Простые сложности в аренду

— Возможно, мне стоило съездить в магазин вчера, — произнес Кроули, выезжая на второй круг на парковке рядом с супермаркетом в тщетных попытках отыскать свободное место.       Мюриэль предупреждала его, что оставлять покупки на последний день перед длинными выходными — плохая идея. И теперь им обоим приходилось мириться с последствиями этого решения. Мюриэль не сказала по этому поводу ни слова, ее самодовольное выражение лица говорило за нее.       Наконец они припарковались и направились внутрь магазина. Внутри, ожидаемо, ситуация была не лучше, чем снаружи. Кроули мысленно давал пощечину себе вчерашнему, которому было лень заехать в супермаркет по пути домой. Он ненавидел ходить по магазинам. Любым. Выбирать что-то, не имея ни малейшего понятия о том, что на самом деле нужно, смотреть на вечно растущие цены, рассчитывая в уме, на что может хватить, а на что — нет. Если бы был другой способ появления еды и вещей дома, он бы непременно им пользовался. А пока ему приходилось довольствоваться тем что есть, стоя в очереди за тележкой, смакуя предвкушение последующего похода за продуктами. В то же время Мюриэль обожала супермаркеты, особенно такие большие, где можно было легко потеряться. Ей нравилось рассматривать полки, уставленные всякой всячиной, она сама не знала почему. — Ты уже знаешь, что нам нужно будет купить? — спросила она Кроули, как только они прошли сквозь открывшуюся саму по себе калитку на входе в зал и слишком уж резво направились вперед, минуя стеллаж за стеллажом. — Я планировал придумать что-нибудь на ходу, — ответил он и резко остановился, пораженный внезапной мыслью. — Как насчет того, чтобы ты готовила? В конце концов, это ты пригласила Азирафаэля на ужин. — Я пригласила его, потому что ты бы никогда этого не сделал, — ответила она. — Зачем мне вообще кого-то звать на ужин?       Мюриэль произвела многозначительный жест, в котором читалось «Ты знаешь ответ на этот вопрос», и, отвернувшись, пошла дальше. — И что это должно значить? — бросил ей вслед Кроули. — Мюриэль!       Он направился за ней, полный решимости услышать ответ из ее уст вместо собственных догадок. Мюриэль остановилась и, повернувшись к нему лицом, сказала: — Во-первых, он приглашал тебя на ужин, было бы неприлично не ответить тем же. Во-вторых… Только обещай, что не будешь слишком возмущаться. — Я в этом уже не уверен, — ответил он, готовясь услышать что-то из ряда вон. — Но, допустим, обещаю. — В общем, — радостно подпрыгнула Мюриэль в нетерпении поделиться тем, о чем с трудом молчала несколько дней, — я немного погуглила и выяснила, что мистер Фелл практически не появляется на публике и о нем безумно мало информации, хотя его книги достаточно популярны, одна из них даже была в десятке самых продаваемых за год. И у тебя появилась уникальная возможность узнать такого человека поближе, он тебе уже почти что друг.       Кроули посмотрел на нее и помотал головой, неодобрительно цокнув. — Ты что-то говорила о приличии? — заметил он с иронией, на что Мюриэль закатила глаза. — Я пригласила его еще до этого, если хочешь знать, — отразила она. — Просто в нашей жизни, твоей и моей, наконец происходит что-то хоть немного интересное, а тебе будто бы все равно. — Не правда, — спокойно ответил он. — Раз уж на то пошло… я читаю его книгу.       Мюриэль раскрыла рот от удивления и выглядела так, будто выиграла в лотерею. — Серьезно?! Не думала, что ты умеешь. — Очень смешно, — ответил он, оценив сарказм, но не подавая вида. — И ничего мне не сказал! Когда ты ее успел купить? — В начале недели, — ответил он, смущаясь.       Мысль о том, что он хочет узнать, о чем действительно пишет Азирафаэль, пришла к нему еще в ресторане. При первой же возможности он зашел в книжный магазин и, увидев одну из книг с его именем на полке с бестселлерами, схватил ее, не глядя, и, купив, забросил в бардачок. Он думал читать со скуки в перерывах между заказами, но так увлекся, что решился принести ее втайне домой и читать, пока Мюриэль нет дома. Это была едва ли третья книга в его жизни, не считая всего того, что было необходимо прочесть, следуя школьной программе, и он не ожидал, что ему действительно может понравиться. Как Азирафаэль и говорил, сюжет был простой до невозможности, как и сам текст, но он затягивал, не давая остановиться. — Не такой уж ты и скучный, оказывается, — ответила Мюриэль и шутливо ткнула его кулаком в плечо.       В этот раз Кроули закатил глаза, скрестив руки на груди. — К серьезному вопросу, — сказал он, переводя разговор на другую тему. — Ты же поможешь мне готовить? Я один не справлюсь. — Конечно! Неужели ты в этом сомневался? — спросила она с самым невинным выражением лица. — Я уже ни в чем не уверен, — пробурчал он и направил тележку вперед по ряду.       Они медленно продвигались по супермаркету. Кроули тщетно пытался определиться с тем, что им нужно, пока Мюриэль радостно, практически в припрыжку, бегала от стеллажа к стеллажу, хватала что-нибудь, вопросительно показывая это ему, видела мотание головой в ответ и клала обратно на место. Будь ее воля, их корзина была бы уже наполовину наполнена всякой всячиной, далеко не самой нужной, но такой приятной. Кроули только вздыхал каждый раз, когда ему нужно было сказать очередное «нет». — О, как насчет этого? — сказала Мюриэль, протягивая ему упаковку со стейком с надеждой в глазах. — Слишком дорого, — ответил он, вглядываясь в ценник, — К тому же, я не умею готовить стейк, я только испорчу хороший кусок мяса.       Мюриэль грустно вздохнула, кладя упаковку на место. Ее энтузиазм заметно поубавился с момента, как они зашли в магазин, и Кроули не мог этого не заметить. Он руководствовался сухим расчетом, выбирая только жизненно необходимое. Мюриэль все знала и понимала, но не могла удержаться от предложения чего-то сверх этого. Пусть она не была уже ребенком, ребенок в ней брал верх каждый раз при виде всего такого вкусного, практически запретного, не устраивая скандалов и не клянча, но надеясь на то, что ей что-нибудь будет позволено. Кроули хотел бы скупить все, что только можно, чтобы сделать ее счастливой. Если бы только мог. Каждый раз, когда они вместе ходили за покупками, он рано или поздно сдавался и их корзина дополнялась какими-нибудь сладостями, деликатесами или чем-то новеньким, что они еще не пробовали. Он знал, что ему придется потом думать, на чем можно сэкономить, чтобы дотянуть до конца месяца, но один радостный взгляд в ответ на разрешение купить, что хочется, стоил гораздо больше любых неудобств. — Хорошо, — сказал он после некоторого раздумья, — ты можешь взять, что хочешь, но только что-нибудь одно и в пределах разумного. В добавок, можешь решить, что мы будем готовить.       Мюриэль засияла и задумчиво уставилась в потолок. — Болоньезе! — воскликнула она. — Уверена? — спросил Кроули, думая о том, что, когда у него было на то время, он готовил болоньезе практически постоянно, а Мюриэль было все мало. Он был уверен, что она могла бы питаться одной пастой и быть при этом совершенно счастливой.       Мюриэль кивнула в ответ. — У тебя это лучше всего получается, — сказала она. — И ты давно его не делал. — Ладно, — сдался Кроули.       Мюриэль расплылась в улыбке и прильнула к его плечу, обнимая руку. — Я уже жду не дождусь завтрашнего дня, — сказала она.       Кроули проглотил просящееся наружу «Я тоже».

***

      Все утро прошло в приготовлениях к вечеру. Мюриэль убирала лежащие где попало вещи на их положенные места пока Кроули приводил ванную комнату в божеский вид и занимался влажной уборкой. На первый взгляд казалось, что дел всего-ничего, но мелочь тут — мелочь там, и на все дела ушел не один час. Они закончили с приведением дома в порядок всего за два часа до назначенного времени ужина. Кроули развалился на диване, отдыхая. Мюриэль быстро убежала наверх в свою комнату и вернулась со свертком в руках. — У меня для тебя кое-что есть, — сказала она, протягивая ему упакованный в бумагу сюрприз.       Он принял сверток и, бережно развернул его, увидел перед собой новенькую черную рубашку. — Это мне? — спросил он, искренне недоумевая. — Конечно тебе! — ответила Мюриэль, хихикнув, позабавленная его реакцией. — Как ты… — Подзаработала немного, — опередила она его вопрос, — и решила сделать тебе небольшой подарок. Надеюсь, ты не возражаешь. — Нет, но не стоило. — Еще как стоило! Примеряешь?       Кроули достал рубашку из упаковки, отбрасывая в сторону мешающиеся куски картона, и надел ее поверх домашней футболки. Надень он ее, как полагалось, на голое тело, она бы сидела просто идеально. — Отлично! — Мюриэль была явно довольна тем, что видела. — Как ты подобрала размер? — спросил Кроули, рассматривая себя, удивляясь тому, как ему подходил этот неожиданный подарок. Он подумывал купить себе рубашку на всякий случай, оставив попытки отыскать что-то старое, но у него все никак не доходили руки. Он находил тысячу отговорок, чтобы этого не делать. — Друг помог, — ответила Мюриэль. — Он почти одного с тобой роста и такой же худой. Мы вместе с ним и выбрали. — Друг? — спросил Кроули, подняв одну бровь. — Просто друг, не переживай, — ответила она, читая немой вопрос в его взгляде. — Ты же знаешь, что ты всегда можешь мне обо всем рассказать. — Знаю, — спокойно сказала Мюриэль, улыбаясь. — Но пока еще не о чем. — Ладно, — ответил он, смирившись с тем, что ему остается только доверять ей и надеяться, что она доверяет ему. — Спасибо за рубашку! — Не за что. Наденешь ее сегодня? — Думаешь, стоит? — неуверенно спросил он. — Конечно! Мистер Фелл наверняка придет в костюме.       Кроули улыбнулся. Не то чтобы он знал Азирафаэля достаточно, чтобы знать это наверняка, но он был уверен, что он не расстается со своим галстуком-бабочкой никогда. Стоило только о нем подумать, как телефон вибрацией оповестил о новом сообщении от Азирафаэля. — Вспомнишь солнце… — сказал Кроули, прочтя его содержимое. — Он спрашивает, что ему принести к ужину. — Может, что-нибудь на десерт? — предложила Мюриэль. — Неплохая идея, — ответил он, набирая сообщение.       Кроули пребывал в неожиданно приподнятом настроении. Мюриэль не могла этого не заметить и безумно тому радовалась, стараясь оставаться внешне как можно более равнодушной. Все шло идеально.       Оставалось всего полчаса. Приготовление ужина даже не начиналось. Мюриэль суетилась на кухне, доставая из холодильника все необходимое и подготавливая рабочее пространство. Кроули спустился вниз. Мюриэль бросила на него взгляд и не смогла сдержать восторженного возгласа. Она видела эти джинсы, видела эту рубашку, видела его самого всяким, но все вместе в сочетании с уверенным шагом, легкой улыбкой на лице и искрой в глазах производили совершенно другое впечатление. Мюриэль была настолько рада видеть его таким, почти что счастливым, что от переизбытка эмоций готова была расплакаться. — Выглядишь потрясающе! — сказала она. — Правда? Спасибо. Ты тоже, — ответил Кроули.       Мюриэль махнула рукой, глядя на себя, не находя в своем виде ничего особенного. — Мне стоило начать пораньше, — сказал он, подходя к кухонной стойке и закатывая рукава — Надеюсь, наш гость придет не слишком голодным.       Раздался звонок в дверь. Кроули бросил взгляд на часы, чтобы убедиться, что не потерял счет времени. Все было правильно. Он подошел к двери и открыл ее. — Прошу прощения, что пришел так рано, — сказал Азирафаэль виновато. — Я немного не рассчитал и уже прошелся по парку, но начинается дождь и я решил… Я надеюсь, я не застал вас врасплох. — Все в порядке, — заверил его Кроули. — Проходи.       Азирафаэль облегченно вздохнул и зашел внутрь. Мюриэль уже стояла в холле, встречая его с самой приветливой улыбкой. — Здравствуй, Мюриэль! — сказал он, улыбаясь в ответ. — Здравствуйте, мистер Фелл. — Азирафаэль, — поправил он. — «Мистер Фелл» звучит невыносимо официально. — Азирафаэль. Извините, — сказала Мюриэль, смущенно опустив взгляд. — О, не стоит… Можешь называть меня, как угодно, — поспешил заверить он, желая исправить возникшее недоразумение. — Я просто подумал, что раз уж… А, неважно. Не бери в голову, правда. Прости.       Он судорожно поглядывал на Кроули, который, в свою очередь, растерянно наблюдал за происходящим, не зная, как, и стоит ли вообще, ему реагировать. — Азирафаэль мне даже больше нравится, — мечтательно сказала Мюриэль, ставя точку в этой нелепой ситуации. — О, чуть не забыл. Это вам, — сказал Азирафаэль, прерывая неловкую паузу, и протягивая коробку и вытянутый бумажный пакет, которые все это время держал в руках.       Мюриэль приняла и то и другое, поставив пакет, скрывающий, как она догадывалась, бутылку, на стол, и с любопытством смотрела на коробку, не решаясь ее открыть. — Я принес вино и, как вы просили, пирог на десерт. Надеюсь, сойдет? — спросил Азирафаэль. — Вполне. Спасибо, — ответил Кроули.       Мюриэль бережно убрала коробку с пирогом в сторону, чтобы он не занимал нужное для готовки место. Кроули стоял, уставившись себе под ноги, будто провинившийся школьник, пытаясь сообразить на ходу, что сказать. Азирафаэль был немногим лучше — он держал руки, сцепленные в замок, перед собой, потирая большим пальцем костяшки, и оглядывал пространство вокруг себя, будто был здесь впервые. — Хочешь чего-нибудь выпить? — нашел наконец, что сказать, Кроули. — Воды? Кофе? — Чай? — предложила Мюриэль. — Не откажусь от чая, — ответил Азирафаэль.       Кроули, решив, что вряд ли он сможет выдавить из себя что-то еще, решил пока заняться делом. Он прошел на кухню и, обернувшись, бросил: — Если честно, мы еще не начинали готовить, так что ужин придется подождать. — Не страшно, — ответил Азирафаэль, присаживаясь за барную стойку.       Мюриэль посмотрела на него и то, как он нервно водил пальцем по лакированному покрытию. Она перевела взгляд на Кроули, который не менее нервно, щелкая пальцами и беспорядочно расхаживая туда-сюда, пытался направить свои мысли в сторону готовки, периодически поглядывая на Азирафаэля. Напряжение, повисшее в пространстве где-то над барной стойкой, ощущалось почти физически. Мюриэль заварила чай и поставила чашку перед Азирафаэлем, который прошептал благодарность в ответ и тут же сделал большой затяжной глоток. — Я только что вспомнила, — сказала Мюриэль достаточно громко, чтобы ее точно услышали, — мне нужно кое-что закончить по учебе. Так что, я пойду наверх. Позовите меня, когда все будет готово.       Кроули поднял на нее удивленный взгляд. Она ответила на него многозначительным кивком и легкой улыбкой. — Я думал, — сказал он, — ты поможешь мне с ужином. — Ты справишься, — ответила Мюриэль, — если что, мистер… Азирафаэль может тебе помочь.       Азирафаэль отставил чашку в сторону и испуганно взглянул на нее, мысленно прося о пощаде. Однако, он не выразил вслух своего опасения по поводу этой идеи, подсознательно радуясь тому, что у него будет возможность поговорить с Кроули наедине, о которой он много думал последние пару дней. Мюриэль вприпрыжку направилась по лестнице наверх в свою комнату, оставляя их одних.       Кроули поставил большую толстостенную сковороду с высокими бортами на плиту, зажигая под ней огонь. Он налил внутрь масла и тут же взялся за луковицу, отсекая ее края, счищая верхний слой и тут же мелко шинкуя ее выверенными движениями ножа. Азирафаэль наблюдал за происходящим завороженно, будто смотрел кулинарное шоу. — У тебя отлично выходит, — выдал он. — А я совершенно не умею готовить. — Мне пришлось учиться ради Мюриэль, — ответил Кроули, — Я бы мог легко прожить на еде для микроволновки, но с ребенком так нельзя. Это не так сложно, как кажется. Хочешь попробовать?       Азирафаэль засомневался на мгновение, но решил, что, была не была, почему бы и нет. Он поднялся из-за барной стойки и, обойдя ее вокруг, встал на свободное место рядом с «шефом». Кроули выдал ему разделочную доску и нож и быстро очистил для него морковку, по пути закидывая лук в сковороду, что тут же зашипел, разнося по кухне аппетитный запах. Он срезал у морковки концы, рассек ее вдоль пополам и сделал первый продольный надрез, демонстрируя как это делается. — Вот, дальше ты можешь сам, — сказал он, наблюдая за тем, как Азирафаэль медленно и неуверенно, но достаточно четко следует его указаниям. — Так? — спросил его ученик, производя первые в своей жизни кубики морковки. — Отлично! — учитель остался доволен результатом и вернулся к сковороде, в которой уже золотился лук, и помешал ее содержимое лопаткой.       Кроули принялся нарезать сельдерей. Немного расслабившись за готовкой, он решился задать мучивший его вопрос. — Той ночью, когда ты пригласил меня к себе… Что ты имел в виду, говоря, что тебе нужно «расставить все на свои места»?       Азирафаэль на мгновение остановился, ошарашенный внезапным вопросом. После секундного размышления, он вернулся, как ни в чем ни бывало, к своему занятию. — Я не знаю, — ответил он неуверенно, продолжая резать морковку. — Возможно, я был немного не в себе и не соображал, что говорю.       Полуправда, в которой он практически убедил себя сам. Вторую половину правды он не мог и не хотел вытаскивать наружу. — Мне так не кажется, — настаивал Кроули, едва придерживаясь хладнокровного тона.       Он закинул сельдерей в сковороду, забрал у Азирафаэля то, что он успел порезать, и отправил это следом, все еще раз хорошенько размешивая. Не особо задумываясь, он почистил еще одну морковь и отдал ее Азирафаэлю, сам принявшись за оставшуюся порцию сельдерея. — Мне кажется, ты прекрасно знал, что делал, — продолжал Кроули. — Я просто пытаюсь понять почему.       Его полуправда. Он действительно не понимал «почему». Почему он. Почему это предложение было столь соблазнительным. Почему оно никак не давало ему покоя. Он думал, что если услышит от Азирафаэля какую-нибудь чушь, ему станет легче, станет проще найти оправдание своему отказу и прекратить любые сожаления по этому поводу. Если бы он услышал, что он пытался его соблазнить, поддавшись моменту слабости, если бы Азирафаэль назвал это все ошибкой, он выбросил бы ту ночь из головы навсегда, оставил бы глупые безнадежные мысли и пошел бы дальше, как это было всегда. Если бы… — Мне действительно было страшно, — произнес Азирафаэль, — я шел по той улице, думая только о том, как бы убраться оттуда подальше. И тут из темноты появляешься ты, почти что рыцарь на своем «коне». Ты не представляешь, как рад я был тебя видеть. И потом… Ай!       Азирафаэль вскрикнул, отбрасывая нож в сторону, и прижимая руку к себе. Кроули бросил все и кинулся к нему. — Что случилось? — взволнованно спросил он. — Порезался? Покажи.       Азирафаэль вытянул ладонь, сжимая указательный палец другой рукой. Он слегка разжал руку и тут же побледнел от увиденного. Порез казался совсем небольшим, но кровь выходила из раны достаточно быстро. Кроули схватил полотенце и обмотал им пострадавший палец. Убедившись, что побледневший Азирафаэль не собирается падать в обморок, Кроули почти бегом рванул в ванную, вернувшись оттуда с аптечкой. Он достал марлевую повязку, фиксирующий пластырь и антисептик. Обработав рану антисептиком, он нанес повязку, плотно затягивая ее, и закрепил все пластырем. Его движения были быстрыми и четкими. Это было ему не впервой и он знал, что делал, оставляя все переживания на потом.       Азирафаэль наблюдал за тем, как заботливо и осторожно Кроули оказывает ему первую помощь, и его сердце таяло, боль отходила на второй план. Странным образом ему хотелось продлить этот момент. Сколько бы он ни ранился, играя на улице, будучи ребенком, сколько бы не плакал, не ожидая ничего взамен, кроме капли сочувствия, он не получал ничего, кроме осуждения и душевных страданий в дополнение к боли. Он научился прятать свои синяки и ссадины вместе со слезами, чтобы уберечь себя от очередного разочарования. И сейчас он ощущал на себе больше заботы и переживания, чем за всю прошедшую жизнь. Всего один крошечный, ничего не значащий порез, и он готов был утонуть в ощущении, что он не никчемный, не обуза и достоин этого сочувствия и опеки. — Порез, вроде не глубокий, это должно помочь, — заключил Кроули, глядя на Азирафаэля. — Ты в порядке?       О, он был абсолютно не в порядке, и это лишь косвенно было связано с полученной им травмой. И он, не имея ни малейшего желания в этом признаваться, молча кивнул в ответ. — Хорошо, — облегченно выдохнул Кроули, поднимаясь с колен и закрывая аптечку.       Кроули отнес ее обратно в ванную и, вернувшись на кухню, еще раз бросил взгляд на Азирафаэля, чтобы убедиться, что он точно в порядке. Азирафаэль слегка улыбался, и он, подумав, что это хороший знак, возвратился к готовке. Весь инцидент занял не больше пяти минут. Кроули перемешал овощи в сковороде, удостоверяясь, что ничего не пригорело. Его руки слегка дрожали от волнения. Кроули сжал их с силой в кулаки, чтобы унять неуместную дрожь. — Возможно, не лучшая идея, — предложил он, — но хочешь вина?       Азирафаэль согласился, кивнув. Кроули достал принесенную бутылку из пакета и откупорил ее. Достав бокалы из шкафчика, он разлил немного вина, достаточно, чтобы немного расслабиться, но недостаточно, чтобы захмелеть. Кроули отпил, думая о том, что было бы неплохо добавить немного вина в соус. Азирафаэль залпом опустошил свой бокал. Кроули открыл упаковку с фаршем и добавил его к овощам. Вытяжка изо всех сил старалась не выпустить мясной аромат гулять по кухне, и все же сидящий совсем рядом Азирафаэль не мог его не ощутить, непроизвольно принюхиваясь и сглатывая слюну. — Ты не против, если я добавлю немного в блюдо? — спросил Кроули, когда мясо потеряло свой розовый цвет и покрылось золотистой корочкой. — Конечно нет, — бодро ответил Азирафаэль. — Ты — шеф.       Полбокала вина присоединилось к остальным ингредиентам, создавая несравненную комбинацию ароматов и вкусов. Пока алкоголь выпаривался, оставляя после себя чарующую эссенцию, Кроули открыл жестянку с измельченными помидорами, которые пошли в ход как только рагу потеряло почти всю жидкость. Наполнив банку небольшим количеством воды, смывая со стенок остатки томатной массы, он добавил красноватую жижу в сковороду. Все это великолепие довершили, за неимением свежих, сухие травы, огонь был убавлен до среднего, а сверху на сковороду приземлилась крышка. Теперь оставалось только ждать.       Азирафаэль все так же завороженно наблюдал за этим, без преувеличения, ритуалом, танцем, порождающим с каждым новым шагом волнующие воображение ароматы. Аппетит просыпался сам по себе.       Кроули вымыл руки и, забирая бокал с остатками вина, сел рядом с Азирафаэлем за барную стойку. — Знаешь, Кроули, — внезапно начал Азирафаэль, — я думаю, что ты заслужил правду, какая она есть. В последние пару лет, хотя, наверное, еще дольше, я уже и не вспомню, у меня не было абсолютно никакого вдохновения писать. Никакого желания, никаких идей. Пустота. У меня было желание это изменить, вернуть все как было, в те времена, когда истории били из меня, как вода из фонтана, когда я мог сутками что-то писать, без перерыва, засыпая прямо перед своими записями. Мне этого не хватало и это меня мучило. Я сам не изменился: такие же путанные мысли и такая же нужда освободиться от всего, что гложет, но я садился за компьютер и не мог выдавить из себя ни строчки. Я, разумеется делился своими проблемами со знакомыми и, так называемыми, друзьями, что привело меня к тому, что я чуть ли не каждую ночь проводил на каких-то вечеринках, в сомнительных клубах, перепробовав все на свете, прерываясь только на сон, даже толком не трезвея, перенося свое сознание с одной субстанции на другую. Думаю, если бы я каким-то чудом не отравился в один день до такой степени, что проклял все на свете и поклялся, что больше никогда не прикоснусь ни к какой отраве, то, возможно, я бы остался лежать где-нибудь на полу одного из тех клубов. В поисках себя я зашел так далеко, что едва не потерялся окончательно. Чем ниже я спускался, тем больше я понимал, что меня не цепляет экстрим, мне не интересно познание мира через призму галлюцинаций и ложных ощущений, это определенно не помогало появлению вдохновения. А потом я прочел твое письмо. И подумал, что, возможно, это то, что я так долго искал. Что-то живое, настоящее. Когда мы встретились в день вашего переезда, я только в этом убедился. Я начал снова писать. Потихоньку, но это было не сравнимое ни с чем чувство освобождения, будто по ниточке из меня вытягивалось что-то из огромного спутанного клубка. Я не хотел ничего другого, но, когда старый знакомый позвал меня в тот треклятый бар, я по привычке согласился, быстро сообразив, что это совсем не то, что мне нужно, что я уже другой человек, который нашел нечто гораздо лучше. И тут появился ты, будто очередной знак свыше, что я прав. Я пригласил тебя в ту ночь без каких-либо задних мыслей, просто поговорить, понять, что я на самом деле чувствую. Встреча с тобой изменила мои взгляды на жизнь, на то, что важно и на то, что я действительно хочу. Глядя на тебя, на то, как ты заботишься о Мюриэль, видя, как она любит в ответ… Я завидую.       Кроули усмехнулся. — Завидуешь? Чему? Мы едва держимся на плаву и я не знаю надолго ли это. Мюриэль — единственное, ради чего я просыпаюсь каждый день, ради кого я пытаюсь быть лучше, не опускаясь на самое дно. И я знаю, что это действительно значит, я там уже бывал. В этом мы похожи. Ты спрашивал откуда я знаю так много про ту улицу и те места… Я был там почти что постоянным посетителем. Но все это в прошлом. Теперь для меня важна только дочь и ее благополучие, ради нее я готов на все, и я не хочу, чтобы она когда-либо узнала, что такое «дно», чтобы она когда-либо жила подобной жизнью. Я сделаю, что угодно, чтобы она как можно дольше оставалась беззаботной собой, чтобы ей не пришлось проходить через все то, что прошел я. Я хотел бы быть для нее примером, но какой из меня пример. Я сам едва ли понимаю, что делаю, как я могу советовать что-то ей? Когда мы встретились, я подумал, что если кто и тянет на пример, то такой человек, как ты. А потом увидел тебя на той улице и…       Кроули внезапно замолчал, пытаясь укротить рой мыслей, перепутанных с не самыми приятными воспоминаниями. — Что ж, — ответил Азирафаэль расстроенно, — жаль тебя разочаровывать, но я такой же человек, далекий от идеала. — Я не… — проговорил Кроули, сообразив, что его слова, скорее всего, прозвучали в упрек. — Прости, я не хотел, чтобы это прозвучало, как обвинение. Вовсе нет. Увидев тебя там, я был скорее удивлен и немного напуган. Я не знаю тебя толком, но, по создавшемуся у меня впечатлению, ты не тот, кто мог бы туда легко вписаться. Я просто подумал предостеречь тебя от тех же ошибок, что совершал я. Но я тебе не отец, едва ли друг и вообще, в целом никто, и не должен был вмешиваться. Просто… — Кроули посмотрел в сторону лестницы, убеждаясь, что Мюриэль нет рядом, и, понизив голос, продолжил. — Я ходил туда втайне ото всех и, в первую очередь, от матери Мюриэль, когда еще думал, что ей есть до меня какое-то дело. Я пытался узнать… пытался понять, кто я есть на самом деле. Проверить… Ты попадаешь туда потерянный, но, когда проходит первый шок, от того, что ты видишь в коридорах, каждом закутке, все это внезапно становится нормальным, а потом… Я попробовал все. Чего хотел и чего, как я думал, не хотел — тоже. Ни с чем не сравнимая свобода быть собой без осуждений и границ. Только до тех пор, пока кто-нибудь не откроет тебе глаза на то, во что ты превратился, потеряв добрую часть того, что делало тебя человеком, превратив в пустую плоть, ведомую одним только вожделением, засасываемую все глубже и глубже в бездну. Я только чудом избежал неприятностей, бывая там, разобравшись, с кем можно водиться, а от кого стоит держаться подальше. Но я был очень близок… Мать Мюриэль, конечно же, узнала обо всем. С кем и как я был. Она называла меня по-всякому, пытаясь унизить. Мне было все равно, потому что я наконец понял, чего на самом деле хочу и что со мной «не так». Но ее истерики и обвинения, что сделали наши непростые отношения совершенно невыносимыми, открыли мне глаза на то, что я в познании себя выбрал худший из возможных путей.       Кроули сделал паузу, глотнув вина, переводя дух. Вылившиеся наружу воспоминания жгли как кислота. Но он ощутил себя немного свободнее. Маленькая щепка отлетела от тяжелого груза, висевшего где-то глубоко внутри. Он посмотрел на Азирафаэля и подумал, не совершил ли он огромную ошибку, сказав ему все это. На его лице не было того отвращения, которое он видел на лице Диа, когда она выплевывала в его сторону упреки, одаривала звонкими пощечинами, а он терпел, потому что видел в зеркале то самое чудовище, каким она его рисовала. — Я никогда и никому этого не рассказывал и, возможно, тебе мне тоже не стоило. Но я хотел дать тебе понять, что я не осуждаю, я понимаю, и со стороны своего опыта могу тебя заверить, что есть варианты гораздо лучше. — С того самого момента, когда мы были в ресторане, — ответил Азирафаэль, — я был почти уверен, что ты меня поймешь. Теперь я лишь в этом убедился. Ты не представляешь, насколько для меня важно твое откровение.       Азирафаэль был опьянен, но отнюдь не вином. Он был опьянен Кроули, его открытостью. Он мог сколько угодно гадать о сказанных им ранее словах, об их смысле, об его отказе в ту ночь. Все становилось на свои места. Кроули был на его месте, он не просто понимает, он знает все, что чувствует Азирафаэль, для которого многие вещи в новинку. Все становилось очевидным, кроме одного. Азирафаэль скользил взглядом по Кроули, почти не стесняясь. Он мог бы с тем же успехом сидеть перед ним вовсе без одежды и это даже близко не было бы к тому ощущению близости, что дали его слова. Кроули думал, что если он решит открыться кому-нибудь, то его мир схлопнется, поглощая остатки его самого. Но его мир остался не просто цел, он перестал быть настолько ненавистным, он ощущался нормальным, ощущался понимаемым и принимаемым. Как и сам Кроули, привыкший к совсем другому. Ему внезапно стало так легко на душе, будто он выбросил наконец то, что травило его многие годы. Не выбросил, оно всегда будет частью него, преобразил, исправил неправильное в своих глазах на что-то прекрасное. И причина всему этого сидела рядом с ним, мило улыбаясь и глядя ему в глаза. Они смотрели друг на друга, будто в первый раз, по-новому, иначе, видя друг друга, как есть, сквозь прочные оболочки, слепленные из неуверенности и страха.       Азирафаэль подвинулся к Кроули еще ближе. Его рука коснулась плеча, пальцы неуверенно пробежались по мягкой ткани рубашки. Кроули лишь мимолетно бросил взгляд на его руку и тут же вернулся к глазам. Зачаровывающим, бездонным и таким притягательно светлым. — Я знал, — сказал Азирафаэль, — в глубине души, какой ты на самом деле хороший.       Он подвинулся еще ближе, осторожно, не спеша, оставляя между ними неприлично мало пространства. — Я не хороший, — ответил Кроули, тяжело дыша, — никогда не был хорошим…       Азирафаэль сократил расстояние еще немного. Он мог ощущать нервное дыхание Кроули на своем лице. Он мог в его глазах видеть собственное отражение. Азирафаэль пробежался пальцами вверх по плечу, скользя вверх, спотыкаясь о ворот рубашки и порхая по шее, заставляя Кроули громко сглотнуть и едва заметно содрогнуться. Его ладонь находит пристанище у Кроули на щеке, невесомо поглаживая очертание скулы. Его сердце готово выпрыгнуть из грудной клетки, кровь шумит в ушах, воздух тяжело выходит из легких, он на грани паники, но он чувствует, как Кроули подается ему навстречу, совсем немного, и этого достаточно. Азирафаэль подносит свои губы к его, осязая едва ощутимое исходящее от них тепло. Кроули закрывает глаза, готовый к тому, что вот-вот произойдет.       Сверху послышался звук захлопывающейся двери. Кроули мгновенно прошибло разрядом, отключившим все чувства, заставившим вскочить со стула и отойти от барной стойки на расстояние, мгновенно найти себе занятие. Сковорода на плите. Точно, надо проверить, что все в порядке. Мюриэль вприпрыжку спустилась вниз, с веселой улыбкой на лице. Азирафаэль уставился в покрытие на барной стойке и схватился за пустой бокал, как за спасательный круг. — Ммм, как вкусно пахнет, — сказала Мюриэль, забежав на кухню. Заметив, как Кроули и Азирафаэль старательно не смотрят друг на друга, она спросила: — Надеюсь, я не слишком рано спустилась?       Кроули бросил взгляд на Азирафаэля и поспешил ответить: — Нет, нет. Ужин скоро будет готов. Можешь помочь мне с пастой, если хочешь.       Мюриэль радостно согласилась, тут же доставая большую кастрюлю с полки и разогревая воду для пасты в чайнике. — Что у вас тут случилось? — настороженно спросила она, заметив валяющееся на полу окровавленное полотенце. — Небольшой инцидент, — ответил Азирафаэль, улыбаясь и демонстрируя свой перевязанный палец. — Как мы выяснили, повар из меня никакой.       Он посмотрел на Кроули, который все так же усиленно всматривался в сковороду, перемешивая ее содержимое. — О нет, мне так жаль! — расстроенно сказала Мюриэль, чувствуя свою вину за то, что ему пришлось заняться готовкой вместо нее. — Ерунда! — махнул рукой Азирафаэль. — Обо мне хорошо позаботились, так что заживет.       Еще один взгляд, отправленный в никуда. Азирафаэль почувствовал себя странно. Ему хотелось извиниться перед Кроули и в то же время, он не чувствовал себя действительно виноватым. Все было правильно, все было почти идеально. Но Кроули боялся на него даже посмотреть, будто все это было не больше, чем ошибкой. О чем он только думал? Глупо было даже надеяться, что он сможет удержать чувство, что происходящее нормально, что его метастазирующая ненависть к себе может быть вылечена.       Мюриэль поставила кастрюлю на огонь, наполняя ее кипящей водой из чайника. Она бросила туда добрую горсть соли и отправила вслед спагетти, и осторожно подойдя к Кроули, прошептала ему на ухо: — Ты сказал ему?       Сердце Кроули на мгновение остановилось и тут же ускоренно восстановило ход. — Сказал что? — прошептал он в ответ. — Про его книгу. Если ты не скажешь, скажу я.       Кроули нахмурился и осуждающе взглянул на нее. — Вы пишете что-нибудь новенькое? — спросила Мюриэль, обращаясь к Азирафаэлю. — У меня пока что творческий перерыв, — протянул он. — Я только делаю заметки, набрасываю некоторые идеи, ничего серьезного. — Понятно, — ответила Мюриэль, подталкивая взглядом Кроули сказать что-нибудь.       Он прочистил горло, и произнес максимально безразличным тоном: — Я тут читаю одну из твоих книг… — Правда? И как тебе? — восхищенно спросил Азирафаэль. Он был уверен, каким бы ни был ответ, сам факт того, что он решил прочесть его книгу, значил для него все. — Очень интересно. Но я пока дошел только до середины. — Надеюсь, вторая половина не разочарует, — ответил Азирафаэль.       Мюриэль, ожидавшая от этого обсуждения чуть больше, разочарованно вздохнула. Паста кипела уже больше пяти минут и было пора ее соединять с соусом. Пока Мюриэль занималась расставлением посуды в столовой, Кроули перенес спагетти из кастрюли в сковороду, где они закрутились, обволакиваемые томатно-мясной гущей, сплетаясь с ней в дразнящем вкусовые рецепторы танце. Когда блюдо наконец приняло свою окончательную форму, соединяя в себе все необходимые для идеального ансамбля ингредиенты, наступила долгожданная пора сесть всем вместе за стол.       Азирафаэль перенес свой бокал и уже начатую бутылку вина и устроился напротив Кроули. Мюриэль разложила пасту по тарелкам, закручивая ее в небольшой клубок на манер ресторанной подачи. Азирафаэль потянул носом и ощутил умопомрачительный аромат, пропитанный заботой и теплом. Он подумал, что мог бы принести кусок хорошего пармезана, если бы знал заранее, но не стал об этом говорить, дабы никого не смущать. Мюриэль отнесла остатки пасты обратно на кухню и, как только она присоединилась к столу, ужин наконец начался. Азирафаэль, питаясь в последнее время, за редким исключением, в кафе и ресторанах, перепробовал много блюд и их вариаций, из всех возможных кухонь мира, и мало что могло сравниться с тем, что он с нескрываемым удовольствием поглощал из стоящей перед ним тарелки. Блюдо, насыщенное не только вкусом простых ингредиентов, но и сочащееся любовью и бесподобным уютом домашней еды. Он будто вернулся в счастливое детство, которого у него никогда не было, но которое он себе так ярко представлял. Азирафаэль подозревал, что добрую долю его ощущений подслащивала эйфория от того, что почти произошло каких-то несколько минут назад. Ему было все равно, он утопал в тепле и свете этого прекрасного момента, навсегда отпечатывая его в памяти.       За ужином Мюриэль много говорила, пытаясь разговорить остальных, что лишь коротко обменивались парой фраз и бросали друг на друга мимолетные взгляды. Блюдо Кроули, в отличие от других, было приправлено горьким сожалением, меняющим свой вкус от досады о том, что произошло, к разочарованию тем, чего не произошло. Лучше от этого не становилось, но он, проглатывая эту горечь, надеялся вернуться к этому позже, когда он сможет спокойно, наедине с самим собой все здраво обдумать. Он смотрел на весело рассказывающую что-то Мюриэль и отвечающего ей, искренне заинтересованного, Азирафаэля с его неизменной очаровательной улыбкой, и невольно улыбался и сам, хотя на душе сгущались тучи. Кроули тонул в болоте собственных мыслей, отчаянно хватаясь за последние крохи воздуха и понимая, что он окончательно пропал.

***

      Несколькими днями позже, когда на улице стояла самая что ни на есть отвратительнейшая погода, Кроули сидел в гостиной перед телевизором с выключенным звуком, почти не обращая никакого внимания на происходящее на экране, и ковырялся вилкой в упаковке с разогретой в микроволновке сомнительного вида картофельной запеканкой. Телефон завибрировал в кармане, на что он никак не отреагировал. Он завибрировал снова, требуя к себе внимания. Кроули достал телефон из кармана, смахнул оповещения о новых сообщениях, и убрал его обратно.       Ночь после прошедшего ужина он почти не мог заснуть, ворочаясь в постели, угнетенный спутанными мыслями, в которых почти не было никакого смысла, только страх и желание вернуть все «как было». Под утро он получил сообщение, затем еще одно и еще. Он прочитал первые несколько и отбросил телефон в сторону, оставив их без ответа. Ему казалось, что будет проще их игнорировать, сделать себя мерзавцем, заставить себя ненавидеть, только не предпринимать никаких шагов, и все наладится само собой. Все, включая его самого, станет вновь нормальным. Ему казалось, что это должно сработать и что у него получается просто жить дальше, игнорируя одну большую проблему со странным именем. Вместе с этим он игнорировал и то, что в это время происходило с ним самим, хотя он убеждал себя, что все в полном порядке.       Он пытался выбраться из трясины, в которую позволил себя затащить, следуя за чертовыми голубыми глазами и убийственной улыбкой. У него не было ни единого шанса. Даже несмотря на то, что он избежал поцелуя, который мгновенно утащил бы его на дно, где жила его ненависть к себе, где было логово зверя, убеждавшего голосом его отца, что он всего лишь ошибка — то, чего не должно быть. Он делал все то же самое, что и раньше, отрицая себя. Отрицая саму возможность того, что ему нечего исправлять, что ему стоит смириться и утешить свое униженное «я», что он не сможет вечно подниматься с того дна, которое вырыли для него другие. Что на самом деле это и не «дно» вовсе. И его чувства — не вязкое болото, они не грязны и не отвратительны, они имеют право на существование и процветание. Но он не мог иначе. Он не понимал, что таким образом не спасается, а медленно погибает.       Мюриэль спустилась вниз, все еще в пижаме, потирая глаза и зевая. — Ты еще не спишь? Или уже не спишь? — спросила она обеспокоенно.       Кроули пожал плечами, не зная, что ответить. Он не спал. Точка. Мог отрубиться в машине на час и ему вроде как хватало, мог проваляться в кровати все утро без сна, притворяясь, чтобы Мюриэль не слишком переживала. Он устал даже пытаться. Мюриэль налила себе стакан воды и села в кресло напротив него. — Пап, что с тобой происходит? — спросила она серьезно с тревогой в голосе. — Не говори «ничего», я не поверю.       Кроули пожал плечами, отбросив упаковку с едва тронутой запеканкой в сторону. — Ты можешь мне доверять, ты же знаешь, — Мюриэль пыталась убедить его. — Ты сам не свой последние пару дней, замкнулся в себе, ничего мне не говоришь. Я вижу, что ты страдаешь, но не понимаю почему. Что случилось?       Кроули посмотрел на нее уставшими глазами. Сердце кольнуло от того, как встревоженно она на него смотрела, будто он умирает. Он думал, что проходит через что-то один, но ненароком заставлял страдать и ее. Мысль об этом оказалась совершенно невыносимой. — Я не знаю, — выдавил из себя он. — Мне сложно самому себе объяснить, что именно со мной творится. Я бы хотел тебе сказать, но не могу.       Мюриэль вздохнула и взяла его за руку. — Ты был таким в последний раз, когда мы уехали от Диа, — тихо сказала она. — Я тогда была еще совсем маленькой и мало что помню, но я помню каким ты был тогда. Угрюмым и молчаливым. На протяжении долгого времени. И мне было страшно. Не за себя, за тебя. Я не знаю, что именно случилось тогда, могу только догадываться, но сейчас… Это из-за Азирафаэля?       Кроули резко повернул голову, с тревогой глядя на нее. Он боялся этого вопроса. — Почему ты так думаешь? — спросил он, пытаясь сохранить спокойствие. — Последний раз, когда я была у Диа, — начала Мюриэль, — она решила, что сможет посеять между нами раздор, и поделилась со мной секретом. Она рассказала, что ты интересуешься мужчинами. Что ты изменял ей, и все такое прочее… Будто ты какой-то монстр.       Кроули побледнел и опустил голову, с трудом сдерживая ком в горле. Мюриэль сильнее сжала его руку и притянула к себе. — Это не так! Слышишь? — сказала она, — Диа думала, что я тебя буду меньше любить или вовсе возненавижу. Не знаю, на что именно она надеялась, но я сказала ей то же, что говорю и тебе: мне все равно. Я всегда буду тебя любить, ты всегда для меня будешь лучшим папой, все остальное касается только тебя. И тебе не нужно скрываться, только не от меня, не нужно стыдиться того, что ты чувствуешь. Я все понимаю и никогда от тебя не отвернусь!       Кроули смотрел на нее, в глазах стояли неконтролируемые слезы. Он был зол на ее мать за то, что она рассказала не принадлежащий ей секрет, был зол на нее за то, что вывалила это все на Мюриэль. И все его существо завывало от каждого сказанного Мюриэль слова. Он чувствовал, как она крепко держала его за руку, не пытаясь отпустить, он верил ей, и его переполняла благодарность за эти слова и за ее безусловную любовь, которой он, как ему казалось, не заслуживал. Его сердце, разорванное на части, казалось, начало понемногу срастаться. Его всегда пугала мысль, что Мюриэль, узнав о нем, начнет смотреть на него с отвращением, навсегда возненавидев. Также, как это сделала ее мать. — Я боялся, — тихо произнес Кроули, — что подумают другие, что о тебе станут говорить в школе… — Плевать на них! — прервала его Мюриэль. — Плевать на них всех! Мне важен ты, а они пусть подавятся своей ненавистью. Я видела, как ты смотришь на Азирафаэля, как ты буквально светишься, когда говоришь о нем или читаешь его сообщения. И я видела, как он смотрит на тебя. Ты должен дать себе и ему шанс на то, чтобы быть счастливыми.       Кроули потерял дар речи. Его будто обдало ледяной водой, смывая все токсичные, едкие мысли. Последнее, чего он ожидал, это чтобы его милая, вечно веселая и беззаботная дочь давала ему столь серьезное и нужное напутствие. Он не подозревал, как сильно его «личное», что он пытался прятать на протяжении всей своей жизни, влияло на самого близкого ему человека. — Мюриэль, — сказал он сдавленным голосом, — прости меня. Я не хотел, чтобы мои проблемы тебя хоть как-то тревожили. Я ошибался, думая, что справлюсь со всем сам, не вмешивая в это еще и тебя. У тебя своя жизнь, я хочу, чтобы ты думала прежде всего о ней, а не обо мне. У тебя и без того хватает проблем.       Мюриэль помотала головой. — Ты — мой отец. Я люблю тебя и не могу видеть, как ты мучаешься. Ты можешь прятаться, фальшиво улыбаясь, но я всегда буду знать, что что-то не так. Я, возможно, и беспечная и кажусь иногда немного простоватой, но я не глупая… — Конечно нет, милая — перебил ее Кроули. Ему было больно от одной мысли, что она считает, что кто-то о ней так думает. — Ты всегда обо мне заботился, всегда был рядом. Я знаю, ты думаешь, что делал недостаточно, но, поверь мне, я ни за что на свете не пожелала бы себе ничего другого. Ты стольким пожертвовал, чтобы у меня было все необходимое, что совсем забыл о себе, и я это бесконечно ценю. Но я выросла, пап, я могу позаботиться о себе сама. И я хочу, чтобы и ты наконец подумал о себе и сошелся с тем, кто сможет сделать тебя счастливым.       Мюриэль смотрела на него, разбитого и едва держащегося, и знала, что он должен был это услышать, хотя бы раз. Она не могла еще сильнее донести до него, как сильно она его любит и как сильно ей хочется для него самого лучшего, точно так же как он хотел того же самого для нее. Она отпустила его руку и заключила его в объятия, крепко сжимая руками. Кроули обнимал ее в ответ, прижимая к себе, желая ни за что не отпускать. Он уткнулся лицом в ее плечо, ощущая как она гладит его по спине, успокаивая, и чувствуя, как его горячие слезы впитываются в ее кофту. Он нехотя прервал объятия, быстрым движением вытирая мокрые глаза. — Прости, я совсем расклеился, — сказал он, пытаясь улыбнуться. — Это ничего, — ответила Мюриэль, в то время как по ее щекам тоже текли слезы. — Я ничем не лучше. Вся в тебя.       Они рассмеялись, чувствуя облегчение. — Знаешь, — сказал наконец Кроули, немного успокоившись, — я никогда не думал, что буду отцом. Но ты — лучшее, что случилось со мной в этой жизни. И это никогда не изменится. Я люблю тебя!       Он обнял ее снова, целуя в макушку. Мюриэль чувствовала себя самой счастливой в этот момент. Она никогда не сомневалась в том, что была любима, но услышать это сказанное вслух было совершенно исключительно.       Некоторое время спустя, когда они оба окончательно пришли в себя, Кроули вспомнил про все непрочитанные и неотвеченные сообщения и начал всерьез переживать, что все испортил. — Азирафаэль писал мне, а я его игнорировал, — сказал он с отчаянием, — Вот идиот. Он, наверное, на меня злится. — Мне кажется, — заметила Мюриэль, — он вообще не умеет злиться. — Наверное, ты права, — согласился Кроули, улыбаясь. — Он настоящий ангел. — Ангел? — спросил Кроули, подняв одну бровь. — Кто в таком случае я? — Демон, — ответила Мюриэль, шутя, — но только саааамую капельку.       Кроули взял в руки телефон и, открыв мессенджер, свободной рукой закрыл лицо. У него было тридцать шесть непрочитанных сообщений.

*Понедельник*

[Привет, Кроули! 😊] [Спасибо за отличный вечер! Я был рад, что вы меня пригласили] [Надеюсь, мы увидимся как-нибудь еще 😉] ✓✓ 10:12 [Я много думал о вчерашнем и…] [Может, мы могли как-нибудь встретиться и поговорить] [Что скажешь?] ✓✓ 11:25 [Я в любой день найду время] ✓ 13:43 [Извини, если я сделал что-то не так…] [Я надеюсь, ты на меня не в обиде] ✓ 21:36

*Вторник*

[Прости, я не могу уснуть] [Никак не перестану думать о том, что случилось] [Я, наверное, не должен был…] [Ты так откровенно говорил о себе] [Я думал только о том, как мы на самом деле похожи] [И, наверное, сказал что-то лишнее] [И потом… Просто не смог сдержаться] [Я был уверен, что ты не был против] [Если бы я знал, то не стал бы…] [Прости] ✓ 03:58 [Знаешь, я не жалею] [Даже если ты перестанешь со мной разговаривать, я хотел этого] [Я знаю, что в тот момент, и ты тоже] [Я сожалею только о том, что нас прервали] ✓ 19:03 [Я думал удалить свои сообщения] [Но решил этого не делать] [Может, ты когда-нибудь их все же прочтешь] ✓ 20:10

*Среда*

[Я обещал себе больше тебя не доставать] [Но я не могу] [Я не хочу, чтобы мы просто так перестали общаться] [Я не верю, что все из-за того, что мы почти поцеловались] [Прошу, скажи мне, что не так?] ✓ 23:34

*Четверг*

[Я подумал, вдруг с тобой что-то случилось] [И мне стало страшно] ✓ 05:16 [Пожалуйста, если ты злишься, накричи на меня, обзови] [Только не молчи] [Умоляю] ✓ 08:42       Кроули читал сообщение за сообщением и чем дальше он шел, тем больше стыда он испытывал. О чем он только думал? Азирафаэль не заслуживал этого бессмысленного пренебрежения, не заслуживал думать, что он в чем-то виноват. В его сообщениях не было и намека на злость, только непонимание. После всего того, что он о себе рассказал, было жестоко так с ним поступать. Теперь Кроули придется извиняться и надеяться, что он будет прощен. Ему столько всего нужно было сказать.       Кроули поборол желание написать сообщение, и набрал номер Азирафаэля. Два гудка и он поднял трубку. — Кроули? Боже, как я рад, что ты позвонил, — сказал Азирафаэль, облегченно вздыхая. — Прости, я был таким идиотом, — произнес Кроули. — Я думал, что сделаю лучше, если не стану отвечать. Я так ошибался. — Я думал, что больше никогда тебя не услышу, — вздохнул Азирафаэль по другую сторону трубки. — Я все еще снимаю твою квартиру, рано или поздно мы бы увиделись, — отшутился Кроули, продолжив уже серьезно. — Мы можем встретиться? Нам нужно многое обсудить. — Конечно, — ответил Азирафаэль, не раздумывая, — Когда? — Сегодня. Завтра. Когда угодно. — Сегодня, — ответил он, — я сойду с ума, если прожду еще хоть один день. — Отлично. Где мы встретимся? — Ты можешь заехать ко мне на чашечку кофе.       В голосе Азирафаэля было слышно, что он улыбался, и Кроули улыбнулся в ответ. Он все еще хотел ту самую чашку кофе. Теперь гораздо больше, чем прежде. И ему впервые за всю жизнь было не стыдно самому себе в этом признаться.