Болотноглазый

— Не... не надо... — голос наемника сорвался, — Блять... Отпусти меня... Обнаженный по пояс и затянутый в бинты мерк вжался в угол с отчаянием глядя на монолитовца и пытаясь освободить связанные руки. Бесполезно. Раненый и слабый он не мог сопротивляться... Но фанатик похоже не спешил. Да и руки... Он просто поймал наёмника за плечо, подтянул к себе и внезапно сжал связанные запястья, прижимая мерка спиной к своей груди. Коснулся губами плеча — неожиданно робко и трепетно. Зашептал — мягко, успокаивающе. — Я не причиню боли, сталкер. Успокойся... Ты очень... красивый. Очень. Не сопротивляйся... Я умею так, чтобы было хорошо не только мне. Тебе понравится... — Блять, я не... баба... Сука, отъебись... — Тихо, не дёргайся, иначе будет больно. Твои раны... Мерк обреченно застонал, дернувшись в жалкой попытке не то высвободиться, не то хотя бы освободить руки и заткнуть уши. Чтобы не слышать этот мягкий, чувственный голос... Чужие обветренные губы неторопливо прошлись лёгкими поцелуями, замерли едва щекоча горячим дыханием мочку уха. Повело вдруг... От горячего выдоха и его чертового тихого голоса с хрипотцой. — Ты красивый... Я тебя выслеживал давно, оберегал незримо. Не успел на этот раз, прости... Но зато могу обнять, касаться, трогать... Так хотел. Кожа светлая такая, вкус терпкий... У тебя глаза болотные, затягивающие. Гибкий, хищный, опасный... Хочешь — отпущу? Утром уйдешь... Я же многого не прошу. — Я ж, бля, неверный... — Это неважно. Совершенно... Ты — свет. Болотный... Хищный... Ты не представляешь какой ты. — монолитовец вжался лицом в загривок, втянул запах, — Уйдешь, по запаху всё равно снова найду... Но в Припяти опасно. Ты безоружен... Останься. Тебе будет хорошо... — Я тебя... — наёмник тихо застонал, — Убью... — Болотный, я не сделаю больно... Ты — свет. Я буду ласков и терпелив. Я же знаю, ты уже был с другими... Наемника словно ледяной водой окатило. Дернувшись изо всех сил, он вырвался из чужих рук, снова вжался в угол и зажмурился. Он был с другими, да... Насильно, через боль, покоряясь. Он ненавидел это. Ненавидел своего командира, старшего их отряда. Он помнил ту боль. Как рыдал в ладонь, кусал губы в кровь и лежал потом пластом у себя в комнате пока не забылся в тяжелом сне. Был... Мерка трясло и колотило, воспоминания рвали душу... И потому он не сразу заметил как освободили запястья от пут, как обняли чужие руки, как монолитовец осторожно прижал к себе и принялся успокаивающе мягко поглаживать по плечам и спине... А заметив, лишь обреченно всхлипнул и неожиданно сам прижался к бойцу «Монолита», ища в его успокаивающих объятиях утешения. В конце концов тот действительно не заставлял его. Спас. Отстоял. Не стал добивать, притащил к себе. И сейчас — просто гладил, успокаивал, едва ощутимо губами касался шеи, шептал, периодически прикусывал совсем слабо кожу и тут же отпускал, снова шептал. — Тихо, сталкер, не надо... Я не стану брать тебя как тот другой, слышишь? Ты же — мой болотный свет... Меня не бойся, я не обижу. Ты очень красивый, очень... Как болотный кот. Грациозный, хищный, славный... Просто попробуем. Если тебе не понравится, ты остановишь меня в любой момент. Я не он, я прислушаюсь... — Откуда ты знаешь... про меня и Шведа... — Я многое о тебе знаю, болотный свет. И это я убил того, кто брал тебя без спроса. Он не имел права... Ты — мой, тебе нельзя причинять боль. Я каждого убью, кто посмеет взять без спроса... Слышишь? Мой болотный свет... — Господи, блять, боже... Ты его... — наёмник невольно вздрогнул не поднимая головы, — Из-за меня?.. — Никто не смеет причинять тебе боль... Слышишь, сталкер? Никто... не посмеет... — горячее дыхание опалило мочку уха, — Веришь? Ты мой хищный зверь, только мой и больше ничей... Хочу тебя. Гибкого, сильного, жаркого... Я знаю какой ты можешь быть и что я могу дать... Ты — свет. Я не обижу... Мягко и плавно как змея скользнув на колени, монолитовец внезапно оказался за спиной и так близко, что Аллес буквально ощущал обнаженной кожей жар чужого тела. Горячие губы настойчиво, но неимоверно предупредительно и осторожно исследовали его шею, плечи, спину... Твердые сильные ладони плавно оглаживали бока и грудь, чуть сжимали — а ведь фанатик изо всех сил сдерживал себя и тщательно старался не касаться ран, подумалось вдруг мерку — ласкали и мягко растирали. Чуть шершавые кончики чужих пальцев наткнулись на сосок, ласково сжали его, потерли и наёмник неожиданно для самого себя тихо застонал, закрывая глаза и откидывая голову. Он не мог сопротивляться — слишком ослаблен ранением и потерей крови. И не хотел... Смирился. Пусть фанатик делает уже что хочет с ним, лишь бы отпустил потом и лишь бы... Господи, лишь бы не солгал! О том, что не будет через боль, не будет заставлять силой, не обидит как... как чёртов садист Швед. Швед, которого этот фанатик убил ради него Аллеса... Повело. Снова. От этого дыхания над ухом, лёгких покусываний в шею, властных ласковых рук. Черт бы побрал этого монолитовца, что теперь — приняв молчаливое согласие мерка — стал лишь ещё нежней, ещё ласковей с наёмником. Аллесу казалось, согласись он и фанатик просто возьмёт своё, не думая ни о чём. Нет... Тихо шепчущий что-то свое монолитовец вплелся пальцами в спутавшиеся волосы Аллеса, ласково перебирая их. Вторая ладонь медленно прошлась по груди наемника, избегая плотных бинтов, скользнула по животу, обняла прижимая мерка к монолитовцу. Трепетно коснувшись губами мочки уха, фанатик хрипло шепнул: — Ты не представляешь как я этого ждал... Как я тебя ждал. Аллес... Не бойся, я не причиню тебе боли. Ты ранен... Я буду осторожен, обещаю... Просто расслабься, хорошо? — Блять, у меня есть выбор... — Я не хочу силой, Аллес... Не хочу заставлять. Я могу отпустить, но буду и дальше за твоей спиной тенью... — монолитовец легонько потерся кончиком носа о висок мерка, — И рано или поздно ты снова будешь в моих руках. Как тогда... В Восточной Припяти, когда я впервые тебя увидел. — В смысле... Это... был ты? — Аллес извернулся, зашипев от боли и оглядываясь, — Там... Ты меня спас тогда? Черт, я тебя вспомнил... — Я тебя не забывал... Твои глаза цвета болотной трясины в солнечный день — затягивающие, манящие. Я касался тебя и понимал, что ты — свет. Знал бы, не отпустил тогда... Не уходи... — Блять... Да быть того не может... — выдохнул наёмник, касаясь кончиками пальцев лица монолитовца, — Я думал, ты погиб в бойне. Ты выжил, блять... На миг перехватило дыхание и Аллес с трудом сглотнул, не отводя взгляда от мягко улыбающегося монолитовца и не имея сил опустить руку. Чёртов фанатик... Он запомнил Аллеса, выжил, следил за ним, но не посмел приблизиться пока не пришлось вновь спасать его аллесову шкуру. А сам наёмник... Он же искал потом фанатика. Охреневал от странной неизбывной тяги к тому, кто его спас от смерти, тосковал и откровенно хотел его. Да, черт возьми, хотел! Наёмник скрипнул зубами. Он никогда не скрывал от себя, что «на обе стороны». Были порой и случайные связи на одну ночь с каким-нибудь симпатичным одиночкой или свободовцем — парни из Анархии не чурались такого. И более длительные отношения, если это, конечно, можно было назвать ими. Последним его партнёром и был блядский ублюдок Швед. Который однажды просто изнасиловал Аллеса в жестокой форме, избил и пригрозил, что пристрелит, если Аллес скажет хоть слово и посмеет отказать ему хоть раз впредь. А потом был монолитовец... Его руки... Наёмник — израненный, ошарашенный тем, что ему помог фанатик, нервный и растерянный — не запомнил тогда его лица. Но запомнил руки — заботливые, сильные, горячие. Которые сначала несли его, потом лечили, поддерживали... Господи, он ведь тогда сам себе не поверил, ощутив тягу к... монолитовцу! Но смирился, принял, а затем похоронил для себя безликого фанатика, услышав о поражении «Монолита» в той бойне. И вот теперь... В сидящем перед ним светлоглазом высоком монолитовце, что касался его так робко, но смотрел с такой непоколебимой уверенностью и нежностью, Аллес узнавал своего спасителя с горячими руками. Заныло где-то под бинтами... Не раны. Сердце. — Я тебя искал... — голос сорвался на шепот, — Потом... — Зачем? — монолитовец не сумел скрыть удивления. — Не знаю. Поблагодарить?.. Я не знаю... Я хотел тебя снова увидеть. — Ты не уйдёшь?.. — Нет. Я... Черт возьми. Я даже не знаю как тебя зовут... — Скат. — Скат, я не уйду, я тебя сам искал... Только не... Скат, у меня раны болят. Я, ч-черт... — Аллес со стоном уткнулся лбом в плечо монолитовца, — Я не уйду, не надо меня сейчас... Пожалуйста. Я искал... Я хотел, чтобы... С-сука... Ты обнял опять. Блять, чёртов ты фанатик... — Мой свет... Болотный... Всё будет как скажешь. Монолитовец осторожно обнял Аллеса правой рукой, прижимая к себе и на выдохе касаясь губами его волос. Наёмник искал его... И Скат мог поклясться пред самим великим Монолитом, что сейчас видел в этих чаровных болотных глазах радость узнавания и облегчение. Не ненависть, не страх. И Аллес не стремился больше уйти... Аллес сам потянулся к нему... Аллес... Столько тоскливой нежности, столько горечи желания... Он не солгал наёмнику ни единым словом. Он действительно всё это время следил за ним, старался оберегать, присматривал как мог. Не досмотрел только там, где его болотноглазого Аллеса взяли силой. Но отомстил. Тот мерк умирал долго... А сегодня едва не допустил, чтобы Аллес умер. Успел в последние минуты, скосил очередью грешников, что окружили раненого наёмника, поймал того на руки. Успел. Силой всунул в слабые руки «душу». Аллес... Его болотный дикий кот, его свет... Скат медленно перевел дыхание, перебирая пальцами свободной руки русые короткие пряди волос наёмника. Он безумно его хотел и понимал теперь, что Аллес не откажет. Ведь он сам искал его, тянулся к нему... Но Аллес был прав. Он ранен, ему всё равно будет больно. И он не уйдет... Можно выдохнуть, можно отпустить. Но не из рук... Только не из рук.