Письма в никуда или Александрийская принцесса

Здравствуй, мама. Я снова пишу тебе через месяц. Я хотела написать тебе это письмо раньше, но заботы, свалившиеся на меня и окончательно вогнавшие в исступление и отчаяние, не дали мне этого сделать. Я совсем недавно уложила Кальяса спать. Он сейчас много плачет и совсем не понимает, что происходит. Он лежит в своей кроватке, мирно посапывая. Он забылся сном впервые за сегодняшний день, всё плакал, метался у меня на руках и отказывался брать грудь у кормилицы. Совсем недавно ему потребовалась кормилица, девушка у которой недавно родился ребёнок. Она прислуживает у Джадиры, и она любезно согласилась отдать её мне. Она кормит Кальяса и своего ребёнка одновременно, потому что у неё много молока. Читая эти строки, ты, верно, не понимаешь, зачем Кальясу потребовалась кормилица, и почему Анжела не справляется со своими материнскими обязанностями? Она просто не может. Не имеет физической возможности прикоснуться к своему ребёнку, приласкать его, накормить таким ценным материнским молоком. Она была заключена под стражу ещё неделю назад и теперь вынуждена жить в темнице и изнывать от горя и беспомощности, от тоски по своему ребёнку. Безумно несправедлив мир. Иногда ужасные вещи творятся на глазах у потенцов, и они словно не замечают их, не обращают на них внимания, а иногда абсолютно невинные люди оказываются в тюрьме из-за ложных доносов и клеветы, в которую люди силы готовы поверить. Её заключили под стражу вечером, когда Дворец собирался отойти ко сну, когда половину факелов, горящих в коридоре, тушили, когда наложницы совершали последние вечерние процедуры, заплетали косы, сплетничали и мечтали о лучшей жизни перед сном. Стражники ворвались в наши покои так внезапно и громко, что разбудили Кальса, уже задремавшего к тому времени, испугали меня и Анжелу. Бедная девушка вскрикнула, когда громовой голос раздался за дверями покоев. Трое стражников в красных одеждах ворвались к нам, широко раскрыв двери. Они без стеснения уставились на моё голое тело, которое я ещё не успела укрыть ночным халатом. — Что вы себе позволяете? Бесстыжие люди, немедленно выйдите отсюда, — вскрикнула я, но никто не обратил на мои крики внимания. Анжела выбежала из комнаты, держа на руках рыдающего Кальяса. Я накинула на себя халат. Один из них громко сказал мне что-то на арабском и жестом приказал сесть. Я его не послушала, но он наступал на меня, и рука дрожала на рукоятке меча. Я испугалась тогда. Испугалась ужасно и села на диван. Анжела пристроилась рядом со мной. Вскоре в покоях появилась Хайрат и Джадира, а ещё две служанки Ирады, которые беспрерывно плакали. Они выдавливали из себя крики и что-то постоянно причитали. Плохое предчувствие овладело мной. — Встань, Анжела. Отдай ребёнка Хайрат, а сама следуй за нами, — властно приказала Джадира. Анжела было хотела повиноваться её приказу, но я осадила её и вышла на середину комнаты. Моему возмущению не было предела, и я готова была разорвать на кусочки каждого, кто причинит Анжеле или Кальясу боль. — Что вам нужно от нас? Куда вы забираете её? Пока вы не ответите на мои вопросы, я никуда её не отпущу. — Вряд ли вы сможете противостоять указу Императора, — произнесла Хайрат и протянула мне свиток, скреплённый красной лентой и Императорской печатью. Я тут же оторвала ленту и отбросила её вместе с сургучом, так плотно застывшем на ней. К тому времени я уже неплохо разговаривала на арабском и даже немного читала. Но всё, что было написано в свитке, я никак не могла прочесть. После минуты бессмысленного разглядывания свитка я отдала его Хайрат, и она прочитала. Содержание документа повергло меня в ужас (как и Анжелу). Она вскрикнула, и слёзы градом покатились из её глаз. Она что-то причитала, а ребёнок норовил выскочить у неё из рук. Я хотела выхватить его, пока она не уронила его на пол, но меня опередила Джадира. Она тут же оказалась у Анжелы и забрала Кальяса. Лёгкость, с которой Анжела повиновалась Джадире, привела меня в изумление и шок. До того сильная и решительная девушка в одну секунду превратилась в слабую и податливую, словно сырая глина. Стражники ловко подхватили её моментально обессилевшее тело и вывели из покоев, за ней ушла и Хайрат, и Джадира с Кальясом, который продолжал истошно кричать, и наложницы, на лице которых я не увидела к тому моменту ни единой слезинки. Я осталась в покоях одна. Ступор овладел моим телом, а руки затряслись. Плечи, грудь и все части тела тряслись. Тряслись, когда падала на ковёр, заливаясь слезами, до этого момента такими сухими как песчаные дюны, а теперь такими сырыми, как Великое море (1). Я не знала, что мне делать, не знала, куда идти. Не знала, как исправить ситуацию. Но при всём этом я забыла тебе рассказать причину, по которой так нагло и ужасно грубо забрали Анжелу. Они обвинили её в отравлении Ирады. Они, те наложницы, которые заливались у меня в комнате фальшивыми слезами. Они сказали, что это Анжела отравила Ираду, бездыханное тело которой они нашли по возвращении с вечерней прогулки. Врач, пришедший тогда, заключил, что смерть наступила в результате отравления очень сильным ядом. Мотивом к совершению такого страшного преступления нашли давнюю ссору Ирады и Анжелы. Я тебе писала о ней. Девушки присутствовали тогда в коридоре и оклеветали Анжелу. Они даже сказали, что видели, как она выходила из покоев их госпожи. Мама, ведь это всё чистая ложь. Анжела — мягкое и преданное, добродушное создание. Она не могла совершить этого преступления. Никак не могла. Да и не в её правилах таить обиду на людей. Тогда, по их мнению, она должна была бы и меня убить за то, что я наговорила ей в порыве гнева сразу после выкидыша. Но не сделала этого, отнеслась ко мне с пониманием и окружила заботой. Я металась из стороны в сторону в тот вечер и решилась на отчаянный шаг, о последствиях которого я даже не задумалась. Я решила пойти прямо к Императору и, добившись аудиенции, (которую, несмотря на поздний час, он мне дал), рассказать ему о несправедливости, которая творится в его Дворце. Я накинула платок и уже через несколько минут стояла перед дверями в покои Императора. Хранители покоев не разрешали мне войти, как бы я их не просила. И только по счастливой случайности мне удалось увидеть его в тот вечер. Услышав шум за дверями, он вышел ко мне навстречу. Осознание совершённого и ужас, охвативший меня от одного его взгляда, несколько охладили мой пыл. Я поклонилась ему. Я рассказала о случившемся, уже сидя на диване в его покоях. Он выслушал меня очень внимательно и, не говоря ни слова, достал из шкафчика мои астрономические карты. Он протянул мне их, снова присаживаясь на диван и сказал: — Кто присылал тебе их, и зачем они тебе нужны? Невнимание к моей проблеме взбесило меня, но я всё же ответила спокойно и чётко: — Мне присылает их моя мама из Александрии для того, чтобы я могла учиться астрономии. — То есть ты хочешь сказать, что они нужны тебе только для астрономии. — Именно так. — Ты не собиралась гадать или… колдовать с их помощью? Я оторопела, услышав такое. Один единственный вопрос крутился у меня в голове: «Кто мог украсть мои карты и показать их Императору?». Я снова напомнила ему об насущной проблеме, и он ответил мне: — Завтра в твоей комнате проведут обыски, а пока иди спать. Он ничего больше мне не сказал. Уселся за стол и стал что-то писать, словно меня вовсе и не было в комнате. Я поплелась в свои покои. И не могла уснуть всю ночь. Я думала о том, как несправедлив мир и как быстро изменяет свои маски Судьба, становясь то злой, то доброй колдуньей. Я думала о жестокости. Думала о войне, поселившейся в наших сердцах. Да, война в наших сердцах, мама. Она, как стальной меч вонзается в эту сильную мышцу и заставляет желчь, скопившуюся там, излиться наружу. Война беспощадна и даже в тылу ведётся она. Проникает в самые потаённые уголки сознания, пускает там корни, подобно ядовитому плющу, затуманивает даже самый светлый разум. Оставшись там навсегда, заставляет человека твердить непрестанно своё горькое имя: «Война, война, война». Война здесь повсюду, она ведётся и на поле битвы и во Дворце. Даже в языческих храмах воюют между собой святители. На следующий день в моих покоях нашли стеклянный пузырёк с ядом. Я не знаю, откуда он там взялся. Я не знаю, что напишу тебе в следующем письме, и как разрешится эта страшная ситуация. Но выход всегда есть, правда, не всегда такой, какой нам нравится.