Self-destruction

      Взгляд расфокусированный бродит по окружающей комнате, как дёрганный монтаж. Вода включена, руки не слушаются и попасть по крану не могут. От яркого света в ванной глаза болят, голова наверное тоже из-за этого… или из-за количества выпитого алкоголя. Непонятно пока.       Авантюрин смотрит в зеркало, пытаясь отражение уловить не мельком, а присмотреться к себе. Волосы растрёпаны, глаза пьянющие и красные от недосыпа, и щеки огромные, больше раз в сто, чем до сегодняшнего дня.       — Бля, кошмар, — Он облокачивается на раковину, лицо в ладонях прячет, — Какой же я пьяный…- снова глядит в зеркало, пытаясь поймать фокус, но всё плывет.       В голову мысли бредовые, не связанные между собой, лезут, даже разобрать получается с трудом. Давно он так не напивался, последний раз был из-за отъезда Сандея в место не столь отдалённое, и тоже с Топаз, только пили они тогда не виски, а джинн какой-то или коньяк… вроде джинн, в розовой бутылке с дурацким привкусом хвои и малиновым тоником. Точно. Отвратительная гадость.       Взгляд падает на бутылку виски, мирно стоящую на стиральной машинке. Откуда она здесь?       — Это я притащил? — Вопрос в никуда, самому себе, — Полудурок, спать бы ещё с ней пошел, — Авантюрин с горла делает глоток, колу принести с собой он не додумался. Морщится сразу, потому что горло обжигает и обратно ставит. Зачем он нужен тут без запивки?       Виски со вкусом яблока — полная дрянь. Тошнит по-страшному и спать хочется, но спать нельзя — на кровати мягко, ещё больше тошнить будет. Бесконечный круг страданий.       — О, мой хороший, — В кармане джинс нащупывает телефон. Отличный повод сейчас делать первые шаги.

***

      Сегодня занятия должны были начаться в шесть. Должны были. Авантюрина не было на последнем уроке и консультации после него. На сообщения не отвечал, а звонить по такой глупости было неловко, особенно ему. Да и к тому же Веритас ему не мама, чтобы названивать и узнавать, будет ли Авантюринчик сегодня на занятиях, которые он сам просил, и которые нужны прежде всего ему. Авантюрин: Вкритас 18:46 ч нткуда не приду 18:46 прсти 18:47

Веритас Рацио:

Спасибо, что удосужился предупредить вовремя.

18:48

      Не то чтобы Веритас сильно злился или обижался, но неприятный осадок был. Безответственность и инфантильность Авантюрина доводила до трясучки от злости и желания завершить с ним любые связи — выкручивался бы с экзаменами сам, в крайнем случае его родители могли нанять ему нормального обычного репетитора за хорошую плату, который бы явно не потерпел сообщений с извинениями на пьяную голову. В целом такого отношения не потерпел. Авантюрин: ч не дцмал чьо так получиься 18:51 я сечйас с тпаз разговариввл 18:51 онв мне ыоарос задала 18:52 я задумвся 18:52       Глаза вытекают от потока пьяного бреда и непонимания сути сообщений. Он разговаривал с «тпаз», которая задала ему какой-то вопрос. Замечательно. Он мог даже не отвечать, проигнорировать, чтобы тот отстал и, по крайней мере, сегодня не тревожил. Мог, но не хотел.

Веритас Рацио:

Очень хорошо. А я тут причем?

18:53

Авантюрин: впрос был про ткбя 18:53       — Прекрасно, — Думает Веритас, откладывая телефон с прочитанным сообщением. Тут всё же лучше ничего не отвечать, да и неинтересно что за вопросы задают Авантюрину касаемо его. Дела поважнее были: книжки, например, убрать, которые он для занятий зазря приготовил. Авантюрин: вристас даввй какгтбудь встретися 19:10 вне шклы 19:10 иы краствый 19:11       С последнего занятия Веритасу приходилось слишком много думать о нём. В тот день он вёл себя открыто, рассказал о личном и назвал другом… горячо любимым. Рацио засматривался и залипал на его глаза, красивые и яркие, а после того, как Авантюрин ушёл прошерстил весь интернет, все фотографии людей этого народа пересмотрел — ни на одной таких интересных и красивых не увидел.       Они переписывались после занятия всю ночь почти. Авантюрин голосовые любил и записывал их много-много, говорил о истории, о Лжедмитриях, о появлении «семибоярщины», о создании первого ополчения, о Романовых ещё больше, чем о любой другой теме. Он действительно был умён, наверное это и отличало от других.       Он писал сообщения, которые можно было объединить в одно несколькими и Веритаса это не раздражало. Его не раздражала глупая привычка Авантюрина бегать курить каждый час, а перед этим писать «прошёл целый час с последней сигареты, надо исправляться» — когда-нибудь он точно заработает никотиновое отравление.       Его впервые не раздражало всё в человеке и, кажется, это хороший знак. В прошлой школе говорили, что Веритас совсем не умеет дружить, он и сам был в этом убежден почти всю жизнь, но теперь он, кажется, нашёл человека, с которым и правда дружить хотелось. Помогать ему безвозмездно, разговаривать о чём-то личном, делиться о прошедшем дне хотелось. Высматривать светлую макушку на перемене в толпе, радоваться небольшим успехам в математике и с гордостью смотреть в неоновые глаза хотелось. Впервые за столько лет какого-то контакта с человеком действительно хотелось.

***

      Голова болит, перед глазами двоится, из стороны в сторону ведёт страшно. Если бы Авантюрин ел хоть что-то за последние несколько дней — это, с вероятностью сто процентов, оказалось бы на полу, — в лучшем случае, если бы дополз, — в туалете.       Авантюрин попытался подняться с холодного пола и пойти к Топаз, но как только он встал, будто тысяча выстрелов прогремели так близко. Он с грохотом снова падает, пытаясь за что-то схватиться. Не получается. Выстрелы не исчезали, он как будто слышал каждый свой вздох, а каждый удар сердца отдавал в голову ужасной болью. Каждый шорох, даже с другой комнаты, каждое движение, каждое моргание глаз сопровождались ужасной пыткой.       Дождись. Дождись. Дождись.       Дождись меня.       Ты ведь дождёшься меня.       Он закрывает уши, мотает головой, чуть ли не бьётся головой об пол, лишь бы заткнуть эти мысли.       — Отъебись, — Тихо шипит Авантюрин, лёжа на полу.       Он предпринимает вторую попытку встать. В этот раз всё пошло ещё хуже — голова закружилась ещё сильнее, будто на карусели, грудь сдавило, горло обожгло и на пол, вместо предполагаемых остатков пищи, непонятно откуда взявшихся бы, была вывернута желтоватая желчь, с кровью перемешанная. Авантюрин упал на колени. Больно. Ощущение, что ещё чуть-чуть и сознание потеряет — наверное, это было бы к лучшему сейчас.       Он красивый? Что ты в нём нашёл?       — Заткнись! Отъебись от меня, — Громко кричит, сильнее пытается глаза зажмурить и уши закрыть, но с мыслями так не работает, он всё равно говорит.       Ты же обещал дождаться меня.       — Ты с кем разговариваешь? — За дверью ванной спрашивает Топаз, но в ответ тишина гробовая. — Ави? — Она открывает дверь, ответа не дожидаясь. Не дай бог подохнет там ещё.       Картина перед глазами девушки не из приятных: на полу валяется скрюченный и трясущийся лучший друг, в стельку пьяный, рядом — жижа мерзкая с кровью, лицо и руки друга тоже в ней. Ситуация полное дерьмо. Паника страшная, впервые такое видит, его такого слабого — тоже впервые. Что делать дальше было непонятно, что с ним вообще произошло — тоже.       Первая мысль, что нос разбил, но тогда это была бы просто кровь, не перемешанная с желчью. Его вырвало, он упал и разбил нос? Тоже не то, нос то в порядке, кровища оттуда не течет.       — Чё случилось? — Голос дрожит, руки затряслись, как сам виновник торжества на полу, — Ави, скажи что-нибудь, блять! — Топаз толкает его, поднять пытается. Безуспешно. Уроки физры прогуливать плохой идеей было, может хотя бы с базовой физ. подготовкой у неё получилось бы это тело поднять.       Авантюрин с горем пополам всё же встаёт, не полностью, но уже не малый успех. Спиной опирается о машинку стиральную, голову вверх закидывая. Весь бледный, как смерть, губы в крови вместе с белой футболкой. Кошмар. Топаз в голове прокручивает, что могло бы случиться не согласись она на это мероприятие — ещё страшнее стало.       — Ты белку словил? — Она на корточках рядом, лицо бумажными полотенцами другу протирает и плевать сейчас в моменте, что это за жижа на нём, никакого отвращения, главное ему помочь, — Рин, пожалуйста, не молчи…       — Н-норм-ально всё, нахуй ты орёшь? — Авантюрин снова закрывает уши руками и голову в коленях прячет. Топаз даже голос не повышала, видимо, всё совсем плохо.       Его снова рвёт, снова с кровью, снова падает, за голову держится, потому что, — Мне так больно, Топаз, всё болит, понимаешь? , — и Топаз понимает. Своего телефона рядом не имеется, зато «мобилка» друга тут, рядом с ним на полу валяется. На экране блокировки сообщений от Веритаса за миллиард перевалило, она позже ему напишет — сейчас не до любовных страстей.       — Потерпи, — Она гладит его по голове, волосы перебирает, пока он спокойно лежит, а не трясётся от боли.       Алкоголь дал в голову и ей, к сожалению, тоже, потому перед глазами тоже плывёт и страшно становится в десять раз больше, чем случилось бы на трезвую. Он лежит у Топаз на коленях, хнычет почти беззвучно и изредка что-то шепчет.

Авантюрин:

Это Топаз, Авантюринке очень плохо, не знаю, что он тебе там писал, но за него заранее извиняюсь

20:21

      Сейчас Топаз как настоящий друг держит его волосы и смотрит за тем, чтобы он не упал, не разбил себе голову или не переломал пару костей. Какой раз за этот вечер его рвёт уже было непонятно, а в целом и неважно, главное, чтобы лучше стало, чтобы не помер прям тут на её руках.       Игра в голодовки зашла слишком далеко. У Авантюрина губы как пустыня Сахара, кожа лица, которой сейчас приходилось случайно касаться — тоже сухая до ужаса, как наждачка, ей-богу. Он худой и бледный, и сейчас как будто умирал прямо у неё на руках и сразу разлагался до последней стадии, будто секунда и мёртвое тело, этот скелет, падёт, а Топаз точно не сможет удержать.       Он хрупкий, как фарфоровая статуэтка, и ей бы хотелось, чтобы кто-то хранил его как зеницу ока, чтобы не позволял трогать грязными неуклюжими руками, чтобы точно не разбили и он не треснул на маленькие кусочки. Веритас идеально подходил на эту роль, он бы был отличным хранителем этой драгоценности. Ей искренне хотелось верить, что счастье друга совсем рядом, где-то через одну парту от них — на первой, в идеально выглаженной рубашке с крашенными сине-фиолетовыми волосами и любовью к математике. Это ведь оно? То, что ему так нужно?       Топаз винила себя больше всего на свете. Они дружат с самого детства и она не смогла предотвратить весь этот кошмар. Она пыталась мыслить рационально и, будто на холодную голову, но всё упиралось в кости и этот кошмар, который она сейчас перед собой видит. Голова сразу же перестаёт быть холодной, а мысли путаются и разбегаются, потому страшно до трясучки.       Авантюрин выглядит как олицетворение его же диагноза и удивительно, как никто этого не замечает, будто, блять, так и нужно. Будто «я не голодный, всё нормально», не повторяется каждый день по несколько раз, будто никто не видит, как он умирает у всех на глазах. Он был живым трупом, которого коснёшься и слово «живой» больше не будет истиной.       — …в рабство Счетоводу отдам, блять! — Поток мыслей останавливается примерно в эту секунду.       — Что? — Топаз не услышала начало предложения, а если бы и слышала это всё равно звучало бы странно.       — Я спать хочу, — У него почти получается полноценно встать. Кажется, полегчало, хоть по виду и нельзя было так сказать.       Ванная комната находилась через одну дверь от комнаты Авантюрина, потому добраться до неё обратно не составило огромного труда, особенно при помощи Топаз, которая под ручку его ведёт, как маленького ребенка.       Кошмар какой-то.

***

      Авантюрин не помнил, как уснул и что вообще вчера было после сигаретки на балконе. На секунду даже не понял где находится после пробуждения, потому что громкий звонок на телефон будит резко и беспощадно. Кто, чёрт возьми, додумался позвонить в восемь утра? Он даже не смотрит на контакт, просто отвечает — если это мошенники со своими кредитами он точно исполнит свою мечту и отправит их куда подальше.       — Авантюрин? — Говорит знакомый голос по ту сторону. Жалко не кредиторы.       — Кто это? — Сонно спрашивает Авантюрин и всё-таки смотрит в экран телефона, — Веритас? Восемь утра, ты что ебанутый?       — Урок начнётся через десять минут, ты проспал? — На фоне слышен шум, свойственный для перемены в школе. Блять! Школа!       Авантюрин подскакивает с кровати и такая резкость отдаёт сильной болью в голову, что заставляет рефлекторно прижать ладонь к голове и зажмурить глаза. У него ужасное похмелье после вчерашнего и как он в таком состоянии собрался в школу идти? Беда.       В моменте осознавая, что Веритас ему звонит и всё ещё не сбросил звонок, по телу пробегают мурашки и стыд накрывает с головой.       — Я ко второму приду, — быстро проговаривает Авантюрин, сбрасывает звонок и закрывает лицо руками. Какой позор!       Воспоминания вчерашнего вечера и ночи посещают его не так быстро, как хотелось бы, и вполне вероятно, что абсолютно все детали он не в силах вспомнить самостоятельно, потому что уже сейчас помнит всё лишь мелкими обрывками, не связанными между собой.       — Вставай, пьянь малолетняя, — несильно хлопает Топаз по плечу, чтобы та очнулась. В школу всё-таки сходить надо, печально, что в таком состоянии, — Нам в школу надо.       — Хочешь — едь, мне вообще похуй, — сонно отвечает подруга, даже не поворачиваясь на Авантюрина, только устраивается удобнее, обнимая подушку.       — Вставай говорю, — он кидает в неё свою подушку, чтобы наверняка больше не уснула, но через пару секунд она как бумеранг прилетает обратно, чётко в лицо Авантюрина, — Топаз, ебит твою мать! Вставай! Время восемь утра.       — Ты ваще не дашь мне спокойно поспать, я так понимаю? — со злостью в голосе спрашивает подруга.       — Догадливая, — снова кидает подушку, вставая с кровати. Ответного удара не случается, подруга лишь бросает на него раздраженный взгляд, сбрасывая подушку на пол. От греха подальше.       Боль в голове не утихала, но делать что-то надо было, всё-таки родители и преподаватели не будут в большом восторге от того, что Авантюрин нагло проебал занятия из-за похмелья. К тому же репетиторство он уже по схожей причине вчера пропустил, разочаровывать Веритаса такими выходками еще больше он желанием не горел. Наоборот, ему даже как-то хотелось и дальше видеть на уроках его взгляд, наполненный гордостью за небольшие успехи.       В ванной стоит виновница всех бед сегодняшних и вчерашних — бутылка яблочного виски, которая даже не была полностью пустой, на дне ещё что-то осталось, хоть и совсем немного. Авантюрин морщится, когда вспоминает этот вкус, кажется он больше никогда не сможет пить даже горячо любимый яблочный сок. Трагедия.       В зеркало смотреться не очень хотелось, но пришлось, просто потому что с вероятностью в сто процентов после их с Топаз культурного отдыха лицо должно выглядеть, будто его покусали тысячи пчёл. К счастью, выглядел он почти неплохо- немного припухлости у глаз, но в целом это не так страшно и печально как предполагалось.       Заглядывая в зеркало Авантюрин неосознанно начинает игру с самим собой, где разделяется на две части. Одной была здравый смысл, другая же — её полная противоположность, помешанная на придуманном идеале внешности. Разрываться на две части было не очень приятно, одна заставляла его физически и морально страдать изо дня в день, когда занимала лидирующую позицию, другая же была слишком слаба из-за первой, её присутствие моментами даже не ощущалось, а если и ощущалось, то где-то слишком далеко, не дотянуться.       Несколько секунд он просто пялится на самого себя, не двигаясь, не понимая за какую из двух сторон стоило схватиться.       Здравый смысл победил, он закрывает глаза.

***

      Они приходят ко второму как ни в чем не бывало. Видок слегка потрёпанный, но это можно было оправдать тем, что они просто проспали и не успели нормально привести себя в порядок. Авантюрин с минералкой в руках проходит между парт на свою, вторую, быстро и скомкано здороваясь в Веритасом. Смотреть ему в глаза после вчерашних сообщений было попросту стыдно, смотреть в глаза Топаз, после того, что он вчера исполнял на пьяную голову — тоже. Ему точно нельзя было пить. Если подруга в какой-то степени привыкла к такому, то Веритас, должно быть, не в большом восторге от вчерашнего экспириенса.       В кабинете шумно, одноклассники слишком громко обсуждают в спину дышащие экзамены. Как же это раздражает. Сандей: Если ты в школе выйди пожалуйста, надо поговорить 9:10       Авантюрин зависает на секунду, дыхание мгновенно сбивается и он, кажется, забывает как дышать, даже постоянный тремор скрывать за спиной не пытается — смысла нет, телефон из рук выпадает.       Всё происходящее сейчас — абсурд, такого просто быть не может. Конечно, он допускал такую возможность, что Сандей захочет поговорить, но то, что это случается так скоро, просто выбивает его из колеи.       Пулей вылетает из кабинета, несётся как ненормальный.       На выходе снова ступор, он зависает.       Он выглядит почти также как и тогда, одет с иголочки, укладка красивых густых волос идеальна, только теперь он бледнее раза в два точно и глаза пустые. Когда они были вместе в них всегда что-то просвечивалось. Влюблённость, радость, разочарование, беспокойство, редко — злость. Сейчас в них не было ровным счётом ничего.       — Привет, — первым начинает разговор Сандей, слегка улыбаясь и Авантюрина кроет с большей силой, — Давно не виделись, получается… — проваливается еще сильнее и глубже. Блять.       — Почему тебя туда отправили?       — Уверен, что хочешь это слышать?       Он не подходит ближе, не пытается наладить тактильный контакт, как раньше — всё так же держал дистанцию, прожигая золотыми глазами насквозь. В них не было того безумства, что было ранее. Может лечение и вправду пошло на пользу?       — Я ломал себе этим голову больше полугода, как думаешь, хочу ли я это слышать? — голос дрожит и, кажется, Авантюрин на грани разрыдаться. Он осматривает Сандея с ног до головы, моментами даже не узнавая его. Со временем многое поменялось, даже цветовые предпочтения в одежде — на нём больше нет светлых вещей.       — Параноидальная шизофрения, — Сандей голову вниз опускает, будто стыдясь, в глаза собеседника смотреть совсем не может. Страшно. — Я… знаешь, голоса слышал, они так много и постоянно мне что-то говорили, я иногда даже путался где мои мысли, а где они говорят. Я не хотел тебя этим нагружать никогда, я в целом ничего плохого, наверное, для тебя не хотел. Я религией увлёкся из-за этого, в прочем, ты, наверное, помнишь, да? — у него тоже голос дрожит, хуже чем у Авантюрина, — Потом паранойя, мне казалось, что меня преследуют, я спать не мог, ощущение было, что кто-то смотрит на меня постоянно. В какой-то момент голоса стали громче и было совсем невыносимо, я был на грани наглотаться таблеток. Робин увидела — это был последний случай в стенах дома. Дальше ты и сам знаешь.       Больно. Видеть его таким слабым невыносимо больно.       — Прости, что не рассказал ничего раньше, у меня была возможность оповестить тебя и о диагнозе, и о моём возвращении, — он продолжает, всё также смотря себе куда-то под ноги, — Я не хотел для тебя такой жизни с психом, поэтому ты обо мне ничего не слышал. Мне даже хотелось, чтобы ты нашёл себе кого-то за моё отсутствие, как бы больно мне не было даже от мысли об этом.       Снова осматривая его, замечает подвеску на шее Сандея. Блёкло-зелёная, авантюрин. Он окончательно теряется, слеза медленно стекает по щеке.