Снег на ресницах

Пачка «Винстона» в руке кажется подарком судьбы. Привычная горечь на языке и никотин в лёгких впервые дают надежду на лучшее, а не топят в грязи, не тащит на самое дно. Никита смотрит на питерские улицы с балкона, покачивается в такт выдуманной песни и думает о том, что странно всё сложилось. Отец с сигаретами не прогадал. Серёжа и Даня, кажется, стали счастливее, раскрыв свои отношения. Челябинск и Екатеринбург, вроде как, не разругались к чертям, да и Пермь поддержала. Сказка почти. А Енисейский помнит метания Серёжи на эту тему: долгое отрицание, ярость и, наконец, принятие чувств. Когда Магнитогорск впервые появился в Норильске — каким ветром занесло вообще, — Никита к его приезду был не готов: даже глаз не открыл, когда непозволительно рано ему позвонили и слишком уж весело сказали «встречай меня, я в аэропорту». А за окном ветрище, хоть сам завывай. Встать тогда всё же пришлось. Встретить друга, обматерить, но привести домой и напоить тёплым чаем и выслушать. И слушать несколько лет. О том, как противно с парнями целоваться, как мерзко эти пидорасы выглядят и им вообще жить не стоит. Никита кивал, глаза закатывал, да после тирад, абсолютно бессмысленных, полных яда, приводил тысячи аргументов. Ведь всё хорошо, разве ж любовь противна? Объяснить что-то пропитанному гомофобией человеку, полному консерватору — всё равно, что зубами алмаз грызть и запивать азотной кислотой. Так же бесполезно болезненно для здоровья тела и ума. Они много спорили на эту тему, ругались до боли в горле и костяшках, до разбитых носов и битой посуды. После этого у Никиты появилось несколько железных чашек и тарелок в запас. Это было отвратительное время. Хочется забыть и вычеркнуть это тёмное пятно в их отношениях, но вспоминать, как медленно Сергей менял свои принципы, свыкался с мыслями и, чёрт возьми, принимал свои чувства — забывать нет желания. Видеть, как он открывается Дане, старается ему понравиться и намекнуть на чувства было самой забавной вещью во всей их дружбе. Уже тогда Никита бесповоротно был влюблён в Дениса Романова. Они оба мягко подталкивали друзей друг к другу, а сами, того не замечая, сблизились. Денис всегда был там, где был Данила. Такой ехидный, одет как школьный физрук, лохматый как домовой, но добрый и по-своему изящный. В его движениях видна царская грация, во взгляде серых глаз танцуют невские русалки, с языка слетают язвительные фразы, бьющие в яблочко. Он не застал времена правления Романовых, но явно перенял многое от отца даже в страшных девяностых. Они всегда, понимая друг друга без слов, сбегали на балкон или под крышу парадной, чтобы оставить голубков наедине разбираться со всем. В какой-то момент они перестали быть их няньками и всё чаще встречались без них, пусть и путь между их городами немалый, а встречи редкие. Признать свою симпатию к Мурино было как сделать глоток тёплого чая с молоком, когда за окном бушует Матушка-Зима; как мягкая подушка после долгого, изнуряющего дня. Это было просто и так желанно. Выразить чувства вслух было сложнее — просто неизвестно как лучше преподнести это человеку, ведь даже негативная реакция не так страшна. Хотелось написать стих — но Никита не поэт; сыграть на скрипке — он не музыкант; спеть — голоса нет. А Денис всегда в душу смотрит и, каждый раз, словно уже знает, что вертится на языке, понимает всё, да молчит, ухмыляясь. Точно выжидает как хищник, молчит, шаг на встречу не делает. Никита понял только: он не позволит себе признаться пьяным, как это в итоге вышло у Серёжи. Вспоминается, что Денис притащил пару бутылок алкоголя после этого, поставил их перед Никитой и торжественно объявил: «они встречаются». Пили они не много, больше говорили и смеялись, обсуждали друзей, будто сплетницы, но весело и тепло было в тот осенний день. Конечно, повело всё же от хорошего пойла, мир стал мягче, проблемы ушли на дно, признание почти соскользнуло с губ, но вернулось назад. Нет, он не хотел пьяного признания. Он пригласил Мурино к себе в холодный Норильск, встретил, накормил и напоил, уложил спать, показал город — день был тёмный, осенний, погода хорошая по меркам Севера. Они шли по Пушкинской аллее, уже замёрзшие и уставшие, но едва ли замечающие некомфорт за оживлёнными разговорами. Там-то Денис и заметил лавочку со статуей самого Пушкина. Присел ему под бок, позу сделал глупую и сказал фотографировать. Никита посмеялся, но глядя на довольную и румяную морду друга через камеру телефона, засмотрелся на блестящие глаза, ресницы покрытые инеем, не понял сам, как с губ сорвалось: «как же ты мне нравишься». Камера запечатлела удивлённо распахнутые веки, забавно приоткрытый рот и осталась в архиве телефонов обоих. Как-то так, на той аллее, они и сошлись, а потом грелись долго-долго, отморозив себе почти всё, что можно и целовались до онемения губ. Никита вздыхает, стряхивает пепел в стакан, трясёт головой, пытаясь мыслями вернуться назад. В квартиру отца Дениса. Они не сильно скрывали свои отношения — Красноярск, может и был бы недоволен, но по большей части ему плевать на Никиту; Санкт-Петербург вежливый, от этого не стал бы сильно лезть к ним, хотя доля излишней опеки над сыном у него есть. Кто же знал, что Руслану не так-то и всё равно? Даже в эту поездку, по его словам, он собрался ради него. Неясно только почему. Может, это Николай Александрович подтолкнул? Или Омск с Томском насели как коршуны? Гадать не хочется. — Никита, ползи в дом, на улице холодина, — растрёпанная макушка Дениса показывается из-за двери. Норильск оборачивается, выгибает насмешливо брови. — Я с Заполярья, Романов, — и всё же бросает потушенный окурок на дно стакана, шагает прочь от непогоды. В тёплой квартире его сразу же ловят в объятия, целуют в висок и за руку тащат в гостиную. Никита не сопротивляется, усаживаясь на кресло. Денис довольно садится на его колени, приобнимая за шею. В гостиной Александр Петрович наливает им чай, передаёт кружки в руки подростков, ставит на столик перед Анной и Русланом. Тишина перебивается тихим стуком настенных часов. Никита дует на чай, от которого веет ненавязчивым ароматом цветов и поглядывает на Руслана, перебирая свободной рукой ткань на домашней футболке Дениса. Сжимает руку на его талии, заглядывает в родные глаза и поджимает губы. На улице уже снова темно, словно не было этих нескольких часов дня, а глаза Мурино впитывают в себя мягкий свет, сияя, как стекло. Красиво. Денис ухмыляется, делает глоток чая, не боясь обжечься, просто смачивает горло. — Руслан Андреевич, как там Николай Александрович? Никита едва не проливает напиток, отставляет его подальше и возмущённо пялится на парня. С чего он вообще решил поболтать с его отцом? — Как обычно, — Красноярск пожимает плечами, отрывая взгляд от телефона. Все знают, что он переписывается с Новосибирском, безжалостно отвлекая его от работы. Оно, наверное, и к лучшему. — Что вы, мальцы, поболтать хотите? — А вы не горите желанием? — мягко вмешивается Александр, изящно поддерживая чашку и блюдце, ловит взгляд Руслана. — Не очень, — правдиво отвечает Красноярск, но телефон выключает, кладёт экраном вниз на столик. — Но раз уж сильно хотите, то можно уделить время для светской беседы, — хмыкает, поддевая печенье из тарелки. — У меня будет второй отец? — Никита прижимается щекой к Денису, с садистким удовольствием наблюдая за удивлённым лицом отца. — С чего бы? Коля не намного старше тебя, — Руслан едва глаза не закатывает, запивая сухость печенья. — Всё же Новосибирск, — Норильск кивает сам себе, подтвержая догадку. Это было вполне очевидно. — Интересно, конечно, получается, — прикрывает глаза, расслабляясь. Его начинает раздражать этот пустой диалог. Может тоже, как Даня с Серёжей, пойти в комнату и закрыться от всех? И зачем Руслан делает вид, что ему не всё равно? Зачем смотрит пристально, за движениями наблюдает. Денис тоже кружку отставляет, обнимает Никиту за плечи, начинает поглаживать суховатые волосы, проводит самые длинные пряди между тонких пальцев и не очень довольно морщится от запаха табака. — Ты разве не в Воркуту влюблён был? — почему-то Красноярск не заканчивает диалог, только переводит тему на отношения Никиты. И от куда вообще знает про общение с Вероникой? Никто с ответом не торопится. Александр наблюдает за разомлевшим, расслабленным как никогда сыном и прячет улыбку подальше. Жаль, что Миша снова погрузился в работу, даже если обещал, что вечер будет полностью в их распоряжении. Мурино выглядит так, будто сейчас замурчит похлеще Невы в хорошем расположении духа. От этого тревоги плавно рассеиваются. — Она довольно категорически отказала, — начинает Никита совсем неохотно, пряча лицо в плече Дениса. — Назвала прекрасным другом и сказала, что не хочет, чтобы я совсем согнулся после её смерти. Медленно влюблённость прошла, намного позже новая появилась. Теперь я не хочу, чтобы близкому больно было, после моей смерти… Денис хмурится, случайно тянет за волосы слишком сильно. — Ещё хоть слово, Никит, и я натравлю тебя на Неву, — угроза шуточная, но действенная. Никита на неё посмеивается, прогоняя печаль подальше. Руслан задумчиво смотрит на чай несколько секунд, взглядываясь в собственные глаза в отражении, а потом выпивает залпом, оставляя лишь капли, оставшиеся на стенках кружки. Скребёт что-то в груди, оставляет следы на костях внутренний зверь из мыслей и эмоций, которые так тяжело показать. Сказать что-то едкое хочется, обидное, чтобы за реакцией понаблюдать, почти как Коля за экспериментом, но сдерживается, пообещав самому себе, что постарается поладить с Никитой хоть немного. Сам в себе сомневается, что сможет стать настоящим отцом, им бы просто общаться изредка, без всяких ярлыков. Этих традиционных семейных ценностей у них не было и никогда не будет. — Ну, она права, — Руслан пожимает плечами. — Многие города вымирают как мамонты, — хмыкает как от скуки. — Ничего-ничего, нечего каждый век проживать в ожидании смерти, ты это правильно сделал, — а ведь Норильск ждёт участь не завидней Воркуты. Только позже, может не на много, но позже. — Что за… Так просто говоришь о смерти своего ребёнка? — Пермь брови вскидывает огненные, не верит тому, что слышит. — Были бы семейные узы, Анна Петровна, — Никита головой качает. — Не сильно задумывайтесь над этим. Видно, что Аня сильно возмущена. В глазах Питера видно сочувствие: он не возмущается, как девушка, не говорит вообще ничего, принимая эти факты с тяжёлым смирением. Сомневается, что выйдет что-то сделать, вновь оживить города, как было раньше. — Я оставлю вас, не стесняйтесь пользоваться всем, что вам нужно, — Александр Петрович плавно поднимается с кресла, едва заметно улыбается сыну и скрывается где-то в глубине квартиры. Денис не стесняется оставить лёгко прикосновение губ на бледной щеке Никиты. Никто ничего не говорит. Снова. Без лёгкого градуса алкоголя тем для разговоров в такой компании почти не находится. Никита говорить не хочет, но купленные Русланом сигареты обнадёживают, почти говоря, что вот он, Красноярск, раскрыл свои руки для объятий. Всё же Руслан тоже не может проявлять чувства так, как большинство. Норильск такой же, разве что Денис раскрепощает, почти всегда первый утягивает в поцелуй или прикасается. Денис вздыхает почти бесшумно, встаёт, плавно тянет Никиту за собой, оставляя на столе недопитый чай. Дверь в комнату Дани всё также закрыта и, если прислушаться, то можно услышть смех и какой-то второсортный сериал. В его же собстенной спальне, Мурино плюхается на мягкий ковёр, подзывает парня к себе и тянется к приставке. Улыбка сама ползёт на лицо от такого домашнего и растрёпанного Дениса. Садится под бок, целует в нежную шею, от чего Романов вздрагивает, но выглядит лучше довольного кота на майском солнышке. А завтра они с полна помучают друзей, отыгрываясь за время, что они успели их достать, пока пытались сойтись. Имеют право. *** Юра не скажет, что выспался. Лёгкое похмелье даёт о себе знать: голову покалывает, да и диван внезапно перестал быть удобным местом для сна. Косточки ноют, разминка никак не помогает, а только прибавляет боли в головешке. Хочется попросить Костю, готовящего завтрак, сделать массаж, но от вчерашних воспоминий дёргает. Он не лукавил, говоря, что поцелуй понравился, сам факт произошедшего не пугал, напрягали только последствия. Повторить бы. Взмахнув рукой вместо головы, отгоняет мысли подальше. Умывается, ерошит тёмные волосы, становится на ежа похож. Фыркает сам с себя, осторожно двигаясь в сторону кухни, заглядывает туда как вор. Костя в тесноте помещения движется ловко, даже не замечая, что вот-вот упрётся в стол сзади. Помешивает что-то в кастрюле — пельмени; Юра беззвучно хихикает. Через хозяина квартиры к любимому месту у окна ему не пробраться, не прижавшись к его заду. И это становится гениальным планом: Татищев бодро шлёпает босыми ногами, здоровается, желает доброго утра. Пытается мышью скользнуть к окну, хотя задержаться у горячей спины друга и прижаться к мягким местам кажется лучшей идеей. На десятую долю секунды сжимает пальцы на крепком боку и, наконец, садится на табурет, замечая с трепетным удовольствием покрасневшие уши Уралова. — Ты с Серёжей говорил? — Костя не контролирует свой голос, и вопрос выходит скорее с претензией и недовольством. Юра же, понимая, что они оба в какой-то странной ситуации, просто игнорирует это, но безумно доволен своей выходкой. — Да. Думаю, я перепугал его неплохо так, — упирается взглядом в холодильник, рассматривает магниты на нём с таким же интересом, как чертежи танка — очень большим, хотя видел каждый из них сотни раз, даже перечислить сможет. Уралов согласно хмыкает, включает радио, словно у него нет телефона или телевизора. Это создаёт особую атмосферу и напоминает о былых временах, когда были посиделки под радио, или юрину игру на гитаре, они кутались в свитера и пили чай в мягких лучах вечернего солнца. Втроём, конечно же, с Анечкой чаще всего, только квартира другая была. Через несколько минут Костя ставит тарелки с пельменями на стол, усаживается поудобнее. Каждый глядит украдкой, думает, что делает незаметно, но знает, что другой смотрит. Поймать взгляд страшно, но всё же неизбежно: Уралов в Юрины глаза добровольно прыгает, знает — затянет. — Юр, я тебя люблю, — теперь Косте не страшно сказать это вслух. Не страшно признать чувства не только себе и Саше, но и озвучить любимому человеку. Его не вычеркнут из жизни — уже достаточно. В груди «Толстяк» взрывается, отдавая волной в кости, осыпаются радиационная пыль чего-то неясного — может это кости? — на органы; рушится какая-то стена, строимая столетиями. Слова поражают как лучевая болезнь, безжалостно и мучительно больно. Но всё это только заставляет улыбаться. Юра думает, что выглядит нелепо с полным ртом пельменей, улыбающийся, сонный и похмельем. И даже так теперь видит в золотых глазах Кости какую-то невероятную вселенскую любовь и нежность. Что сказать только не знает. Ответить тем же не может, нет. Конечно, есть что-то, что греется от этих слов внутри, но это лишь семечко чувств, пустившее первый крохотный, хрупкий корешок. — Будешь звать на свидание? — еда проглатывается вместе с непонятным комом. Юра неловко отводит взгляд, стучит ложкой слишком звонко по тарелке. Радио сменяет мелодию. Костя глаза расширяет. — Ты не пойми меня не так. Я тебе сейчас взаимностью не отвечу, но… кхм, хочу. Ошибиться не хочет. Аня уже обожгла его чувства, не хочется сгореть совсем. А с Ураловым будто так и будет. Он совсем не Аня — она своим холодом могла оставить ожоги на коже, а Костя с ярким пламенем только согреет. Так только кажется — Юра хочет проверить сам как это будет. — А ты пойдёшь? — Пойду, — Юра кивает. — Тогда пошли. Когда буря утихнет, — Костя тянется руку по столу и несмело касется Юры мизинцем. Татищев их пальцы переплетает, почти булинь затягивает, улыбается. — Романтично, — смеётся так живо и ярко. — Интересно, как Серёжа признался? Или Даня первый был… — Узнай обязательно, — Костя расслабляет плечи, улыбается мягко. Юра в мыслях пометочки делает: расспросить сына подробнее про отношения эти с парнями, тот всяко по оптынее будет (пусть это и не так — это Челябинск выяснит немногим позже); и Костю почаще смущать. Его румяное от эмоций лицо выглядит слишком привлекательно. И задумываться сейчас нет желания, почему же к парням потянуло внезапно. Это можно оставить на потом, а сейчас утонуть в моменте, держать сухую ладонь как можно дольше. Костя знает, что Юра симпатиями не разбрасывается. И, раз уж согласился на свидание, то шанс стать парой очень большой. Осталось только долго и упорно работать над этими, ещё не начавшимися официально, отношениями. Делать шаги вперёд вместе. Даже если они долго и муторно будут идти через горы проблем, недопониманий и умалчиваний, в конце концов они попытаются выстроить что-то надёжное и нежное. А пока они наслаждаются остывшим чаем, ненавязчивой музыкой, лаяньем собак под окном и нежными взглядами с надеждой на новое.