Отведи меня домой

Владимир Приморский никогда не был одинок. Вернее, был, но он не чувствовал себя плохо от этого. Возможно, потому что до одиночества он не любил, а возможно, потому что Вова просто не нуждался в романтике. И сейчас русский склонялся скорее к первому варианту. Потому что после того, как был не просто любящим, но и любимым, очень тяжело абстрагироваться, забыть, и начать жить, как раньше, ведь теперь и "раньше" тоже напрямую связано с этим человеком, кем бы он ни был. Чтобы вспомнить себя до отношений, особенно первых, особенно крепких, особенно когда вы оба влюблены, как будто вам по пятнадцать, и, наконец, особенно, когда впереди бессмертная жизнь, нужно пару миллиардов лет и титанические усилия, которые никто не прикладывает. Либо изменения устраивают, либо не хотят становится прошлыми. Ну или боятся кануть в бездну неизвестности, ужаса, и бега от самого себя. Приморский, прожив столько лет, уяснил для себя только одно правило, касательно всего, что связано с чувствами – ничто не вечно. Да, может быть, это задержится надолго, может даже показаться, что навсегда, и что существовать без этого уже не получится, но на самом деле, это обман, иллюзия, создаваемая временем, которое тянется бесконечно. Но это вовсе не значит, что чувства обречены. Это значит только то, что всему приходит конец. Вова знает, однако, продолжает делать то, что подсказывает сердце. Живет, любит, плачет, смеется, боится, ненавидит, желает, мучается, страдает, смущается, удивляется, и, в конце концов, верит. Верит в лучшее, и не думает о конце. Так и сейчас, идя бок о бок по вечерним улицам Сеула с Чоном Чонгуком, Владивосток улыбается - так ярко, как только может, и мысленно благодарит всевышнего, или кто бы там сверху не сидел, за эти минуты. Ну и еще представляет лицо Лени, когда Вова ему обо всем расскажет. - Мой дом недалеко, - прерывает молчание Чон. - Скоро подойдем. Не удивляйся, но квартирка у меня небольшая - я туда прихожу поспать и иногда поесть. - Не считаешь ее своим домом? - в лоб, отмечая в голове, что даже бестактно (ровно также, как Леня обычно), спрашивает Приморский. - Ты довольно прямолинеен, - ухмыляется, однако, как-то не весело, Чонгук. - Это хорошее качество. Четко, отрезвляюще, и по делу. - Прости..., - тихо извиняется Вова, сжимая руку корейца чуть выше локтя. - Я не хотел вот так сразу... - Ничего страшного. Ты прав. Я вообще мало мест могу назвать "домом", - Чонгук поднимает глаза к небу, словно в попытках пересчитать звезды. Бледная кожа, карие глаза, моргающие слишком часто для обычного человека, черная маска, натянутая на нос, и парик, немного сползший и открывающий немного прядей челки, накидывали флер таинственности, к которому хотелось прикоснутся, почувствовав его под подушечками пальцев. - Родительский... в нем детство и настоящий, маленький я. Однако, сейчас это уже не дом. Он был домом, много-много лет назад. - А сейчас? - посмел уточнить Приморский, успокаивающе погладив по плечу, и прижавшись поближе. - Сейчас... не знаю. Смешанные чувства. Возможно, что-то ближе к размытому образу из воспоминаний, чем к реально существующему... дому, - последнее слово далось Чону, очевидно, с большим трудом, и Вова кивнул. Он понимал, каково это - не знать, что это и где это - "дом", но отчаянно пытаться туда вернутся. - У меня тоже был, - решился рассказать Приморский, отведя глаза. Ничего страшного не выйдет же, если Чон узнает о нем немного больше? - Я не переезжал, просто... Из жизни ушел человек, и квартира перестала быть... той. Чонгук кивнул, вытащив руку из кармана и приобняв русского. На некоторое время повисла тишина, тягучая, словно мед. Вова огляделся: они покинули почти безлюдные улочки, и шли по густонаселенному кварталу, в котором даже в ночное время кипела жизнь. Вокруг шныряли туда-суда люди, почти не обращающие внимания на то, что происходит вокруг, ездили машины и мотоциклы, проносились велосипедисты и небольшие компании громко смеющихся подростков, иногда на тротуар выбегали - бездомные или с хозяином - собаки и кошки. Высотки с яркими подсветками и стеклянными окнами, порой аж от пола до потолка, были заполнены ночными служащими - кто-то уже спал за собственным столом, а кто-то, наоборот, пыхтел над работой. Один раз мимо проехала машина скорой помощи, прорубающая небольшую пробку насквозь. Словом, в Сеуле даже и не чувствовалась ночь. Приморский с открытым ртом наблюдал за оживленностью корейцев - у него, в родном Владивостоке, после двенадцати из народа только загулявшие подростки, да работники экстренных служб. Редко когда встречается приезжий, иной бизнесмен или гуляющие парочки, запоздавшие домой. А здесь... будто бы день и не кончался. С другой стороны, во всех больших мегаполисах так, правильно? В Москве, столице России, Вова ночевал всего дважды - и, если честно, тогда он так устал, что наблюдать за городом сил не было, парень почти сразу же вырубился. В Хабаровске обычно так же, как во Владивостоке, да и в других городах ДФО атмосфера особо не отличается. В некоторых так вообще, дай бог одного человека встретишь. - Видишь вон тот небоскреб? - вопрос Чона вырывает Вову из мыслей и он вскидывает голову, смотря в направлении руки Чонгука. - Вижу. Ты в нем живешь? - ответ довольно очевиден, однако, Приморский решает для уверенности уточнить. Вдруг офис, или студия, или еще чего-нибудь? - Да. На седьмом этаже, - сквозь маску толком ничего не видно, но русский предполагает, что макне улыбается, и где-то в груди зажигается мягкий, ласковый огонек. - Красивый. У меня в городе таких нет, - говорит Владивосток, прикрывая глаза и облокачиваясь на руку корейца. - Правда? А какие есть? - искренне удивляется Чон. "Разве я не говорил об этом?" - мысленно спрашивает себя Вова, и тут же отвечает на свой вопрос: "Если говорил, Чон, видимо забыл. В целом, это не очень трудно, учитывая, сколько я говорю". Щеки слегка зарделись. - Небоскребов не так много, как тут. Все-таки я не в столице живу. И настолько высоких нет, - пожимает плечами Приморский. - Но мне нравится. Я уже рассказывал, что в родном городе своя атмосфера и все такое... - Да, ты говорил. Это мило, мне кажется. Я Пусан тоже больше люблю, чем Сеул. Он ближе, - Чонгук отводит взгляд, задумываясь. Вова смотрит на парня пару секунд, после чего вздыхает, размышляя, что следует делать дальше. Внезапно в голову приходит глупая, почти что безумная идея. Приморский искоса поглядывает на лицо айдола, почти сразу же отводя взгляд - стесняется. Все-таки, кажется, он не очень готов... с другой стороны, когда еще представится такой шанс?! Разве можно его упускать? Так. Вдох-выдох. Сжали кулаки - разжали. Как говорится: мы писали, мы писали, наши пальчики устали. Все. Пошел. Вова приподнимается на цыпочках, зажмуривая глаза и быстро целуя Чона чуть выше щеки (ее закрывала маска), и тут же отстраняется, отворачиваясь. Кореец, походу, вообще ничего не понял. - Ты..., - начинает было макне, но обрывается, закусывая губу. Чонгук совершенно не понимает, что говорить - казалось бы, это далеко не первые его отношения (хотя, то, что было до этого, назвать "отношениями" можно только с большой натяжкой), а испытывает что-то подобное он впервые. - Ты поцеловал меня? - против воли вырывается у айдола, за что тот сразу же ругает себя. Как можно было задать такой нелепый вопрос?! - Я... прости! Я не спросил, хочешь ли ты, я такой глупый! - вскрикивает Вова, закрывая лицо руками. - Да нет, ничего... все в порядке..., - успокаивает русского Чон, осторожно беря того за руку. - Просто неожиданно, и все такое... - Я понимаю, да..., - Приморский нервно теребит край футболки. - В следующий раз предупрежу, ха-ха. Неловкая пауза, возникшая между ними, прерывается, ведь собеседники, наконец, пришли. Чонгук поправляет парик, и вытаскивает из небольшой сумки ключи, параллельно ругаясь себе под нос. Вова вцепляется в руку корейца крепче, несколько волнуясь - все же незнакомый дом в чужой стране... да и, блин, он сейчас окажется в квартире кумира! Как можно оставаться спокойным?! Блять, Владивостоку кажется, что он сейчас тупо откинется. - Пойдем? - спросил Чон, вырывая Вову из волнений. - Пойдем, - улыбаясь краем губ, ответил русский, цепляясь еще крепче. Блять. Блять. Блять. Он не готов. У него голова грязная. Одежда мятая, волосы растрепаны, макияж поплыл, маникюр облупился, мозги плывут, зубы не накрашены, нос дышит, ноги идут медленно, рост не умножается, языку места мало, брови слишком брови, и вообще, он не идеально говорит на корейском, вдруг запнется?! Так. Вдох-выдох. Тише, спокойнее, умиротворенее. Поймали дзен и дышим, оммм... ом-ом-ом, так стоп, куда мысли опять ушли-то, да елы-палы. Никак не получается думать адекватно, когда рядом с тобой Чон Чонгук и вы идете к нему домой. - Ты чего? - очевидно, заметив (хотя как такое можно не заметить) состояние Вовы, обеспокоенно спрашивает Чонгук. - Все хорошо? - Да, - подняв глаза на корейца, слегка неуверенно кивает Приморский. - Просто чутка волнуюсь. - Не беспокойся, Во-ва, - снова спотыкаясь об имя русского, говорит макне. - Я знаю, что это не легко, но, пожалуйста, постарайся воспринимать меня не как знаменитость, а как просто паренька, которому ты очень понравился. - У меня получается, - подмигнул Приморский. - Иначе ты бы не захотел продолжать гулять, не так ли? Глаза Чонгука удивленно расширились, однако на лице тут же появилась игривая ухмылка, вскоре обратившаяся в легкий хохот. Вот так, рука об руку, смеясь и подшучивая друг над другом, порой поправляя сбившуюся одежду, и путаясь в ногах, они шли до подъезда, абсолютно счастливые и довольные своей незаурядной участью.

🎙🎙🎙

- Боген. Имя, слетевшее с губ этого человека, не привлекло внимание мужчины, стоявшего на балконе, спиной к двери и прикурившего длинную сигарету. Он даже не вздрогнул. - Ли Боген. К имени добавилась фамилия, однако, даже это не помогло - мужчина остался в той же позе, лишь рука, держащая сигарету, двинулась к губам и обратно. Человек, стоявший в дверях, обреченно вздохнул, потерев бледную переносицу. Он достаточно времени летел сюда, и достаточно ждал, чтобы получить хотя бы взгляд, но, видимо, Сеул так не считает. Чтож, он не вправе его осуждать, хотя, безусловно, хотелось. - Это Юшенг, - вот на это мужчина уже реагирует - резко оборачивается, роняя недокуренную сигарету, на которую даже не обращает внимание. Зрелище, открывшееся Юшенгу, заставило его глубоко вздохнуть и сдвинуть брови. Голубые глаза смотрели странно - в душу, однако, не ясно, в чью - то ли в собственную, то ли собеседника. Блондинистые волосы растрепались на ветру и, издалека казалось, будто они выцвели или сгорели. Губы дергаются в подобии улыбки, что сейчас напоминает скорее судорогу, а загорелая кожа выглядит неестественно бледной, словно Боген тяжело болел. Одним словом, Пекин мог окончательно убедится: его друг совершенно точно не в порядке. - Ты прилетел, - сколько надежды, удивления и бессильной радости в этом голосе. Так бывает только тогда, когда человек сам не ждал, что его просьбу исполнят, и все равно просил - то ли для галочки, то ли потому что молчать стало совсем невмоготу. - Ты все-таки прилетел... - Ты попросил, - просто отвечает Хайхэ. Пекину хочется, чтобы Боген, наконец, понял - этого достаточно. Хочется, чтобы его не встречали с удивлением, после того, как позвали. Хочется, чтобы в нем были уверены, чтобы не боялись, что он не придет. - Я думал, ты не..., - Сеул обрывается на полуслове. Не важно, что он там думал. Важно, что его Пекин здесь, а значит, он сможет сесть и все рассказать. - Будешь пить? - Нет, воздержусь, - Юшенг знает, что если выпьют оба, то некому будет вытаскивать их из пропасти, в которую они неминуемо падут. И сегодня, роль спасателя Хайхэ берет на себя. - Я буду, - произносит Боген, слегка задевая гостя плечом по пути к кухне. Из ящика над плитой достается две бутылки соджу. Стаканов нет. "Значит пить будет из горла. Ситуация хуже, чем я думал" - отмечает в мыслях Юшенг, уже строя приблизительный план вечера. - Юшенг, - тихо зовет Ли. Дождавшись, пока китаец обернется, он указывает рукой на стул напротив. - Садись. Пекин вздыхает, и проходит внутрь небольшой кухоньки, с барной стойкой посередине. Стола тут нет - ест Сеул либо в гостиной, за журнальным, либо у себя в комнате, за рабочим. Иногда, если хорошее настроение, или гости - за барной стойкой из мрамора, возле которой стоят два высоких, черных стула без спинки. На один из них усаживается Хайхэ, напротив него - хозяин квартиры. Между лицами мужчин две зеленые бутылки. Та, что стояла ближе к Богену, тут же открывается и кореец делает крупный глоток, судя по всему, для уверенности, после чего, морщась, отставляет соджу и вытирает губы. Таким Пекин видел его только однажды - три года назад, только уже на его кухне, и с непонятно из чего (как выяснилось позже, из водки, коньяка и виски) смешенным коктейлем в руке. - Понимаешь, я... - Боген смотрит отрешенно, больше на столешницу, чем на собеседника. - Я знал, что у меня нет шансов, но... но..., - на крае глаза, кажется, выступает слеза, но разглядеть ее Хайхэ не удается - Сеул тут же принимается бешено тереть правую часть лица, пока там не образуется красное пятно. - Но я... я не знаю, что должен чувствовать... я не сказал ему ничего... он не должен знать, он должен быть счастлив, улыбаться, любить того, кого вздумается... я глупый, я, наверное, полный эгоист, я... - Эй, тише, - Юшенг тянет руку, и пару раз хлопает друга по плечу. - Успокойся. Это не конец, - "хотя пора бы ему настать" - мысленно добавляет китаец. - Расскажи мне все по порядку. Я выслушаю, - говорить "помогу" в данной ситуации нельзя, потому что Пекин не поможет - он ведь не заставит одного человека полюбить другого против воли, правильно? Однако, выслушать он может всегда. Выслушать, обсудить, прийти к выводу - но не спасти положение. - Сегодня я встретился с ним в той кафешке, если ты ее помнишь..., - получив утвердительный кивок, Сеул сглотнул, и отпил еще немного соджу. Алкоголь, хотя и не крепкий, бил в голову, и мешал сосредоточится. Мысли растекались и медленно заполняли мозг, словно дождь выбоину. - Он... он был не один. Это не плохо, это ведь хорошо, и я должен быть счастлив за него, искренне, но... но я не могу быть счастлив, когда... - Когда это причиняет тебе только боль? - продолжил за Богена Хайхэ. Глаза его друга постепенно брала пелена, голос становился все более сбитым. Сеул кивнул, и снова принялся за бутылку. Юшенгу захотелось уйти - противный запах и достаточно жалкое состояние корейца волей-неволей отталкивали, однако, Пекин взял себя в руки, и постарался успокоить хотя бы свои чувства. Боген редко напивался, что китаец всегда считал хорошим качеством в мужчине. Проблемы свои кореец тоже старался решать умом, разговором, компромиссом, то есть, делом. Однако, если трудность не уходила, Ли имел привычку опустить руки и засесть в квартире на пару дней, в компании соджу, сигарет, носовых платков и, если он имел возможность оповестить Пекина о своем состоянии, Юшенга. Сейчас ситуация немного отличалась - Сеул даже не пробовал решать. - Он был с парнем. Тоже корейцем... в маске и, кажется..., - Боген икнул, и обессилено упал головой на руку. Щеки раскраснелись, бутылка, наполовину опустошенная и выпавшая из разжатого кулака, валялась рядом. - Парике... что-то скрывает... не знаю... - Может, это его друг? - попробовал Хайхэ. Хотя, конечно, вероятность этого была почти равна нулю. - Нет... они говорили, как влюбленная парочка... свидан-ие, - последнее слово Сеул прервал резким вдохом. Он снова потянулся к горлу, подтянув его ко рту и глотнув. Юшенг отвернулся, вздрогнув. Хайхэ не то чтобы презирал пьяных, но находится с ними в одной комнате трезвым китайцу было тяжело. - Я подошел... поздоровался... глаза... в глаза посмотрел... он не любит меня... "Как будто ты этого не знал" - непрошено промелькнуло у Юшенга в голове. Возможно, он так думал, потому что сам никогда не влюблялся, особенно в мужчин. Для Хайхэ любить человека своего пола было чем-то странным, можно сказать инородным, и первое время после того, как он узнал, Пекин пробовал даже перестать общаться с Богеном, однако, бросил эту затею. Если друг любит - пускай любит кого угодно. Так правильно, наверно. - Прости, Юшенг. Я знал, что все так будет.... но знать и осознать, как выяснилось, далеко не одно и тоже..., - Сеул вздохнул и отбросил пустую бутыль, потянувшись за второй. - Помнишь... я же говорил. мне важно его счастье... в первую очередь он, потом уже я. - Ли. Не забывай о себе. На тебе ответственность не только за твое состояние, но и за состояние страны, - Пекин пытался приободрить Богена как умел. - С ним все хорошо, забудь уже и отпусти. - Я пытался! Пытался! - закричал кореец, стукнув кулаком по столу. - Ничего не выходит! Я люблю его, я люблю Вову, Юшенг, я... - Так, тише, тише, спокойней, Боген..., - подняв руки, как бы показывая, что сдается, начал Хайхэ, медленно поднимаясь со стула и обходя барную стойку, подбираясь к Сеулу. - Я тебя понял. - Это ужасно, да? Я эгоист? Я плохой партнер, должно быть..., - Ли повернулся к китайцу, приложив одну ладонь ко лбу. - Если любишь, нужно уметь отпускать... и радоваться... - Ты смог расстаться с ним без криков, нашел в себе силы продолжать общение и он не чувствует дискомфорта, когда находится рядом с тобой. Ты сильный, но это не значит, что скрывать свои чувства - хорошо, - с расстановкой ответил Юшенг, осторожно обнимая корейца за плечи. - Ты и сам закрытый до ужаса. Чего тыкаешь мне в нос своими же недостатками? - довольно резко сказал Сеул, обнимая друга в ответ. Пекин вздрогнул. - Что мне делать, Хайхэ? Боген редко обращался к китайцу по фамилии. Только если ситуация требовала немедленного решения, которое Ли найти не мог, или же они находились на деловой встрече. - Я предложил ему встретится и он согласился... я такой глупый..., - голос парня дрогнул, и из глаз полились слезы, которые Боген так долго сдерживал. - Я просто законченный идиот... - Тише... все хорошо, шшш, - Юшенг не умел поддерживать, однако, пробовал попытаться всегда. Пусть даже клишировано и нелепо. Пекин не любил плакать. В целом, в какой-то мере он осознавал, что в слезах нет ничего ужасного, как и в редком употреблении алкоголя, но отвращение имел и к одному и к другому. Контролировать это ощущение не получалось, разве что прятать поглубже и терпеть. Естественно, далеко не ради каждого Хайхэ был готов пойти на нечто подобное и Ли был одним из них. Пускай не сразу и сперва через силу, однако... - Ты справишься, - Юшенг хлопнул друга по плечу. - Не сразу, не сейчас, но справишься. Сеул кивнул, вжимаясь в грудь китайца сильнее, и заливаясь слезами. Мужчина шумно выдохнул, сжимая руки в кулаки. Он все понимает, просто... Просто для него это странно. Вот так будет правильнее сказать. - Спасибо, спасибо, Юшенг... ты мой лучший друг, так ведь? Без тебя я бы совсем загнулся..., - забормотал Ли, обнимая Пекина крепче. - Пойдем-ка спать? - предложил китаец, аккуратно забирая бутылку соджу из руки и ставя на стол. - Пойдем, - кивнул Боген, вытирая соленую влагу со щек.

🎙🎙🎙

Вова откинулся на спинку желтого дивана с низкой посадкой. Квартира у Чонгука в самом деле была небольшая (по крайней мере, для миллионера), но аккуратная. Все расставлено на свои места, на одежде, висящей в гардеробе, ни одного пятнышка, словом, видно, что здесь регулярно проводят уборку. Приморский вздохнул, и осмотрелся. Он даже чувствовал себя немного грязным в такой сияющей чистоте. Заметно, что хозяин приходит сюда только чтобы поспать, помыться и, изредка, поесть. Не было в этой квартире чего-то, очень важного, без чего нельзя назвать ее уютной. Вова моргнул, и закинул одну руку за голову. Уютно в доме у Лени. Пускай там далеко не опрятно, но... как будто бы есть в ней что-то живое, свое. Возможно, стол без ножки, к которому Амурский примотал палку бинтами, стул, когда-то давно оставленный Айханом, с потертой цветной обивкой, диван еще времен Российской Империи, держащийся на честном слове, кружка из сувенирного магазина с красотами Владивостока, плакат с перечеркнутым Кремлем и надписью "Московский соси!", связанный Юкой плед, с рекой Амур, книжные полки, одна из которых до сих пор лежит на полу, канализационный люк, висящий на стене там, где должна была быть полка, или, может быть, стена, на которой Юка, Клим, Вова, Айхан, Леня, Вера и остальные города ДФО нарисовали маленькие версии себя и свою главную достопримечательность старыми детскими мелками, которые Амурский нашел в советском комоде, оставшимся как подарок от кого-то из Центральной России. Была в его квартире душа, из-за которой она и считалась домом. А тут души нет. - Все хорошо? - спрашивает Чон, подсаживаясь рядом, и Приморский вздрагивает. - Да, - отвечает русский, улыбнувшись. - Не волнуйся. Чонгук облегченно вздыхает, и Вова расслабляется, позволяя себе снять ботинки и закинуть ноги на диван. На секунду в голове побегает мысль о том, что, возможно, он, Владивосток, сможет сделать это место более уютным. Приморский резко трясет головой, пытаясь ее отогнать. "А не слишком ли рано?" - спрашивает он сам себя с упреком. - "Куда это я поспешил? Мы даже толком не в отношениях, знакомы полдня!" - Будешь чай? - стараясь разрядить обстановку, предлагает макне. Вова согласно кивает, радуясь, что Чон завязал диалог первым - русский совсем не знал, что следует сказать. - Какой? - А какой есть? - решает уточнить Приморский. - Любой. Мне часто его дарят, а я редко пью, - пожимает плечами кореец. - Ничего против ягодного не имеешь? - Не имею. Это один из моих любимых! - широко ухмыляется Владивосток, несколько нервно сжимая край футболки. Чонгук кивает, улыбнувшись, и уходит на кухню. Вскоре оттуда слышится, как закипает чайник и открывается картонная коробка. Внезапно Приморский чувствует вибрацию в кармане штанов. Кто звонит ему в такой час (да еще и в такой момент)? Достав мобильник, уголки губ Вовы невольно приподнимаются. Следовало сразу догадаться - "BFF-бро", кто ж еще. Как говорится, вспомнишь лучик - вот и солнце (вспомнишь говно - вот и оно). - Ало, - стараясь скрыть возбуждение, говорит Приморский. Ох, сколько всего ему предстоит рассказать! Леня просто ушам не поверит! - Вова? Ты в порядке? Почему не звонил? Ты обещал сразу после концерта! Что-то случилось?! - тараторит Амурский, так быстро, что Вова еле разбирает слова. - Все хорошо, - спешит успокоить друга Владивосток. - Ты просто не поверишь, что произошло! - Что? Говори быстрее! - несколько резко отвечает Хабаровск. С другой стороны, что еще от него можно было ожидать? - Не томи, а! - Я сейчас на свидании, - как можно более загадочно произносит Приморский. - На свидании с Чонгуком, представляешь? - абсолютно забив на данное Чону обещание никому ничего не говорить, чуть не кричит Вова. Ну, Лене можно. Только Лене. - Чего?! - на том конце трубки слышится стук. Кажется, Амурский что-то уронил (челюсть). - Ты сейчас шутишь?! - Нет! - удовлетворенно улыбнувшись, отвечает Вова. Именно такую реакцию он и ждал. - Блять, мне нужно время, чтобы осознать то, что ты мне только что сказал, - бормочет, скорее себе, чем собеседнику, Леня. - Позвони, когда будешь в отеле. - Только никому не слова, хорошо? - Ладно-ладно, - соглашается Хабаровск. - Не ну Вов. Это пиздец. Несколько секунд молчания, за которыми следует глубокий вздох и сброс. Приморский смеется так, будто только что рассказал самый лучший в мире анекдот. Так хорошо на душе. То ли от реакции друга, то ли от того, что он, наконец, вслух описал все, что происходит сейчас. До этого в правдивость событий все же не до конца верилось. - С кем говорил? - спрашивает Чонгук, заходя в гостиную и протягивая Вове белую кружку, до верху наполненную чаем темно-красного цвета. - Друг звонил, - отвечает Приморский, делая небольшой глоток, чтобы не обжечь язык. - Который Леня? - уточняет Чон, и на сердце у Владивостока становится тепло. Он запомнил даже это. - Вы ведь на русском говорили, так? - Так, - соглашается Вова. - На русском. Если хочешь, могу научить тебя парочке слов. - Хочу! - с готовностью соглашается макне, выплескивая часть чая на пол. Однако, кореец совсем не обращает на это внимание - сейчас все его поглотил сидящий напротив русский парень с синими волосами и мягкой, наивной улыбкой. - Я знаю только твое имя, и "Моска" - вероятно, это попытка произнести "Москва". - Еще, пожалуй, "при-ве-д". - Первое - это наша столица. А второе - приветствие, - объясняет Приморский. - Могу научить тебя названию своего города и нескольким базовым фразочкам. Чонгук со стороны напоминает ребенка - впитывает каждое слово, как губка, и, поджав губы, ждет следующего, боясь пропустить хоть каплю. Картина заставляет Владивосток тихо рассмеяться. - Вла-ди-вос-ток, - медленно, по слогам, произносит Вова. - Это мой город, - уже на корейском поясняет он. - Вло-де-сток? - пытается Чон, наклонив голову набок. Услышав смех русского, он смущается, и отводит взгляд, бормоча: - Прости, я пытался, просто у вас такой язык сложный... - Ничего, Чон, не расстраивайся, - положив руку на плечо, успокаивает макне Вова. - Давай попробуем еще раз: "Владивосток". - Вла-ди-сток? - еще раз пытается Чонгук, и получается у него в разы лучше. Приморский хвалит собеседника, легонько целуя в щеку. Несколько минут они сидят, отрабатывая произношения Чонгука, смеясь и целуясь в щеки, обнимаясь и трепя друг друга по волосам. Вдруг Чон вздрагивает, поворачивая голову в сторону небольшого журнального столика. На экране телефона корейца высвечивается номер Намджуна. - Извини, мне нужно отойти, Вов, - виновато глядя в пол, говорит Чонгук. - Все в порядке, иди, - кивает русский, понимая, насколько важным быть звонок. - Да? - несколько раздраженно спрашивает макне, отойдя в другую комнату. - Что-то случилось? - Хотел узнать, все ли с тобой нормально, - с усталым вздохом отвечает Намджун. - Ты с кем-то? - Да. Я с Во.. Вовой, - закатив глаза, говорит Чон. Какое вообще его личная жизнь имеет дело?! - Кто это? - снова устало. Если Намджун хочет спать, зачем позвонил? - Мой любимый человек, - уверенно и громко отвечает макне. Чонгук готов поклясться, что RM сейчас сел на кровать и закрыл лицо руками. - Очередной? Скрывайтесь только, пожалуйста. - Сейчас все по-другому! - возмущается Чон. - Ты просто не понимаешь! Я не хочу скрывать это! Я люблю его, Ким! - Ты говоришь так каждый раз, когда заводишь роман. А потом через три дня вы расстаетесь. Я уже молчу о том, сколько раз ты спал с кем-то по пьяни, утверждая, что по любви, - с почти физически ощутимой изученностью говорит Намджун, чем еще больше выбешивает Чонгука. Как он мог сравнить Вову с ними?! - Ладно, твое дело. Главное, не попадитесь на камеры. - А если мне все равно на камеры? Я готов рискнуть всем, ради него! - чуть ли не кричит Чонгук, сжимая кулаки. - А мы нет, - холодно отрезает RM. - Хочешь рушить свою жизнь ради парня, с которым знаком день? Рушь! Только нашу не трогай, - Намджун сбрасывает, и Чонгуку хочется съязвить, бросить ему в след какую-то колкость, но он прикусывает язык, повинуясь странному чувству, возникшему где-то в груди. А после глубоко вздыхает, и возвращается в гостиную, к Вове. Остаток вечера он почти не улыбается, а в голове вертятся слова Намджуна: "ты говоришь так каждый раз"...