой человек способен принимать близко к сердцу то, что не имеет к нему непосредственного отношения. — Знаете, Холмс. Мне жаль говорить об этом, когда вы в таком состоянии… Он поднял на меня усталый взгляд и сделал приглашающий жест рукой. — Мне кажется, что вам нужно нанять приходящего садовника. Ваши растения требуют внимания, а вы им его не предоставляете. Он попытался выдавить улыбку: — Это вам сами растения сказали? — Именно так. — То есть это не метафора? Так значит, вы еще и дипломат по работе с растениями? Это довольно редкая профессия. Я прежде не встречал таких специалистов. — Бывший дипломат по работе с растениями, — уточнил я на всякий случай. — Я ушел из профессии и теперь подыскиваю новую. Я не против иногда помочь вам с олеандром и всеми остальными, но предпочел бы, чтобы вы избавили меня от этой обязанности. — Стало быть, эта работа вам осточертела, — заключил Холмс. Он так часто делал правильные выводы, что это перестало забавлять и начало тревожить. Определенно, мне не стоило жить в одной квартире с человеком, который так много замечает. — Именно так. — Или… были какие-то другие причины, почему вы оставили такое хорошее место у королевской кормушки? Меня несколько покоробил его пренебрежительный тон. — Мои причины никоим образом не должны вас касаться, — ответил я как можно холоднее. — И если вы еще раз так выразитесь в моем присутствии о нашей Королеве… — Прошу меня простить: я нездоров, — тут же сказал он и ушел к себе. А я остался завтракать в одиночестве. *** Вскоре Холмс выздоровел и снова стал веселым и приветливым по отношению ко мне. Он нанял приходящего садовника, и мне больше не приходилось заниматься растениями, а значит, у меня появилось время задуматься, чем же я бы хотел заниматься дальше. Ничего не приходило в голову кроме как пойти преподавать ботанику в один из наших университетов, но мне не хотелось покидать Лондон. Незадолго до конца лета у нас состоялся еще один занятный разговор, который всколыхнул во мне неприятные воспоминания и поселил в сердце тень. Вышло это так. Мы обсуждали самые необычные цветы, существующие и нет, и Холмс вдруг вскочил с кресла и стал ходить по комнате. — Знаете, я вспомнил об одном весьма занимательном цветке, его совсем недавно завезли в Альбион из Ямато, но у нас здесь за несколько лет образовалось сообщество ценителей, и я — один из них. Тут он сделал эффектную паузу, чтобы я задал вопрос о предмете его интереса. Но вопрос я не задал, поскольку мне и так было ясно, о каком растении он говорит, и тогда он с улыбкой закончил: — Вижу, что вы понимаете, о чем речь. Несомненно, он говорил о хризантеме. Но какой именно? — А слышали ли вы когда-нибудь о хризантеме-мече? — Конечно, — помедлив, ответил я. Я мог бы еще добавить, что не только слышал, но и видел эту хризантему, но взращенная годами службы в Ботаническом саду осторожность не позволила мне произнести эти слова вслух. — О! — воскликнул он так, словно никто кроме меня не мог понять его чувства. — Я так и думал, что вы знаете. Хризантему-меч описывают как цветок, что может ранить как оружие, но при этом изумительной красоты. Знаете, это описание напоминает мне вас. Это была одна из многих его шуток о моей красоте, я уже начинал к ним привыкать. — А еще я слышал, что аромат этого цветка опасен для людей, дышать одним воздухом с хризантемой-мечом могут только особы королевской крови… — Императорской крови, — непроизвольно поправил я. — Этот сорт, по преданиям, был выведен в оранжереях Нефритовой императрицы. Возможно, она сама принимала в том непосредственное участие. — Вы говорите о Той, что занимает Хризантемовый трон в Ямато? — Да. В «Цветочном календаре известных мест Ямато» — это такой сборник легенд о растениях, сказано, что хризантему-меч выводили как гибрид, так что вполне вероятно, что ее можно использовать как оружие. — Я переписываюсь с одним японским ботаником, — жизнерадостно сообщил Холмс. — Он многое знает о флоре Ямато, но никогда не видал хризантему-меч, хотя и посещал Сады столицы. Я слышал о том, что с ее помощью можно открыть проход между мирами, создать временной коллапс. Жуткие вещи она может, эта хризантема. А как думаете вы, она вообще существует? Я понимал, что он пытается вывести меня на нужную ему мысль. И любой человек на моем месте вскричал бы: «что вы! Разумеется, хризантема-меч, создающая проход между мирами, временной коллапс и прочие нужные вещи существует. Я лично видел ее тогда-то там-то при таких-то обстоятельствах и выжил лишь благодаря личному вмешательству Королевы. И да, после этого прискорбного случая мне пришлось искать себе другое место». Холмс бы мне посочувствовал и проникновенно глядя в глаза, сказал бы, что он мой друг и я могу ему поведать все, что угодно. И я бы рассказал ему много такого, что лучше оставить при себе. Но я был дипломатом. И никогда не выдавал лишней информации непроверенному собеседнику. — Думаю, нет, — сказал я. Холмс был растерян и разочарован. Вглядывался в меня так пристально, словно хотел прочитать мои мысли. — Так вы никогда не видели хризантему-меч? — настаивал он. — Даже в Ботаническом саду? И я, глядя ему в глаза, спокойно солгал: — Нет, в Ботаническом саду не выращивают настолько опасные хризантемы. *** Разумеется, я видел хризантему-меч. Издали. В самой дальней оранжерее Ботанического сада. Несведущие люди думают, что самый редкий и самый опасный цветок просто обязан иметь совершенно необычный вид, значительные размеры, так, что можно сразу понять: вот оно. Ничего подобного. Она выглядела как обычная паучья императорская хризантема. Её щупальца были ослепительно белы и так прекрасны, что дух захватывало. При виде этого дивного цветка я ощутил неописуемый ужас. Должно быть, Нефритовая императрица вложила в него часть своей силы. Когда я узнал, что меня определили в сопровождающие хризантемы-меча, я немедленно подал в отставку и покинул Ботанический сад, ибо дорожил своим рассудком больше всего на свете. Об этом и о многом другом думал я в ту ночь. Кто такой Холмс на самом деле и что ему нужно от меня, случайна ли была моя встреча с доктором У? А потом заснул, и мне приснилась астроида, звездообразная кривая; чья-то рука рисовала ее снова и снова против часовой стрелки на песке. Перечитывая эти записи, я понял, чья рука мне приснилась. Это была рука Холмса.