Темень

      Дженсен идёт к нему на подгибающихся ногах, ускоряясь с каждым шагом, и буквально валится Мише в руки, который, понимая, что плотину вот-вот рванет, сильно и бережно прижимает его к груди, затаскивает в фургон и разворачивается так, чтобы прикрыть собой от посторонних глаз, и, извернувшись, ногой захлопывает дверь.       Дженсен не в силах говорить связно, а поначалу — и вовсе говорить, но его пальцы, сведённые судорогой у Миши на спине, кажется, насмерть вцепившиеся в футболку, вздрагивающие плечи, будто всего его прошивает короткими электрическими разрядами, и сбитое поверхностное дыхание выдают его с головой. Где-то между всхлипами неумолимо надвигающейся истерики Миша различает беспорядочный шепот, в котором смешались его имя, маты и господь. Он бы усмехнулся, насколько соответствующий ему набор выдает Дженсен, если бы не та самая истерика, которую нужно хотя бы немного пригасить. Он понимает, что Дженсену необходимо избавиться от дикого, сводящего с ума напряжения, знает, что лучше так, чем и правда тронуться умом, но ему чертовски больно видеть его буквально раздавленным. Миша подозревал, что тому хреново, догадывался, что они одинаково сильно утонули в отсутствии друг друга рядом, но одно дело чувствовать это, не давая воли и выхода, не позволяя парализовывать, а другое — видеть воочию, как любимого, не сумевшего удержать ураган в узде, на глазах рвет на куски.       Миша прижимается губами к влажному виску, осторожно подхватывает Дженсена под бедра и присаживается с ним на кушетку, притягивая ещё тесней, стараясь успокоить собственное дыхание, выходящее наружу мелкими точками. И если из Дженсена хлещет, обдавая их обоих эмоциональным штормом скопившегося нерастраченного, то из Миши сочится, прорываясь резкими короткими отсветами. Позволить себе сейчас отпустить на волю и свое, значит… Он даже представлять боится, что с ними будет. Хватает и того, как ледяные от напряжения пальцы исступлённо сжимают каменные мышцы спины, рук и бедер Дженсена, как он целует его — сгорбившегося у него на коленях, в шею и плечи, как их слезы, смешиваясь, помогают скользить по коже онемевшими губами.       — Я здесь, Дженс, — невзирая на разрывающие нутро эмоции, требующие решительных действий, Миша пытается усмирить соседний ураган. — Дыши, родной, ты не один.       Свои же слова неотвратимо доливают до края его собственный океан.       — Миш, Го…поди, — Дженсен глотает слоги, вжимаясь лбом ему в плечо. — Миша…       — Я с тобой.       Миша больше не в силах держать две катастрофы под контролем, удивительно, что вообще до сих пор мог. Он готов выпустить и своих демонов, и будь что будет. Он обхватывает голову Дженса подрагивающими ладонями и нажимает на гашетку:       — Посмотри на меня.       Они сшибают друг друга с ног взглядом глаза в глаза, впиваются пальцами там, где они застыли в последний миг, оставляя белые бескровные следы на шее, линии челюсти, на плечах у ключиц, и срываются навстречу голодным поцелуем. Они дышат злыми всхлипами, рывками втягивая воздух сквозь оголившиеся зубы, они кусают друг друга, не спеша зализывать отпечатки, и бурлящая между ними лава ощущений, вскипающая на благодатном огне чувств, больше не позволяет оставаться на месте.       Миша подрывается с Дженсом на руках, забравшись одной ему под футболку и прихватив за шею сзади, до боли сминая второй ладонью его бедро, и тот шипит, с силой смыкая челюсти на подставленном плече. Миша рычит в ответ, оставляя четыре длинные, тут же краснеющие борозды на голой спине от самого загривка до поясницы. Дженсен гнется под безжалостными ногтями ровно там, где они оцарапывают его, волной прижимаясь к Мише грудь к груди, живот к животу. Им обоим нужно больше, яростней, сильней, и обоюдное возбуждение снимает последние цепи.       Они рвут одежду там, где с первого раза ее не удается снять. Они сметают друг другом все, чем заполнено тесное пространство фургона, набивая синяки, ставя метки, ударяясь локтями, сдирая кожу об острые углы.       Миша помечает Дженса заново, расцвечивая его тело яркими следами зубов и пальцев, и все, на что его хватает — это не трогать больным неистовством лицо, поэтому губы дрожат, а самого его колотит всякий раз, как он тянется поцеловать острую челюсть, слизать злые слезы или всосать горячий язык.       Сбитые вещи мешаются под ногами, не давая двигаться так, как этого требуют сгорающие в жадной потребности тела. Они оба стреножены спущенными штанами, оба не способны оторваться, оба взвинчены отчаянной потребностью касаться, вспоминая, забирая, вплавляя в себя.       — Хочу тебя, — они хрипло рычат это друг другу в только что прихваченные зубами перегибы шей. Одновременно. И эта неосознанная синхронность заставляет замереть на секунду, чтобы в следующую — яростно столкнуть их в агрессивном поцелуе.       Дженсен за эти месяцы добрал габаритов и силы, и теперь они с Мишей равны, но он не стремится к драке, он жаждет оставаться в Мишиных руках. И пусть они терзают, лелеют, стискивают и ласкают, пусть разбирают на части и строят заново, пусть вынимают душу, забирают сердце, наполняют жизнью. Всё что угодно, лишь бы не отпускали больше.       Миша толкает Дженса к голой стене, придавливая собой, подносит раскрытую ладонь к его губам, и тот вылизывает ее, покусывая подушечки, скользя языком между пальцев, дергая бедрами в такт. Миша смотрит на него, обрушивая взглядом все свое желание и жажду, стискивая второй ладонью крепкую ягодицу. Он отнимает влажную руку и, глядя Дженсу в глаза, тоже проходится по ней языком, а потом стягивает ею их члены сильным уверенным хватом, выдаивая на пальцы смазку из головок.       — Бля-я-я… — Дженсен давится последним слогом в бесплодной попытке сглотнуть внезапно выделившуюся слюну, проигрывает и приоткрывает рот, слегка запрокидывая голову и выгибаясь. — Ми-и-иш…       Он пытается облизать губы, но не выходит, и ему остаётся только вжиматься лопатками в стену, а пальцами — Мише в поясницу. Дурея от источаемого Дженсом запаха, шалея от вида, Миша наклоняется и рыча собирает стекающую из уголка рта и путающуюся в бороде ниточку, продолжая перебирать пальцами по обжигающим руку стволам.       — Мой Дженс, — глухо, длинными тягучими движениями вылизывая ключицы. — Скучал, — скользя в яремную ямку, толкаясь бедрами в кулак. — Ждал, — изворачиваясь прикусить сосок, слизывая с него короткую сильную дрожь. — Жаждал, — вскидывая голову и заглядывая в глаза уже окончательно потерявшегося в ощущениях Дженса. — Совершенный. Мой.       Дженсена затапливает безвозвратно, он даже не пытается осознать происходящее, ведь Миша с ним, он рядом, держит его в руках — он в безопасности.       Свободной рукой Миша резко обхватывает Дженса за шею, стискивая напряжённые мышцы, и, кончая, глухо, протяжно стонет, до боли вжимаясь в него бедрами, целуя в свежую метку на плече, но когда этого становится мало — смыкая зубы на собственных костяшках. Дженсен следует за ним тут же, дрожа всем телом, и они валятся на пол, как подкошенные, прямо поверх учиненного беспорядка. Они сидят, скрючившись и дрожа, зарывшись пальцами в мокрые волосы, обвив ладонями шеи, и пытаются надышаться терпким, горьким, таким родным запахом друг друга. И как бы ни было неудобно на разбросанных по полу вещах, впивающихся в спины и бедра, жарко и влажно после пережитого оргазма, высвободившего лишь малую часть накопленного за эти месяцы, они не могут расцепиться.

***

      — Приехал… — с неверием в хриплом голосе, теперь уже вслух повторяет Дженсен.       Они так и сидят на полу, соприкасаясь лбами и плечами. Миша обнимает Дженса под лопатки, смутно осознавая, что любимый подрастил крылья, и его теперь непросто обхватить поперек всей спины. Он тихонько, устало фыркает и касается виска Дженса губами, отвечая:       — Не мог иначе, — в голосе сожаление, а в душе адская смесь из вины всех сортов: что не приехал раньше, что дотянул до срыва… и тянул бы дальше, если бы не Викки. Что разрывается между ними, любимыми. Миша позволяет всему этому пропитать его до дна, принимая, как наказание. Он вздрагивает, будто от холода, Дженсен понимает это по-своему, придвигаясь ближе, и это помогает смириться, что нисколько не удивительно: Мише всегда дышится легче, если Дженс рядом. Он находит его губы и целует бережно и нежно, вкладывая всю тоску, всю свою необъятную любовь, в масштабах которой никогда не признается, всего себя, и Дженсен отвечает с таким же трепетом и лаской.       Они прижимаются, притираясь друг к другу ещё ближе, целуясь долго и со вкусом, пытаясь напиться, вспомнить, каково это — не думать, отдаваясь чужой воле, подхватывая контроль, подставляя плечо, каково это, когда тебя понимают и знают до последней мысли и клетки. Когда ты — начало и продолжение, а конца и вовсе нет.       Миша раздевает Дженсена полностью, разувая и стягивая джинсы с бельем. Устало, но как может споро расправляется со своей ношей. Оглядываясь на кушетку, он одним уверенным движением сметает все, что свалилось туда с верхних полок, пока они разносили фургон в хлам. Он помогает Дженсу подняться и укладывает его спиной на диванные подушки, а сам встаёт рядом на колени, глядя долгим ласкающий взглядом.       — Ты устал, — сочувственно выдыхает он, накрывая ладонью все такую же трогательную бедренную косточку, мягко поглаживая коротко стриженые волоски в паху.       — Кто бы говорил, — фыркает Дженсен и делает слабую попытку затащить Мишу на себя, уложив сверху, и тому приходится признаться:       — Я усну, милый.       Миша с удовольствием пропускает меж пальцев хорошенько отросшие рыжеватые пряди и улыбается, обнимая ладонью Дженсенову щеку. Тот поворачивается на бок, подпирая голову рукой, и скользит взглядом по новой седине, морщинкам, следам усталости в синих глазах, и осознает с кристальной ясностью, что влюбляется. Черт возьми, снова влюбляется в этого невозможного, невероятного Мишу. Его Мишу. Который приехал и привез с собой дом, и это вовсе не старый тесный трейлер.       — Сколько у меня времени? — Дженсен не может не спросить, хоть и боится услышать, что вот это — все, что есть.       — Столько, сколько захочешь взять, — с улыбкой, не думая, тут же отвечает Миша. — А у меня?       — Даже Викки, святая женщина, не отдаст тебя на столько, — и это должно бы быть шуткой и звучать, как она, но в этом слишком остро, слишком точно угадывается правда.       Миша весело фыркает и проводит ладонью Дженсену по груди, намеренно цепляя мизинцем и подушечкой большого пальца оба соска сразу, с удовольствием наблюдая, как тот чуть заметно вздрагивает напрягаясь и слишком быстро ловит Мишино запястье, поднося к губам.       — Поехали ко мне, — внезапно хрипло, не отрывая от Миши взгляда, целуя раскрытую ладонь, просит Дженсен, и снова прижимает его руку к груди, оставляя ее там слушать, как заходится его сердце.

***

      Они добираются до квартиры Дженсена, успев проскочить запруженный трафиком вечерний центр. Всю дорогу Дженсен мысленно мечется между желанием побыть рядом с только что вернувшимся к нему Мишей, забивая ему баки, чтобы не засыпал за рулём, и необходимостью хотя бы слегка навести порядок у него в трейлере. Потому что иначе это придется делать Мише, который и без того почти спит с открытыми глазами. В итоге он выбирает что-то среднее: находит Мишину дорожную сумку, выуживая оттуда целую футболку, наспех натягивает джинсы и берется ликвидировать последствия их встречи, время от времени задавая вопросы или возвращаясь в кабину. К моменту, когда они оказываются рядом с нужными домом, Дженсен обнаруживает себя стоящим у Миши за спиной, с усилием разминающим напряжённые плечи.       Они поднимаются на лифте с подземного паркинга, минуя все возможные случайные глаза. Усталость, наслоенная на пережитую часом ранее эмоциональную бурю и помноженная на жару и недосып, все же берет верх, и стоит только двери в квартиру мягко захлопнуться, как Миша приваливается к ближайшей вертикальной поверхности, прикрывая веки, не в силах бороться с их тяжестью.       — Упрямец, — качает головой Дженсен и уже собирается подхватить Мишу на руки, когда тот распахивает глаза, отрывая затылок от стены, и мутный взгляд усилием воли проясняется, будто набираясь жизни лишь от того, что тонет в глазах напротив. — Мне что, придется ждать джиба, чтобы взять тебя на руки?       Миша смеется, отстраняясь от манящей опоры, и все же принимает помощь, закидывая руку Дженсу на плечо, касается губами его виска и выдыхает:       — Может быть, — он тянется к сумке у ног, подбирает ее, и добавляет: — Но я подумаю.       Им обоим нужно в душ, но Дженсен не уверен, что есть смысл заставлять Мишу стоять лишние десять минут, поэтому он беззастенчиво пользуется его крайне вымотанным состоянием и тем, что он у себя дома на правах хозяина, давая волю желанию позаботиться: из них двоих он сейчас в явно лучшей форме. Он уверенно ведёт Мишу к ванне, помогая опереться на бортик, и выкручивает краны, пуская горячую воду.       Дженсен присаживается на корточки, избавляя Мишу от обуви, и внезапно смущается своего внутреннего порыва наплевать на границы. Он встаёт, отчаянно желая снова прикоснуться к Мише, но заставляет себя держать руки при себе:       — Пойду закажу нам ужин, — но не успевает даже развернуться, как оказывается у Миши почти на коленях.       — Совсем одичал, — сетует Миша, придерживая его за талию обеими руками. — Вот уж не думал, что станешь когда-нибудь меня стесняться.       Дженсен высвобождает зажатую между ними руку и обнимает Мишу за плечи, но не успевает оправдаться, как Миша перебивает:       — У меня знаешь, сколько было этого личного пространства без тебя? Спасибо, хватило, — он утыкается лбом Дженсу в ключицу и говорит уже куда более искренне: — Останься, — сглотнув, он тем не менее ослабляет хватку, позволяя Дженсену самому решать, но не может удержаться и все же произносит: — Прошу тебя.       Позже, вспоминая этот момент, он спишет проявленную слабость на перенапряжение, усталость и притупившийся самоконтроль, и именно так будет готов ответить Дженсену, если тот задастся вопросом, но Миша знает, что это лишь часть правды. Пока он сидел на краю ванны, видя, как склонившийся над ним Дженсен будто подбирается весь, а затем, не глядя ему в глаза, находит предлог уйти, мир Миши ощутимо качнуло. Его безграничная любовь едва не сломлена, сам он — на грани обморока, и именно в этот момент вскрывается трещина, готовая разломить годами выстроенное чувство. Страх не парализовал, как это часто бывает, а сподвиг к действию, но Мише не удалось не спрятаться за шутливым тоном и насмешкой. Слишком боязно так раскрывать карты, но он все же решается, хоть и всего в двух словах в самом конце. Возможно, не тех и сказанных не так, но именно в тот момент он на мгновение приоткрыл для Дженсена вид на свой космос, полный любви.

***

      Даже потерявшись в таких нужных — всегда, а сейчас в особенности, до зуда в плечах, — объятиях, он понял, какую грандиозную ошибку совершил, поддавшись глупым правилам и пойдя на поводу у воспитания. И ведь инстинкт сразу повел его в нужную сторону, но, видимо, Миши не было рядом слишком долго, а люди, с которыми он теперь имеет дело, досадно быстро вернули его привычки на место.       Надлом в родном голосе, бешеный пульс на шее под рукой, россыпь испарины на лбу… Лишь недалёкий глупец спишет это на обиду и усталость с дороги. Нет. Дженсен увидел. За секунду робкой, боязливой, невиданной у Миши слабости, он увидел в его глазах бескрайний простор плещущегося чувства, ощутив глубину любви к нему, но так и не найдя ни дна, ни берегов. Дженсен не пытается извиниться. Для этого слишком многое из оставшегося на уровне понимания пришлось бы облечь в слова. Он успокоит Мишу иначе, попросит прощения чуть погодя. Тем более что сейчас уже слишком поздно.       Миша схлопнулся мгновенно, будто и не было сейчас самого важного, самого уязвимого момента в их жизни. Он снова смотрит на Дженсена чуть мутными серо-голубыми глазами, глядя снизу вверх, и в них лишь чуточку озорства и подначивания. Ему страшно даже пытаться искать реакцию Дженсена в чертах лица и взгляде, поэтому он и не начинает.       Вода подмачивает репутацию, коварно и незаметно подобравшись к краю, и теперь впитывается в джинсы на бедре и заднице. Миша фыркает, все ещё придерживая Дженсена на коленях, и отклоняется, чтобы закрыть краны.       — Одежда с тобой просто улетает.       — Не ворчи, — улыбается Дженсен и обнимает ладонями родное лицо, разглаживая морщинки. — У меня ее вагон и маленькая тележка, а ты слишком давно не прореживал мой гардероб.       Миша хитро улыбается на невысказанное предложение, предвкушая новую волну фанатских расследований, и теперь уже спокойно спрашивает:       — Присоединишься?

***

      Миша уверен, что последняя недопаника хоть и не развернулась в настоящую и полноценную, оказавшись вовремя придушенной, но открыла доступ к внутреннему неприкосновенному энергетическому запасу. Теперь он чувствует достаточно сил, чтобы принять ванну без риска уснуть под водой, а потом, возможно, поужинать и уделить ещё времени Дженсену.       Из мыслей о ближайших планах его вытягивает нежный поцелуй-обещание. Дженсен, так и не выпустивший его лицо из ладоней, захватил в плен и губы, и Миша, вопреки всему разумному возбуждается вновь. Дженсен чувствует бедром все более настойчиво упирающуюся в него эрекцию и коварно усмехается в поцелуй.       — Хочешь посмотреть на меня?       Он встает, коротко трогая языком влажные от поцелуя губы, и сам удивляется нетерпению, разливающемуся по телу, новому сильному телу, которое так хочется показать Мише во всей его красе. Миша плотоядно улыбается, облизываясь раз, другой, а потом, не отрывая взгляда от Дженсена, нарочито медленно обводит кончиком языка нижнюю губу. Он чуть откидывается назад, упираясь ладонями в бортик, и шире разводит ноги. От этого вида у Дженсена волоски встают дыбом по всему телу вслед за волной дрожи, прокатывающей от макушки до поджавшихся пальцев ног — так сильно ему хочется не только дать Мише увидеть себя такого, но теперь еще и ощутить на тугих мышцах уверенные руки.       В который раз за сегодня Дженсен стягивает джинсы, ведя вдоль боков, коленей и голеней, ладонями прослеживая наметившиеся изгибы широких мышц бедра и икр. Выступая из одежды, он ловит на себе горячий Мишин взгляд, и невольно тянется к члену, дернувшемуся в ответ на жажду в теперь уже откровенно синих глазах. Миша трогает себя, не спеша раздеваться, и неотрывно смотрит устраиваемый Дженсом приватный стриптиз. Его футболка сидит на Дженсене идеально, выгодно очерчивая широчайшие мышцы спины, хорошо обозначившиеся грудные и трапецию, но Миша хочет рассмотреть все это великолепие нагим. Он кивает, давая понять, что ему нравится то, что он видит, и что теперь он жаждет увидеть больше, понукая избавиться от футболки. Дженсен прихватывает полы крест-накрест и изворачивается, выгибаясь, стараясь напрячь и поиграть каждой мышцей, оголяющейся по мере того, как он стягивает мягкую ткань.       Пока Дженсен сам себе перекрывает обзор, зарывшись лицом в футболку, Миша сильней сжимает пальцы на уже колом стоящем члене и вдыхает сквозь зубы в попытке немного успокоиться. Но выходит так себе, потому что дерзко торчащие возбужденные темные соски, всегда не дававшие Мише покоя, дразнят и манят, уверенно уводя внимание даже от четко разделенного на кубики пресса. Миша коротко взрыкивает, с трудом удерживая себя на месте, и этот звук окончательно вытрушивает Дженсена из футболки, и быстрее, чем он сам понимает, что делает. Он снова вздрагивает, чувствуя мурашки по телу там, где взгляд Миши пробирается под кожу, Дженсен проводит ладонью по груди, зажимая один из сосков в основании между указательным и средним пальцами, и шипит, через боксеры пережимая основание члена и оттягивая мошонку.       — Давай, Дженс, покажи мне себя всего, — низкий голос вибрирует, рождаясь, кажется, еще в груди, Дженсен сжимает себя слишком сильно, и ткань над головкой явственно темнеет, намокая от смазки.       Разворачиваясь спиной, Дженсен демонстрирует новые рельефы, закидывая одну руку за голову и оборачиваясь, ловя на себе уже буквально пожирающий взгляд, и ему становится и лестно, и страшно от того, насколько же он желанен для Миши. Большие пальцы поддевают широкую резинку у бедренных косточек и медленно тянут вниз. Миша едва не захлебывается слюной при виде потрясающего зада, оставшегося почти таким же, каким он его помнит, но зато спина, он уверен, нарочно прогнувшаяся в конце движения, буквально хоронит позвоночник в ложбинке длинных мышц. Миша срывается с места, падая на колени и проезжая по плитке остаток пути до склонившегося к полу Дженсена, обхватывает его за колени придерживая и вжимается грудью в ягодицы.       — Ох ты ж… — выдыхает от неожиданности Дженс, желавший сорвать Мише стоп-кран, но не ожидавший, что у него это получится.       Миша трётся об него грудью, потому что не касаться и совсем не двигаться нет никаких сил, но заставляет себя не распускать руки, иначе все закончится, даже и не начавшись.       — Хочу тебя по-настоящему, — глухо выдыхает Дженс, роняя предсемя каплю за каплей. — Хочу внутри, Миш.       Миша стонет от этого откровенного желания в голосе, от прямой, бесстыдной просьбы, и опускается на пятки, зарываясь лицом между ягодиц. Дженсена пробивает настолько сильная дрожь, что Миша едва его удерживает, готовясь подхватить снова, когда язык коснется ануса.       — Миша-а-а-а… — Дженсен дышит, как загнанный, согнувшись и инстинктивно пытаясь привстать на цыпочки. — Господи, пожалуйста! – и откровенно воет, когда в него на пробу входит язык.       Миша понимает, что взять сейчас Дженса не выйдет: тот не был ни с кем слишком давно, и он узок… черт возьми, изумительно узок и силен, поэтому сейчас остается лишь вылизать своего мальчика, отдрочив ему, а все остальное оставить на потом. Он складывает Дженса, как послушную куклу, заставляя встать на колени и упереться грудью в прохладный пол, выпятив сладкую задницу. Сглатывает и облизывается, склоняясь к показавшейся дырочке, касаясь ее широким длинным движением языка, будто поддевая, одновременно отгоняя руку Дженса от члена и заменяя своей.       Дженсена не хватает надолго. Буквально десяток движений самых правильных в мире пальцев на его члене и потрясающий сильный длинный и юркий язык, ласкающий вход, и он замирает, кончая. Он забывает дышать, а потом задыхается, выстанывая проклятия, царапая пол и вздрагивая, пока Миша в точности, как нужно, продолжает двигать рукой, второй мягко перебирая поджавшиеся яички.       Миша целует вспотевшую спину, иногда слизывая бисеринки, осторожно отпускает Дженса и, прикрыв глаза, собирает его вкус с пальцев, обсасывая их один за другим. Его собственное возбуждение взвинтилось до боли, и ему уже все равно, насколько сильно он себя дразнит, снимая языком пряные полупрозрачные капли. Дженсен переворачивается на спину, облизывая пересохшие губы, и с лукавой улыбкой блаженства наблюдает за Мишей.       — Я все еще надеюсь тебя искупать, — говорит он, крайне осторожно касаясь ступней Мишиного паха, легонько, нежно поглаживая, и тот стонет, с силой всасывая средний палец и запрокидывая голову, чуть дергая бедрами навстречу.       Миша выпускает руку изо рта и прижимает к себе ногу Дженса сильней, вздрагивая и стискивая зубы, заставляя себя остановиться и замереть. Он снимает футболку, расстёгивает джинсы, полностью разоблачаясь, и это слегка помогает отвлечься от дикого болезненного возбуждения. У Миши в планах добраться до кровати. У него в планах заняться Дженсом всерьёз. Он пережимает ствол у основания, снимая накал, и поднимается, помогая встать и Дженсену.       — Ванна, Дженс, — говорит он отрывисто, осознавая, что, похоже, ему понадобится больше времени, чтобы окончательно взять себя в руки.       Дженсен спускает часть воды и забирается внутрь, оставляя место для Миши, но тот, устроившись, притягивает его к себе на грудь, слегка удерживая бедрами за бока. Даже не помыслившая спасть эрекция вжимается в ложбинку позвоночника, и Дженсен понимающе расслабляется, перестав ерзать.       За время их игрищ вода в ванне из горячей превратилась в приятно прохладную — в самый раз после жаркого во всех смыслах дня. Миша задумчиво поглаживает Дженсена кончиками пальцев по затылку, перебирая пряди, мягко массируя кожу головы, и вскоре слышит едва заметный стон удовольствия, выдыхая в макушку:       — Мне тоже нравится, — оставляя догадываться, что именно. Или, может, все сразу.       — М-м-мх… обожаю твои пальцы, — отвечает Дженс, тоже создавая недосказанность, и они оба весело фыркают, усмехаясь давно позабытой игре, так легко вновь пришедшей на ум и язык.       Они лениво перекидываются двузначными, трехзначными фразами, пока вода не становится совсем холодной, и решают перебраться в душ, чтобы все же искупаться, как положено. Им обоим сложно удержаться на расстоянии, когда любимый в полушаге, трудно не касаться, когда кончики пальцев покалывает от желания ощутить кожу, укрытую волосками и веснушками. Поэтому всякий раз, заставив себя по необходимости на время разойтись, они обнаруживают, что снова вжимаются друг в друга, притягивают в объятия или просто пробегаются лаской, ведь тело тосковало не меньше разума и сердца.       Они тратят на душ времени больше, чем им бы хотелось, даже понимая, что нужно просто немного потерпеть, и они смогут не выпускать любимого из рук так долго, как будет нужно каждому из них. Дженсен настаивает, одевая Мишу в свои домашние вещи, и натягивая на себя Мишины, и это немного помогает пережить поздний ужин, не цепляясь друг за друга каждую минуту. Они говорят обо всем подряд, перескакивая с темы на тему, одновременно торопятся и пытаются растянуть время, сами не понимая, как им насытиться, как наверстать месяцы порознь. И осознание, что они хотя бы начали это делать, медленно раскручивает зажатую пружину. С каждой минутой, проведенной рядом, им становится легче, боль в груди хоть и не спешит отступать, все же отпускает, и в какой-то момент они находят себя сидящими бок о бок на диване так близко, что между ними не вставить и листа бумаги.       — Как же мне тебя не хватало, Миш…       Разговор позабыт, и вряд ли кому-то удастся вспомнить, о чем шла речь ещё пару минут назад. Они снова залипли друг в друга, проваливаясь в глаза напротив. И в груди щемит от близости родной души.       — Знаю, Дженс. Потому что и мне.       Они тянутся друг к другу, поцелуем соединяясь в единый организм о двух сердцах. Руки привычно находят плечи, затылок и талию, вновь раздувая огонь вожделения. Изворачиваясь, Дженсен падает спиной на диван и валит Мишу на себя, наконец, хоть и на краткий миг, снова ощущая правильную тяжесть его тела сверху. Он выдыхает резким толчком и чуть выгибается, пытаясь продлить контакт, когда Миша привстает на руках.       — Возьми меня, — просит он, одной ногой обвивая Мишины бедра и притягивая к своим.       Миша не может отказать, тем более что Дженсен просит уже в третий раз, а у самого голова идёт кругом от мысли снова оказаться внутри тесного жара.       — В кровать, — выходит хрипло, и Миша дарит напоследок мягкий, сильный толчок-обещание.       По дороге Дженсен не выдерживает и вновь обвивает шею Миши, утягивая того в поцелуй. Миша отвечает, продолжая напирать, вынуждая Дженса пятиться, и ему ничего не остаётся, как подхватить того на руки, и в спальне они оказываются спустя поцелуй и два тяжёлых выдоха. Миша ставит Дженса на пол и отрывается от губ.       — Смазка найдется?       — Нашлась бы, не окажись твой приезд сюрпризом.       Внутри, довольно урча и взрыкивая, поднимает голову зверь, заставляя Мишу вскипать омывающим естество собственническим огнем, и это пламя полыхает в глазах, когда они встречаются взглядами. Дженсен сглатывает, не ожидая такой силы, а потом весь преображается, наконец, чувствуя себя правильно. Миша умудряется не выплеснуть это в слова, но смотрит и целует так, что сомнений не останется: он счастлив, что Дженсен ждал его.       — Я… — запнувшись, он пробует снова: — Сейчас, Дженс, — и выскальзывает из комнаты.       Оставшись на минуту сам, Дженсен осознает, что его честный ответ вместо него принес Мише первое извинение за ошибку, совершенную в ванной, и улыбается, стягивая его футболку и вжимаясь в нее лицом. Он присаживается на кровать, прикрывая глаза и, хоть и судорожными рывками, но дышит таким родным, уже истончившимся, смешавшимся с его собственным запахом. В груди жмёт до боли, и вернувшийся в спальню Миша застает его, вздрагивающего, комкающего несчастную ткань, которую он будто не в силах отнять от лица, и всего в слезах. Смазка небрежно летит на кровать, а Миша вновь оказывается на коленях, аккуратно выуживая из пальцев свою одежду и заменяя собой.       — Не понимаю, что со мной.       — Зато понимаю я, — выдыхает Миша, сцеловывая горячие капли.       Неожиданный всплеск эмоций сбивает возбуждение, и Миша мягко, но настойчиво укладывает Дженса на кровать, устраиваясь рядом и прижимаясь всем телом.       — Все хорошо, родной.       Дженсен задирает свою футболку у Миши на груди, чтобы зарыться носом в голую кожу. Они лежат так, пока он не успокаивается и не начинает потихоньку ворочаться, будто желает, но не может оказаться ещё ближе и в конце концов не выдерживает:       — Если ты не окажется во мне прямо сейчас, — произносит он глухо куда-то Мише в грудь, а потом вскидывает голову и впивается взглядом ему в лицо, продолжая: — Если не трахнешь меня немедленно, — в груди разрастается самодовольство от мгновенно набирающего обороты вожделения, отражающегося во вмиг потемневших до глубокой синевы глазах. — Я решу, — хватка у него на ягодице и шее предупреждающе усиливается, заставляя дыхание сбиться, но он все равно заканчивает, — что ты меня больше не хочешь.       И облизывается.       Миша не жалея сжимает Дженса ещё сильней, и тот напрягается под пальцами, шипит, инстинктивно приподнимая плечи и втягивая зад, и вздрагивает, потому что вслед за болью накатывает и удовольствие: он правда любит Мишины пальцы, любит оказываться в их власти, и любит дразнить. И сейчас у него это отлично получилось, потому что Миша опрокидывает его на спину и накрывает собой, не давая вдохнуть новый глоток взамен выбитого из лёгких, и затыкает поцелуем. А когда отрывается, спрашивает низким, глухим голосом, пуская по коже мурашки:       — Скажи-ка это снова, — пробираясь бедрами между ног Дженса.       — Ты меня…       Миша склоняется над ним раньше, чем он успевает закончить, прихватывая губами свежую метку на плече, а рукой нащупывая ладонь Дженса и накрывая ею свой пах.       — Да, — выдыхает Дженс удовлетворено. — Хочу… — почти жалобно.       — Неправильный ответ, — безжалостно перебивает Миша, убирая от себя пальцы Дженса, уже успевшие пробраться под резинку штанов, и заводя ему руки за голову, удерживая левой и перенося вес на правую.       — Повтори ещё раз, Дженсен, — ласково-требовательно, пока язык и губы обрисовывают горло, ключицы и трицепс, возвращаются к груди, прихватывая соски и кожу вокруг, пока зубы царапают недавние метки.       — Ты… меня… ох-х-х…       Миша предупреждающе прикусывает тонкую кожу на боку:       — Подумай хорошенько, милый, — притягивая удерживаемые руки ближе, ведя кончиком носа по дуге нижних ребер, останавливаясь в солнечном сплетении, и снова прихватывая нежную кожу, но уже губами. Он опять нависает, крепче сжимая пальцы на скрещенных запястьях и заглядывая в зелёные глаза бездной желания. Дженсен облизывает губы, инстинктивно прося поцеловать их, и не отрывает взгляда от Миши, утопая в неприкрытом вожделении, выбивающем почву из-под ног.       — Ты хочешь, — и это звучит, как спасение.       В ответ Миша стаскивает с него штаны и раздевается сам. Несмотря на растекающееся по венам желание, он все же не может перестать любоваться. Дженсен великолепен. Всегда был. Замерев на миг, он с трепетом касается стоп, голеней, внутренних поверхностей бедер, горячего паха и живота, ласкает грудь, руки, так и оставшиеся вздернутыми над головой, пробегается пальцами по горлу, ключицам и точеному лицу. Склоняясь поцеловать приоткрытые губы, между которыми беспрестанно мелькает кончик юркого языка, Миша облизывает свои и вжимается горячим членом Дженсу в бедро, легко толкаясь, проезжая влажной головкой по коже. Дженсен вздрагивает в ответ и пускает Мишу между ног, приподнимая и разводя колени, выгибаясь в пояснице, и выглядит это настолько сексуально, что Мише приходится на секунду прикрыть глаза.       — Горячий мой, как же ты красив сейчас.       Дженсен следит за Мишиными действиями, будто привязанный к нему за взгляд. Его ровный красивый член, сейчас плотно прижатый к животу, истекает смазкой в ямку пупка. Миша касается средним пальцем скопившегося предсемени, слизывая его, и колени Дженса вздрагивают, а сам он хрипло стонет:       — Господи, что ж ты творишь…       — Любовь.       — Хочу твой рот… и пальцы… и член… Всего тебя хочу…       Миша усмехается нарастающей требовательности в голосе Дженсена, пока тот перечисляет желания, и исполняет первые два за раз. Смазка уже согрелась в пальцах, поэтому тугого колечка нежно, но настойчиво касаются скользкие теплые подушечки, легко массируя, пока член Дженса продвигается сквозь плотное кольцо губ Миши до самого горла. Дженсен стонет, пытаясь ухватиться за край изголовья, но оно слишком высоко, и заводит руки под подушку.       Миша ласкает Дженса так, чтобы возбуждение накатывало медленными короткими волнами, но не уносило прочь. Отвыкнув от ласки, сфинктер напрягается всякий раз, как пальцы меняют положение, и Миша отвлекает, чуть подогревая Дженса языком. Он не торопится, и вскоре терпение вознаграждается — Дженсен раскрывается, пуская в себя весь первый палец и сжимая его с такой силой, что Миша не решается пошевелиться, чтобы не принести боли. Дженсен начинает инстинктивно ерзать по постели навстречу пальцу, но не отпуская его, и Миша оставляет член, складывая Дженса пополам и придерживая свободной рукой под колени, теперь имея полный доступ к непокорной дырочке. Он находит глаза Дженса, и не отпуская взгляда, наклоняется, трогая анус языком, и только теперь Дженсен расслабляется так, как нужно.       — Миш, пожалуйста…       Миша отвечает вторым пальцем, скользящим вдоль первого, приносящим в обжигающий жар нутра контраст толикой прохлады, и Дженсен вскидывает бедра, прося больше, готовый морально, но все ещё не физически. Миша вылизывает его всего, касаясь языком и губами каждого уголка промежности, каждой складочки, неустанно возвращаясь к анусу, аккуратно двигая пальцами, проскальзывая чуть глубже и, наконец, добираясь до заветного бугорка…       — Ми-иша-а-а-а… — Дженса встряхивает от резкого удовольствия, яички поджимаются, и Миша вовремя гасит волну, оттягивая их… прибрав в рот. — Господибожетра… — и давится остатком, когда в него входит третий палец.       Миша неумолим. Он готовит Дженса основательно и бережно, невзирая на — он уже предвидит — скорые маты и мольбы, несмотря на собственное просто зашкаливающее возбуждение, едва не путающее сознание, и спустя несколько осторожных движений он признает, что этого достаточно. Дженсен жалобно всхлипывает, лишившись Мишиных пальцев, но с облегчением опускает ноги и тянется к нему, укладывая на себя и обнимая бедрами бока. Придерживая член, Миша уверенно делает первый экономный толчок, входя лишь головкой. Дженсен, помня, какой он большой, раскрывается ещё сильней, вздрагивая предвкушением, и давит пятками на внутреннюю часть Мишиных бедер, кидая мутный от возбуждения взгляд, но с четким предостережением, даже не думать податься назад, пока не войдет полностью.       Теперь Миша вынужден бороться и с собой, и с Дженсом, но получается только притормозить, нанизывая его до упора. Они оба замирают так, оказываясь в бушующем, неконтролируемом потоке ощущений, захлёстывающем тела, которые вспоминают, как это — снова собраться в одно целое. И единственный шанс найти опору — соединиться ещё больше. Они тянутся друг другу, целуясь так отчаянно, нежно и с такой болью, что слезы снова стекают к вискам, а Мише приходится зажмуриться.       — Давай, детка, двигай, — голос чертовки хриплый от эмоций и возбуждения, но Дженсен знает, что только так, изливаясь и делясь, растворяясь друг в друге, они и смогут зализать внутренний надрыв.       Миша касается поцелуем подбородка и, почувствовав, как Дженсен слегка ослабил хватку, начинает двигаться мелкими мягкими толчками глубоко внутри. Это потрясающее чувство единения, того, как они ложатся друг в друга, открывает в нем новые горизонты и просторы для его любви, которой неожиданно, в один момент вдруг стало тесно в бескрайнем космосе. Обняв Дженса под лопатки, он переворачивается, усаживая его сверху, и вот теперь картина идеальна.

***

      Дженсен красив как бог, но когда он растворяется в экстазе, на него впору начать молиться, и Миша бы начал, если бы сам бог, сейчас двигающий бедрами навстречу его члену, не отвлекал видом и действиями. Миша легко подается вверх при каждом толчке, помогая скользить, а Дженс, одной рукой уперевшись Мише в грудь, а второй прихватив себя за волосы, то мягко покачивается, то резко и с силой нанизывается на ствол, внезапно и тесно сжимая его внутри. Его собственный напряжён настолько, что почти не отрывается от живота, и Миша заворожен, жадно заполняя память новыми образами.       Дженсен чувствует обожающий, благоговейный взгляд Миши, блуждающий по всему его телу, и это заводит ещё больше. Он хочет кончить не касаясь, чувствуя только Мишин член внутри и восхищение снаружи, но до вершины не достаёт малости.       — Помоги, Миш. Пожалуйста, прошу тебя, помоги… — внезапно это оказывается настолько важным, что становится дурно от мысли, что теперь ему будет недостаточно… вот так.       — Люблю тебя.       И Дженса накрывает.

***

      Он и сам не может сказать, что именно оказалось тем самым. То, что Миша без слов понял его настолько точно или то, что чувства все так же сильны, или что голоса любимого достаточно, чтобы плеснуло через край, но сейчас, когда его бьет в оргазме, когда пальцы, сведённые судорогой, едва не вынимают сердце у Миши из груди, а сам он, всхлипывая и выстанывая родное имя, бесконтрольно сжимает Мишин член, сталкивая в экстаз и его — ему все равно. Потому что достаточно. Потому что вид Миши, теряющего контроль, запрокидывающего голову, кончающего глубоко в него, стискивающего его бедра до вмятин и синяков, все длит и длит его собственный оргазм, и все именно так, как надо, как и должно быть.       Опорная рука дрожит, и Миша мягко, без усилий перебарывает Дженсена, заставляя лечь и расслабиться, целуя опять мокрое от слез лицо, шепча ласковые глупости, и Дженсен, наконец, чувствует, что ещё один виток напряжения послаблен, а нить, связывающая их, становится крепче с каждой минутой. Ему хорошо и спокойно, Миша обнимает его, легко поглаживая по спине, перебирая влажные прядки, и впервые за все время жизни здесь, в этом городе, этой квартире он засыпает, чувствуя себя дома.       Ощущая вес приятно потяжелевшего во сне тела, которое, учитывая теперешнюю комплекцию и габариты, не заподозришь в трогательности, с которой оно сейчас прижимается к нему, едва не свернувшись клубком, Миша поддается усталости и последствиям пережитой серии штормов, бурь и почти истерик, буквально вычерпавших его до дна, и тоже позволяет себе отключиться. Он так и засыпает, не выйдя из Дженса, не сдвинувшись ни на дюйм, прижавшись щекой к теплой макушке. Ему снится бархатная тишина без дна и края, в ней необоримо вязнут мысли и безвозвратно тонут ощущения, в ней нет ничего и даже это "ничего" — ничто и весит нисколько. Но это не пугает, скорее, наоборот, дарит успокоение и долгожданный отдых. И Миша проваливается глубже.

***

      Дженсен просыпается среди ночи, ощущая под собой горячее тело, чувствуя пряный запах возбуждения, руки, сползшие у него со спины, но задержавшиеся на боках, слышит под ладонью мерный медленный сердечный ритм. Умный дом выключил освещение, пока они спали, и теперь Дженсен силится разглядеть лицо Миши, скрытое в полумраке, но задача оказывается непосильной. Он кидает взгляд на прикроватную тумбу, обнаруживая, что уже без малого четыре утра. Ему не хочется двигаться, на Мише удобно, уютно и тепло несмотря на то, что уснули они голышом, не успев прикрыться, влажные от пота и семени, да и пытаться разлепиться сейчас чревато — животы их склеились его спермой, а кожу бедер уже успело стянуть высохшими потеками Мишиной. Дженсен решает, что спасать положение поздно, а попытки сдвинуться точно разбудят чуткого спящего Мишу. Он вновь устраивает голову у того на груди и вскоре засыпает, убаюканный тихим глубоким дыханием.

***

      Яркое солнце жжёт спину и правую ягодицу. Дженсен напрягает мышцы, но горячее, жаркое прикосновение не исчезает и даже не сдвигается, и ему приходится открыть глаза, хмурясь от необходимость уйти из-под воздействия. И только теперь он понимает, что все ещё лежит на Мише, который за все время сна даже не повернул голову. Дженсен вновь смотрит на часы, и теперь они показывают начало одиннадцатого. Они проспали больше полусуток, и это чертовски много для живчика-Миши, даже если учесть все предшествующие перипетии. И это если не брать в расчет его, все равно ворочавшегося на Мише во сне, и неизбежно затекшее тело, придавленное им, весящим прилично, если не сказать много. Дженсен испытывает лёгкую тревогу и немного смещается, приподнимаясь на локтях, чтобы снять лишний груз хотя бы с Мишиной груди, но тот не просыпается, не пытается перевернуться и даже не шевелится.       — Миш, — голос со сна хрипловат, Дженсен прочищает горло и пробует снова: — Детка, просыпайся.       Тревога усиливается, когда Миша не реагирует ни на зов, ни на прикосновение. Дженсен касается ладонью его щеки, поглаживая большим пальцем отросшую щетину, чуть теребя, прикладывает ухо к груди над сердцем — то стучит, как и рано утром — мерно и медленно. Он в замешательстве, не понимая, что происходит и что ему делать, страшась самого факта, что не может разбудить Мишу, но все же выбирает последовать чутью. Дженсен решает, что самым правильным и действенным будет говорить с Мишей, надеясь, что тот его услышит.

***

      Миша не чувствует себя, как нечто материальное, не видит вокруг ничего, что могло бы дать ориентиры, его по-прежнему окружает бархатная тишина. На пробу он произносит имя — не слышно ни звука. Ему комфортно, умиротворенно и ничего не нужно. Он собирается успокоенно скользнуть ещё глубже, но лёгкое любопытство придерживает его здесь. Ему занятно узнать, что это за место, если это вообще можно назвать местом, и как он сюда попал. Он помнит, кто он, что умеет, но события жизни хоть и оказываются на месте, но будто перемешаны в однородную массу, из которой уже невозможно вычленить ни одного уникального клочка. Он хмуро взирает на эту воображаемую пестро-бурую кашу, пытаясь понять, что не так. Что-то исподволь тянет его дальше, заманивая на следующую глубину, пытается смазать интерес, и Миша почти готов поддаться, если бы не нечто, что он сам пока не понял, что не складывается. Его мулит ощущение, что он уже держал в руках ответ на этот вопрос буквально только что, но он не может понять и даже вспомнить. Это злит, и Миша встряхивается, обнаруживая, что мысли чуть прояснились, а тень ответа мелькает буквально перед носом. Он вспоминает, что начал проверять это место на прочность, на пробу произнеся имя. Вот оно. То, что оказалось вне перемешанных воспоминаний, то, что возвысилось над всем в его жизни. Имя. Дженсен.       И будто взводной механизм, вновь произнесённое, оно включает звук. На периферии гулко и слабо слышен голос, он знаком, и в нем чувствуется волнение и забота. Миша прикладывает все возможные усилия, пытаясь понять, в какую сторону ему нужно двигаться, чтобы прийти к обладателю голоса, но вокруг все в тумане, и определить, откуда слышится зовущий его человек, не представляется возможным. Миша перестает думать и предполагать и отдается чутью. Он прикрывает глаза, поворачивается вокруг оси и боком натыкается на тонкую, едва ощутимую нить. Она вибрирует согласно звукам, слышимым в зове, и Миша обхватывает ее кончиками пальцев, уверенно двигаясь вдоль нее.

***

      Он открывает глаза, упираясь мутным со сна, но очень быстро проясняющимся взглядом в полные беспокойства глаза Дженсена, который, только увидев, что Миша очнулся, утыкается лбом ему в плечо и едва не всхлипывает.       — Я не мог тебя добудиться.       Только сейчас в родном путеводном голосе слышен налет страха.       — Пятьдесят гребаных минут, Миш.       Теперь Миша замечает и то, как голос осип, и как плечи Дженса едва ощутимо дрожат, видимо, от перенапряжения, будучи вынужденными задержаться в одной позе так надолго.       — Не смей. Слышишь? — подогретый страхом, накатившим облегчением и новым переживанием на ровном месте, Дженсен почти рычит, поднимая к Мише каменное лицо. — Никогда больше не смей так делать!       — Меня вытащил ты, — он почти перебивает, на корню придавливая запоздалую панику. — Я слышал тебя, — Миша проводит большим пальцем по щеке Дженса, заставляя расслабить сжатые челюсти. — Услышал, как только произнес имя — единственное, что помнил.       Он подтягивает Дженса повыше, нежно, успокаивающе касаясь губами лица, стараясь усмирить дрожь.       — Все позади, милый. Я снова здесь, с тобой. Все хорошо.       — Ты меня когда-то точно в гроб загонишь. Ещё раз такое выкинешь…       — Я понял. Утонешь — домой не приходи, — Миша пытается сдвинуть акцент на шутку, но, не видя реакции, добавляет уже куда серьезней и мягче: — Я в порядке, родной. Правда.       Дженсен выдыхает, инстинктивно следуя за Мишей в спокойном глубоком дыхании, и заметно расслабляется, пропуская сквозь пальцы лезущие в глаза волосы, откидывая их назад.       — В душ? — Дженсен надеется, что Мишино ощущение "порядка" распространяется не только на лежачее положение. — Пока окончательно не зацементировались.       Миша усмехается, позволяя Дженсу избавиться от пережитого так, как тому удобно, и если для этого любимый ненадолго превратится в язву, он это переживет. Лишь бы попустило. Они осторожно отклеиваются друг от друга и на пробу садятся, а убедившись, что все и правда хорошо, скрываются в ванной, ненадолго разделяясь для утреннего туалета и снова сходясь под общими тёплыми струями. Они все ещё ненасытны в прикосновениях, все так же желают друг друга, но уже могут держать себя в руках, смывая следы вчерашней близости, массируя напряжённые плечи, выполаскивая мягкие пряди. Они тянутся в поцелуй, скользя мыльными ладонями по спинам, и этого пока хватает, чтобы утолить скопившуюся за ночь жажду. У них впереди день, и они намерены посвятить его только им.

***

      Жара и крупный мегаполис ограничивают их возможности. Выехать за город не вариант, выбраться в ресторан — тоже. Не пытаясь мудрить и тратить время, они остаются у Дженсена, заказывая еду на дом, валяясь в гостиной на полу, разговаривая, временами возвращая внимание идущему на фоне фильму. Дженсен играет свои последние и Мишины любимые песни. Они целуются, держатся за руки и смотрят в глаза, впервые поддаваясь вожделению на кухне, где Миша, прижав Дженса к барной стойке, делает ему минет, подкосивший того, как оленёнка, стоило Мише ослабить хватку на бедрах и проглотить последние капли, глядя Дженсу в глаза. Сидя на полу в спущенных штанах рядом с коленопреклонным Мишей, Дженс цепляется за столешницу над головой и пытается прийти в себя, пока тот ласкает его, раскрасневшегося и запыхавшегося, взглядом, в котором читается почти похоть. Но Миша прикрывает на миг глаза, и этого хватает, чтобы усмирить свои потребности. Он помогает Дженсу с одеждой и, прихватив банку мороженого, они возвращаются в гостиную.       Взгляд Дженсена буквально примагничен к бесстыдному стояку у Миши в штанах, который тот умудряется игнорировать с завидной видимой лёгкостью. Крупный, дыбящий ткань член не даёт Дженсу покоя, и тот не выдерживает, скрываясь в спальне, а через полминуты возвращаясь со смазкой.       Миша же, будто не замечая своей немаленькой проблемы, даже и не думающей становиться меньше, барной ложкой с упоением выгребает со дна мороженое. Дженсен тяжело сглатывает и облизывается, опускаясь на пол между широко раскинутых коленей, но Миша не отвлекается и сейчас, и Дженсена кроет от молчаливо предоставленной возможности. Внутри его всего трясет, и возбуждение накатывает вновь. Он, будто спрашивая дозволения, касается крепких бедер, ведя ладонями к паху и, не получая ни разрешения, ни отказа, ни даже внимания, заводится от этой игры в пол-оборота. Так они поддаются желанию во второй раз.       Миша держит банку прямо у Дженса над головой, пока тот, оттянув резинку домашних брюк и высвободив мошонку и нисколько не потерявший эрекции член, облизнувшись, в один глоток погружает в рот все Мишино великолепие. Миша умудряется не дернуться и даже не сбиться с дыхания, и Дженсена едва не колотит от этого напускного спокойствия. Ему одновременно хочется продолжения игры с этим Мишиным безразличием и буквально разрывает от необходимости увидеть настоящую реакцию. Но Миша показывает ее, лишь когда пустая банка оказывается отставлена в сторону, а его рука зарывается в волосы у Дженса на затылке, собственнически придерживая, но не ограничивая. Миша принуждает посмотреть ему в глаза, и только здесь, почувствовав под ладонью ощутимую волну дрожи, оставляет игру, пуская во взгляд ту самую запрятанную ещё на кухне похоть.       Дженсен стонет вокруг головки и тянется к своему снова вставшему члену, но Миша поднимает его, отнимая руку и опять приспуская штаны. Он ставит Дженса коленями на диван, чуть подталкивая, понукая облокотиться на спинку, и подхватывает смазку. Пока пальцы согревают лубрикант, он давит свободной рукой Дженсену на поясницу и просит:       — Прогнись посильней, милый. Ты ведь знаешь, как я люблю ласкать твою дырочку.       — Господи, да, детка, — голос дрожит желанием не меньше самого Дженса.       Миша приникает к промежности лицом, вбирая полные лёгкие горячего мускуса. Он отводит в сторону левую ягодицу, открывая анус, и не томя входит в него языком. Дженсен поскуливает, с усилием заставляя себя не дернуться, но мольбы сыплются из него почти бесконтрольно. Миша поддается уговорам, трахая Дженса языком и внезапно замещая тот сразу на два пальца.       — Хочешь что-то побольше, Дженс? — пальцы скользят внутри удивительно легко, но сила, с которой анус смыкается вокруг них, заставляет трепетать от желания поскорее заменить их членом.       — Да, да, боже, да!       И Миша, наконец, выпускает наружу все скрытое до этого вожделение. Он придерживает Дженса, обняв ладонями бедренные косточки, дразнится, водя скользкой головкой по расщелине, а соскочив в ямку ануса, напирает, входя до основания. Спина, руки, бедра Дженса подрагивают от напряжения, член истекает смазкой на диванную подушку, пока Миша размашисто входит в податливое тело. Он отпускает левое бедро и тянется к горлу Дженса, мягко обхватывая его, принуждая запрокинуть голову, и Дженсен издает настолько потрясающий стон, что Миша сбивается с ритма, и рыча тянет его за горло на себя, заставляя встать. Он прижимает Дженсена к себе спиной, оставляя руку на шее, второй — обхватывая ребра, меняя угол проникновения, теперь безжалостно долбясь прямо в простату. Дженсен взвывает, упираясь затылком Мише в плечо, заводя руки назад и обхватывая ладонями Мишу за ягодицы, и, наконец, кончая.       Его прошивает крупная дрожь, но Миша, невзирая на вышибающий дух собственный оргазм, держит крепко. Спустя минуту он отнимает ладонь от горла, теперь ласково поглаживая его кончиками пальцев от подбородка по кадыку и до самой яремной ямки, извиняясь и успокаивая.       — Какой же ты охрененно прекрасный. — Миша целует горячее взмокшее плечо и шею. — Как мне так повезло с тобой, принцесса?       Дженсен вздрагивает от прозвища и сглатывает, Миша улыбается в яркую метку, поставленную ещё в фургоне, и аккуратно выходит, шепча на ухо:       — Хочу вылизать тебя. Везде.       И румянец, заливающий шею, вместе с протяжным стоном стыдного удовольствия, служит ему ответом.

***

      Они не могут угомониться до самой ночи. Пока Миша вылизывал Дженса сзади, начав с подколенных впадин, задних поверхностей бедер, продолжив ягодицами и особенно долго задержавшись на припухшей, вздрагивающей дырочке, а потом спереди — не упуская ни сантиметра кожи, ни единой складочки и пряной капли, тот кончил ещё раз, но уже почти на сухую. Распластанный по кровати, не находящий сил даже приподнять руку Дженсен вновь уснул в Мишиных объятиях, и снова чувство, что это и есть его дом, укрывало его спокойствием всю ночь.       А утром к ним ворвалась действительность, раздирая домашний уют телефонными звонками. И они, сначала разойдясь по разным комнатам для разговора, снова сошлись, прижимая мобильные к ушам, но глядя друг к другу в глаза, безуспешно пытаясь скрыть горечь и разочарование от вынуждающих к новой разлуке обстоятельств.       Они заканчивают свои беседы, получившиеся одинаково почти односторонними, безвольно роняя руки с телефонами, и буквально кидаются в объятия друг к другу.       — Завтра к вечеру, Эл-Эй, — спустя минуту озвучивает вынесенный ему вердикт Миша.       — Сегодня в полдень, — глухо делится своим Дженсен.       Они прикрывают глаза, зажмуриваясь, давая друг другу время и силы смириться, понимая, что ничто не поможет это принять. Но у них ещё есть пара часов, и они поддаются тягучему, томному, горько-сладкому желанию в третий раз.       Теперь они смотрят в глаза не отрываясь, касаются горячей кожи, боясь навредить, мешают дыхание и стоны, целуют, будто просят прощения. И Миша отдается Дженсу с выворачивающим душу надрывом и отчаянием, весь исходя на нежность, а Дженсен берет, благоговея и распадаясь на части, запоминая, забирая с собой.       У них не остаётся времени на прощание. Они намеренно тянут до последнего, не желая больше выбивать опоры друг друга своей слабостью. Миша уезжает первым, Дженсен целует его в фургоне на подземной парковке своего дома, открывая ворота и выпуская. Они пересекаются взглядами в зеркале заднего вида, прежде чем Миша выезжает на дорогу, вливаясь в поток, а Дженсен поднимается к себе.       Он потерянно обходит всю квартиру, возвращаясь на диван в гостиной, садится, упираясь локтями в колени, ладонями прикрывая рот, и замирает. По щекам и пальцам снова текут непрошенные слезы, в груди болит развороченная рана. Миша приехал, когда сил терпеть больше не осталось. Приехал и был здесь, с ним, отогревая, принося облегчение, вливая жизнь. А теперь уехал, оставив его в шикарной квартире одного. Бездомного.

***

      Миша позволяет себе больше не сдерживаться, только когда пересекает черту города. Он резко съезжает на первую же обочину и, отстегнув ремень безопасности, уходит вглубь, присаживаясь на кушетку и закрывая лицо ладонями. Он не плакал уже годы. Но эта поездка вынула душу, насытив счастьем, которое неизбежно оказалось отнято, и теперь он уезжает, увозя разгромленный фургон и пустой дом.       Только сейчас он замечает, что в машине тихо поет Ави Каплан. Миша намеренно вслушивается в его голос, цепляясь за него в попытке унять боль в сердце и надеясь, что оно сильно достаточно, чтобы пережить ещё одно расставание. "Standing By" держит его на плаву до самого города ангелов, но пустоту в руках заменить не может ничто. И Миша смиряется.