softly

      Три года спустя.

             Каждую зиму Сеул ждало одно и то же: поголовное отсутствие каких-либо доминантов на рабочих или школьных местах. Каждый из них готовился к предстоящим гону и течке. Пятый за всю жизнь гон (первые два застали врасплох в тринадцать и пятнадцать лет, остальные два он пережил с Чаном) размазывает Феликса обильным потоотделением, обезвоживанием и полным недостатком энергии, хотя он проспал как минимум шестнадцать часов. Засыпал вчера днём, устав после очередного совещания и созвона с отцом, что вынес мозг по поводу его некорректного поведения во время встречи. После даже не пообедал, а проснулся поздно утром следующего дня, по нескольку раз укутанный во всевозможные одеяла и ношенные вещи. Угадывается кедр и анис родителей, персики Кристофера и свежий шафран Минхо, слияние феромонов вынуждает мужчину носом уткнуться в глубину кучки, сильнее спрятавшись под одеялом.              — Да, господин Ли, я держу Бокки под контролем, – прорывается сквозь шум в голове звонкий, немного удручённый голос Бана. Феликс познакомил Чана со своей семьёй через несколько месяцев после их адекватного знакомства, и те мгновенно окрестили омегу новым родственником: папа не называл его иначе как « сынок », а отец наседал на уши с тем, как важно найти партнёра, похожего на Кристофера, чем подтолкнул пару к признанию статуса влюбленных друг в друга по уши, несмотря на короткий срок. Просто бывает, что по мере общения с человеком кажется, что знаком с ним всю жизнь. Именно так оказалось и с ними. – У меня подавители, шприцы и прочее необходимое. Нет, не нужно звонить папе, у меня полная аптечка на случай, если Бокки поранится или поцарапает меня, всё в порядке. До связи! Удачной течки.              Крис показывается в дверном проёме с тазом и тряпками в руках.              — Как себя чувствуешь? – первым делом спрашивает он, расставляя всё в удобном для себя порядке. Мужчина смачивает ткань и принимается обмывать взмокшее тело альфы, с силой выпутанное из вороха покрывал. – Хочешь есть?              — Очень, – Ли пугается своего непривычно ещё более низкого голоса и прокашливается, надеясь вернуть былой тембр. – И так будет каждый год?              — Пока организм не выведет всю гадость, что ты в него принёс, – щебечет Чан в ответ на его скулеж. – Врач сказал, что через года - два всё будет хорошо - будешь проживать гон как все, без этих болей, температуры и лихорадки.              — Сколько ещё?.. – недоуменно просит повторить младший, пока заботливые и умелые, скорее, приловчившиеся руки возлюбленного, водят по потной коже. Они у Бана, как у любого другого омеги, очень нежные и ухоженные, что для выросшего в работе Чана странно, но Феликс внимания на это не обращает, только наслаждается прикосновениями мягких подушечек. Омега ощущается как долгожданная нежность и мягкость, которой так не хватало всё это время грубому, неприрученному и строптивому зверю альфы. Будто его на удобный поводок посадили, от чего он довольно виляет хвостом, окружённый такой любовью, которая ему и не снилась прежде.              Проделав все процедуры – избавление от лишней жидкости, укол обезболивающего – и одев специальные перчатки, сделанные из комфортной для тела ткани, дабы альфы-подростки не вредили себе в беспамятстве, Крис оставляет его на некоторое время, намереваясь разогреть ужин. Ёнбок же тем временем размышляет.              Аромат омеги потерпел какие-то изменения.              Когда доминант метит пару, его феромон прочно закрепляется на человеке, предупреждая других, что омега (альфы, не способные переступить гордость, редко дают себя метить, но если бы Чан не был рецессивом, то Ли с удовольствием и покорностью подставил бы свою шею) – занят, но ощущается он как лёгкий шлейф духов, не перекрывающий собственный. Сейчас же Феликс явно чувствует, как ярко чувствуется персик среди линии тимьяна: сильного, насыщенно-пряного, и розмарина: древесно-смолистого с горьковатыми и пряными нюансами. Сладко, приторно, насыщенно и душисто, тягуче и немного медово. Похоже на лето в самом его разгаре.              Разлеживая на постели и ожидая, когда лекарство начнёт действовать, Ёнбок принимается рассуждать. Аромат – непростая штука, служащая первичным ознакомлением людей друг с другом, влияющая на восприятие: он оповещает о наличии партнёра, состоянии здоровья, настроении, и альфе, любителю сладкого, нравится как пахнет Чан, как его кремово-карамельный феромон обволакивает всё вокруг, даря чувство спокойствия и умиротворения. Но то, как душит сейчас чужое присутствие, будто дерево стискивает его горло сухими гибкими ветвями и тычет в нос пунцовыми соцветиями, заставляет распереживаться. Если его тягучая нота так сильно вытесняет древесный шлейф альфы, то может омега… болен? Если находится в приятном расположении духа и не отказывается от их отношений.              — Немного лучше? – спрашивает тихо Крис, опасаясь обессиленного мужчину громким голосом испугать. Он губами прижимается к распаляющемуся лбу, покрывает лицо невесомыми поцелуями, стараясь облегчить боль, накатывающую на мужчину мелкими волнами. – Или сильно плохо?              — Когда ты рядом – терпимо, – Бан на это только улыбается, пальцами проводит по острой челюсти. От части это было правдой: успокаивающий феромон действует очень хорошо, облегчая разрастающееся мучение. – Ляжешь рядом со мной? Пожалуйста…              — Давай сначала поедим, хорошо? – тон омеги мирный и вкрадчивый. – Сперва лазанья, потом обнимашки, что скажешь?              — Звучит чудесно.              Услышав ответ, Чан исчезает в дверях и Феликс слышит, как он достает разогретую тарелку с едой.              Изменение аромата было первой странностью, на которую Феликс обратил внимание. Второй было непонятное поведение возлюбленного: Чан по каким-то надуманным причинам отвергал любые прикосновения со стороны альфы, вышвыривал его вещи из своего гардероба и возвращал свои, позволял себе колкости и мог даже прикрикнуть, а потом он сломя голову несся к Ли под одеяло, чтобы потереться о него лбом на кошачий манер, и дулся да топал ножкой, когда ему отказывали в объятиях. Третьей стали небывалые вкусовые предпочтения: Крис сочетал несочетаемое, из-за чего Ёнбок с ним едва ли не дрался в попытках отобрать тарелку, дабы омега не посадил желудок.              С ним явно что-то не так.              

***

             Когда Донмин родился, Хваны боялись, что внук пойдёт своей натурой в папу, но гены Минхо оказались слишком сильными, чтобы позволить вырастить ещё одного Хёнджина: каждый раз, когда Чан видит этого, на удивление, спокойного карапуза, на него смотрит крохотный Лино с большими чёрными глазками омеги, что превращаются в узенькие щёлочки каждый раз, когда маленький альфа улыбается или заливается звонким смехом.              — Дядя Чанни! – первым делом выбегает мальчишка, спускаясь с колен отца. Сильно устающий от бытовухи и присмотра за сыном Хёнджин часто просил Бана помочь ему в делах, пока муж не нанял домработницу и няню, заменяющих мужчине руки, поэтому Донмин Крисом воспринимался едва ли не родным ребенком. Он видел всё: первые молочные зубы, первое слово, первый шаг.              — Привет, маленький, – он поднимает малыша в воздух, трётся носом о его пухлые щёки, губами оставляет след на лбу и закрепляет его на своём бедре, руками поддерживая под ноги. – Как проходит сегодняшний день?              — Аппа обещал, что мы с дядей Ёнбоком будем играть в монополию, пока вы с папой будете сплетничать.              Раньше Хёнджин и Чан не были особо близки. Они вместе ходили в курилку, перетирали кости бесячим коллегам и иногда выбирались из дома в бар на окраине района Сеула, где жили, но когда жизнь связала Криса с Феликсом, а соответственно и с его семьёй, омеги вынуждены были минимум раз в две недели встречаться на территории одной квартиры, навещая друг друга. Так они и сами того не замечая, стали хорошими друзьями.              Хёнджин крутится на кухне в розовом фартуке с мордашкой хорька на животе и половником в руках. Где-то на пятом месяце Хван обнаружил у себя тягу к готовке: начинал он от лёгких закусок, а ближе к родам едва ли не уступал известным шеф-поварам, по мнению Минхо, конечно же, что из огромной любви к своему омеге жрал всё, от подгоревших оладьев до спалившихся (каким-то образом) супов. Чан успевает только ловить взглядом силуэт друга, что каждые несколько секунд срывается то к разделочной доске, то к холодильнику, то к кастрюле.              — Садись за стол, я почти всё! – довольно щурится младший и Крис невольно находит сходства с фреткой на его одёжке. – Ещё пара минут и будем обедать. Любишь кимчичигэ? Донмин просто обожает!              — Я больше по сладкому в последнее время, – мычит Бан, с головой ныряя в холодильник. – Зачем тебе баклажаны? С каких пор ты пересилил своё « фи » в их сторону?              — Сын хомячит тоннами, – пожимает плечами Хёнджин. – Сам удивился когда во время беременности резко потянуло на них и кабачки - видимо из-за этого Минни и таскает их вместо яблок. А ты-то, чего на сахар мой позарился?              Чан хмыкает на его реплику и, набрав упаковок с мармеладками, леденцами и зефиром, закрывает огромную белую махину. Несмотря на то, что для рецессивов что Хёнджин, что Крис довольно высоки, доминантов им не переплюнуть – оба брата Ли как на подбор в двадцать с восемь и тридцать с лишним лет остановились на отметке в сто восемьдесят три сантиметра, возвышаясь над первым на целый лоб, а над вторым на голову, поэтому и оборудование в квартире было соответствующим, от чего омеги чувствовали себя как никогда маленькими.              — Есть соевый соус или лимонный сок? – сквозь зубы цедит мужчина, разрывая ими упаковку. Хван округляет чёрные глаза да приоткрывает рот, на что Чан, почему-то, непроизвольно начинает злиться. – Так есть или нет?              Он шуршит по столешницам и протягивает стеклянную бутылочку с тёмной жидкостью, что оказывается вылита в маленькую тарочку. Старший удовлетворённо мычит, когда вымоченная в бобовом растворе маршмэллоу оказывается в его рту, и интенсивно перебирает появившимися надутыми щёчками.              — Да что? – недоуменно вопрошает он, когда Хёнджин даже по окончанию готовки не отрывает от него внимательного и изумленного взгляда. – Что вы все на меня так смотрите? Сначала папа пристал, мол, чего я острое с кислым смешал, потом Феликс высказался про больной желудок. Я всегда так… – « Ем » оказывается утеряно.              — Что у тебя по циклу? – решает поставить Хван вопрос ребром. Из всех его друзей-омег Бан занимается своим здоровьем тщательно: ходит исправно по врачам, пьёт витамины, занимается йогой, поэтому он отвечает незамедлительно, даже не заглянув в календарик.              — Задержка, – Чан макает мармелад в соус, закидывает в рот и тут же складывает дважды два. Он прикрывает одной рукой живот, второй сдерживает рвотный позыв, и сгибается на пополам от пробившего его судорогой осознания.              — Тошнит? – ласково спрашивает младший омега, поглаживая друга по плечам, когда видит спрятавшиеся в уголках его глаз слезинки. – Пойдем в ванную, пойдём.              

***

             Феликс едва ли не роняет маленькую вельветовую коробочку, когда племянник со всей силы врезается в него рыжей головой. Донмин как и всегда полон энергии, даже после усердных попыток разрядить его « батарейку » детской активности. Ни одна игра не смогла вымотать его. Истинный Ли, настоящий доминантный альфа.              — Остаётся только надувной бассейн, – запыхается Сынмин, разлеживая посреди игровой.              — Джинни с меня шкуру спустит, если я установлю его, – выдыхает Минхо, устраивая голову посреди живота уставшего Кима. Сын крутится вокруг него гусеницей: кувыркается, ползает, намеревается заползти отцу на широкую грудь, да постоянно оказывается скинут с неё, что только раззадоривает игривого мальчишку. – Вымокнет и заболеет ведь на улице, а дома ставить его негде.              — Досадно.              Ёнбок не вслушивается в разговор, отрывки которого изредка долетают до его ушей. Весь он сосредоточен в изготовленном на заказ обручальном кольце ручной работы из белого бриллианта, переливающегося на ясных солнечных лучах. Он помнит, как проснулся одной зимней ночью в крепких Чановых объятиях, как несколько минут любовался его высветленными в те месяцы волосами и мраморной кожей, а потом перевел взгляд на сверкающий под взором луны редкий снег. Вдохновение навестило неожиданно, всю ночь он раз за разом перерисовывал эскиз украшения, пока не добился желаемого результата. И вот, теперь он держит его в руках и не знает, как лучше всего преподнести.              Да и нужно ли?              Может, эти изменения в Бане – это знак того, что любовь между ними утекла?              — Минни, беги к папе, – гонит сына Лино, похлопывая по лопаткам в сторону столовой, и испускает досадный стон, заваливаясь на диван. Его рука свисает вниз и болтается прямо перед лицом Сынмина, накрытом красочным детским журналом. – Как же иногда трудно быть отцом.              — Крёстным ещё хуже, – гудит почти уснувший альфа снизу.              — Ликс, ты чего там застыл как неродной? – протягивает Минхо, когда наконец обращает внимание на отчуждённость младшего брата. Весь день он ведёт себя задумчиво, точно какие-то тревожные мысли посетили его и никак не могут покинуть светлую голову. Замкнутость и немногословность альфы начинает мужчину беспокоить. Феликс не особо разговорчив, это правда, но в кругу семьи он абсолютно противоположен тому, что показывает в офисе. Он – первый товарищ Донмина по играм, и то, как вяло он сегодня проводил с малышом время и как отмахивался от него, настораживает. – Что-то случилось, малой?              — А? – Ли с оглушительно громким хлопком закрывает коробочку и блеск драгоценности не утаивается от внимательного кошачьего взгляда старшего. – Нет, ничего.              — Ты какой-то молчаливый, – диван скрипит от движений. – С Крисом поругались?              — У нас всё прекрасно, – улыбается Ёнбок и, сам того не замечая, с силой стискивает в ладони футляр. – Просто…              И он высказывает всё как на духу. И опасения о болезни у возлюбленного, и его то резкий холод, то неожиданные приливы тактильности, которых даже сам Феликс порой пугается, и про его возможные проблемы с желудком. Проговаривая всё это, Феликс сам выпучивает глаза, точно что-то осознавая. Что-то, от чего сердце отпускает громкий и болезненный о грудную клетку удар, вынуждающий с силой стиснуть веки, чтобы сдержать щиплющее чувство подступающих слёз. Неужели он стал Чану противен?              — Вариант с болезнью звучит здраво, – кивает Минхо на услышанное, усевшись поудобнее, чтобы натруженная в забавах спина перестала слёзно ныть. – Но Крис тщательно следит за своим здоровьем и не скрывает этого, ему нечего стыдиться. Только если…              — Он не подцепил ЗППП, – устрашающе накидывает вариант Сынмин, в результате чего получает по голове ногой. – За что?!              — Ты чё спизданул, умник? – хмурится Ли-старший.              — Самую здравую вещь, что только может быть в этой ситуации, – мужчина кряхтит, хватаясь за ушибленный лоб. – Сам посуди: его феромоны значительно изменились, настроение скачет, он больше не носит открытую одежду и не прикасается к своему парню, на что ещё это может быть похоже? Сам подметил, что он не стесняется говорить о своём омежьем здоровье, но раз уж он молчит сейчас, то это именно то, что я сказал. Он просто хочет вылечиться втихаря и сделать вид, что ничего не было.              — Думаешь? – Ёнбок с ужасом облизывает пересохшие от волнения губы. – Но я чист на анализы, проверялся перед гоном полностью, откуда всё это могло взяться?              — Мозгами шевели, влюбленная дурачина, – хмыкает Сынмин. – Как ещё можно подцепить венеру, если не от постоянного партнёра?              Феликсу кажется, что он готов заплакать от испытываемой досады, но вместо этого он хватает коробку с кольцом и швыряет его о пол. Футляр ломается на пополам, украшение сверкает на белоснежном покрытии, одиноко валяясь посреди игрушек и разобранного конструктора. Сначала приходит ярость: чего этому омеге не хватило, если он решил завести отношения на стороне?! Ли делал для него всё: практически перекроил свою квартиру под него, слал дорогие подарки, окучивал вниманием, бежал по первому зову, как послушная собачка.              На смену гневу приходит страх: вдруг, узнав, что альфа в курсе происходящего, Крис соберёт вещи и уйдёт, оставив его с огромной дырой в груди?              Страх заменяют переживания: а если Баном… воспользовались? Может, один из походов на танцпол с друзьями окончился не так красочно, как он описывал? Сколько таких случаев было, когда доминанты пользовались своей аурой, вынуждая несчастных парней и девушек молчать, проглатывая слёзы, пока их берут против воли у всех на глазах… Чан просто боится об этом ему рассказать, подумав, что возлюбленный откажется от него.              Чан не мог ему изменить.              — Ты что наделал? – вспыхивает Минхо, подушкой заряжая Сынмину по плоскому животу.              Не выдержав штурма различных эмоций, Феликс собирает футляр и кольцо, и срывается на кухню, где щекой прижимается к шее Кристофера, носом проводит по железе́ и боится поднять взгляд. Боится, что натолкнется на туманный взгляд, в котором невозможно определить, о чём мужчина думает.              Неопределенность и неизвестность в их отношениях пугает альфу больше, чем сказанное Сынмином.              

***

             Феликс молчит четыре дня.              Разрывается от бесконтрольной и бесконечной тревоги, не может заставить себя подняться на работу (спасибо брату, что дал ему долгожданный в этом году отпуск пораньше, аргументируя налаживанием с Крисом отношений и лечением, если высказанный Кимом вариант подтвердится в результате сокровенного разговора), не может дойти даже до ванной, из-за чего острый подбородок покрывает лёгкая недельная щетина.              На пятый игнорировать слона в комнате становится просто невозможно.              Он еле как поднимается с постели, приводит себя в порядок, меняет шорты и майку-алкашку на брюки с футболкой и просит Криса приехать домой пораньше. Тот сегодня уехал в больницу, будто нарочно подтверждая опасения.              — Хён, сядь, – не просит, а молит Феликс, указывая на место перед собой. Вместо желаемого холода в его голове проскальзывают нотки отчаяния. – Пожалуйста…              — Ты чувствуешь себя лучше? – взволнованно начинает Чан, скидывая пальто. Под ним – розовый свитер с кошачьей рожицей и белые джинсы, а под чёрной шапочкой копна шоколадных кудрей, припорошенных апрельским снежком. Такого Чана хочется утянуть в объятия и не отпускать, уж слишком мягко он выглядит, и с этим желанием Ли борется, пытается казаться серьёзным. – Что доктор сказал? У тебя опять гон?              Все эти дни омега безуспешно крутился вокруг своего альфы, пытался вытащить из него хоть слово о том, что виновно в его подавленном состоянии, но Ёнбок не мог ответить ему на чистоту. Боялся сделать ему больно.              — Сейчас я хочу поговорить с тобой о другом, – хрипит в ответ альфа, подбородок устраивая на кулаке. Слова даются ему тяжело, язык заплетается. – Послушай меня…              — О, как хорошо совпало, – как ни в чём не бывало улыбается омега, – я тоже хочу тебе кое-что сказать. Можно я буду первым? Это очень важно.              Ёнбок кивает. Пусть лучше Бан сам ему всё расскажет.              — Вот, – вместо признания мужчина достает из сумочки маленькую коробочку. Обычную, самодельную, из белой бумаги. – Давай, открой её.              Феликс кидает непонимающий взгляд и дрожащими пальцами поддевает крышку. Внутри: маленький плюшевый мишка, записка и ещё один листик, оповещающий о наличии двойного дна. Альфа вчитывается в текст, каждая буковка выведена, почерк узнаётся легко – принадлежит Чану, чьи руки явно подрагивали, пока он писал это маленькое, невозможно трогательное признание. Зрачки расширяются всё больше и больше по мере того, как младший осознает и переваривает прочитанное. Дойдя до конечного смайлика, он убирает игрушку и добирается до скрытого картонкой настоящего дна.              — Ты не рад?.. – с ужасом спрашивает Крис, когда Ёнбок застывает. Минута, две. На третью он закрывает лицо руками и утирает показавшиеся в уголках кристальные слёзы. В его глазах отражается продолговатая пластмассовая полоска и ультразвуковой снимок. Первое – положительный тест на беременность, сделанный омегой в доме Хёнджина и Минхо, второе – первое УЗИ, его положение подтверждающее, сделанное буквально сегодня. Мужчина ясно видит на фотографии два плодных мешка.              — Дай мне собраться, – Феликс ободряюще улыбается, видя эту улыбку Чан облегчённо выдыхает. – Это мой ребенок?              — Дети, – поправляет омега. – Ну а чьи ещё, дурашка?              — Не знаю, я… – всхлип. – Прости. Я растерялся…              Бан усаживается рядом, давит на спину и вынуждает возлюбленного наклониться к нему, практически лечь на колени, чтобы он мог начать перебирать повреждённые покраской светлые локоны. Ли забывает, зачем вообще затеял этот разговор, и поворачивается лицом к животу, шепчет тихое: « Можно? », и приподнимает одежду, оголяя тело. Пресс у Чана практически исчез, его место заняло очаровательное округлое пузико, подтверждающее срок в десять недель, подписанных позади снимка УЗИ, и теперь Феликс понимает, почему мужчина отказался от коротких топов и облегающих маек. Не выдержав, он прижимается губами к горячей коже и поглаживает поцелованные места.              — Если собираешься что-то сказать, то они тебя не услышат, – хихикает от этой ласки омега. – Они ещё совсем маленькие.              — Я знаю, – немного в нос отвечает Ёнбок, на этот раз щекой прижимаясь к животу.              — Ты хотел мне что-то сказать.              Альфа кивает сам себе, поднимается с колен и шаркает в спальню, где среди подушек и одеял находит новый бархатный футляр, приятного глазу голубого цвета, что сменил предыдущий, в край сломанный во время секундного помутнения и безысходности. Большим пальцем он поглаживает коробочку и глубоко втягивает в лёгкие воздух, собирается с силами.              Когда он возвращается, то без каких-либо слов протягивает Чану украшение, и плачет теперь уже он, шепча что-то про гормоны.              Феликсу стоит меньше слушать Сынмина.              

***

      

Два года спустя.

             — Но, папа! – Донмин нетерпеливо топает ножкой, перекручивает в руках мяч и фырчит, клацает заячьими зубками, когда Хёнджин вытирает с его щёк талый шоколад. – Почему я не могу взять с собой Суа?              — Потому что она ещё совсем крошка, – снисходительно улыбается омега, щёлкая сынишку по носу. Дочка в его руках кряхтит да тычется носом в грудь. Малышке Ли Суа всего два месяца, это её первый выход на улицу и мальчик постоянно канючит отдать ему сестру для игр. – Она ещё слишком мала чтобы играть с тобой, милый.              — Но я хочу чтобы Чониль её увидел!              Чониль, услышавший своё имя, вертится на коленях Чана, что пытается как-то уложить его торчащие в стороны волнистые волосы. Он и его младший близнец Чонин родились в начале февраля, обрадовав семью Ли появлением двух доминантов, альфы и омеги, с абсолютно разными характерами: Чониль пошел в отца своими спокойствием и скромностью, а Чонин взял от папы гиперактивность и взбалмошность, всем Банам в детстве присущую.              Больше всех о здоровье близнецов беспокоился Феликс. Подумав, что дети каким-то образом унаследуют его проблемы со здоровьем, он затаскал в то время уже супруга по врачам, чтобы уж точно убедиться, что сыновья полностью здоровы. Оказалось, что зачаты они были вне гона (Ёнбок вспоминает тот единственный злосчастный раз, когда не смог сдержаться и кинулся на омегу в ванной, пригвоздив к стенкам душевой и совсем забыв о защите), что минимизировало шанс передачи ослабленных подавляющими генов, так что все опасения альфы по этому поводу были напрасны: Чониль и Чонин родились крепкими малышами.              — Если Чониль захочет, то он подойдёт, – ставит точку в разговоре Хёнджин. – А теперь беги, поиграй с Инни.              Упомянутый Чонин тем временем с визгом скатывается с желтой горки прямиком в руки Минхо, что подхватывает его в воздух и кусает за оголённый животик, вызывая новую волну смеха. С возрастом играть с Донмином стало проще, а племянники ничего кроме как площадки и не требовали, вполне оказались способны развлекаться самим или друг с другом, что только облегчило его бремя отца и дяди.              — Бинни-хён, догоняй! – кричит Чонин коренастому мальчишке постарше, чей взгляд устремлён на расслабленного в руках родителей Чониля.              — Бинни-хён? Кто это? – мгновенно настораживается Феликс, взглядом выискивая.              — Младший брат вон того паренька, наверное, – улыбается его реакции Чан, головой кивая в сторону юного альфы, выглядящего весьма заносчиво: рваные джинсы, черная джинсовка, кепка, напяленная наоборот и высокомерный взор. – Прекрати строить из себя злую псину, наши дети просто заводят друзей.              — Но не альф! Я не смогу спокойно спать, зная, что какой-то пацан через несколько лет будет теребить на моего Чониля! – Бан шлёпает мужа по бедру и показательно закрывает малышу ушки. – Ты только представь, каким красавцем он вырастет и сколько сердец сразит? Мне придётся купить ружьё!              Кристофер на это только смеётся, тепло и звонко, получает лёгкий поцелуй со вкусом ванильного мороженого и в очередной раз понимает, что не зря в тот день отказался от присутствия на дне рождения Асоль. Потому что благодаря этому у него есть любимый и любящий муж, два очаровательных сына и дружная, крепкая семья.