Уебу тебя я в тундру

Тони почему-то сразу понял, что это ему снится, и даже не пытался воспринимать увиденное всерьез. Впрочем, «увиденное» – это громко сказано. Это были не визуальные образы, а какое-то глубинное знание происходящего. Тони совершенно точно знал, что большое и горячее под его руками – это Барнс. Они лежат в обнимку и жадно друг друга трогают. Тони, закрыв глаза от наслаждения, рассеянно мотает головой, запускает пальцы в длинные волосы и, напоровшись на сделанный из вилок ободок, тихонько хихикает. Судя по пульсирующему дыханию на шее, Барнс прячет лицо под ухо Тони и сует руку ему под майку. Прикосновения довольно откровенны. Чужая ладонь медленно и неотвратимо ползет к югу, выписывает кренделя на пупке, еще немного, и... и если Барнс сам не справится с пуговицей на его джинсах, Тони будет только рад ему помочь. Тони тяжело вздохнул. Ему очень нравится этот сон. Он бы так поспал подольше. Острая вспышка в долю мгновения – и ощущения меняются. Теперь они стоят. Тони опять ничего не видит, но под его губами теплая кожа переходит в грубые шрамы и тут же – в гладкий мертвый металл, и поза вырисовывается перед внутренним взором во всей своей однозначности. Руки спускаются по бокам Барнса, ныряют в пах, находят его твердый член. Они уже стояли так. И не раз. Правда, отнюдь не в романтическом антураже, но что в этом чертовом бункере вообще может считаться таковым? Большим пальцем Тони обводит скользкую набухшую головку, застывает на липкой щелке. Вот-вот – и Барнс кончит ему в руку. Ладонь сжимается. Пустота. Обман. Тони рычит от разочарования и дергается, утыкаясь в темное и мягкое. От такого он должен был проснуться, но вместо этого снова оказывается в мутном эротическом мареве – навалился Барнсу на живот, хищно облапал плечи, вжал их в матрас, намекая, чтоб тот лежал смирно и не дрыгался. Он хочет... хочет, чтобы... хочет прямо сейчас... – Доброе утро? – доносится до него недоуменный шепот. – Где? – бурчит Тони. – Где?.. Это единственное, что он способен из себя выдавить. С одной стороны, он вроде бы не спит, с другой, это просто не может быть не сном. В глазах чернота, трудно сориентироваться, разве что на ощупь, но двигаться тоже что-то мешает. – Мы все там же. В глубокой жопе. – Голос Барнса. Снизу. – И я буду тебе очень признателен, Тони, если ты с меня слезешь. – Что за херня? – прохрипел Тони. – Аналогично. Одеяла – это они не позволяли пошевелиться. Тони распрямляется. Целая куча одеял, наваленная сверху, стекает со спины, и воздух неприятно холодит тело. Тони проводит по груди. Шинели на нем нет, только термомайка. Очень хочется натянуть одеяло и еще поваляться в тепле и неге, но... Но рядом с ним лежит Джеймс Барнс. Тони прижимает его бедро своим, и хвала всем богам, что они оба в штанах, иначе Тони не знал бы, что и думать. Пока он останавливается на мысли о том, что лечь обратно к Барнсу он не в состоянии. Легче умереть. Кажется, они ночь вместе проспали, правда, Тони абсолютно не помнит, как он докатился до такого разврата, но вся обстановка бесспорно свидетельствует именно об этом. Везет, что в комнате темно – щеки нещадно горят от стыда. И сердце колотится. – Как себя чувствуешь? – вежливо интересуется Барнс. – Никак, – Тони накидывает одеяло на плечи, берет ноги в руки и вылезает из кровати. Ступни касаются ледяного пола. Тони понимает: он в носках, и этот факт его тоже радует. Стоять на своих двоих получается с переменным успехом, и в этом положении тьма раздражает: не за что зацепиться взглядом и как-то скоординировать свои действия. Шаткой опорой служит изножье кровати. Тони делает пару неуверенных шагов к двери. Сзади скрипят пружины. – Ты сегодня не кричал, – сообщил Барнс. – Неужели видел во сне что-то хорошее? – Наташа называла это «сон в руку», – Тони дернул на себя дверь в кабинет и зажмурился от яркого света, ударившего в лицо. – Телки голые снились? Сходи руку помой. «Если б это были телки, Джеймс, если бы...» Накануне Тони собирался подрочить на ночь. Но это было утром. Как он оказался в спальне, он понятия не имел, события позднего вечера были начисто стерты из памяти. Он допаял контакты и планировал пойти поесть – Барнс говорил, что оставит ему гречку... Он ел? Вот тут нарисовались пробелы. Тони сел на постель, покрутил головой, хрустя позвонками, и задал привычный для молодого Тони Старка вопрос: – А что вечером было? Что-то я не помню нихера. Барнс откинулся на подушку: – Я бы тоже хотел знать, что с тобой приключилось... Когда я закончил с ужином, ты был вроде бы нормальный, как минимум, выглядел адекватно... С чего тебя переклинило? Башка не гудит? – Нет. Не больше, чем обычно. – Я пошел спать и даже немного поспал, – принялся рассказывать Барнс. – Потом сквозь сон слышу жуткий грохот. Я подскочил, подумал, что карательный отряд от «Гидры» нас все-таки нашел, рванул в коридор – никого нет, зато зверский шум идет из душевой. Я бегом туда. Душевая. Да. Что-то такое было... Барнс продолжал: – А ты там громишь краны. Успел выдрать два, аж смеешься от счастья, а у самого глаза к переносице съехали, полное невменько. И мычишь радостно так: «Ыыыы!» – Краны? – растерялся Тони. – Ага, краны, – Барнс кивает на диванчик. На одеялах валяются две кран-буксы без вентилей, металлические муфты задорно блестят. – Краны, точно! Мне нужны были медные стержни для катушек. Я все вспоминал, где же я видел медь... Вспомнил, значит. – А до утра разбор водопровода не мог подождать? – Боялся, что забуду. Это кое-что объясняло, но далеко не все. – А ээээ? – Тони указал на кровать. Слова как-то резко кончились. – Ты вцепился в меня как клещ, – невозмутимо ответил Барнс. – Орешь радостно, а сам на ногах не стоишь, а потом вдруг отключился в момент. Я аж вспотел, решил, ты в обмороке или чего похуже, а ты тупо спишь. Ну, и что мне еще оставалось? – Спасибо? – Не за что. Еле краны у тебя из рук выдрал, ты в эйфории был готов с ними целоваться. Тони склонился над диваном. Краны, ебаные краны. И он будет наматывать катушки, гадая о том, как прошла их с Барнсом ночь в одной постели. Вообще, лучше в его ситуации думать о чем-то жизнерадостном. Например, о том, что антенна наполовину собрана и вскоре... Барнс потягивался, стоя к Тони спиной, а затем повернулся, рассматривая его, поморгал и зевнул, прикрыв рот кулаком. Уютное, какое-то домашнее движение, от которого у Тони от нежности защемило сердце. Обезоруживающая невинность, спокойствие и доверие к нему сквозили и в мимике, и в жестах Джеймса. Тони не должен такого чувствовать. Не должен так на него смотреть. Ладно, пусть стадию ненависти к Барнсу он быстро прошел, ему уже давно не хотелось задушить его собственными руками, но вот это – это было слишком. Пожалуй, в своем роде даже пострашнее вожделения в сновидениях, когда подсознание выходит из-под контроля, ведь сейчас-то Тони не спит и, по идее, чего-то соображает. – Завтрак? – спрашивает с улыбкой Барнс. – Видеть гречку уже не могу, – признается ему Тони. – А кофе хочу просто умереть как... – Давай я тебе сделаю напиток из цикория. Для разнообразия и расширения гастрономического кругозора. Не кофе, конечно, но отдаленно похоже. – Ну, сделай, – соглашается Тони. Слово «цикорий» созвучно слову «цикута», а это какое-то ядовитое растение, но оно для Тони буквально меньшее из зол. Он идет в душевую. Ему нужно отвлечься, и душевая подходит для этого больше всего. Он чистит зубы порошком, умывается, с тоской осматривает символически голубой кафель и, наткнувшись взглядом на оставленный здесь с ночи инструмент, в исступлении откручивает еще две пары кранов. Теперь у него полный набор, шесть штук, на все платы. Дело за проводами. После завтрака надо погнать Бар... Джеймса за проводами. Как раз будет время выковырять из шлема передатчик. Тони сжимает в ладони железяки и вспоминает про желание подрочить. Ну, не то чтобы прям желание, скорее, позыв, и исходя из здравого смысла... «Да хватит уже себе врать!» – ехидничает внутренний голос имени Наташи Романовой. Тони печально вздыхает и бредет к лифту. Врать себе он может очень долго, Тони Старк – практически чемпион мира по вранью самому себе. Поводов для вранья у него море: от изысканных, типа задетого эго, до банальных, к примеру, зависти. Проще всего списать аномальные выверты либидо на закидоны организма от стресса. У обыкновенного человека на первое место в такой гнетущей атмосфере вышли бы естественные потребности – тепло, горячая вода, кусок буженины, на худой конец. Но Тони же у нас уникум. Подавай ему травмированного психически и физически киборга-убийцу, которого весь Интерпол вторую неделю ищет. Причем подавай в постель – как чашечку кофе с утра. Кстати, что там за заменитель кофе?.. Барнс был в бешенстве. Тони едва переступил порог кухни, как его обдало волной недовольства. – Ты что за свинарник развел? – Барнс в отчаянии трясет ковшиком. – Говорил же тебе – после гречки мой посуду сразу! Хоть бы кипятком залил, что ли! Я это до вечера буду отскребать! На столе красовалось то, что можно было бы обозначить как натюрморт в стиле Старка – срач после ужина человека, который в своем доме автоматизировал даже смыв в туалете по фотоэлементам, встроенным в унитаз. – Прости меня, Джеймс, я вчера был пьян, – сходу кается Тони и поспешно надевает оставленную в кухне шинель. – Да я блять вижу! – Барнс отложил холодное оружие в виде изляпанного гречкой ковшика в раковину и с упреком произнес: – Обещал, что будешь контакты протирать, а сам... Тьфу... – Ну, ты же обиделся не из-за того, что я пил в одиночку? Роджерса алкоголь не берет. – Меня тоже. – Сядь, – попросил Тони. – Я сейчас сам все вымою. Мой косяк, я его и исправлю. – Да щаз, – горько ухмыльнулся Барнс. – Невозможно отмыть присохшую гречку. Поставь на плиту бак, вскипит – зальем и посмотрим, когда оно отмокнет. – Лично я с завтраком не тороплюсь, вполне может подождать. Барнс постучал по столу упаковкой с тем, что он называл цикорием: – Я хотел тебя удивить, а в итоге... – Да ничего, – отмахнулся Тони и сел. Они несколько секунд молча смотрели друг на друга. – Если б я мог, я бы тоже напился, – сказал Барнс. – Почему? – Мне страшно. Тони вопросительно дернул бровями. – По-моему, мне с тобой лучше, чем в тюрьме. При том, что там я пробыл чуть больше суток, а здесь мы торчим уже... – Уже неделю, – вставил Тони. – Но тюрьма – это тюрьма. Да, условия тут на редкость спартанские, но согласись, до клетки с полным обездвиживанием далеко. Да и чисто математически, одна рабочая рука лучше, чем ни одной. – Да даже не в обездвиживании дело, – Барнс устало провел ладонью по лицу. – У меня такое впечатление, что мне с тобой лучше, чем... чем когда я был в бегах. – Это я тоже могу объяснить, – Тони не позволил удовлетворению от его откровенности проникнуть в мозг и растопить там последние извилины. – Насколько я понимаю, сейчас ты более-менее стабилен в психическом плане и неплохо адаптирован к внешней среде. После провала «Озарения» ты – или твое ледяное альтер-эго – был в шоке, дезориентирован, без руководства, без памяти. Язык не поворачивается назвать это оптимальным состоянием. И без преувеличения, я считаю, ты ведешь себя нормально, а кое-где намного пристойнее, чем среднестатистический человек. – Тони... – Нет, Джеймс, без шуток. Не всякий стал бы мыть посуду каждый раз после еды, особенно после такой еды. Барнс смущенно потупился. – Я не дам им засунуть тебя в тюрьму, – сказал Тони. – И если после нашей эпичной битвы в аэропорту Лейпцига кто-то из Мстителей попал за решетку, я приложу все усилия, чтоб их оттуда вытащить. Я говорю, чтоб ты не беспокоился о моих отношениях с Роджерсом. Наши разногласия на это не повлияют. – Я так хочу тебе верить. От его слов у Тони мурашки пошли по коже, и он отвернулся к плите, вглядываясь, как над баком начинает клубиться пар. – В идеале Пятница, мой суперкомпьютер, пришлет сюда за нами еще один джет, и мы улетим так же незаметно для всех, как и прилетели. Это самый быстрый вариант, план А. Чуть подольше, если для того чтобы к нам пробиться, придется поставить в известность официальные власти США и утрясти административные вопросы с русскими. Это план Б. Но, так или иначе, в первую очередь искать будут меня, Тони Старка, Железного Человека. Это я подаю сигнал. То, что вместе со мной Джеймс Барнс или Зимний Солдат, никто не предполагает. Поэтому если нужно будет действовать по плану Б, прикинься аборигеном, будешь играть роль переводчика на русский. Ты же говоришь по-русски? – Да. – А я без переводчика по-русски смогу сказать только «пиздец нахуй блять». Ну, и это еще – «спутник», «перестройка», «борщ»! – Твой словарный запас шикарен! – рассмеялся Барнс. – С такими универсальными познаниями в русском ты можешь описать местным любую ситуацию от рождения двойни до нападения инопланетян, и тебе везде с радостью нальют спирта. «Мне б лучше кофе». Тони снял с плиты бак и залил посуду со вчерашнего ужина водой, а остатки Барнс нацедил в кружку, чтобы заварить цикорий, что бы это ни значило. – Какое у меня на сегодня задание? – спросил он. – Провода, – ответил Тони. – Это прям наше must have. Мне требуется очень много проводов. – Тогда я пойду, я вчера не закончил с библиотекой. А минут через пять можешь попробовать цикорий. Тони некоторое время полюбовался отмокающей гречкой, потом принес из кабинета на нижнем ярусе шлем от костюма Железного Человека и воззрился на него, как Гамлет на череп Йорика. – Что думаешь? Пора? Шлем не спорил, и Тони, опасливо принюхавшись к кружке, пригубил горячую бурду, именуемую цикорием. Счесть это кофе или его заменой мог тот, кто кофе раньше в рот не брал и только на картинках видел, ибо с благородным напитком цикорий совпадал лишь цветом. Вкус был слабо выражен и никакой бодрости не дарил, разве что от злости из-за обманутых ожиданий и робких надежд на дозу кофеина. – Туфта какая-то! – возмутился успевший раскатать губу Тони. – Может быть, мало растворили?.. Он добавил порошка из упаковки, но клиническая картина не изменилась, вкуса как не было, так и не стало. Рассердившись, Тони от души бахнул в кружку сразу пять ложек, игнорируя, что они столовые, а не чайные, злобно хлебнул и выпучил глаза: от горечи аж слезы выступили. А на кофе по-прежнему не походило. – Это можно будет пить, если плеснуть сюда коньяка, процентов эдак девяносто, а то и все девяносто пять! Но я так просто не сдамся, Тони Старк не пасует перед трудностями! – Тони взялся за начатую накануне банку сгущенки, подлил, пока жидкость не сделалась светло-коричневой, и пригубил на пробу. Сгущенка перебила все, от приторности аж зубы заныли. – Да как оно работает?! Сладкую жижу необходимо было разбавить, но вновь лезть в бак было лень, поэтому Тони зафигачил еще цикория. Получившаяся ядреная смесь впечатлила бы даже грешников в аду, по ощущениям каждый глоток мог стать последним. Зато встряхнулся. Да уж. Забористая штука, убойная. По сравнению с этим неповторимым вкусом все проблемы как-то меркнут. – Нихуя себе я рецепт изобрел, надо будет запатентовать… Как выберусь, сварю чашечку лучшего «Эль Инжерто» светлой обжарки и волью в Барнса, чтобы он понял разницу между настоящим кофе и жалкой подделкой! Вдохновленный тем, что поедание гречки откладывается, Тони вымыл кружку, подхватил шлем и медные кран-буксы и направился к своему рабочему месту в холле, мельком скользнув взглядом по погруженной во тьму библиотеке, где Барнс, как шахтер в шахте, в поту и угаре добывал электропроводку из бетонных стен. На самом деле, Тони считал корявые, слепленные из подручного хлама гигантские платы по-своему красивыми. Они воплощали собой торжество инженерного гения над суровыми жизненными обстоятельствами, и само их создание восхищало. Не говоря о том, что находиться с ними Тони было гораздо приятнее, чем с подавляющим большинством людей. Платы не обвиняли его в легкомысленности и равнодушии. Они знали, что Тони все свободное от мечтаний о заднице Джеймса Барнса время думает только о них, и что бы им ни потребовалось, Тони это непременно найдет, костюм свой драгоценный распотрошит, но добудет. Они не переживали о том, что они такие громоздкие и непрезентабельные. В конце концов, внешний вид не главное, главное – функционал, а эти платы были очень даже работоспособны. Им было пофиг, что он небрит, лохмат и одет как бездомный с Брайтон-Бич. Плюс у них не было аллергии на клубнику. С живыми людьми общаться не в пример сложнее. А уж с мертвыми и подавно... Тони задумчиво потарабанил по мотку проводов и принялся укладывать их ровными витками вокруг медного сердечника. Кран-букса навскидку оказалась довольно увесистой, с четверть фунта, и Тони решил, что шести оборотов достаточно. Он вмонтировал свеженамотанную катушку в электросхему для стабилизации, и стал связывать последовательно все элементы платы с антенной, аккуратно протаскивая провод от одного гвоздя к другому. Одного мотка хватило почти на две платы. – Да, детка, да, давай еще, – приговаривал Тони. Барнс, вернувшийся из библиотеки с новыми проводами, был отправлен в комнату для хранения спортивного инвентаря за добавкой, а когда он ее принес, Тони уже доплетал свою паутину. В дальнейшем он планировал подключить всю эту хитроумную конструкцию через штепсельную вилку от лампы. Как бы то ни было, самым экономным и эффективным способом подпитывать «Тони СтаркFM» все равно оставалось воткнуть вилку в розетку на проходной, а не подсоединять к кабелю, который еще позавчера отвечал за бесперебойное электроснабжение ворот. Нет, Тони предпочитал перевить и ловко подпаять контакты, а не подрубаться к оголенным проводам под напряжением. Пора демонтировать передатчик из шлема и изучить начинку железной руки на предмет металлов, пригодных для усилителя сигнала. И то, и другое было кощунством, и Тони почувствовал, что к горлу подступает тошнота – ну, или цикорий. По сути, он должен варварски уничтожить произведение технического искусства. Разбить «Давида» Микеланджело ради мраморной крошки для садовой дорожки. Расплавить золотую маску Тутанхамона на ремешки для часов. И ладно шлем от костюма – по крайней мере, его он сам смастерил, да и несколько аналогов в запасе имелось. Рука Зимнего Солдата являлась беспрецедентным биомеханическим устройством. Да, конечно, она уже была нерабочей, оторванной, но после того как ей займется Тони, назад ее не присобачить, и при мысли об этом становилось жутковато. Нужно пройти точку невозврата – или она была пройдена в тот момент, когда он выстрелил лазером во время их драки? Ведь никому бы не пришло в голову разобрать руку на запчасти, будь она все еще прикреплена к Барнсу. – Я могу как-нибудь тебе помочь? Тони поднял взгляд от руки, лежащей на столе. Он минут двадцать как пялился на нее, не решаясь на действия. Сидел сложа руку, ага. Барнс безмятежно смотрел и на Тони, и на свою бывшую конечность. Когда ювелир, которому отдали на огранку самый крупный из найденных алмазов, «Куллинан», расколол камень, он от волнения потерял сознание. Тони близок к этому краю сумасшествия, как никогда. – Да, Джеймс, – ответил он. – Посиди со мной. Барнс без лишних разговоров подтащил от входа матрас и сел на пол возле стола. – Не знаю, с чего начать, – поделился с ним Тони. – Ты же понимаешь, что пути назад не будет? Обратно ее не пришить. – Обратно ее не пришить в любом случае, – откликнулся Барнс. – Я б не стал так уж категорично это утверждать. Техника, кхм, дошла. И медицина тоже. Ты бы видел, какие сейчас навороченные индивидуальные протезы изготавливают! Я тебе говорю как специалист. – Я уже смирился, что я теперь однорукий. Почти привык. А так хоть какая-то польза от нее. Пусть она пойдет на что-то хорошее. – Ты излишне самокритичен, – Тони погладил металлическую кисть, преисполнившись благоговением. Может быть, оттого, что дорвался до этого кибернетического чуда и стоит на пороге открытий. А может быть, и потому, что это была фактически интимная ласка, очень чувственная – и она предназначалась человеку рядом. Тони мягко потрогал мизинец, согнул и разогнул его, рассматривая крошечные, плотно подогнанные пластинки, каждая – совершенно уникальная по форме. Двигались они легко и естественно. Тони переплел свои живые пальцы с чужими искусственными, немного придавил, и они инстинктивно отозвались, механически шевельнулись. Черт, у него сейчас встанет... Барнс томно вздохнул, словно ощущал его касания: – Я охотно приму расставание с «Гидрой» в таком формате. У самого бы, наверно, храбрости не нашлось. Проживу и с одной рукой. Рука вообще как бы не самая моя большая проблема, мозги меня сильнее беспокоят. Тони обхватил запястье и провел по руке выше до локтя. Гладкая. Тяжелая. Прочная. Он подцепил отверткой и приподнял пластину, это удалось лишь на пару миллиметров. Ни одного винтика снаружи, все крепления надежно спрятаны. И он теперь может в них залезть. – Я... попробую... сделать тебе... другую руку. Обязательно заберем прототип с собой – она бесценна. – Ты все еще думаешь, что там, где я окажусь, мне позволят... – А ты все еще думаешь, что ты там окажешься? – перебил Тони. – Ты хочешь, чтоб я так не думал, я уже понял. – По-моему, я пока никак не успел обмануть твое доверие. – Если не считать протирки контактов, – Барнс запрокинул голову, чтоб посмотреть на Тони, и лукаво облизнулся. В его убойном арсенале имелись разные техники, чтобы обезоружить, и эта работала не хуже прочих. И откуда только знает, неужели у Тони все на лице написано? – Туше. В фехтовании под этим понимают «укол», в живописи – манеру нанесения красок, в музыке – способ прикосновения к клавишам инструментов, в борьбе и в дискуссиях – это ситуация, когда соперник уложил тебя на обе лопатки. Тони был бы не против оказаться на лопатках под обладателем таких губ и чтоб тот распустил руки... руку. – У каждого свои недостатки, – Барнс усмехнулся. – У меня, например... – Бурная биография. Назовем так. Не зацикливайся на недостатках, сконцентрируйся на достоинствах. Есть же и достоинства? – Биография у меня козырная, не поспоришь. Я там, в музее, просто охренел от собственной биографии. – И это они еще половину не задокументировали! – Тони наконец нашел в себе смелость дотронуться до торчащих из обрубка фрагментов. – Ну, если расписывать жизнь Джеймса Бьюкенена Барнса полностью со всеми пикантными историческими деталями, то одного Смитсоновского музея будет маловато. – Добавим в честь тебя флигель к Национальному музею Дня «Д» в Новом Орлеане? – А это музей чего? – полюбопытствовал Барнс. – Посвящен участию США во Второй Мировой. Внутри руки проходила центральная ось из нескольких подвижных сочлененных суставов, явно имитирующих человеческую анатомию – мощный металлический стержень, на который крепились крупные пластины, образующие как бы трубу. По бокам от оси вились толстые провода со старомодной оплеткой. Тони осторожно потянул связку и выудил сервопривод с моторчиком и диковинными... Ну, пожалуй, это были такие специфические шестеренки. Как минимум формально по зубьям. Сердце взволнованно забилось. Вот эти шестеренки-то как раз... Тони восторженно ахнул. То, что надо. – Что там? Тони переводил взгляд с Барнса на шестеренки и не скрывал довольную улыбку: – Что бы про меня ни говорили, я не могу на глазок отличить титан от палладия, тем более, при таком поганом освещении, но это не обычная железячка. Господи... Какая тяжелая... Была б желтая, сказал бы, что золотая, но тут... зуб даю, либо платина, либо вольфрам. Что же еще может быть крохотное, но с таким адским удельным весом? – Это хорошо? – Это прекрасно, Джеймс, это просто супер. Материалов на твою руку не пожалели. Барнс нахмурился: – Значит, у тебя есть чем заняться. А я пока приготовлю нам пожрать. Не то чтобы я соскучился по гречке с тушенкой, но выбора нет. – Да, думаю, скоро я закончу, и тогда устроим обеденный перерыв, – согласился Тони. Барнс ушел в недра бункера. Тони представил, как он сейчас на кухне, неуклюже орудуя одной рукой, отдраивает от гречки их неказистую посуду с помощью бурого хозяйственного мыла и ошметков простыни. А ведь Тони действительно скоро закончит с созданием своего мегапередатчика. Очень вероятно, что сегодня их последний день здесь. И последняя ночь. Тони с ожесточением полез в руку за шестеренками, подавляя желание крушить все вокруг в духе Халка. Водоворот разнополярных чувств сводил с ума. Он был стопроцентно уверен в том, что через считаные часы отправит сигнал в Башню и призовет Пятницу и все ресурсы «Старк Индастриз» – как финансовые, так и юридические. Это грело его душу как человека, заебавшегося выживать в диких условиях, и самолюбие инженера-изобретателя. И эту же душу переполняли сомнения в том, что после возвращения в цивилизацию он сможет так же искренне общаться с Джеймсом. И дело было отнюдь не в возможности ареста Барнса: обстановка сменится кардинально, и они уже не смогут и дальше играть те же роли. Они перестанут быть друг для друга единственной опорой в этой странной реальности. И там будет Роджерс. Блядский Капитан, мать его, Америка. Закадычный приятель Барнса, с кем они были не разлей вода задолго до того, как Энтони Эдвард Старк появился в реестре перспективных проектов Говарда Старка. Это не просто задевало – это выворачивало наизнанку до самого дна. Отец знал их обоих. Он разыскивал разбившийся самолет Роджерса всю оставшуюся жизнь, всю Северную Атлантику перетряс – внятных ориентиров у них тогда не было, лишь приблизительные расчеты да смутные догадки. А тело Барнса в горах возле железной дороги никто не искал. Даже сам Роджерс. Шестеренки тускло поблескивали на столе. Развивать эту мысль Тони не хватило сил, и он остервенело кинулся разбирать свой шлем, чтобы вынуть устройство связи. Некоторый оперативный запас информативно-аналитической системы был интегрирован в костюм, но основные протоколы Пятницы находились в Нью-Йорке. Так как глушилка «Гидры» отключена, контакт с базой должен восстановиться после отладки радиосигнала автоматически. Пятница не станет игнорировать устойчивый пеленг. И будь что будет. Может, оно и к лучшему. Понятно, что без Тони и его радиоподелки их тут никогда не найдут, если в принципе будут искать. Судьба у Барнса такая: если его и ищут, то как-то не очень находят. Тот еще неуловимый Джеймс. В Бухаресте, правда, нашли, но толку в итоге всем было ноль, а Лейпцигский аэропорт огреб вообще ни за что. Интересно, давно ли у них прошел капремонт, или теперь за счет Старка сделают? В коридоре послышались шаги, и Тони поневоле вернулся к наиболее насущным темам. – Я не спросил, – сказал подошедший Барнс. – Как тебе цикорий? Пошли обедать. – Второй раз добровольно я это пить не буду, – ответил Тони. Когда они сели за стол, его вдруг прошило осознанием того, что вот едва вчера утром он подумал насчет одной постели, и уже вечером Барнс его в эту самую постель потащил... Впрочем, будучи в состоянии опьянения, Тони и раньше чего только не вытворял сдуру. Очередное тупое происшествие по пьяни. Они просто спали вместе. Но Тони желал большего. Очень конкретно так желал. – Как продвигается работа? – осведомился Барнс, принимаясь за гречку. – Почти готово. Пару мест подпаять, вынести платы на свежий воздух и включить в розетку. Часа три потребуется. Ну, пусть четыре. Потом начнем паковать вещи. – Весь архив отсюда не увезти. – А тебе нужен архив? – удивился Тони. – Мне нет, если честно, я б его сжег к чертям собачьим. Но он может пригодиться, чтобы распутывать деятельность «Гидры» и причастных. Стив рассказывал, что благодаря таким данным... – Что благодаря данным, которые Наташа слила в Интернет, Земо на тебя и вышел? – Потому я и говорю: не сливать в открытую массово все, а сесть и разобраться педантично и без лишнего шума. Наверняка там куча важной информации. Каково бы было, если б видеозапись с убийством четы Старк посмотрели не три человека, а три миллиона? Барнс в чем-то прав. Разобраться, конечно, надо, он кое-какую папочку с собой прихватит, но взять все они, разумеется, не смогут, самим бы ноги унести. Попробовать спихнуть архив русским властям? Они хоть прочтут без переводчика, авось, быстрее разберутся с ключевыми деталями, и надо полагать, эти документы к России большей частью и относятся. Как у них теперь КГБ называется? Тони задумчиво жевал гречку. Что там в нормальном мире за неделю произошло? У него не было никаких новостей. Остается надеяться, что Третью Мировую не начали. Ну, прилетит он в Нью-Йорк. Первыми на повестке дня будут значиться репарации Лейпцигу, если только Пеппер уже не подсуетилась, она девочка толковая и хладнокровная, репутация превыше всего. Пункт два: Заковианские соглашения. Правдами и неправдами придется снова собрать всех Мстителей и что-то решать, найти какой-то компромисс, пусть временный, чтоб госсекретарь и ООН от них отъебались хотя бы на пару месяцев. Второго такого раскола допускать ни в коем случае нельзя, налицо невосполнимый моральный и материальный ущерб. Третий в списке дел – полковник Земо. Достать эту гниду живым или мертвым. Поиски сплотят командный дух. Четвертый – Король Лев, точнее, Пантера. Подвалило, нахуй, еще одно счастье. Короче, забот дохера и маленькая тележка, а свалить ответственность не на кого. Тони повторно прокрутил в уме рабочую программу, и его желание покинуть бункер резко пошло на спад. – Все в порядке? – спросил Барнс. Тони молча кивнул. – А чай будешь? Тони помотал головой. – Говорить не хочешь? – Извини, Джеймс, – выдавил из себя Тони. – Башка не тем занята. – Ладно, иди, – вздохнул тот. – Постараюсь тебя не отвлекать. Чай, впрочем, он все же принес, только не сразу. Тони как раз успел допаять и взялся было за штепсель, но в целом паузе он обрадовался. – Вот, полюбуйся, – показал он на платы. – Электрический ток проходит по катушке стабилизатора, регулируется и подключает конденсаторы. В центре, между платами, я размещу свой передатчик. Он соединен с транзисторами, синхронно дублирующими его сигнал с помощью идентичных антенн... – Из вилок. Антенны из вилок, – судя по его лицу, Барнс знатно охуел от конструкции. – Что было, из того и сделал, – огрызнулся Тони. – Зато за счет размаха и усилителей из условного вольфрама сигнал станет довольно мощным. В Башне он будет ощущаться как писк на средних частотах из некой точки, координаты которой можно отследить. Сигнал на выход односторонний, я не могу наладить обратный прием. Гарнитура на такое не рассчитана, мне и разъем-то воткнуть некуда. Азбука Морзе мне тоже недоступна, нет переключателя, и не из чего его сварганить. Если только радикально – дергать из розетки, но это заебешься, провода не перенесут нагрузки, да и конденсаторы перепады не выдержат, сгорят нахер. Поэтому будет просто тупо непрерывный вой. Думаю, и так должно сработать. – Нет, выглядит внушительно, – пошел на попятную Барнс. – Но очень странно. А как твоя Пятница поймет, что это именно ты? Нас тут точно ракетным ударом не наградят? Стив рассказывал, как его спалили в лагере в Нью-Джерси. – Приемники встроены в костюмы Железного Человека и еще пару приборов, которыми пользуюсь только я. Чтобы оно, даже будучи неповрежденным, включилось, нужен живой Тони Старк. – И долго нам ждать, по твоим прикидкам? – Не меньше двенадцати часов, скорее, пятнадцать-восемнадцать, это самый реалистичный вариант. Максимум – двое суток из-за бюрократических проволочек. Барнс прикусил губу: – Даже не верится. – Ловкость рук и никакого мошенничества! – заявил Тони. – Подходи минут через сорок, вытащим платы на улицу и разложим их там красиво. А сейчас мне надо организовать коннект для «Радио Сибири», в смысле, приварить штепсель, чтоб дотянулся до розетки. – Как скажешь, – Барнс забрал у него пустую кружку и ушел. Вид у него был пришибленный. Наверное, никак не решит, как себя вести дальше. Если начистоту, то Тони этого тоже не знает. Он больше по технике и механизмам – с людьми ему всегда было сложновато. Снаружи был ощутимый минус. Середина апреля, блять. Тони сплюнул и поплотнее закутался в шинель. Плевок глухо стукнулся о промерзшую почву. Снега перед входом в бункер было мало, спасибо двигателям джета и сгоревшему снегоходу. Тони не хотел бы класть платы напрямую на снег, потому что подозревал, что тот, подтаяв под досками, способен устроить его аппарату короткое замыкание, но разгребать сугробы им, слава богу, не потребовалось. Они выволокли платы из холла, предварительно уложив их на простыни, чтоб не разрушить конструкцию и не разорвать соединения проводов между элементами. Это нужно было проделать крайне бережно, ведь для ремонта пришлось бы переть все обратно поближе к проходной, где Тони мог орудовать паяльником. Но они в три руки удачно справились без аварий. Втыкая вилку в розетку, Тони не почувствовал ничего. Все эмоции словно выжгло. Барнс, кажется, тоже был в растерянности. – Оно заработало? – крикнул он. – Нифига не понятно! Тони вышел к нему и встал рядом, рассматривая деяния рук своих: – Вон лампочка горит на передатчике, так что антенна зафурычила. Лучше ее не трогать, я не уверен, что током не ебнет, над изоляцией я не особо заморачивался. В тундре темнело. Тони прищурился, глядя в еще светлое небо и вспоминая, каким опустошенным оставлял его здесь Земо неделю назад. Тогда он был разбит – буквально и фигурально выражаясь, ослеплен ненавистью, немного безумен и в гордом одиночестве. Потом он смог собраться из кровоточащих осколков заново, остыть и свыкнуться с присутствием в жизни Барнса. И вот он, едва признав свое безумие по новому небанальному поводу, должен взять себя в руки, когда взять в руки хочется другого человека. Взять и не отпускать. Барнс поежился: – Ужинать будем? – Гречка? – Гречка. – Там спирт еще есть. Я не все вылакал, – предложил Тони. – Я не пьянею, – повторил Барнс. – И ты прекращай дурить по пьяни. Если ты в невменяемом состоянии разберешь лифт, что тогда делать? – Джеймс! Алкоголь – это только для запаха, дури у меня и своей хватает. – Я и не сомневался. Что теперь, ждать? Тони пожал плечами и вместо ответа потопал внутрь базы. Там хоть не было пронизывающего до костей ветра. Обнаружил он себя в кабинете у карты, максимально наглядно показывающей, как далеко он зашел в своих попытках быть хорошим для всех. Вот чем он думал, когда рванул вслед за угнанным джетом в неизвестность? Мог ли кто-то предположить, чем это закончится? Да и закончилось ли оно? Очевидно, что нет. У него есть еще одна ночь. У него ни на что больше нет сил. Тони упирается лбом в стену, прислушиваясь, как за спиной раздаются робкие шаги. Джеймс застыл на пороге, не решаясь войти. Тони нервно сглатывает и кладет ладонь на Тихий океан. Джеймс наконец подходит вплотную. Тони чувствует его дыхание, и волосы на загривке встают дыбом. Рука Джеймса накрывает Камчатку, съезжает правее, гладит пальцы Тони, щекочет запястье и перебирается выше по рукаву. До чего же, наверное, неудобно обнимать одной рукой. Может быть, за рабочую гипотезу принять «Что происходило в сибирском бункере, то и останется в сибирском бункере»? Пусть только оно произойдет в конце-то концов. – Тони, – шепчет Джеймс. – Да? – отвечает Тони. – Ты ведь... – Да «да» уже! Тони помогает снять с себя шинель, скидывает ее на пол и отпихивает ногой в сторону. Джеймс прижимает его грудью к карте и впивается обжигающим поцелуем в шейные позвонки. И у Тони встает. Член наливается, и его тянет вверх, мозги стремительно пустеют, а ноги делаются ватными. Щетина слегка царапает кожу, и Тони нетерпеливо ловит воздух ртом, едва не откусывая от карты юг Байкала. Он позволяет Джеймсу выдернуть термомайку из джинсов и заползти рукой под свою одежду. Барнс снова трогает его шрам – нежно и осторожно. Тони настойчиво и откровенно толкается бедрами к его паху. Ему хочется каких-то реальных подтверждений того, что это не у него одного так резьбу сорвало, и лучшим доказательством стала бы тугая ширинка чужих штанов. Джеймс ведет ладонь ниже, поглаживает через джинсы. Все эти тряпки ужасно мешают. Тони поворачивается, притягивает к себе Джеймса за талию. Он бледный, взлохмаченный, очень горячий и очень твердый. Это именно то, чего Тони так жаждал. Он подается навстречу, и губы находят губы. Вот теперь по-настоящему, не во сне. Тони полностью растворился в ощущениях. Джеймс громко простонал, впуская его язык глубже и мягко придавливая своим. Тони очертил внутри окружность, скользнул по зубам, чуть-чуть изменил угол наклона головы и опять провалился в жадный рот. Джеймс отстранился, не разрывая поцелуй, потянул за собой назад, в пустоту, и уселся на кстати попавшийся стол. Тони резко выдохнул ему на колючую щеку, провел кончиком носа по скуле и вернулся к влажным дрожащим губам. Он на минуту отдал Джеймсу инициативу, дал облапать свою задницу и устроился поудобнее между раздвинутых ног. Лапать Джеймсу еще более неловко, чем обнимать, и Тони приходится брать дело в свои руки. Ему не привыкать расстегивать этот ремень и эти штаны. Джеймс рвано ахнул, когда ладонь Тони обхватила головку и прошлась по стволу туда-сюда, размазывая густые полупрозрачные капли. Под его прикосновениями член плавно дергается, и Тони видит, что он наполовину порозовел от эрекции и на нем проступили венки. Пряжка ремня медленно болтается в приятной для глаз амплитуде. Джеймс крепко сжал его плечо: – Дай мне... – Я сам, – возражает Тони и тут же оправдывается: – Так будет быстрее. В качестве извинений он засасывает Джеймса в мокрый блядский поцелуй. Вытащить свой член из джинсов он может и одной левой. До чего же в трусах тесно... Когда Джеймс забирается рукой ему под яйца, доставая наружу все, Тони скрипит зубами, чтобы не заорать в голос. Пальцы обводят у основания, властно ощупывают мошонку, потирают уздечку. Все тело – будто оголенный провод, по которому пустили ток. Тони трясет, и остается лишь радоваться, что Джеймс умудряется придерживать его бедрами, притискивая к себе. Тони хочет смотреть, как поджимается его пресс, когда он ему дрочит, но дурацкая тельняшка заслоняет. Он второй рукой сгребает полосатую ткань, задирает как можно выше, замирает на соске и массирует его круговыми движениями, сминая фалангами. – Тони... Тони... – Джеймс мучительно скалится и течет ему в ладонь теплой вязкой струйкой. – То! Ни! – Сейчас, сейчас, яяяаааа... Мало того что Тони хозяйничает на базе «Гидры», он еще и кончил в ее Кулак. Под рукой, терзающей сосок, сердце бьется так, словно вот-вот выломает ребра и выскочит из грудной клетки. Тони несколько секунд глядит в стальные глаза и сдается, прикрывая веки в сладкой истоме. – Есть контакт, – бормочет он. – Есть контакт. – Раз ты говоришь «Есть контакт», – Джеймс тяжело дышит и облизывает бордовые губы. – Значит, будем есть контакт...