От тепла твоих рук

      Даже сама болезнь не утомила Цзян Чэна настолько, насколько суматоха, ее вызвавшая.       Сначала шиди бурлящим и галдящим фиолетовым потоком ворвались в его покои, не желая смиряться с тем, что их обожаемый старший брат не смог разделить с ними радости игр и тягости тренировок.       Затем неугомонную толпу, облепившую Цзян Чэна, ласково выпроводила любимая шицзе. Она сделала это так изящно, словно сдула листья с глади озерной воды. Казалось, наконец-то наступил долгожданный покой, но чрезмерно заботливая сестра засыпала братца вопросами о том, не слишком ли острым вышло блюдо, не сильно ли оно остыло или же, напротив, все еще было невыносимо горячим, все ли понравилось и что еще можно было в еде, приготовленной специально для любимого А-Чэна, исправить.       Цзян Чэн, едва успевая прожевать очередной кусок и сделать глоток, не переставая кивал и с набитым ртом уверял, что все приготовлено безукоризненно вкусно. К счастью, Цзян Яньли вовремя спохватилась, что, должно быть, докучает больному, засыпала братца таким же количеством извинений, что и вопросов, после чего упорхнула так же незаметно, как и зашла.       Однако беспокойные шиди и хлопочущая шицзе оказались еще цветочками по сравнению с тем, что следовало потом.       – Разумеется! Надо было обязательно плавать и нырять неизвестно где до посинения! – раздался с порога стальной голос госпожи Юй. – Что такого стряслось, что весь дом с самого утра на ушах стоит?       Матушка фиолетовой молнией подлетела к невысокой кровати, ощупала лоб большого, осмотрела уши и нос, заставила широко раскрыть рот, чтобы проверить горло. Напоследок засыпала вопросами, некоторые из которых были настолько смущающими, что Цзян Чэну оставалось лишь возмущенно взвыть: «Ну матушка-а-а!»       – А что такого? Я имею право знать, что происходит с собственным сыном!       Цзян Чэн был готов поклясться, что услышал за ширмой беззвучные смешки Цзиньчжу и Иньчжу.       – Ваш отец настаивал на том, чтобы пригласить лекаря, а по мне, так слишком много чести для хвори по собственной глупости. Завтра быть на тренировке без опозданий!       Только после того, как госпожа Юй ушла, Цзян Чэн заметил, как на столике возле кровати, там же, где были сладости и чай от шицзе, теперь ютились шарики лекарств. Он поспешно закинул их в рот, откинулся на подушки, прикрыл глаза рукой, словно даже полумрак комнаты причинял невыразимую боль, и задремал.       «Наконец-то тишина».       Признаться, за этот день он больше устал, нежели пришел в себя. Накопившееся напряжение готово было вот-вот выплеснуться, но чего-то отчаянно недоставало. Некой назойливой детали, что смогла бы его разозлить окончательно и позволить выпустить пар, а с ним и болезненный жар. Последнего, недостающего кусочка в головоломке. Фразы, что крутится в голове и щиплет кончик языка, но никак не может обрести форму. Чего-то такого, что…       – Оп! – вес резко приземлившегося на постель тела заставил Цзян Чэна подлететь чуть ли не потолка. По крайней мере, испуг от того, что его резко выдернули из дремы, давал именно такой эффект.       – Скучал?       – Размечтался, – убрал руку от лица больной и сердито посмотрел на брата, прикидывая, как бы поточнее сконцентрировать силу удара в ватном теле.       – Ждал, пока все угомонятся и отправятся спать, – как будто бы извинялся за свое опоздание Вэй Усянь, но в голосе его не промелькнуло ни капли сожаления.       Отправятся спать? Как долго он так пролежал в одном положении после принятого лекарства? Из-за плотно завешанных окон было сложно понять, какое сейчас время суток. Голову сжимало раскаленным обручем боли. Тело не слушалось. Мучительно хотелось снова провалиться в блаженное небытие хотя бы на мгновение.       – Отправляйся к себе и не мешай, – хрипло попросил больной.       – Отправлюсь, не сомневайся! Только сначала верну то, что должен. Не зря же ты ухаживал за мной, когда болел я.       – Что-то не припомню, чтобы наведывался к тебе за полночь и не давал отдыхать.       Вэй Усянь склонился над больным еще ниже и, глядя прямо в глаза, хитрым, заговорщицким тоном произнес:       – А то я не слышал, как ты за ночь по десять раз прибегал, чтобы убедиться, что я дышу.       Неизбежный зрительный контакт усиливал и без того нарастающее смущение, и Цзян Чэн уже всерьез намеревался подняться и столкнуть надоедливого братца с постели, как заметил, что тот все это время весьма странно, полубоком сидел, согнув правую руку за спиной, будто что-то пряча. Взгляд невольно выдал любопытство. Вэй Усянь поспешно отстранился, все так же не желая показывать спрятанную вещь.       – Заметил-таки! Как видишь, я тут не единственный гость! Есть кое-кто еще…       Гость? Кое-кто?       Что он еще мог учудить? Вздумал притащить в дом какого-то зверька? Кошку? Кошка бы не стала так смирно столько сидеть… Кого-то мелкого? Лягушку, ящерицу? Какое-то насекомое, вроде мотылька?..       – Уймись и прекрати с таким усердием перебирать мысли! – едва сдерживая смех, произнес Вэй Усянь. – Того и гляди вены на лбу лопнут!       Он развернулся и с довольным «Держи» оставил подарок на коленях больного. Цзян Чэн настороженно приподнялся, готовясь встретиться с загадочным гостем, но не увидел ни чешуек, ни крыльев, ни перепончатых лап. Аккуратно вышитыми глазками его изучала… игрушечная собака.       Что-то кольнуло в груди. Не стоило ему так резко вставать.       – Узнал! – ликовал Вэй Усянь. – Все-таки господин Цзян оказался прав!       – Отец?       – Ага! Я все разведывал, чем тебя можно удивить, и в недрах шкафа обнаружилось это.       Когда с появлением Вэй Усяня пришлось избавиться от собак, Цзян Яньли сшила для младшего брата очаровательную в своей нелепости собачку, которая, к сожалению, оставалась с хозяином недолго – вскоре в качестве наказания за какую-то провинность игрушку забрала госпожа Юй. После то родители находились в разъездах и делах, то сам Цзян Чэн был занят тренировками и учебой, и, наконец, в какой-то момент канючить, а тем более просить что-то настолько незначительное стало стыдно. Маленький А-Чэн смирился с потерей, подросший – ее уже не вспоминал. Однако не вспоминать не значит забыть. В памяти сохранилось ощущение простоватой, собранной из каких-то остатков ткани и даже уютный, хоть и чуть пыльный запах.       – И впрямь… удивительно, – спокойно, будто даже равнодушно произнес Цзян Чэн, – Спасибо. Останется будущим детям.       – Так, может, стоит вернуть находку обратно в шкаф? Там ей будет поспокойнее. Ладно-ладно, не убивай меня взглядом, детям так детям, – сдался Вэй Усянь. – Скажи мне лучше, во-первых, где ты там пропадал так долго, что даже умудрился простыть и вляпаться в неприятности, а во-вторых, почему без меня?       Цзян Чэн вздохнул.       «Не только ты разведывал что-то такое, чем можно удивить», – чуть не произнес он.       – Нашел одно… место, – уклончиво произнес больной. Раскрывать карты не хотелось, но и от того, чтобы с удовольствием заметить огонек любопытства в глазах брата, удержаться не мог.       – Потаенное? Далеко? Что-то вроде пещеры? – не унимался Вэй Усянь.       Интрига сработала. Ликование смешалось с раздражением от многословия братца, но Цзян Чэн добавил только один ключ к разгадке:       – Озеро.       И наотрез отказался отвечать на прочие вопросы.       Пристань Лотоса за десяток лет успела быть вдоль и поперек исхожена, исплавана, избегана и излазана неразлучными братьями. Казалось, не нашлось бы ни одного камня, на который не ступали бы две пары ног в легких сапогах, и ни одного дерева, падение с которого не подарило бы им ссадины и синяки. Однако одна заводь, скрытая крючковатыми ветвями, которую будто никто не желал замечать, накануне внезапно обратила на себя внимание Цзян Чэна. Улучив момент, он улизнул после тренировки на лодке, которую вскоре пришлось бросить на берегу, а позже целую вечность пробирался сквозь густеющие ветви, не щадящие ни лица, ни рук. Окруженный ими, он чувствовал себя, будто в коконе. Ветви росли не только из-под земли, но и словно возникали из воздуха, загораживая обзор, мешая пройти, и не подпуская к себе даже сверху, с высоты меча.       Цзян Чэн сотню раз проклинал это место и норовил бросить затею и отправиться назад, но природная вспыльчивость в этот раз уступила природному упрямству. И не зря – совсем скоро невыносимая дорога вывела его к небольшому круглому озеру. Казалось бы, что может быть обыденнее для местного жителя, нежели очередной островок воды? Однако здесь она была пропитана насыщенным рубиновым цветом.       Изучив окрестности озера и его дно, Цзян Чэн пришел к трем выводам.       Во-первых, необычный цвет воды не был результатом чего-то сверхъестественного и тем более зловещего. Озеро алело и кровоточило лишь благодаря покрывавшим его дно многочисленным крохотным водорослям.       Во-вторых, водоем явно подпитывался из подземных источников – температура его была на порядок ниже привычных рек, прудов и озер. Вода обжигала до судорог и не позволяла задерживаться в своих объятиях дольше нескольких секунд.       В-третьих, вглядываться в собственное отражение в лучах заходящего солнца в одиночестве, вероятно, было поэтично, но невероятно скучно. Гораздо интереснее было бы наблюдать в алой глади чей-то еще взволнованный взгляд.       – А! – возглас Вэй Усяня вернул Цзян Чэна к реальности. – Взглянул на твои исцарапанные руки и, кажется, понял. Не за той ли заводью, что окружена засохшими деревьями, оно скрыто?       Цзян Чэн наконец ударил сообразительного братца. Удар вышел вялым и слабым, но, на удивление, больному полегчало.       – Только попробуй пойти туда без меня!       Он был просто обязан первым поймать отблеск рубинового озера в изумленных глазах.       – Не пойду. Должен же кто-то показать мне дорогу. Пусть лучше это будет тот, кто набил на ней шишек, да еще умудрился прийти в насквозь промокшей одежде!       Цзян Чэн впервые за долгое время улыбнулся. Даже страх перед пропущенной тренировкой и последующим наказанием матушки блекнул перед возможностью поскорее показать Вэй Усяню их очередное новое тайное место. А необходимость хорошенько выспаться блекла перед возможностью наговориться вдоволь.       Так их вдвоем утром и обнаружила Цзян Яньли, пожалев о том, что в руках у нее всего лишь завтрак с лекарством, а не бумага и кисть: крепко спящий Цзян Чэн одной рукой обнимал Вэй Усяня, устроившегося в самой немыслимой и неудобной позе с ногами на полу. В другой руке он держал старенькую игрушечную собаку.