клятва гиппократа

Darlin', darlin', darlin' I fall to pieces when I'm with you I fall to pieces My cherries and wine, rosemary and thyme холодная тревога не покидает голову, пробирается в горячую кровь на каждой венке, доходит до мозга и сердца одновременно. сонхва мотает головой, отчего висящая массивная изумрудная сережка в ухе глухо бряцает. от этого движения все фоновые шумы будто становятся ярче, и вот он уже чувствует стеклянный бокал игристого в своей руке, а речной бриз напоминает о том, что он на яхте. веселые подвыпившие мужчины что-то деловито обсуждают, образуя кружок в середине палубы. все они, как с одного завода, в дорогих кремовых рубашках и дорогих белых брюках. даже их расслабленный смех ощущается дорогим. сонхва часто слышал такой в мишленовских ресторанах и казино. веяло от такого смеха какой-то…спокойной уверенностью. в настоящем. в будущем. во всем. сонхва пытается вспомнить, как смеется хонджун. и сколько из этих мужчин геи. — наша ледяная принцесса, — вежливо-приторно приветствует его тэмин, и, заметив, что мужчины смотрят на них, расплывается в красивой улыбке, — не заработаешь сегодня ни бакса, если будешь стоять с такой наглой мордой, — добавляет он также ласково, нисколько не меняясь в лице и не переставая улыбаться мужчинам. — ах, они тебе не нужны, верно? — мягко басит подошедший следом чонин, и сонхва окутывает сладкая дымка знакомых духов. чонин идентично улыбается мужчинам и становится рядом, — поговаривают, у нашего сонхва появился богатый любящий папочка, — он аккуратно поворачивается к тэмину, чтобы обменяться с тем многозначительными взглядами, — снова! какой это уже по счету? — чонин кладет руку на плечо сонхва и задумчиво загибает пальцы, — я хорош в математике, так, первый, который бросил тебя еще в том июне…и тот высокий американец…— шампанское, которое сонхва сжимает в руке, кажется, вот-вот закипит. — это точно тот самый, — театрально кивает тэмин, — сонхва же только к нему и бегает. настоящая любовь. сонхва расплывается в ослепительной улыбке, заметив, что дорогие мужчины подозрительно притихли и притворяется, что делает глоток из бокала. — сейчас расплачусь. вы, мезозойские шлюхи, лучше бы парились о том, куда гиалуронку колоть, чтобы губы до подбородка не стекли, — цедит сквозь зубы сонхва, не переставая дружелюбно улыбаться. — а ты сегодня в хорошем расположении духа, — после секундной паузы выдает тэмин, — хорошо он трахается, а? сонхва с презрением цокает, и, увидев, как один из мужчин многозначительно окидывает его взглядом, рывком осушает бокал. — этот мой, — он, не глядя, сует бокал в руки чонина и покидает дружелюбное общество коллег. они не обмениваются приветствиями. сонхва игриво поворачивает голову в бок, глаза хищно щурит, и мужчина с улыбкой кивает на дверь в каюту. — не ложись на кровать, хочу у стены, — говорит мужчина, расстегивая рубашку. тело у него довольно мускулистое и загорелое, как у моделей из тех рекламных роликов нижнего белья кельвин кляйна. он раздевается быстро и также быстро снимает с сонхва брюки, будто даже секс с проституткой включен в его плотное расписание выходного кутежа. сонхва не чувствует ничего. иногда он мог дать волю фантазии и кончить от придуманной им картинки в голове, а не от члена потного мужчины сверху, но сейчас, даже с симпатичным молодым клиентом, который, вроде как, хорошо трахается, сонхва буквально выдавливал из себя анемичные стоны. — засунь мне пальцы в рот. — зачем? — засунь. вот так лучше. толчки резко останавливаются. мужчина кончает в него с глухим рыком в шею, а сонхва переводит дыхание. не от удовольствия. — не понравилось? — спрашивает мужчина, натягивая брюки. — все прекрасно. — хочешь отсосу тебе? — да нет, правда, — честно признается сонхва, — не нужно. я не особо…возбудился, — становится даже неловко и он с сожалением вздыхает, — слушай, дело не в тебе, просто я… — прости, я не старался, — искренне извиняется мужчина и на лице расцветает мягкая кошачья улыбка, — вообще, я могу лучше, — довольно хвастается он парню и расслабленно падает на диван. — я в этом не сомневаюсь, но и доказывать это тут особо некому, верно? мужчина всматривается в лицо парня и опирается рукой о мягкий подлокотник. — а ты ведь очень красивый. и задница у тебя афигенная…в смысле, — он хмурится, видимо, от того, что выдал слишком прямой комплимент, — …да, задница отличная. сонхва усмехается в полумраке и завязывает тканевый пояс на брюках. пока что этот мужчина-кот — самый приятный человек из всех, с кем он взаимодействовал на яхте. — могу поспорить, у тебя куча ухажеров. — тогда я не занимался бы проституцией. мужчина пожимает плечами. — а ты мог бы?…полюбить проститутку? — чересчур храбро спрашивает сонхва, все еще теребя пояс брюк и почему-то смущаясь посмотреть на мужчину. в каюте повисает молчание; мужчина задумчиво сводит брови к переносице и выдает протяжное “ммм…”. в дверь вежливо стучат. они оба рефлекторно оборачиваются на источник звука. — эй, долго там? у нас каюты не бесконечные! — глухо слышится из-за двери. — выходим! — громко кричит клиент, по-видимому, узнав голос коллеги. пальцы приглаживают выбившиеся пряди волос, и сонхва окидывает себя взглядом в зеркале перед выходом. мужчина открывает дверь и широко улыбается тучному коллеге и чонину рядом. не забыв одарить дружелюбным взглядом вошедших, сонхва спешит к выходу. его мягко дергают за локоть — он оборачивается. мужчина-кот заговорщицки приближает к нему свое лицо. — знаешь, наверное, смог бы, но мне было бы очень больно. он на прощание осторожно проводит рукой по лицу сонхва, очерчивая пальцами подбородок и совершенно легко, даже как-то по-дружески чмокает парня в скулу. сонхва немо кивает мужчине и устало поднимается по лестнице. мысли в голове сталкиваются друг с другом, рикошетят о черепную коробку, взрываются на кучу маленьких еще более беспокойных и назойливых. хочется еще немного выпить. — если что, там мой презерватив валяется, можешь помыть и будет как новенький, — слышится сзади игривый голос мужчины. — да пошел ты, чхве, — басисто хохочет его коллега. *** нормально напиться не получается. даже в клубе с кучей разнообразного алкоголя, где проходила вторая часть их общего блядского ивента. вопреки высокоградусной текиле, холодная тревожность отрезвляет каждую клеточку тела, но сонхва все равно сбегает в туалет, чтобы пару секунд погипнотизировать контакт хонджуна в звонках. он ловит себя на мысли, что побежал бы сейчас к нему даже со сломанными ногами, на коленях, бежал бы через весь сеул, возможно, пару раз сбитый машиной, все равно бы бежал. только бы прижаться к холодным белым пальцам, губам, только бы целоваться до состояния, когда хочешь кончить от пары прикосновений рукой к члену, и чтобы ноги дрожали только от шепота в ухо. потрахаться. заняться любо- текила. ну, текила, так текила. щекой — к холодной плитке на стене; возможно, над сонхва мельтешат хаотичные математические схемы — решиться позвонить хонджуну было сложнее, чем решить пример. сонхва отлично понимал математику в старшей школе, но все переменные, что у него есть — “пак сонхва — критический долбаеб”. не совсем достаточно. как тут вычислить объем погрешности. сигарета в зубах тлеет, сонхва даже не помнит, когда вообще поджег ее. — это…линейный дискриминант фишера, — бормочет он себе под нос, тут же пьяно хихикая от своих одиноких монологов в туалете. он дожидается, пока внезапный рандомный посетитель вымоет руки, снова сует в рот сигарету и выкуривает ее почти за пару затягов. 02:12. палец быстро тычет по контакту. наверное, спит уже. абонент на том конце принимает звонок немедленно, будто до этого идентично сидя с телефоном в руке, раздумывая о звонке. сердце прыгает, как на американских горках. — а-алло? — да, сонхва? — бодро. сонхва сползает по стенке от голоса мужчины. — привет. я тебя не разбудил? — нет. — ты был занят? — да. — тогда я… — думал о тебе. — я тоже. — и додумался позвонить в два ночи? — тихо смеется. сонхва улыбается в ладошку, и щеки начинают гореть. — не решался. я…я позвонил, потому что хотел спросить разрешения увидеть тебя завтра после шести. в трубку шумно дышат, как после тяжелого вздоха. — к сожалению, сегодня был мой единственный выходной на этой неделе. который он хотел провести с сонхва. сонхва, зажмурившись, прикусывает палец до багровой вмятины. он жалеет даже о том, что родился. внезапно, не дождавшись ответа, хонджун снова подает голос. — послезавтра я буду дома…— он прерывается, будто высчитывая что-то в голове, — около двух. нужно будет оставить машину. пообедаем? — ты хочешь..пообедать со мной? пообедать. — да, пообедать. приходи. — хорошо, конечно. я приду. спасибо, — быстро выпаливает сонхва, пока мужчина не передумал, — хонджун…я не хотел уходить, я уже…— он сглатывает сухость в горле, и все тело внезапно как током прошибает, отчего слова становятся сбивчивыми, — я с-скуч-чаю. оч-чень. — хва, ты дома сейчас? — нет…в клубе, то есть…это не в-важно. — ладно. поговорим в пятницу, хорошо? — да, ага…спокойной ночи! — добавляет он вдогонку. — спокойной ночи. сонхва переводит дыхание с прижатым к груди телефоном, как будто только что пробежал стометровку со своими прокуренными легкими. он еще раз проверяет список исходящих звонков, чтобы убедиться, что прошлый разговор не был пьяным бредом, придуманным его одержимым мозгом в целях выработки хоть какого-то эндорфина. в туалет вваливаются двое самозабвенно целующихся тел, тут же закрываясь в первой попавшейся кабинке и сонхва тактично выходит из помещения. *** галстук сидит на нем отлично. хонджун говорит, что у них какой-то корпоратив вечером, проверяя, насколько выглажен воротник рубашки, стоя перед зеркалом. мужчина почти не перестает хмуриться — мышцы лица все время напряжены, будто он пытается обуздать боль от открытой раны в боку. сонхва хочет пальцем разгладить складочку меж его бровей, но притронуться не решается. конечно, они обнялись при встрече, но сонхва казалось недостаточно. то ли руки хонджуна обхватили его не слишком крепко, то ли сонхва теперь всегда и всего не хватало, если дело касалось хонджуна. он сидит с коробочкой китайской лапши прямо на кровати (это галимая роскошь в этой квартире) и старается балансировать между усердием не уронить ни кусочка еды на белоснежное покрывало и улавливанием каждого шага и слова, исходящего от хонджуна. еда мужчины остывает на подоконнике. пусть хонджун не кинулся на него с поцелуями, и секса, судя по аккуратной укладке и идеально выглаженному костюму, не будет, сонхва тихо счастлив просто увидеться с ним на пару часов. даже тонкий аромат диффузора в спальне вызывает приятный трепет — что-то типа феномена пруста, но сонхва не возвращается в прошлое, скорее наоборот, только в квартире хонджуна он забывает о нем. — как я выгляжу? — хонджун оборачивается, поправляя манжеты, и сонхва опять встречается с этим нежно-грустным взглядом. — ты не любишь корпоративы, да? — просто не хочу на него идти, но…на моих плечах огромная ответственность, и погоне за деньгами… — цитирует он фразу сонхва с их первой встречи, и они оба смеются. — ты очень хорошо выглядишь, — искренне признается сонхва, — я бы…я бы очень ревновал отпускать тебя, если бы был твоей женой, — выдает он, тут же нервно хихикнув. мужчина присаживается рядом и они говорят о его вчерашней операции и о том, как однажды хонджуну пришлось оперировать самого себя, когда у него сломался палец на ноге. а потом хонджун буднично говорит, что больше не собирается пользоваться его услугами. просто говорит это, растирая миндальный крем между белых пальцев. сонхва не доносит палочки с лапшой до рта — от шока, от того, что тело резко покинули силы, от того, что теперь кушать больше не хочется вообще никогда. — ты…нашел себе кого-то? — сонхва откладывает еду с такой серьезностью, как будто действительно хочет услышать ответ. — да. и я не хочу, чтобы он занимался сексом с кем-то помимо меня. — а, черт… — сонхва, если это не взаимно, скажи мне. немного не так сонхва представлял свое сопливое признание в своей глубокой сопливой симпатии. честно, сонхва вообще его не представлял. чувства в целом как-то не входили в сценарий его проституской жизни. он позволял им разгуливать где-то между ребер под строжайшим запретом хозяина, не давая шанса на хоть какой-то выход. издержки системы безопасности. как и ожидалось, с ким хонджуном снова все летит к чертям. — это…это взаимно, — он бледнеет и сразу краснеет, а потом снова бледнеет, потому что все случается слишком быстро. хонджун довольно улыбается, аккуратно берет отчего-то дрожащие руки сонхва и сует в них билет. — через пару недель я уезжаю в командировку в пекин, — он ловит взгляд сгорбившегося над билетом парня, — поехали со мной, — уже мягче, умоляюще. только не это. он смотрит на “пак сонхва” в в бланке. — я не могу все бросить, — твердо заявляет парень, — не могу бросить эту работу, пока не могу. хонджун, на сегодняшний день вся моя жизнь от нее зависит. с губ мужчины слетает тяжелый вздох. сонхва похлопывает себя по груди, чтобы не словить гипервентиляцию и не сдохнуть в такой неподходящий момент. — я ставлю тебе ультиматум, от которого мне самому очень больно, но у меня есть чувства к тебе, и оставаться в отношениях “клиент-услуга” я больше не намерен. я больше не хочу внезапных замен, не хочу видеть засосы, оставленные не мной, не хочу видеть, что кто-то делает тебе больно. я не хочу тебя вообще ни с кем, кроме себя. я считаю, что имею право на этот эгоизм, учитывая, как безнадежно я в тебя влюблен. сонхва, либо ты бросаешь эту работу, либо мы больше не будем встречаться и я не буду мучить ни тебя, ни себя. я считаю, это честно. ч-честно!? белая рука с белыми пальцами аккуратно ложится на плечо парня, сонхва тут же смахивает ее, вспыхивает от злости и обиды, и еще немножко от того, что хонджун влюблен. сонхва можно было купить за деньги, но ким хонджуну он продавался по другой валюте. и хонджун только что уничтожил ее, свел к минимуму. смял носком своего итальянского лофера хрупкий бумажный дом сонхва. — это не ультиматум, это ебучая манипуляция. я не виноват в том, что ты…влюблен, — выдержки хватает, чтобы не начать заикаться и не шмыгать носом. — так ты хочешь быть со мной? — голос хонджуна уверенный, но мягкий. будто домашку спрашивает. — я что тебе сраная собака павлова? наверняка думал, что я упаду к твоей ноге, как только ты скажешь о командировке, ах, сбежать — это же мечта каждой проститутки! хонджун, не ожидавший такой реакции, совершенно теряется. — разве нет? — нет! как ты… — он широко жестикулирует в попытке объяснить армагеддон мыслей в голове, не поддающийся объяснениям, — дай мне пару месяцев, — пораженно выдыхает и откидывается на спинку дивана. внезапное чувство физического утомления буквально приковывает его к обивке спинки. — сонхва, если дело в деньгах… — нет, дело в том, что я давно привык не доверять своим клиентам и убегать с первым папочкой, обещающим мне квартиру в центре сеула и беззаботную жизнь у его ног. даже…даже если ты больше, чем клиент. даже если я действительно больше не представляю свою жизнь без тебя. ты найдешь себе нового парня через пару-тройку месяцев, а я останусь на улице, как собака, с которой больше не весело играть, и которую больше не интересно спасать. я знаю, как легко тебе все достается, но мне все достается с трудом. ты ничего не потеряешь, если бросишь меня, но если я потеряю тебя — я потеряю все. — почему ты так уверен в том, что я тебя брошу? — потому что со мной всегда так поступали. — ты же совсем меня не знаешь. — вот именно, хонджун. тишину в воздухе рассекает громкое сердцебиение. сонхва чувствует огромную ледяную глыбу в груди, чувствует, как хонджун проворачивает ее, задумчиво пялясь в одну точку. сонхва давится комом в горле, он бы умер уже от кровопотери, если бы давящее молчание хонджуна правда было глыбой, воткнутой меж ребер. — ты невозможный эгоистичный идиот. больше всего на свете я хочу быть с тобой, — слова вылетают из сонхва очередью пуль, — больше всего на свете. я хочу быть с тобой, — повторяет он уже медленнее, будто для себя, — мне нужно время. если ты не готов мне его предоставить, потому что ты пиздецки “влюблен” и эгоистичен, то, я полагаю…— дыхание в легких заканчивается по мере того, как сонхва глубже осознает фразу, которую собирается сказать, — я полагаю…это все. хонджун, не смотри так, пожалуйста, я сейчас умру. и сонхва почти умирает, когда его бледное испуганное лицо еще и синеет от подступающего кашля. хонджун закрывает ему рот рукой, чтобы замедлить дыхание. да-да, нужно дышать носом, а еще эффективнее тебе не быть мудаком, ким хонджун. вторая рука мужчины расстегивает рубашку на парне; сонхва думает о том, что все могло бы быть иначе, и рубашка могла быть расстегнута по совершенно другому поводу, и уверенная рука врача на груди сейчас бы дрожала, расстегивая до последней пуговицы. — …девять, десять. вдох, — шепчет мужчина и сонхва повинуется, испытывая самую сильную ненависть и любовь одновременно, — раз, два, три… *** сонхва обнимает себя руками, пытаясь унять раздирающую изнутри боль, залитую тоской и литром ирландского виски. — я буду ждать твоего звонка. каждый день. буду ждать тебя в аэропорту в день вылета. я буду ждать тебя там до последней минуты, клянусь, сонхва. это все время, которое я готов тебе дать, — в покрасневших глазах стынет искренняя мольба. — да засунь свои ебучие клятвы себе поглубже в… — сонхва не договаривает, кашляет — приступ еще не закончился, — удачной командировки! — он схватывает джинсовку и дрожащими руками прокручивает ключ в двери, отмахиваясь от осторожных рук сзади. — сонхва, мой хороший, — сонхва готов остановиться, готов упасть ему в ноги и просить прощения, — не уходи. парень быстро оборачивается и делает агрессивный полу реверанс. — оплату пришлете моему менеджеру, спасибо за то, что пользовались услугами нашей компании! — дверь захлопывается, прежде чем хонджун успевает остановить его. сонхва впервые, находясь в этом доме, бежит по лестнице, потому что они всегда использовали лифт, целуясь уже на третьем и умоляя, чтобы он как можно быстрее поднялся на двадцать пятый. And all of my peaches Are ruined