Возвращение

            Подвал, в котором они оказываются втроём, явно даёт знать, что Винсент вернулся к прежним желаниям.       Пальцы Фойета синие, верёвки туго врезаются в запястья, отчего он злится и нервничает. Аарон уверен, что Джордж постарается сразу перевести стрелки на него. Может, и хорошо: разочарование и боль заставят ошибаться чаще. Бывший наёмный убийца курит, отдыхая после того, как вытащил их из машины и спустил вниз, молчаливо смотрит на пленников. Отбросив сигарету в сторону, он выдёргивает кляп, и Фойет начинает говорить в ту же секунду:       — Это твоя благодарность за побег?       Он замолкает, прочитав во взгляде ответ, но сдаваться тоже не хочет. Хотчнер видит, что отношение Винсента к ним разное, что вселяет надежду и даёт толчок дальнейшим размышлениям.       — Он тебя посадил в камеру, — кивает Джордж, — ты мог бы продолжать резать и скармливать людей крысам, и я дал тебе возможность проделать всё это с ним. Мы бы залили кровью весь дом. Я уже сделал так раньше. Аарон, вспоминаешь? Ты думал, что умрёшь, но без тебя потом было бы скучно и мало с кем можно развлечься.       Хотчнер не вздрогнул в тот вечер, когда пуля попала в стену, но сейчас маска, которую привык надевать в тяжёлых ситуациях, даёт сбой. Через неё видна плохо обузданная паника, и он едва заметно дёргается, стоит Перотте приблизиться к нему. Фойет считает, что победил, добавляет, добивая:       — У него теперь есть шрамы. Посмотри.       Когда Винсент расстёгивает рубашку пуговица за пуговицей, он на мгновение забывает, как вдохнуть затхлый, спёртый, но такой нужный воздух. Следы вызовут насилие, колотится мысль в голове. Подавляя желание вжаться в стул, собирая последние силы для самообладания, вспоминая профиль, Аарон смотрит прямо в глаза и без единого намёка на злость или страх говорит:       — У него такие же.       И это срабатывает.       Фойет до сих пор не понимает, что вероятность уцелеть у него сводится к нулю. Рубашку на нём разрывают, обнажая все рубцы разом, искалеченное им самим тело не вызывает ничего, никакого отклика эмоций. В руке Перотты неожиданно появляется нож, который он не спеша погружает в первый шрам, вырывая из жертвы полувскрик-полустон. Джордж был вынужден принимать наркотические препараты, потому что задел нервы, и входящее повторно лезвие усиливает жгучую боль. Из застарелых ран всё сильнее льются струи крови. Как у Хотчнера в ту ночь.       Ему становится невыносимо дурно.       — Послушай, — превозмогая себя, зовёт он. Убийца моментально оборачивается; хотя прерывание даётся нелегко, опускает руку с ножом. — Не пытай его. Все твои усилия за годы в тюрьме пойдут прахом.       — Ты подумал, почему он доверился мне? — спрашивает Винсент. — И почему мне надо прекратить? Двадцать пять лет убийств — срок намного больше.       Озарение моментально приходит, как только он слышит вопросы. Все пазлы складываются в единую картину, которая помогает успокоиться и найти необходимые слова. Жар и страх исчезают бесследно.       — Твоя психика удивительно, невероятно пластична. Мы упустили этот факт тогда, когда работали над делом. Ты смог избавиться от алкогольной зависимости в подростковом периоде, эмоционально отозвался на мои слова четыре года назад. Винсент, это была не слабость, а та часть, которую в тебе затоптал отец, но она осталась в глубине тебя. Фойет не знал о ней; он посчитал, что тебе нужны пытки и вы одинаковы, уговаривал разделить добычу, правда? Хейли ему, я тебе. Жестокое, кровавое двойное убийство, в котором выживет разве что Джек. Однако он как психопат не учёл, что твои преступления не от идеи, не от природной жажды, а от боли и мести, насколько чудовищными они бы ни выглядели. Если бы ты не уцепился за мои слова, то не писал бы мне и тем более не ходил к психологу, посчитав бессмысленной тратой времени.       — Ты сказал всю правду, будто читал замечания Донована обо мне. Нет? Потрясает. Он говорил, что пытки хуже убийств, что уровень садизма можно снизить, если постараться, а мне после двадцати пяти лет захотелось чего-то нового, что вызовет желания сильнее по насыщенности, — дружелюбно улыбается Перотта, и у Аарона возникает ощущение, что сейчас всё пойдёт наперекосяк. От следующих слов мороз змеится по коже. — Я с его точкой зрения согласился. Но насилие мне всё равно нравится, как бы Донован со мной ни работал. В один момент я вспомнил, что ты мне говорил, как ты говорил. Как ты задыхался от удавки и позже смотрел с пониманием. Джейсон так не умел. Кстати, где он? Уже вышел на пенсию? Жаль, что по телевизору его не увижу. Я не заставлю тебя страдать, но ты давно заинтересовал меня.       Единственное, за что Хотчнер благодарен, — за молчание Фойета, продолжавшего пребывать в шоке от ранений. Он пытается найти слова, которые были бы уместны и спасли, однако эмоциональные качели оставляют его без сил. Хочется лишь закрыть глаза и уйти мыслями к коллегам и Хейли с сыном.       — Я тебя отпущу позже, как только узнаю ещё что-нибудь о тебе, — добавляет Винсент и задумчиво смотрит на Джорджа. — Пожалуй, ты прав, да и не настолько я хочу продолжать свои старые дела.       Последний удар наносится не в шестой рубец, а в сердце — рвано и неаккуратно, лезвие сперва вонзается в ребро, прежде чем добраться до мышцы. Фойет заваливается вбок, и Аарон не знает, что испытывает, облегчение или ужас. Ком в горле не уходит, от запаха крови и вида мёртвого человека мутит, дышать получается через раз. Перотта заворачивает нож в платок и забирает с собой, пристально осматривает агента, колеблется, но решает оставить пока в покое. Вытащив труп наверх, он склоняется над лестницей, чтоб сказать напоследок:       — Отдохни. Я пока разогрею пиццу.