Болотноглазый

«Не доверяй никому кроме Монолита и братьев своих...» — вот уже которые сутки вертелась и крутилась в голове проповедника одна единственная фраза, стоило только тому в очередной раз наткнуться взглядом на высокую фигуру одного из Старших, не так давно прибывшего сюда из Западного Сектора. «Не доверяй никому...» — после исчезновения полубезумной Птицы иначе и не получалось. Ей он... доверял, да? А она сгинула в Лиманске, оставив проповедника выбираться своими силами... А ведь обещала. «Не доверяй...» — скреблось и царапалось на душе, оседало горьким привкусом на языке, отражалось в пыльных старых зеркалах заброшенных квартир, где он порой останавливался на ночь, не имея возможности в срок добраться до базы. «Не...» — одним усталым выдохом с обветренных губ. А вот тот... доверял. И ладно бы братьям своим... Проповедник знал его. Точнее... считал, что знал. Ему так казалось. Ровно до того момента как собрат объявился в Восточном Секторе и подозрительно часто начал пропадать в районе старой школы. И если бы на том всё закончилось... Что подтолкнуло проповедника к этой совершенно казалось бы идиотской слежке за своим же — он бы и сам уже вот так просто не вспомнил. Списал бы на интуицию, Его безмолвное указание или банальную скуку. Да это и неважно... Совершенно неважно стало в момент, когда в одном из патрулей с Высотниками он случайно высмотрел Старшего стоящего вплотную с фигурой в тёмно-синем комбинезоне. О Скате ходили легенды. Его позывной вызывал не просто уважение, а почти религиозный трепет. Скат, один из Старших Братьев, был давно приближëн к самому Провозвестнику. Неоднократно возглавлял серьёзные рейды в тыл противника, всегда возвращаясь победителем. Считался одним из самых фанатично и беспрекословно верных Ему, что готовы были хоть глотку себе без раздумий перерезать, если будет на то воля Его. Образцовый сын Его, одарённый стратег, боец высшего уровня, заботливый Старший для своих Младших и вот... Синий наëмнический комбинезон. «Неверные лишь жаждут видеть сынов Его мертвыми под ногами. Убей первым...» — привычным речитативом в голове. Привычным настолько, что сама суть давно затëрлась и потерялась. Слова, просто слова... Набор заученных до зубовного скрежета букв, что вдруг снова обрёл свой смысл. Прицел совместился было с затылком неверного — быстрое, автоматическое движение, продиктованное инстинктом самосохранения, желанием защитить Старшего. Но Скат... Старший, словно почувствовав опасность, одним стремительным движением прикрыл собой фигуру наёмника. А затем и вовсе скрылся вместе с ним в тёмном зеве подъезда ближайшей пятиэтажки, оставляя после себя лишь немой вопрос. Что это было? Предательство? Или... что-то ещё, что не укладывалось в голове и терзало проповедника? О том, что в Восточном Секторе, подвластного казалось бы лишь «Монолиту» города, периодически орудуют быстрые и молчаливые тени в синем и с изображением орла на предплечье, не знал только ленивый. По крайней мере уж местным то хозяевам — таким же быстрым и молчаливым теням, но в урбане вместо сини... — это было более чем известно. И когда-то даже допускалось с негласного дозволения Провозвестника в частности и Совета в целом. Лишь бы не зарывались... Да и не до них было «Монолиту», пытающемуся удержать свои позиции супротив объединившихся неверных, решивших вдруг, что почему бы и не объединиться во имя наживы, общей выгоды и уничтожения самой грозной группировки Зоны Отчуждения. Синим призракам по крайней мере было совершенно плевать на монолитовцев... Оттого и «Монолит» до времени закрывал глаза на их наличие на своей территории, сосредоточившись на пришлецах с Барьера. А зря... Рубеж — воспоминания о нëм прожигали душу проповедника. Это вероломство Синих, что внезапно объединились с неверными в чёрном — и эти красные полоски на груди... алые как их же кровь... — и обернулись против «Монолита» в ненависти али алчности своей возжаждав большего, чем имели. Он помнил как едва ли не со скандалом вытребовал себе право на место в одном из оборонных отрядов на Рубеже, пренебрегая своей жизнью. Жизнью, за которую заплатили другие... Слишком молод ещё был, слишком упрям и самоуверен. Помнил потери... Не один брат погиб там во славу Его. Сам чудом выжил, единственный из всего отряда, но выжил и лишь спустя несколько дней узнал, что всё же не один — наставнику удалось вырваться из окружения и отсидеться, дождавшись помощи. И помнил как бежали Синие и те другие... Как зачищали сектор уже в понимании одержанной победы, хоть и горькой. И вот теперь... Один из его братьев — Старший, Монолите, опытный и верный Старший! — в мирном контакте с представителем Синих?.. Да быть такого не могло! Это невозможно. Но сигнатуры на КПК чётко демонстрировали наличие в здании Старшего и второго неопределяемого объекта, чья метка впрочем исчезла буквально в мгновение ока. Ошибки быть не могло. В тот вечер проповедник так ни с кем и не поделился информацией, решив для начала разобраться в произошедшем. Всё же вот так с ровного места обвинить одного из приближённых к Провозвестнику Старших в предательстве Его и их было нельзя. А потом и вовсе всплыла в памяти рыжеволосая Старшая — а не Лиманск, так и не узнал бы... — с её двойной учëтной записью на КПК. Той связь с Синими он... простил. В силу ли того, что Старшая когда-то давно была одной из Синих, платой ли за информацию о Лиманске, а это было очень ценной вещью. Но пришедший с Запада контактировал с наёмником совсем напрямую, да ещё и на законной территории «Монолита». Ни в какие рамки... «Не доверяй никому кроме Монолита и братьев своих...» — и снова, и снова, и снова. До скрипа незримого песка на зубах, стеклистого крошева разбитых когда-то заветов. Не безгрешен... Совсем не безгрешен и сам... Но если себя проповедник мог оправдать хоть как-то — помутнение рассудка, мимолетная блажь, периодически накрывающее человеколюбие... — то вот оправдать Ската не получалось ни с какой из сторон. Любого адепта незрелого, неофита младого, только принявшего присягу — да. Опытного, до мозга костей верного Ему и высокопоставленного Старшего — нет. И кто бы знал почему проповедника раз за разом тянуло вписывать свой позывной в списки Высотников... И выходить из раза в раз ровно на ту же точку, где он впервые увидел одного из своих братьев по вере и оружию вместе с наёмником. Желание разобраться? Попытка понять мотивы Старшего из Западного Сектора? Возможность жадно надышаться чужой вольностью, которой лишён был сам? А вольности той становилось всё больше... И оттого казалась она всё слаще. Запретная, непонимаемая, чуждая... Нет. Ни Скат, ни наёмник не назначали встреч там, где их узрел бы взгляд Высотников. Неудивительно — уж у Старшего то точно была карта всех диспозиций в этом секторе, что помогало оставаться незамеченными. Только проповедник, изначально совершенно случайно увидевший то, что увидеть был не должен, теперь знал где и как смотреть. И смотрел... А потом тот инцидент с «Грехом»... Безумных сектантов проповедник ненавидел всем своим существом. До сжимающихся в кулаки рук, до стиснутых челюстей, до нехороших отблесков во взгляде чуть шире открытых глаз и поджатых губ. Да, Он учил и смирению во имя твёрдости и спокойствия. Но не прощению... Никогда не прощению. Да и не смогла бы несостоявшаяся ритуальная жертва «грешников» простить тех, из чьих рук его вытянули буквально в последний момент... Шрамы от «венца» до сих пор порой зудели и фантомной тягучей болью отзывались круглые светлые метки там, где плоть когда-то пробили не то гвозди, не то штыри, превратив жертву ритуала в некое подобие распятого мессии. Неверные все равны. Дóлжны быть равными, равно заслуживать лишь пули в голову или ритуального алтаря во славу Его. Но ЭТИХ проповедник всегда выделял лично для себя. Открыто, яро и зло... Потому и весть об их появлении на окраине Восточного Сектора первым делом донеслась до него, так удачно находившегося в рейде с Высотниками. И на место кровавой стычки он прибыл первым. Первым, чтобы снова увидеть того самого Старшего из Западного Сектора и наёмника... Увидеть и запнуться на полушаге. Увидеть и... не дать увидеть себя. Потому что... ...не только увидел. А и услышал. *** — Болотноглазый... что... — хриплый голос Ската разрезал тишину. — Всё хорошо, чёртов ты фанатик, ты жив! Не двигайся, только не двигайся, пожалуйста... Сборка активна, тебе нужно ещё немного потерпеть. Как ты? Больно? Дышать можешь? — Не знаю... Почти не чувствую... тело... — монолитовец болезненно поморщился, — В груди жжёт... что... — Тебе очередью всю... всю грудь... почти в упор! — не выдержав, наёмник жалобно всхлипнул и уткнулся лбом в чужое плечо, — Скат, я думал, это конец... Господи, я тебя почти потерял... — Болотноглазый... как ты... — Я «живую воду» собрал, у меня были артефакты. Боялся, не успею, ты умирал... Или умер. Я не знаю... Я просто не мог тебя потерять. — подняв голову, всхлипывающий наёмник с мольбой посмотрел в глаза, на миг коснулся губ Старшего в едва ощутимом поцелуе, — Ты лежи, ладно? Сборка сработала, Скат, ты будешь жить. Ты только полежи... Надо... братьев твоих вызвать. Они помогут. Господи, столько крови потерял... Скат, нам помощь нужна. — Один из блокпостов... недалеко... Тебе придется уйти... — Нет. Нет, Скат... Я тебя чуть не потерял, я не... Черт. Скат, я в «Монолит» за тобой готов пойти, ползти... Но не оставлю. Понял меня?! — наёмник криво улыбнулся сквозь непрошеные слёзы, — Я тебя больше никогда не оставлю. Я люблю тебя, сволочь ты монолитовская, слышишь? Люблю ж... Сдохну, но не уйду! — Тебя убьют... Болотноглазый, не нужно... — Я тебя не оставлю! — Послушай... Братья не... Я найду потом тебя. Клянусь... Уходи. Прошу тебя... — Скат... *** И он не смог больше ни смотреть, ни слушать. Да только картина уже отпечаталась даже под веками — хоть закрывай глаза, хоть нет... Трупы «грешников» в неестественно изломанных позах, брошенное оружие, коленопреклонëнный наёмник со следами слëз на грязном лице и Старший Скат в луже собственной крови. А в ушах назойливо билось на повторе чужое отчаянное «не оставлю... больше никогда не оставлю...». И он отступил... Отступил давая шанс этим двоим попрощаться. Лишь короткую очередь дал в воздух. Как знак того, что больше они не одни... Через две минуты наёмник исчез в серых проулках Припяти. А на КПК упал стандартный запрос на общей частоте. Запрос о помощи. Боевая монолитовская двойка с ближнего блокпоста прибыла спустя семь минут, минутой раньше откликнулся один из Высотников. Этого времени хватило проповеднику как на принятие решения, так и на воплощение его в реальность... Никто не должен был знать, что помощь была оказана до прибытия своих — слишком много бы появилось вопросов к боевому брату. Проповедник должен был быть первым... Первым прибывшим. И тем, кто молча закрыл глаза на нестыковки, сохранив чужую тайну. Зачем? Знал бы он сам... Затем же зачем не стал и Старшему Скату говорить, что видел и слышал больше, чем стоило бы. Смолчал, но в памяти сохранил... «Люблю тебя... Люблю тебя, слышишь?..» — слова наёмника преследовали проповедника. День за днëм, неделю за неделей. Время шло. Скат давно восстановился — благодарение Монолиту, братья успели!.. — и снова начал пропадать в секторе. Ни разу более не встретившись с проповедником. Поверил, что тот ничего не заметил? Опрометчиво закрыл на это глаза? Положился на волю Его?.. Проповедник не знал и знать не хотел. Куда важнее ему казалось разобраться с собой. Себе объяснить почему «не»... Не пристрелил неверного как стоило бы сделать без лишних раздумий, не выдал Ската Совету или Провозвестнику, не устроил допрос касаемо контакта с представителем Синих. Должен был, должен был, должен был... Не стал. Потому что «Люблю тебя... Люблю тебя, слышишь?..». Любовь... Что это такое? Можно ли было назвать то чувство к Монолиту, что светом и теплом согревало когда-то, любовью? А истовую верность братьям и сёстрам? Смутно припоминалось прошлое. Совсем-совсем давнее... До Монолита и «Монолита», до почти самоубийственного похода с Хином в центр Зоны, да и до Зоны самой. Прошлое совсем уже затëртое, полузабытое, чуждое ему нынешнему... Напрочь неправильное, неверное, не... Или он ошибался? Нет! Не должно быть ни сомнений, ни ошибок. Негоже в Нëм и воле Его сомневаться. Но тёплый карий взгляд из того самого затëртого пыльного прошлого... Чей? И почему вспоминать это было так... больно и одновременно сладостно? Это было то самое, что наёмник и называл любовью, да?.. И волей этого его брат по вере и оружию преступил одну из главных Его заповедей Его? А он сам — проповедник волю Его несущий, вернейший из вернейших... — смог бы так? Решился бы?.. Если бы вдруг... Если бы... Нет, даже думать об этом было не по себе. Не должно быть сомнений, не должно быть и мыслей даже в эту сторону. Нельзя. Неправильно. Неугодно Ему. Но... С каждым днём Скат всё чаще покидал основное расположение группировки в данном секторе, прикрываясь волей Провозвестника и Совета. Да и кто бы стал проверять? Кто бы посмел усомниться в искренности Его верного воина, одного из самых именитых в Западной Припяти Старших? Кроме проповедника, что молчал... Молчал, но подмечал всё: и странно незнакомо оживший взгляд того, и торопливость шагов, и редкие мечтательные улыбки, что Скат старательно прятал ото всех, да от внимательного проповедника не получалось. Слежку за Старшим он прекратил... И без того уже всё было понятно. Эта противоестественная связь... Лишь однажды — в последний раз... — проповеднику довелось вновь наткнуться на этих двоих. И снова совершенно случайно, и снова остаться незамеченным. А ведь так близко был пост одного из Высотников... Но самая дальняя часть побережья в речном порту была той ещё слепой зоной, впрочем оттуда и некого было ждать... А проповедник... А проповедник всего лишь планировал проверить новообразованную после Выброса «электру» у старого кинотеатра. «Пустышку» не нашёл. Зато «нашёл» тихие голоса. Слишком уже знакомые голоса... *** — Нужно уходить... Припять теперь слишком опасна. И для тебя тоже... Монолит... — а в голосе Старшего тоска и почти отчаяние, и страх, но явно не за себя. — Ха, когда она безопасна то была! — тихо смеётся наёмник и тянет мягко Ската к себе, — Завтра соберёмся и... — Он тебя... Он хочет тебя обратить. Со мной не... справляется, хочет через тебя. — монолитовец оборачивается, мажет вслепую губами по чужой скуле, ловит ладонями за плечи, — Болотноглазый, послушай меня. Нужно уходить. За нами придут и... И Он знает где мы. Где ты. Он не допустит. — Блять, тебе то откуда... — Я из Старших. — обрывает наёмника Скат, — У нас связь с Монолитом сильней и... — Да понял я, понял... Не дурак вооб... Ты слышал?! *** Он мог бы, вот так замерев, слушать и дальше. И смотреть — тоже. Благо, позиция для этого была максимально удобной. Но предательский шорох гальки под тяжёлым берцем... Не стоило ему сейчас себя обнаруживать, совсем не стоило. И проповедник бесшумно отступил назад... Снова отступил. Последнее, что он успел уловить буквально краем глаза — решительный жест Ската, что заставил наёмника мгновенно спрятаться за его спиной. Защищал... Старший Брат. Приближённый Совета. Верный Ему и истово верность свою не однажды доказавший не словом, но делом... Защищал неверного от возможной угрозы. Угрозы, которая здесь могла быть всего лишь одна — его же братья по оружию. «Неправильно. Неправильно. Всё это неправильно...» Ему бы Высотникам дать приказ. Или самому поднять оружие и отправить по пуле в голову обоим. И не ломать больше себя в попытках понять, почему так не хочется сделать то, что дóлжно. Не думать, не вспоминать, не... Не смог. Отступил. Уступил. Но до конца — не смог. Только поздно уже было... Невесть какими тропами, а утек мятежный Синий — неверный, что посмел отвратить одного из детей Его от Истинного Света. Сменившему позицию проповеднику осталось лишь молча наблюдать с проржавевшей крыши дряхлой трëхэтажки за тем, как медленно поднимался по небольшому взгорью Старший из Западного Сектора. Оглядывался по сторонам... Напряжённый, собранный. Словно бы не на родной территории находился сейчас, а в стане неверных — врагов. А сам то кем теперь являлся... Вот только не поднялась рука проповедника. Ни тогда, когда Скат показался целиком и мог бы стать идеальной мишенью... Ни тогда, когда неведомым стечением обстоятельств облюбовал невысокий пристрой у всё той же трёхэтажки, достав бинокль и явно изучая пути отступления мимо всех постов и секторов Высотников... И не видя, не зная кто за спиной... Хватило упрямства и чего-то вроде... уважения — к предателю то! — лишь молчаливо выпрямиться в полный рост, опустив оружие. И, вспомнив негромкое хрипловатое «Я найду потом тебя...», окончательно принять решение. Проповедник не встанет на пути бывшего брата. Пусть уходит... Вслед за тем, что жизнью своей когда-то рискнуть был готов, лишь бы остаться рядом с монолитовцем... И потеплел ещё больше тот карий взгляд, что когда-то ему ещё снился, а потом исчез даже из снов... Теперь этот взгляд вернётся. Хотя бы во снах, но вернётся. Проповедник знал... И это было правильно.