Тактильный

Лёжа на любимом прогретом солнцем каменном бортике искусственного пруда, Дазай щекочет кончиками пальцев подплывшего под руку золотисто-алого карпа и вздыхает. Рыбки кои всё такие же милые. Сад вокруг отведённого для его жилья крыла дома Озаки Коё-сан всё такой же просторный, тихий и приятный. Солнце припекает голову. Кроны деревьев шелестят вокруг. Ветер приносит сладкий аромат цветов. Вот только ни умиротворения, ни покоя Дазай не чувствует. С тех пор, как Чуя неожиданно вернулся домой посреди недели и с натянутой улыбкой сообщил, что ему нужно срочно уехать по делам мафии, в груди Дазая поселился холодный ком; который стал только больше, когда Чуя перед отправкой в аэропорт спросил, не стоит ли ему оставить Дазая в квартире. Обычно он всегда предлагал ему остаться в доме Озаки Коё-сан, потому что, несмотря на осведомлённость о его самостоятельности, чрезмерно опекал его и волновался, и Дазай ощутил растерянность, когда Чуя не сделал этого в очередной раз. Они всегда спорили об этом, и Дазай для вида вздёргивал нос и заявлял, что уже не ребёнок. Он делал это намеренно, чтобы увидеть и услышать, получить доказательства того, что, несмотря ни на что, Чуя переживает и волнуется о нём, но... На этот раз - впервые в жизни - Дазай этого не получил. И это напугало его. В настоящем Дазай понимает, что Чуя узнал о его чувствах. Даже если бы пристальные взгляды Озаки Коё-сан и виноватые взгляды Акутагавы не навели его на эту мысль, он бы всё равно догадался. Пусть он всегда называл Чую недотёпой, пусть всегда считал, что тот не замечает очевидных вещей под своим носом, дураком Чуя всё-таки никогда не был. Дазай ведь и сам сделал всё, чтобы он понял. Как только терпеть стало невмоготу, как только вспыхнувшие к Чуе чувства начали сводить с ума, ощущаться зудом под кожей, Дазай сделал свой шаг. Дождавшись удобного момента, он воспользовался ситуацией и поцеловал его. И пусть это не был поцелуй в общепринятом смысле, сгорая от смущения и боготворя царившую на тот момент в гостиной темноту, Дазай сделал это. И делал ещё не раз, постепенно смелея и ластясь к Чуе даже на публике. Многие поняли. Многие узнали. Бродя среди людей на очередном скучном помпезном банкете, Дазай слышал слухи, шепотки и сплетни. Все считали, что у него и Чуи отношения. Все считали, что их связала постель. Это не оскорбляло и не задевало. Дазай больше расстраивался, потому что из всех людей именно Чуя так и не понял, не заметил очевидного. Он принимал «поцелуи», которые Дазай увидел по телевизору в одной из передач про разные народы мира, и даже отвечал ему тем же, но Дазай видел в его глазах, в его улыбках, слышал в его лёгком беззаботном смехе, что Чуя не понимает и не вкладывает в эти жесты тех же чувств, что и Дазай. Сначала это очень расстраивало. Дазай хотел... Он и сам не знал, чего именно. Он прекрасно понимал, что такое отношения и семья, что такое секс и что чувства и секс не всегда связаны, что прикосновения могут не нести никакого подтекста, как и приветственные поцелуи в щёки, и всё же... Всё же, даже несмотря на то, что Чуя никогда не уделял сексуального внимания другим людям вокруг, Дазай постоянно ревновал его и бесился из-за того, что не может заявить на него таких прав. А потом в какой-то момент он смирился. Быть может, после очередной командировки Чуи. Всего неделя, проведённая вдали от него, заставила Дазая задуматься о том, что Чуя ведь может и не принять его чувства, может возвести между ними стену. Бродя по небольшой уютной квартире брата и сестры Акутагава, к которым бессовестно напросился, не желая опять торчать у Коё, Дазай задумался о том, стоит ли игра свеч. Что он получит, если Чуя узнает? Даже если он примет его чувства, вряд ли что-то существенно изменится. А вот если Чуя отвергнет его, тогда... - Тогда всё развалится, - шепчет Дазай и переворачивается на спину, глядя на покрытое пышными кучевыми облаками небо. Когда он понял, что может потерять всё то бесценное, что сумел обрести, то изменил своё отношение. Больше не было важно, чтобы Чуя разгадал секрет эскимосских поцелуев. Больше не было важно, чтобы Чуя узнал, что Дазай успел его полюбить. Переоценка ситуации помогла принять правду о том, что Дазай и без того получает от Чуи непомерно много. Чуя позволяет жить вместе с собой и терпит капризы. Чуя никогда не упрекает и не ругает, только пытается понять и найти лучшие выходы из конфликтных ситуаций. Чуя всегда всё делает для него и ради него. Забота, внимание, ласка, опека, обучение, подарки, тёплые объятия, поддержка после кошмаров, полноценное введение в свою жизнь и объявление о наличии гибрида при всех. Чуя гордится им. Чуя хвастается им. Чуя ценит его. Чуя относится к нему как к равному: никогда не принижает, никогда не акцентирует внимание на гибридной сущности Дазая. Чуя... Он идеальный. Для Дазая он - солнце его мира. Дазай смирился. В конце концов, что такое отношения? Для людей отношения - это быть рядом, заботиться, опекать, присматривать, помогать и защищать. Это разные мелочи вроде готовки любимых блюд своей пары и глупые причитания из серии «повяжи шарф, там сильный ветер». Это прикосновения и объятия, ощущение комфорта рядом друг с другом. Все отношения включают подобное, и поэтому, исследуя в своё время человеческое общество, Дазай не смог понять, почему люди возвышают отношения между одними людьми и попрекают отношения между другими людьми. Какая разница, у кого какой пол, материальное положение, привычки или внешность, если двое людей чувствуют себя друг с другом комфортно? В конце концов, отношения друзей и отношения тех же любовников ничем не отличаются друг от друга в своей сути, потому что имеют общую основу, общее ядро. «Разве этого недостаточно?» - начал думать Дазай каждый раз, когда Чуя напоминал, что холодное молоко литрами под запретом. «Разве этого недостаточно?» - начал думать Дазай, лёжа на груди Чуи и вслушиваясь в его сердцебиение. «Разве этого недостаточно?» - начал думать Дазай, наслаждаясь в океанариуме тем, как Чуя держит его за запястье, чтобы не потерять гиперактивного гибрида посреди запутанной сети коридоров. Но как только он смирился, как только решил, что да, всего этого достаточно, что достаточно того, что мир Чуи тоже вращается вокруг него, Чуя обо всём узнал. Дазай не знает, кто и что ему рассказал. Вероятно, с учётом особо нервного поведения навещающего его Акутагавы, винить стоит именно его. С другой стороны, Акутагава такой верный и простодушный. Вряд ли он хотел навредить, поэтому Дазай не злится. Нет, злости нет места среди его чувств. Всё, что в настоящем испытывает Дазай, это сожаление, одиночество и тоска. А ещё страх. Чуя уехал и сказал, что вернётся через два месяца. Прошло чуть больше одного, но за всё это время ни одной весточки, хотя теперь у Дазая есть телефон. Когда он в самом начале написал пару раз сам, Чуя ответил на первый взгляд обычно, но Дазай сразу почувствовал - его человеку где-то там, на другом конце связи, неловко и некомфортно. Он перестал писать. Чуя не стал писать первым, и это сказало больше любых слов. «Оставит ли он меня?» - вот какая мысль крутится в голове Дазая все последние дни. Если задуматься, он уже готов к жизни в одиночестве. К жизни, о которой мечтал в детстве и к которой - Чуя прав - был совершенно не готов. А теперь, когда готов, Дазай этой самой свободной жизни не хочет. И дело не в том, что в квартире Чуи много свободного места и все удобства под рукой; не в том, что рядом с ним Дазаю не нужно думать о жилье, работе, деньгах и общении с ненавистными людьми, с годами всё больше напоминающими Дазаю чучела из соломы с масками вместо лиц; и не в том, что Чуя балует, дарит подарки и часто готовит любимые блюда Дазая, а в холодильнике всегда есть пара жестянок с его любимым ужасно солёным, жирным, таким вкусным крабовым мясом. Дазай хочет остаться с Чуей, потому что Чуя стал важен. Ещё до того, как Дазай осознал, что любит, он уже хотел этого. Отплатить за добро. Отплатить за заботу. Быть рядом, когда у Чуи бессонница. Быть рядом, когда у него что-то не ладится на работе. Быть рядом, когда Чуя сидит в пятом часу утра в лоджии и смотрит на небо, пытаясь поймать сигнал из космоса. Варить ему комковатую, но в целом съедобную кашу, когда Чуя возвращается мокрым до костей после очередной зачистки под дождём, пахнущий сырым бетоном и кровью, и заверяет, что всё хорошо, что он уже сто лет не болел, а потом просыпается утром с красными глазами, хлюпающим носом и воспалённым горлом. И не нужно слов о взаимной любви, не нужно настоящих поцелуев и сна в одной постели. Дазай просто хочет быть рядом с Чуей. Этого ему было бы достаточно. Именно поэтому раскрытие Чуей правды так напугало Дазая. Именно поэтому стало так больно, когда Чуя не предложил ему отправиться в дом Коё. Дазай сразу понял, почему он этого не сделал. Чуя наконец-то смирился с тем, что он больше не ребёнок. Он наконец-то смирился с тем, что теперь Дазай может сам позаботиться о себе. Но если раньше это порадовало бы Дазая, потому что порой опека Чуи бывает слишком удушающей для кого-то, кому не пять лет, теперь он всего этого боится. Боится, потому что опасается того, что Чуя сделает то, о чём Дазай когда-то так страстно мечтал, желая сбежать - укажет ему на дверь. - Возвращайся поскорее, Чуя, - шепчет он, закрывая глаза сгибом локтя, и прикусывает до боли щёку изнутри. - Я скучаю по тебе... Очень... Неважно, примет Чуя его чувства или же чувствует к нему теперь одно лишь отвращение. Что бы ни было, Дазай просто хочет поговорить с ним напоследок. Побег всегда такого стойкого и настойчивого в желании разбираться с проблемами на месте Чуи и его полное молчание пугают Дазая намного больше любых возможных сказанных слов.

***

Что ж, побег действительно не выход, но определённо средство. Казалось бы, два месяца - так много и мало одновременно, но ровно столько загруженному работой Чуе понадобилось - и хватило - для того, чтобы разобраться в происходящем и самом себе. Расстояние и иная обстановка, отвлечённость и новые обязательства сделали своё дело. У Чуи не было времени погружаться в пучину паники и отчаяния. Когда вечерами он возвращался в свой отельный номер, то из-за усталости почти сразу ложился спать. Если у него и появлялось свободное время, осознание его нехватки заставляло брать себя в руки и браться за реальные факты, а не за многочисленные «а что, если...» и всё в этом духе. Скучные офисы, тёмные склады, тайные картотеки филиалов точек торговли оружием Порта - несмотря на нахождение среди казалось бы «своих», всё это держало Чую в тонусе, настороже, и именно поэтому он вернулся в Йокогаму с лёгкостью на душе. Ему некогда было чувствовать, он постоянно думал, и так уж вышло, что помимо деловых вопросов его мозги постоянно рассматривали со всех сторон и его собственную спонтанную - закономерную - проблему. «Да и проблему ли?» - проносится в голове, пока Чуя неторопливо идёт по внешнему коридору дома Коё к отведённому для Дазая крылу. Когда, осознав открывшуюся правду и переговорив с Мори-доно о своём отъезде, он вернулся домой, у него не получилось скрыть от Дазая, что что-то произошло. Тот сразу почувствовал его настроение и начал сверлить долгими нечитаемыми взглядами, держась при этом на расстоянии и не стремясь как обычно к физическому контакту. Чуя не знал, что ему сказать, поэтому молчал. Атмосфера медленно, но верно накалялась. Чуя не знал, что с этим делать. На этот раз, он и не пытался. После он и вовсе сам подлил масла в огонь, предложив Дазаю остаться дома. Он сказал, что тот уже взрослый и самостоятельный, что справится без присмотра и сторонней помощи, что для него даже ненавистный людный комбини больше не составит проблем, так что ехать к Коё просто нет смысла. Таким образом Чуя хотел проверить реакцию на заявление о том, что Дазай уже не ребёнок и готов к самостоятельной жизни - к тому, к чему всегда стремился. Это было мелочно и даже, возможно, подло, но ему было очень важно увидеть реакцию Дазая на это заявление перед тем, как начать задумываться о том, что делать с его чувствами. И что ж, реакция Дазая была весьма красноречива. Он посмотрел на него обиженно и задето. Даже спросил, сделал ли он что-то такое, за что Чуя хочет наказать его, держа в одиночестве почти взаперти столь долгое время. И пусть при мысли о том, что Дазай подумал о нём так, у Чуи заболело сердце, он был рад этой реакции, потому что Дазай дал понять, что не хочет и не собирается справляться один; что он поедет к Коё и будет вместе с ней ждать его возвращения. А ещё перед тем, как распрощаться с Чуей, Дазай едва слышно позвал его по имени и неловко, почти робко прижался носом к его щеке. Это было быстро, мимолётно, и он даже не посмотрел ему в глаза, не дождался от него реакции, сразу скрываясь в коридорах главного дома, но это было. Чуе тогда остро захотелось догнать его, сгрести в объятия и хоть немного успокоить, но... Вместо этого он железным усилием воли взял себя в руки, резко развернулся и направился к машине, чтобы отправиться в аэропорт. И вот он вернулся спустя время с ответом, который два месяца назад показался бы ему диким, а в настоящем вызывает лишь теплоту в груди. Чуя вернулся с осознанием и пониманием, что любит Дазая. С учётом всех обстоятельств и его изначальной паники звучит как бред, и Чуя сам это понимает, но в чувствах своих больше не сомневается, нисколько. Вдали от Дазая у него было достаточно времени, чтобы вспомнить каждую проведённую с ним минуту: их первую встречу, неловкие попытки подобраться поближе, их первые разговоры и объяснения, и те дни, когда Дазай наконец-то начал ему открываться; появившееся между ними взаимопонимание, открывшаяся правда об умении Дазая говорить, его обучение, их первый совместный банкет, и как Дазай наконец-то позволил коснуться себя, обнять, приласкать. Сидя вечерами в кресле отельного номера после принятого душа с чашкой кофе в руке, Чуя каждый раз жалел, что рядом нет Дазая, который положил бы голову ему на бедро и тихо замурлыкал от того, что пальцы Чуи зарылись в его вечно спутанные, но такие мягкие каштановые кудри. Так далеко от Дазая. Так далеко и так долго. У Чуи началась ломка уже под конец второй недели. Всё чаще он начал задумываться о том, что вообще такое по сути своей любовь и отношения в целом. Отношения бывают разные, и любовь тоже бывает разная, но в целом ведь у них одна основа. Разве Чуя не полюбил Дазая уже и так? Разве нет? Он переживал о нём, заботился, опекал и баловал; поучал, воспитывал, защищал и помогал обрести опору под ногами и уверенность в себе. Фёдор сказал правду: Дазай с детства видел только Чую и потому неудивительно, что он его полюбил. Но ведь и Чуя впервые в жизни сосредоточил всё своё внимание и даже саму свою жизнь закрутил вокруг одного-единственного существа, оказавшегося маленьким котёнком, мальчишкой-гибридом, который не выжил бы без его помощи, и без которого Чуя в настоящем тоже не представляет, как жить. Возможно, он так испугался, узнав о влюблённости Дазая, потому что такой же испорченный человек, как и все остальные люди вокруг. Дазай появился в его жизни ребёнком. И пусть он рос не по дням, а по часам, пусть даже ребёнком в своей голове, в своём разуме уже был взрослым, это не отменяет того факта, как всё это выглядело со стороны. Дазай был его подопечным, его гибридом, его воспитанником и даже в некотором роде вечно балуемым младшим братом. Чуя никогда не относился к нему как к животному, Дазай стал частью его семьи, но в том-то и была загвоздка. Как можно было полюбить его в ином смысле? Как можно было опошлить эту самую невинную чистую любовь и привязанность, порождённую доверчивыми взглядами коньячно-карих глаз и тихим сопением спящего Дазая на ухо? Чуя думал об этом очень долго, а после в какой-то момент вспомнил гуляющие о своём Боссе слухи, и это отрезвило его, заставив взглянуть на ситуацию под другим углом. Лишь Чуя, Коё, Хироцу, Акутагава и Фёдор - благодаря обонянию Николая - знают, что Элис - физическое воплощение способности Мори Огая. Для всех остальных эта маленькая голубоглазая златовласая капризная принцесса - его воспитанница, под чем с учётом одержимости Мори ею грязные языки всегда подразумевают самый похабный смысл. Может, именно поэтому осознание влюблённости Дазая в него так напрягло Чую? Как на него будет смотреть Коё, как на него будет смотреть Акутагава, если Чуя свяжет себя отношениями с собственным гибридом? Как это будет выглядеть в глазах остальных? Что бы сам Чуя подумал или сказал, узнав, что кто-то подобрал с улицы и приручил гибрида, а теперь состоит с ним в отношениях? Первой мыслью в его мозгу была бы та же, что наверняка всё это время крутилась в головах людей вокруг при виде их с Дазаем нежностей - вырастил себе постельную игрушку и ходит довольный. Отвратительно. Но через несколько дней размышлений на эту тему Чуя пришёл к мысли, что его не волнует, что и кто говорит про него. Его жизнь - это его жизнь, и она никого не касается. К тому же, Чуя знает себя, и все его близкие люди тоже знают его. Никто из них никогда не подумает о нём так. Дазай не подумает о нём так. Вторым осознанием был тот факт, что Чуя нарисовал себе полные сомнительных картин сценарии, но это ведь Дазай. Его Дазай, который вырос на его глазах, который раскрылся на его глазах, который научился не бояться показывать свои настоящие эмоции и чувства, тоже на его глазах. И всё это произошло благодаря Чуе. Всё это для Чуи. Тогда разве то, что Дазай полюбил его в конечном итоге, не является подтверждением того, что Чуя справился? Он всегда хотел, чтобы Дазай хоть немного открылся миру вокруг и обрёл счастье, и разве он не добился своей цели? Дазай вырос, он счастлив, он самодостаточен и даже смог познать такое чувство, как любовь. Размышлять о своих чувствах было сложнее, но Чуя и тут справился, когда отринул все стереотипы и все надуманные мысли о косых взглядах и сплетнях. Дазай важен для него. Сердце Чуи привязалось к нему ещё в тот момент, когда он впервые заглянул забившемуся в угол разваливающейся лачуги в Сурибачи гибриду в испуганные глаза. И всё то время, что Дазай жил под его опекой, эта связь становилась только сильнее и крепче. Жизнь без Дазая... Чуя не может представить этого. Чуя не хочет представлять этого. Кажется, что Дазай был всегда, и сердце выстукивает азбукой Морзе, что он не только был, но и должен быть всегда в будущем. Пустая квартира, полный порядок в шкафу, звенящая тишина, отсутствие консервов в холодильнике и скидки в магазине керамики из-за до сих пор бьющихся порой кружек - всё это больше не нужно Чуе. Нет, ему нужен сонно жмущийся к его плечу за завтраком Дазай и нужен обнимающий его Дазай, и нужен Дазай, лежащий головой на его груди и слушающий его сердцебиение; нужен смущённый Дазай, надутый Дазай, капризный Дазай - нужен любой Дазай. И если ставший самым важным и самым нужным существом во всей вселенной Дазай любит его, то ничего страшного в этом нет. Потому что Чуя тоже любит его. Потому что Чуя - если заглянуть глубоко внутрь всех чувств, что он испытывал и испытывает к Дазаю до сих пор - любил его всегда. Добравшись до отведённого для Дазая крыла, Чуя заглядывает в комнаты, но никого не находит. Разувшись и стянув носки, сбросив шляпу с перчатками и подвернув помятые с дороги брюки до колен, Чуя оставляет в комнате всю верхнюю одежду и по пути в сад закатывает рукава рубашки. Пробираясь вперёд по дорожке из плоских камней, он крутит головой, высматривая Дазая; а когда видит, не может сдержать улыбку, потому что Дазай спит возле искусственного пруда, свесив руку в воду, и рыбки кои будто сами подныривают под его пальцы, требуя ласки, а вокруг Дазая собралось целых шесть бродячих котов, и все они так или иначе прижались к спящему гибриду или пристроили лапы и хвосты на его вытянутых руках и ногах. Один кот так и вовсе пошёл дальше всех и растёкся прямо по грудной клетке спящего Дазая, пригреваясь в тепле его тела и солнца и очень громко урча. Достав телефон из кармана брюк и сделав фотографию на память, Чуя вновь убирает его, подбирается ближе и опускается на колени. Прошло всего два месяца, но Дазай опять подрос, и это вовсе не воображение соскучившегося Чуи. У него глаз-алмаз, когда дело касается Дазая, и он просто видит все изменения в нём, даже если они эфемерны. Что не эфемерно, так это тёмные тени под глазами Дазая. Похоже, его опять мучила бессонница, и отодвинутая в сторону ради общего блага дела совесть вновь начинает грызть за то, что оставил Дазая в раздрае и не связывался с ним; за то, что когда Дазай попытался связаться сам, оттолкнул его, вынудив на ответное молчание. Так было нужно. Чуе было необходимо полностью изолировать себя от Дазая, чтобы суметь всё обдумать. Но если тогда казалось, что результат стоит любых жертв, теперь он хочет вернуться в прошлое и врезать самому себе. Даже отправленное Дазаю самое банальное «всё в порядке, прости, слишком занят, чтобы отвлекаться» было бы намного лучше, чем полное молчание в сети. - Давай-ка, подвинься, - бормочет Чуя, осторожно спихивая с груди Дазая кота, а в ответ на недовольный мявк только фыркает. - Да-да, я знаю, что ты от него в восторге, но это мой гибрид, так что найди себе другую подушку. Кот щурит янтарные глаза, и на всей его пушистой морде написано «а не выцарапать ли тебе глаза, милейший?». Чуя давно смирился с тем фактом, что стоит им с Дазаем выйти на прогулку, и все коты с округи начинают виться вокруг гибрида, явно чувствуя в нём собрата и яростно выражая ему свою любовь. Обычно это очень забавно и даже мило, но не в этот раз, потому что Чуя наконец-то вернулся к своему котёнку, к своему человеку, к своему гибриду, к своему ушастому пакостному дьяволу, и им никто не должен мешать. - Брысь-брысь, - ворчливо бросает он, расталкивая остальных спящих котов и вынуждая их переместиться в соседнее пятно света поближе к пруду, а после нависает над Дазаем и ласково касается пальцами его щеки. - Эй, Дазай... Дазай... Просыпайся... Просыпается Дазай медленно и нехотя. Его глаза, когда он поднимает веки, мутные и покрасневшие. Явно дезориентированный, он не сразу понимает, что происходит, почему его будят и кто именно это делает, но в какой-то момент его взгляд фокусируется на лице улыбающегося ему Чуи, и вся сонливость мигом спадает с него, исчезая без следа. - Чуя? - сдавленно не то спрашивает, не то утверждает он; и замирает, каменеет всем телом, как в детстве, когда боялся, что Чуя вот-вот сорвётся и причинит ему боль. От этого в груди начинает ныть, и сердце неприятно колет. Не зная, что сказать, не зная, как вообще выразить словами весь тот хаос из чувств, что царит в его душе, Чуя в итоге решает выбрать самый простой и действенный способ. Дазай ведь всегда предпочитал поступки словам, верно? Поэтому он наклоняется к его лицу и трётся носом об нос. Глаза Дазая широко распахиваются из-за этого жеста, губы начинают дрожать, и руки взлетают, неловко опускаясь на плечи Чуи. Но он не отталкивает, слишком удивлённый, слишком ошарашенный, и Чуя пользуется этим: пододвигается вплотную и притирается носом не только к его носу, но и к щеке, и к виску, ко лбу и трётся носом и губами о мягкое тёплое кошачье ухо. - Прости, что меня не было так долго, - шепчет, вновь отстраняясь и заглядывая Дазаю в глаза; и впервые в жизни при виде собравшихся на его ресницах слёз не чувствует себя чудовищем. Их отношения начались со страха Дазая и его слёз, молчаливых рыданий, чего Чуя не мог простить себе целые годы и не сможет простить себе никогда. Но в тот момент, когда всхлипывающий Дазай наконец-то обнимает его руками за шею, льнёт к нему всем телом и прячет лицо в его шее, притираясь носом к тёплой коже, вдыхая её запах, чтобы удостовериться, что это не сон, что Чуя действительно рядом, что Чуя не отказался от него, что вернулся к нему, он чувствует, как этот груз частично исчезает с его совести. Будто эти слёзы на ресницах Дазая - слёзы искренней радости и облегчения - ставят точку в старой главе их истории, и теперь они с Дазаем могут начать новую. - Я тоже люблю тебя, Дазай, - шепчет Чуя и сгребает его в крепкие объятия. - И я надеюсь, что ты никогда не оставишь меня. Что бы ни произошло. Сколько бы лет ни прошло. Потому что я не хочу тебя отпускать. - Глупый Чуя, - ворчливо отзывается Дазай, притираясь кошачьим ухом к его подбородку; скребёт пальцами по его лопаткам, обвивает хвостом за бедро. - Если бы я хотел уйти, то давно бы ушёл. Зачем мне... Оставаться с кем-то, кто постоянно... Заставляет меня пить тёплое молоко... - Ну, конечно, - ласково улыбается Чуя, вслушиваясь в эти заикания и сопение и замечая краем глаза, какие красные, румяные у Дазая от смущения щёки. - Это ведь пытке подобно. Просто кошмар. - Рад, что ты наконец-то это понял, - фыркает Дазай; и льнёт ближе, прижимаясь теснее. Спустя какое-то время Чуя разрывает тесные объятия, откидывается на спину и привычно притягивает его к себе на грудь. Не колеблясь и секунды, Дазай растекается по нему всем собой, подсовывает руки под спину и крепко обнимает, утыкаясь лицом в шею и вновь обвивая хвостом за бедро. Зарывшись пальцами в его кудри, Чуя мягко массирует его затылок и поглаживает основания кошачьих ушей, где шёрстка совсем редеет и незаметно переходит в чувствительную кожу головы. Дазай из-за этого жмурит глаза и довольно урчит. Заслышав этот звук, дремлющие рядом коты подбираются ближе. Желтоглазый котяра вновь забирается на Дазая, на этот раз растягиваясь по его спине. И если Чую пару раз пытаются мстительно цапнуть когтями, он не обращает на это никакого внимания, потому что по итогу Дазай всё равно принадлежит ему и только ему одному. Щурясь на проглядывающее сквозь листву ближайшего клёна солнце, Чуя наконец-то впервые за долгое время чувствует себя легко и спокойно. Очередная буря позади, Дазай дремлет на его груди, вокруг царят мир и покой, а на его душе наконец-то штиль, как и полный порядок - в голове. Конечно, Чуя понимает, что просто и легко не будет, как не было никогда. Их с Дазаем ждёт ещё много сложностей, серьёзных разговоров, препятствий и ссор, но - он всего этого больше не боится. Атакующие его страхи стали в итоге его же бронёй, а знание того, что Дазай любит его, как и собственная осознанная взаимная любовь к нему, превратились в самое лучшее успокоительное для его несчастных истерзанных нервов. - Мы ведь... Справимся, да? - в какой-то момент спрашивает Дазай, приподнимая лицо и глядя сонными глазами. Чуть наклонившись навстречу, Чуя легко целует его припухшие тяжёлые веки и притирается губами к переносице. - Справимся, Дазай. Конечно, справимся, - отвечает, поглаживая по кошачьему уху; а после подмигивает. - А если нам будут мешать, спустим на них Чёрную дыру, и чёрт с этим миром. Счастливый смех Дазая разносится по саду звоном, будто музыка ветра. Чуя не может сдержаться, тоже смеётся; любовно и нежно улыбается в ответ.

***

- Я дома... - слышится из коридора, и Дазай тут же подрывается на ноги. Кубарем скатившись с дивана, он проносится по гостиной, выбегает в коридор прихожей и почти врезается в Чую, запрыгивая на него с разбега и обвивая всеми конечностями. Запах Чуи тут же забивает обоняние, и Дазай шумно вдыхает его, довольно притираясь к рыжей макушке и не в силах сдержать низкого утробного урчания, когда чувствует, как Чуя крепче прижимает его к себе. - Чуя, с возвращением! - Где твои штаны? - вздохнув, интересуется Чуя и легко целует его в подбородок, крепко удерживая под ягодицы. При мысли о штанах Дазай кривится и фыркает, а после вновь прилипает к Чуе и коротко лижет его в висок, вынуждая закрыть один глаз. Он знает, что Чуя не особенно любит подобные жесты, и сделал это намеренно, потому что кое-кто обещал приехать пораньше этим вечером, а что в итоге? Часы показывают «опоздал». - Жарко, - хнычет он, обвивая хвостом бедро своего человека. - Жарко на улице, - снова вздыхает Чуя, проходя в гостиную и сбрасывая его на диван. Как грубо! - Дома прекрасно. Будешь капризничать, напишу список покупок и отправлю в ненавистный тебе комбини - будешь знать. При мысли о переполненном душном магазине, полном людей и детей, Дазай не может сдержать дрожь. В холодное время года прогулки с Чуей приносят одно удовольствие, потому что Дазай может спрятать свою природу под одеждой. Но в жаркое время года это невозможно, и пусть Дазаю наплевать, кто и что о нём думает кроме Чуи и узкого круга тех людей, которых Чуя считает своей семьёй, слушать вопли и завывания детей и причитания мамаш и терпеть порой отвратительное поведение обслуживающего персонала нет никакого желания. Поэтому Дазай использует своё лучшее оружие - влажные глаза невинной лани. - Чуя никогда не поступит со мной так, - убеждённо говорит он, строя жалобное личико. Жаль только, что у Чуи давно выработался иммунитет к его фокусам, поэтому вместо обильной порции нежностей, как в детстве и юности, Дазай получает щелчок по носу и легкомысленное «поступлю», после чего Чуя и вовсе уходит и скрывается в ванной, закрыв за собой дверь. И всё равно, всё равно на губах Дазая расцветает счастливая широкая улыбка. Потому что пусть в детстве и юности у него было много нежностей, зато сейчас помимо них есть то, чего не было тогда, и это «то» - сам Чуя. Это был долгий, очень долгий путь сближения. Дазай помнит всё так, будто это было вчера. Помнит страх, боль, панику и загнанность. Помнит все сомнения и недоверие, и отсутствие надежды. Помнит, как Чуя осторожно и бережно окутывал его своей заботой и теплом. Помнит, как сложно было довериться и сблизиться. Помнит, как страшно было осознать свою влюблённость и сложно смириться с тем, что довольствоваться малым - лучший выбор. Помнит, в каком ужасе находился, когда Чуя всё понял и уехал, оставив его за спиной. Помнит, как быстро билось сердце и как хотелось реветь навзрыд с завываниями и всхлипами, и некрасиво опухшим покрасневшим лицом от навалившегося облегчения в тот момент, когда Дазай проснулся от того, что вернувшийся Чуя - вернувшийся к нему - ласково гладил его по щеке, а после и вовсе «зацеловал» всё его лицо. Помнит, как пенилась и бурлила в груди обжигающая радость от признания в любви на ухо и крепких объятий любимого человека. С того дня, когда они во всём разобрались между собой, прошло достаточно времени, но Дазай не может сказать, что что-то серьёзно изменилось. Чуя всё так же солнце его мира. Сам Чуя тоже продолжает ставить его в центр своей вселенной. Они всё так же больше молчат, чем разговаривают, общаясь одними только взглядами. Они всё так же проводят всё свободное время вместе: собирают пазлы, смотрят передачи про акул, ездят в океанариумы Токио, спорят из-за тёплого молока - Чуя порой такой зануда! - и вместе посещают скучные банкеты, которые нельзя пропустить. Дазай всё так же остаётся в загородном доме Коё, когда Чуя уезжает по работе, и всё так же приветствует его «осьминожьим захватом», потому что тоскующая кошачья сущность вдали от Чуи сходит с ума. Впрочем, Дазай не может свалить всё только на неё одну, потому что и сам не представляет своей жизни без Чуи и вообще всё чаще подумывает о размытом предложении Мори Огая иногда заглядывать в Порт «на чашечку молока». Видите ли, интересно ему будет пообщаться с Дазаем. Всё это очень подозрительно, но Дазай знает своё любопытство: однажды он точно купится на всю эту приятную слуху лесть. К тому же, при таком раскладе он сможет напрашиваться к Чуе в кабинет, и это будет комбо. Пожалуй, из нового в их отношениях появилась только сексуальная сторона вопроса, и стоит только подумать об этом, как Дазай невольно краснеет. Он никогда не задумывался об этом вопросе в целом, да и сам Чуя не пытался создать никаких подвижек. Разве что спустя какое-то время после взаимного признания они от смешных эскимосских поцелуев перешли к настоящим и оба достаточно быстро втянулись. Чувствовать губы Чуи на своих, иметь возможность почувствовать их вкус, легонько куснуть, оттянуть, играясь - всё это весьма интересно и увлекательно, и Дазай не может сказать, что ему не нравится. Это почти так же приятно, как поглаживание по основаниям кошачьих ушей, когда по всему телу бегут мурашки, и хочется жмуриться и мурлыкать, и мять плечи Чуи пальцами. А вот сам сексуальный контакт... Весьма смущает. Дазай никогда не был особо стыдливым. Чуя так вообще не устаёт повторять, что стыд ему в принципе незнаком. Грязная - нет - ложь! И всё-таки секс каждый раз порождает между ними на первых шагах определённую неловкость. Хотя Дазаю нравится нежность Чуи и его прикосновения, его поцелуи и тяжесть его тела на своём. Да и сам процесс тоже весьма приятный. А уж когда Дазай осознал после их первого раза - весьма неловкого, полного смущения и нервного смеха - что его запах пристал к Чуе как настоящее клеймо на коже, это занятие резко поднялось в рейтинге его любимых. Чувствовать Чую всей кожей, обвиваться вокруг него всем собой, дышать чистым запахом его тела и при этом ощущать поцелуи на лице и шее, на плечах и ключицах и вырисовывающие круги на спине и пояснице ладони; слушать глупые нежности на ухо и собственное имя, произнесённое хриплым спросонья голосом: «О-са-му~»; видеть блеск завораживающих голубых глаз и зарываться пальцами в огонь волос... Что ж, Дазай пристрастился ко всему этому и без всякого секса и очень рад, что Чуя разделяет его любовь к валянию полностью обнажёнными по утрам выходных дней до обеда в постели. Мысль о том, что завтра как раз такой выходной, заставляет Дазая скатиться с дивана в радостном возбуждении. За своими мыслями он потерял счёт времени, поэтому первым делом скребётся в дверь ванной, требуя, чтобы Чуя перестал спать в душевой кабине. Видимо, он и в самом деле ушёл в воспоминания надолго, потому что дверь почти сразу открывается, и Чуя выходит, завязывая пояс на банном халате. Растрёпанный, румяный, пропахший гелем для душа - такой притягательный. Дазай просто не может сдержаться и снова прилипает к нему, потакая кошачьей части и слизывая мелкими мазками языка капли воды с шеи. Чуя из-за этого фыркает и тепло улыбается, а после зарывается пальцами в его кудри и мягко поглаживает основание кошачьего уха. От одного только этого хочется растечься, повиснуть на Чуе и больше не двигаться. Мурлыканье само рождается в грудной клетке, и Дазай ничего не может с этим поделать. Не может и не хочет, потому что показывать Чуе свои настоящие чувства и реакции, даже если они кошачьи, давно уже не стыдно. Мысль о том, что, несмотря ни на что, Чуя считает и всегда считал его человеком, заставляет тепло рождаться в груди. - М-м, - невнятно, но явно довольно выдыхает Чуя и легко целует его в уголок губ. Щёки тут же вспыхивают румянцем. Неважно, есть у Дазая стыд или нет, и насколько комфортно ему разгуливать по квартире в одних только боксерах и чокере с биркой-рыбкой на шее, подобные жесты всё ещё смущают. Быть может, Дазай просто никак не может поверить своему счастью. Когда-то у него не было ничего. Теперь у него есть человек, который любит его и который ради него отбросит к чертям целый мир. Наверное, со временем он привыкнет к тому, что Чуя в любой момент может поцеловать его, как в своё время перестал смущаться из-за внезапных объятий и ласковых поцелуев в макушку, и первых неуверенных прикосновений Чуи к своим кошачьим ушам, но пока что есть, то есть, и поэтому Дазай спешит сбежать на кухню, лишь бы избежать очередных подколок на эту тему, даже если они беззлобные. Вот только Чуя в итоге не подкалывает. Он отчего-то этим вечером особенно задумчивый и прилипчивый и то и дело целует Дазая, куда придётся. Пока Дазай возится у плиты, Чуя целует его в лопатку и крепко обнимает, болтая при этом какие-то глупости о Кёке. Ревновать к ней? Пф! Дазай выше этого! Но в глубине души он знает, что это не так, и кончики ушей горят, наверняка выдавая его с головой. Так глупо было ревновать Чую тогда. Так сложно и тяжело было это делать. Дазай помнит, как всё было неопределённо и запутанно тогда, и просто радуется тому, что теперь всё на своих местах, что теперь всё это в прошлом. - Чуя? - зовёт он, когда пытается отойти, но крепкая хватка чужих рук удерживает на месте, и смотрит на застывшего Чую через плечо. - Мне нужно разложить еду по тарелкам. - Ох, да, - кивает Чуя и явно нехотя выпускает его из своих рук. - Прости. Дазай какое-то время пристально вглядывается в выражение его лица, отмечая признаки сильной усталости и заторможенности, а после подаётся вперёд и трётся об его нос своим. Когда-то, в самый первый раз, для него это было целым подвигом, ведь Дазай знал, что это его завуалированное «я тебя люблю». Но после того, как Чуя узнал о его чувствах, этот жест превратился в маленький знак поддержки, от которого на губах Чуи всегда расцветает улыбка. Улыбается Чуя и сейчас; а ещё снова прилипает к нему, крепко обнимая. Обычно такое прилипание - любовь Дазая, но, видимо, иногда это заразно. - Скучаю по тем временам, когда ты был маленьким, - негромко ворчит Чуя, притираясь лбом к его ключице. - Тогда я мог взять тебя на руки и всё такое. - Чуя и сейчас с лёгкостью носит меня на руках, - довольно улыбается Дазай, обнимая его и притираясь щекой к виску. Так вот в чём дело. Кажется, и у Чуи этим вечером случился наплыв воспоминаний. Что ж, думает Дазай, когда чуть позже раскладывает еду по тарелкам, стараясь ненавязчиво обделить себя ненавистными - они полезны, Дазай! - приготовленными на пару овощами, это не так уж и плохо. Если задуматься, то, как часто их настроение совпадает, будто они существуют на одной волне, не может не вызывать в груди Дазая приливы тепла. Он знает, что соулмейтов не существует, что само это понятие нельзя отнести к ним двоим даже как психологический термин, и всё же где-то глубоко в душе верит, что всегда был связан с Чуей красной нитью судьбы, и именно эта нить привела Чую тогда в Сурибачи, прямо навстречу к нему. - Если Чуя не будет есть, я сворую его мясо, - предупреждает он, когда Чуя в очередной раз зависает, на этот раз уже за столом, и в подтверждение своих слов наклоняется вперёд, пощёлкивая палочками. Вот только Чуя не ведётся и вместо того, чтобы отвлечься от своих мыслей и отругать его за любовь к правилу «в чужой тарелке вкуснее», тоже наклоняется вперёд, к нему навстречу, и легко целует в губы. Это прикосновение будто вспышка огня. Так неожиданно и смущающе, что Дазай опять не может, совершенно не может проконтролировать свои реакции. Кошачьи уши встают торчком, щёки и скулы горят, и хвост против воли ещё крепче обвивается вокруг ноги Чуи. А Чуя только довольно улыбается - несносный! - и вновь притягивает его к себе, целуя ещё раз. И пусть поцелуй всё ещё поверхностный, но именно такие и нравятся Дазаю больше всего. Нравятся настолько, что он с трудом удерживает себя в руках, чтобы не перемахнуть через стол и не усесться к Чуе на колени, не обвиться вокруг него всем собой. Потому что в таком случае их уже будет не разлепить, и Чуя так и не поест нормально после долгого дня на работе. И нет, Дазая не будет грызть совесть. Просто это будет означать, что утром Чуя будет очень голодным и выберется из постели раньше обычного, и тогда Дазай не сможет всласть надрематься, свернувшись на нём клубком... Хорошо, ладно, совесть тоже будет мучить его, но валяние в постели всё равно волнует его больше! - Просто очень вкусно, - беззаботно пожимает плечами Чуя, когда отстраняется и как ни в чём не бывало принимается за еду. - Хотел поблагодарить. Ничего подобного! Уж Дазай-то знает этот хитрый блеск в его глазах! Чуя сделал это явно намеренно! Не то чтобы Дазай против, конечно... И ему очень понравилось... И хочется ещё... Мученически простонав, Дазай с тихим «увааа, Чуя убивает меня» утыкается лицом в сложенные на столешнице руки. Это должно быть незаконно: быть таким милым, целовать так приятно и смотреть с такой нежностью, что у Дазая сердце тает в груди. Об этом Дазай и сообщает, надувая губы и обещая отомстить. Чуе хватает бессовестности рассмеяться, и Дазай уже собирается одарить его обещающим неприятности тёмным прищуром, как их взгляды пересекаются, и все угрозы умирают у него на языке. Потому что Чуя выглядит счастливым. Чуя пахнет счастьем. Чуя светится изнутри. В последние годы это успело стать привычной картиной, и всё-таки сегодня, после всех воспоминаний, среди которых были не самые приятные и светлые в том числе, Дазай куда острее ощущает витающее вокруг них двоих умиротворение и покой. Поэтому он так ничего и не говорит, только протягивает Чуе руку. И когда Чуя берёт его за руку и переплетает их пальцы в крепкий замок, Дазай вдруг думает о том, что всепожирающие Чёрные дыры его больше совершенно не интересуют. Нет, глядя в сияющие теплотой и любовью глаза Чуи, Дазай улыбается и понимает, что куда больше ему в настоящем интересны сверхновые, рождающие новое начало внутри.

|End|