Бескрылые птицы

Казалось, что ноги стали ватные, а руки слега вспотели, пока Николай не моргая, со страхом смотрел в глаза Грибоедова. Его секрет явно уже перестал быть тайной, а теперь нужно лишь защищаться. — Разве это как-то касается тебя? Ухмылка кудрявого стала только более наигранной. Палец его стукнул последний раз по столу, пока он ласково не провёл указательным по имени Федора в бумагах. —Это касается больше тебя, моего милого друга, Коленька. Шаги в сторону блондина, стук встревоженого сердца, пока того вовсе не прижали к холодной стене. Страх сковал, пока подбородок его взяли сухие пальцы с кучей мелких царапин. —Я забочусь о тебе. Неужели так тебе нужен этот сумасшедший отшельник? Ты хоть знаешь, насколько грязны его руки? Ты можешь слушать своё сердце, но если не будешь слушать голову, то сердце твое прострелят с револьвера. Казалось, что пульс у Николая вовсе пропал. Если слушать голову, то она вся болела и гудела от мысли, что в темном прошлом его друга может быть все, что угодно. —Коля. От его мыслей отвлёк тихий голос Грибоедова. Он правда выглядит расстроенным, словно тысячи кадров пролетали перед глазами. Тот фильм, что он бы не хотел показать никому. —Если ты не перестанешь, то я поставлю в известность Ивана. Тут и ритм сердца Гоголя вовсе сбился. Он время подумал, смотря прямо на Александра с его нежным взглядом, полным сострадания и заботы. В момент что-то возникло в Николае. Страх пропал и он твёрдо, с уверенностью смотрит на слегка удивленного смелостью друга. —Можешь рассказывать, а сейчас я ухожу! Ухожу и отнесу эти цветы тому, кому я желаю, а не тому, кому там вы решите! Взгляд Грибоедова стал настоящим—холодным, острым и гнетущим, давящим. Пока Микола начал вырывать с его рук цветы, то он ловко забирал их обратно, пока все не дошло до хлесткой пощёчины. Пауза. Весь мир на пару секунд остановился, хотя кажется, что они прошли как несколько минут. Теперь уже глаза друга Николаевского полны чистой ненависти, как ртуть, что вылилась с градусника. Мгновение и ещë мгновение, пока Коля в панике с спокойным лицом не ухватил бумажный букет и не умчал из комнаты прочь под тихий бубнеж Александра. —Урод… Чертов урод. Коля идёт по коридору. В мыслях одна тревога, шум, громкий гул совести. Он ведь может хотел только лучшего, а Коля так унизил, ведь пощёчина сравнима с плевком в лицо. «Урод»? Он это слышал… Слово крутиться в голове, повторяется, мотается между мыслей, словно буйная птица в коробке. Его мысли будто замолкли, как по щелчку, как только он заметил быстро проходящую фигуру женщины… учительница французского? Коле то какое дело, он и имени не помнит еë, хотя почти всех учителей знает. Помнит только, как Федор упоминал еë как «мышка"—тихая, юркая, по характеру она нежна, но лжива и подла. Парень смотрел, как она удалилась и исчезла без следа в одном из поворотов на лестницу вниз. На нижнем этаже были учебные классы, склад и учительская, а в самом центре красовалась дверь в кабинет директора. Гоголь видел его лишь на портретах и то мельком, случайно. Говорят, что здесь он живёт постоянно, в самом здании, а выучился он и рос в церкви, что заправляет данным заведением не меньше чем Царь русский, а может и больше. В кабинет директора послышался тихий стук. —Welcome. Голос пожилого мужчины, хотя, как он сам выражался, «поспевшего возраста», раздался столь тихо в свете настольной лампы. Старик сидел за дубовым старым столом, что-то обговаривая сам с собой на языке с Европы. В кабинет тихо и очень осторожно зашла учительница, проверяя дважды защёлку и пустоту темного коридора. —Janna, you can seat here. Девушка, услышав «ты можешь сесть здесь» тихонько и быстро присела на стульчик напротив. Бледное лицо еë освещало горение свечки в стекле, как и все пространство. Взгляд бегал тревожно по лицу директора, пытаясь понять, злиться он или все только впереди…? Жанна была немкой, что свободно говорила только на английском и французском, русский учила. Ради этого она и приехала в культурную столицу и устроилась учительницей в престижном заведении. Все же «ВУРИД» было выгодно для престижа иметь молодую иностранку в педагогическом коллективе, а ей проживание в Петербурге даст знание языка. Девушка тут же залепетала, сжимая пальцы от тревоги. —Фьéдор причастен, точно причастен, но молчит… Директор с хлопком закрыл книгу. Взгляд сурово устремился куда-то сквозь неë. —Я поговорю… Но не с ним. Мне нужен тот паренёк, что постоянно к нему бегает. Небось и он мне что поведает, Бог мне радость тогда даст. —Про кого же вы? —Гоголь.