История и сигареты

      Антон залился краской и, украдкой бросив взгляд на лексус, открыл дверь, пропустив отца первым. — Так о чем ты хотел поговорить? — снимая куртку, спросил младший Шастун. Он даже не думал о том, что верхнюю одежду можно повесить на специальные вешалки. Так же жопе теплее. На этот жест отец лишь поморщился, узнавая своего сына, — неужели о моей гетеросексуальности? — Если ты о том, что ты реально, как ты там сказал, ебучий гетеросексуал, — озадаченно спросил Андрей, поднимая ошалевший взгляд. Будь Антон один, и не уважай он отца, он бы посмеялся с того, как Андрей путается в терминологии и не понимает кого ненавидеть. — Ты гетеросексуал? — А ты все так же не понимаешь шуток, — вздохнул пацан и осекся, виновато глядя на отца. — Нет, пап, я знаю, что подобное тебя расстраивает. Я не гей. — Это хорошо, — все еще не понимая, сказал отец. — Таких гетеросексуалов расстрелять мало.       Будь Антон сейчас не с отцом и в другой ситуации, он бы защитил свои права, как бисексуала, ведь расстреливать человека за то, каким он родился, глупо. Тогда уж стоит расстреливать родителей: они же виноваты все-таки. Но сейчас Андрей сидел перед ним и перебирал бумажную салфетку в руках, пытаясь начать разговор. — У тебя родилась сестра, — как бы невзначай сказал Шастун-старший. — Рад за Артёма. — Это действительно было правдой — мальчик все это время был в одиночестве, без братьев или сестер. А учитывая, что отец был избирателен к тем, кто будет общаться с его дорогим чадом, у Шастуна-самого-младшего было, точнее осталось, немного друзей. — Ее зовут Аня. — Голова резко поднялась, взгляд, пропитанный болью и удивлением, врезался в отца. Аня… — Да, в ее честь.       Антон молчал. Он правда не знал, что сказать. Тупо смотрел на свою ладонь, в которой буквально день назад лежала упаковка от шприцов. Он не знал, чему удивлялся. Аня была действительно важна для него, мамы, Тёмы, но отец будто не признавал ее как свою дочь. — Почему? — Единственное, что он смог выдавить после нескольких минут молчания. Он хотел увидеть эту девочку, хотел посмотреть в ее наверняка зеленые глаза. Но это было бы очень больно, даже больнее, чем понимать, что этого не случится.       «Так, Антон, в жизни не только депрессия. Хватит себя жалеть». — Что бы ты ни думал, я не скучаю по ней. — Даже не смог озвучить имя своей умершей дочери. — Ты можешь ее увидеть, если хочешь. — Я был бы рад.       «Смерть — всегда больно, но нужно жить дальше. Аня наверняка смотрит и радуется за него», — сказал кто-то из его знакомых… Хотя и от себя в этой фразе Шаст много чего добавил. — Я не об этом все же хотел поговорить. — Да, действительно, ведь появление сестры не так важно, чтобы устраивать в честь этого отдельный разговор. — Майю предложили забрать в хорошую платную лечебницу. — Сколько? — Не сказать, что эта новость как-то огорчила или обрадовала обоих. Эта была данность, которая когда-то должна была произойти. — Прекрати, не чужие люди вроде, — поморщился Андрей. — Уверен? — Антон усмехнулся, ерзая на куртке, ибо на молнии сидеть было не сильно приятно. — Я позже все отдам. — Она под Питером, — пропуская реплики и колкости сына мимо ушей, продолжил Шастун. — Там работает мой человек, директор — мой друг. Они готовы взять ее на лечение… Или насовсем. — Она знает про Аню? — слегка заторможенно спросил Антон, пытаясь понять, какой должна быть адекватная реакция на эту информацию. — Нет, — отрезал отец. — И не должна узнать. — Как ты собираешься ее туда отправить? — Антон вспомнил сегодняшнее утро с лентой ВК, где попадалось много мемов про Барановскую и Гордона. — На «Мужское/Женское» поедешь? — Смешно. — Отец достал из сумки какие-то бумаги — это не предвещало ничего хорошего. — Если она туда попадет, ты останешься без опеки. Поэтому ты упадешь на меня. — Подождать несколько месяцев так критично? — Да. — Андрей резко продолжил листать папку, выискивая что-то. — Это безопасность моей дочери. — Значит, о безопасности Артема ты не думал? — едко усмехнулся Шастун-младший. — Прекрати. — Он выудил из папки несколько листов с очень маленьким тестом. Хотя текст как таковой не был маленьким, а вот буковки шрифта Times New Roman были не больше десяти. — Это договор о передаче опеки, Майе его нужно подписать. — Я не буду жить с вами, — прочитав первые пару строк, внес корректировку. — Никто и не просит, — хмыкнул Андрей. — Мне нет особой разницы, где ты будешь жить. — Конечно же. — Антон решил добить и себя, и отца. По-простому — просто говорить все, что он думает. Арс учил быть откровенным. Арса надо слушать. — «Антон, ты умрешь для меня, если не скажешь, что хочешь с матерью жить. Антон, уходи, Тема не хочет тебя видеть. Не приходи, никогда!» — Пародия на голос родителя. — «Но папа, я думал все хорошо!» — Пародия на свой писклявый голос некоторое время назад. — «Нет, Антон, он не должен нахвататься всей этой драни от тебя! Ты ему не пример». — Антон, — предупреждающе начал Андрей. — «Антон, — продолжил младший. — Ноешь как баба? Успокойся, хватит уже! Поживешь без отопления, воды и электричества. Поживешь в подъезде на пятнадцать тысяч в месяц. Взрослый, не переломишься». — Слезы предательски выступили на глазах от воспоминаний обо всех разговорах с папой последние пару лет. — «Антон…» — Цепкие пальцы оплели запястья, прижимая к себе. — Все, спокойно. — Арс пах своим одеколоном. Успокаивающе. Спокойно. Безопасно. И плевать на отца, который считал длительность объятий, чтобы определить спектр радужности (ага, автор физик, кстати) сына. — Давай, успокаивайся. — Арс, — шепнул Антон прямо под ухо Попова. — Я хочу уйти, забери бумажку. — После этих слов высокая фигура вышла из кафе. Было уже темно. Она остановилась у белеющего в ночи лексуса. — Вы… — Андрея, который обращался к Арсению, прервал сам Попов. — Он позвонит. — От стали и холода в голосе по спине взрослого мужчины побежали мурашки. Дверь хлопнула, закрываясь после второго ушедшего клиента.       За столом у окна остался один человек, тупо смотрящий в стол. Он будто находился в прострации. На самом деле посто окунулся в воспоминания. Ту маленькую часть счастливого, что происходило в браке с Майей. Долгожданная первая беременность, сразу двойня. Больная Анечка. Она не была проблемой, она лучик счастья, солнца…

***

— Ты простынешь, дебил. — Арс кинул последний взгляд на одинокую сгорбленную фигуру в окне и одним щелчком открыл еще теплую машину, в которую Антон, без куртки или других утеплителей, мгновенно запрыгнул. — Постой у меня на морозе еще раз. — А то что? — немного обиженно спросил младший, включая печку. — Не дуйся. — Белый лексус выехал с парковки. Музыка не играла. Антон не хотел. Надо было слишком многое обдумать. В первую очередь как подсунуть маме этот документ.       Да, Аня, та самая, которая младенец. Его сводная сестра ему не безразлична. Он на каком-то интуитивном уровне хотел защищать, оберегать ее, подарить ей счастливое детство. Пусть и без его участия, пусть и косвенно. Было ли это из-за его сестры-близнеца? Вероятнее всего. Это стыдно, плохо, мерзко, но если бы у малышки было другое имя, вряд ли бы он так трясся. — А-а-а-арс… — Тоша закрыл лицо руками и скатился по сиденью настолько, насколько позволял ремень безопасности. — Да, солнце? — так быстро и легко сказал, будто ничего странного и не было. — У отца дочь зовут Аня. — Как и твою сестру-близнеца? — уточнил старший, постукивая пальцами по рулю, будто пытаясь что-то вспомнить. — Да. — Антон помялся, но продолжил. — У меня сработал братский рефлекс… Я хочу ее защищать и оберегать, но… — Но? — подбадривал Арс, прикидывая, как можно будет успокоить мальчика и есть ли у него в бордачке салфетки. — Но я не думаю, что чувствовал бы то же, если бы ее звали не так, — выпалил Шастун, задерживая дыхание. — Это нормально, — совершенно спокойно отвечал старший, мысленно выдыхая. — Ты не сможешь сразу полюбить человека, которого не видел. Не верю в магию крови. — Почему тогда родители любят своих детей? — возразил Антон, находя еще миллион пунктов, о которых надо подумать. Но это строго по расписанию — вечером. — Потому что мороки с ними много: зачатие. — Загнул палец. — Вынашивание, роды, потом содержать еще надо. — Звучит разумно. — В него самого мало что вкладывали, видимо поэтому его и ненавидели.       Арс усмехнулся и продолжил вести машину, пристально следя за дорогой, чтобы не дай бог не устроить ДТП или не наехать на кочку.       Машина остановилась у типичного серого питерского дома. Арсений отстегнулся, но был остановлен рукой подростка. Удивленный взгляд опустился на окольцованные пальцы. — Поехали к маме? — Как откажешь таким глазкам… — Сейчас? — Да, я просто хочу уже подписать этот документ. — Глубокий вздох. — И чтобы отец от меня отстал. — Ладно.       Кнопка зажигания заставила машину снова фырчать. Двигатель был еще теплый, так что лексус сразу двинулся, медленно набирая скорость. Хотя это бесполезно: на Невском всегда были пробки.       Мимо окон проносились старинные здания или застекленные фасады — другого в Питере не дано. Антон любил ездить в машине, потому что можно было подумать обо всем. Белый шум только подстрекал, защищая от разговоров с водителем.       Он думал о маме. Создавалось ощущение, что только он верил, что она исправится. В детстве мама была идеалом. Сильная, независимая, красивая, счастливая, всегда готовила ужасно вкусную еду, которую съедали за считанные минуты… Как горе может сделать из человека такое бессознательное нечто.       Антон не знал, каково иметь детей, но знал, каково это — заботиться о них и получать благодарные улыбки в ответ. Он чувствовал, не в полной мере, но чувствовал себя даже если не родителем, то наставником Артема и Ани, хоть Аня была и не сильно младше. Он старший брат. Он должен был. Даже в девять лет, когда сестры не стало, Антон понимал, что лучшее, что он может для нее сделать — это отпустить и не гробить себя, как мама. Тут, к сожалению, она тоже стала примером.       Майя не понимала этого. Наркотики помогали ей видеть Аню. А Антон такого боялся. — Малыш. — Арс аккуратно дотронулся до его плеча. — Мы приехали. — Спасибо, — прохрипел Антон. — Посиди тут.       Все та же тропинка вела к обшарпанной железной двери подъезда. Ее давно надо поменять, смазать петли, но в этом доме живут старики, наркоманы или похуисты, четвертого не дано. Прямо перед дверью чуткий слух уловил шуршание в кустах и детский плач. Антон тряхнул головой, пытаясь понять: реальность это или воображение.       Когда Антон убедился в первом, ноги сразу понесли его к источнику звука. К той самой лавочке, спрятанной ото всех в кустах нецветущей смородины. — Артем? — Мальчик сидел на лавке, прижимая к себе плачущий сверток. — Антон! — Он подбежал к старшему, аккуратно, но все равно сильно обнимая брата. — Ты что тут делаешь, почему ты не дома? — Антон аккуратно взял сверток, который, по логике, был его сестрой, чтобы Артем, который был не сильно больше сестры, не навредил малышке. — Папа ушел! — Младший тяжело дышал, видимо, от бега. — А я не мог не показать тебе Анечку! — Что?.. — тупо переспросил Шастун-старший-сын. — Я убежал! — взволнованно пропел Артем. — Боже, Тем, ты замерз наверняка, пойдем. — Аккуратно придерживая сестру, Антон пошел к машине, получив недоумевающий взгляд брата. — Маму лучше не трогать. — Тема не был в курсе состояния их родительницы. — А я ее видел! — счастливо чуть ли не вскрикнул младший. — Она приходила, видела Анечку, просила деньги ей на бантики, мы договорились здесь встретиться… — Какие деньги? — подталкивая брата к машине, спросил Антон. В общей картине не хватало пазлов. Если мать выклянчила у брата деньги на наркотики или алкоголь, то им троим грозит уже реальная опасность. — Ну, я на метро ехал, и у меня телефон был. — Артем был очень радостным, словно не понимал ничего. — Ясно, за мной.       Через минуту младший брат сидел в машине, а Арс пытался вникнуть в эмоциональный рассказ Шастуна с ребенком на руках. — Я все еще в шоке, мне кажется, я не понимаю, что он приехал и кто это. — Кивок на сестру. — Артем хотел показать мне сестру, а папа не разрешал мне к ним приходить. Поэтому он и тут. А Майя забрала у Темы деньги на метро и, кажется, пошла за дозой, а, скорее, алкоголем. Видимо, у меня шок.       Взгляд зеленых глаз наконец опустился на розовый пуховичок с мишками. Из капюшона с мехом выглядывала маленькая головка с ярко-зелеными глазами, которые сверкали в свете фонарей. Его сестра… Анечка… Нежность и любовь, появившиеся из ниоткуда, вдруг начали бить фонтаном. А когда маленькая ручка в варежке потянулась к лицу брата, Шастун чуть не расплакался от переизбытка эмоций. Его сестра. У них почти одна кровь. Да какая разница. Она прекрасна. Она самый красивый малыш, которого он только видел. Маленький острый носик, как у отца, такие же зеленые глазки. Гены Шастунов ничем не перебьешь. Еще один человечек, который через десяток лет станет самостоятельной личностью.       Анечка бурчала что-то на своем, младеньческом, чередуя «агу» и «бэ». Антон умилялся. Арс стоял и ничего не понимал. — Смотри какая она… — Последний восхищенный взгляд на малышку, и Антон передал ее Попову, чьи руки уже аккуратно натягивали спавший капюшон. — Антон, я очень за тебя рад. — Кажется, в этот момент еще один человек попал под чары младенца. — Она очень похожа на тебя.       Парень не смог совладать с эмоциями. Слишком сложно было стоять в стороне, когда два человека, которые вызывают у тебя теплейшие чувства, стояли рядом. Он обнял обоих. Эдакая капуста, которую аисты несут в гнезда — капуста с дитем. — То-о-оша. — Пьяный голос оборвал столь интимный момент. — А это-о у нас кто-о-о-о?       Майя, явно не в самом трезвом виде, пошатываясь, наклонилась к Анечке, опаляя ее детское личико дыханием с перегаром и букетом других отвратительных ароматов. — Мам, — предупредил Антон, аккуратно убирая руки женщины от ребенка. — Это не наш ребенок. — Замолчи. — Хлесткая пощечина была слишком сильной. Откуда у наркоманки такие сильные руки? В общем, Шастун вышел из строя. А Попов злился, что его мальчика обидели. — О-ой, кто это ту-у-у-ут? — продолжала она, пытаясь заглянуть за спину Арсения, который прятал за собой ребенка. — Покажи мне! — перешла на крик, отчего Анечка начала плакать. Из кармана старой женской жилетки извлекся нож, который тыкал Арса в спину, но пока что не причинял вреда. — Пока…       Антон твердо стоял на ногах, потряхивая ушибленной рукой. Это был первый и последний раз, когда он поднимал на кого-то руку. Он не должен был этого делать, не должен был бить мать, но обида, злость, грусть и ненависть смешались во взрывной коктейль Молотова и взорвались прямо у него в груди. Ведь она угрожала Арсу и Ане, он не мог не помешать. — Не смей. Угрожать. Моим. Любимым, — четко, по слогам произнес парень.       Малышка оказалась на руках у Темы и закрыта в белом лексусе — в безопасности, — а документы, те самые, которые дал отец, в руках старшего.       Шнурованный ботинок прижал грудь женщины к холодному асфальту. — Сейчас, — сладко начал Попов. — Ты подпишешь это. — Черта с два! — Ногу Арса обожгла резкая боль, он повалился на асфальт, пытаясь вытащить из конечности тупой железный предмет. — Мам… — спокойно начал Антон, будто ничего не случилось, поднимая руки в смирительном жесте.       Внутри него сейчас плескалась новая буря эмоций. Ему было страшно, ему было больно, и он был зол. Чертовки зол на мать. Страх за близких сейчас был на первом плане — никто и никогда не сможет предугадать поведение наркоманки. Опасно так злить ее. Шаст сделал ужасную глупость, когда ударил ее. — Вот тут надо пописать, — опуская бумагу на капот, проговорил он. — И тебе дадут много денег. — Много? — недоверчиво спросила женщина после минуты молчаливого сверления сына взглядом. — Сколько захочешь, — аккуратно сказал Антон, протягивая ручку для письма.       Она взяла в руки канцелярию, повертела ей пару раз и поставила закорючку на листе. — Так что? — Майя повернулась к парню, подставив ладонь для денег. — Через несколько дней, все будет. — Примирительно говорит он. — Ага, щас. — Больной мозг все же смог понять, что это обман. Женщина еще больше рассвирипела: ноздри начали ходить туда-сюда, лоб хмуриться. Резкий выпад — еще один человек на земле хватался за плечо, в которое по середину от всей длины зашла синяя ручка от Erich Krauser. Антон громко кричал. Это была просто непередаваемая боль от трещащих сухожилий. Кровь тут же запачкала одежду, а шок обездвижил.       Майя смеялась. Это был самый ужасный и противный смех, который оба лежащих на асфальте раненых слышали в своей жизни. — Вы думаете, вы на шаг впереди меня? — смеялась она, специально наступая на рану сына. — Я великая, я тут главная. — Она давила носком старого дырявого кеда на плечо, чтобы ее сын кричал от боли и умолял остановиться, но тот лишь сжимал зубы. — Моли меня. — Мании величия вроде не было в побочках от наркотиков. Наверное, если Антон мог шутить, все было не так плохо. Но, к сожалению, это просто защитная реакция. — Нет, — зашипел он, кидая взгляд на Арса, который находился в отключке.       Боль становилась невыносимой. Последнее, что запомнил Шаст — маму, которая подошла к двери машины, где сидели двое из трех самых дорогих ему людей на этом свете. А третий лежал неподвижно рядом на асфальте.       Он только что их обрел и сразу же потерял.