Бог из машины

По деревянному козырьку барабанил дождь. Стройно, громко, упорно. Я перевернулась на другой бок, накрыла голову подушкой, но стук не прекратился. Наоборот, словно подкрался к самому уху и бил уже точно по нервам. Я откинулась на подушках, вздохнула. Освещенная одной свечей комната утопала во тьме. За стенкой посапывала мать, блеяли козы во дворе. Всё как обычно, ничего нового. И как бы я не убеждала себя в этом, из головы не выходило радостное предвкушение. И всё-таки эта ночь самая необычная в моей жизни. Самая желанная. Ещё час я провалялась в постели, а потом потеряла остатки терпения. Вскочила и принялась собираться. Убрала комнату, сложила белье и вытерла пыль так тщательно, что мебель стала выглядеть по-новому. Сняла с дверцы своё лучшее льняное платье и, надев его, красовалась перед мутным стеклом. Один огарок освещал моё отражение, но мне хватало и этого. Расчесала волосы, потом еще разок, чтобы пшеничные пряди стали гладкими легко проходили сквозь пальцы. Кто знает, по каким критериям Матерь отбирает людей? Вплела в две косы алую ленту, украсила бусинами. Мама говорила, что это хвастовство, но как ещё мне привлечь внимание лордов? Мэрим вон умеет петь, Степания танцует как лесная нимфа. А мне бог дал красивые волосы и жемчужные бусины, значит, буду показывать что есть. Так я и крутилась перед зеркалом до того момента как в кровати заворошилась мать, раздалось сонное кряхтение и спешные сборы. — Паула! — крикнула она, сердцем чувствуя, что я уже давно на ногах. — Выведи коз и налей воды! — Но мама, я уже в платье! — заныла я, продолжая подкрашивать брови тушью. — Значит, козы подумают, что это ты для них нарядилась. Быстро я сказала! Я зло выдохнула, но пришлось повиноваться. Мама и в обычные то дни добротой не отличается, а в день «смотрин» и вовсе может выпороть, и то, что я не ребенок уже давно её преградой не станет. Приложив все усилия чтобы не замарать подол и не дать козам его зажевать, я вышла со двора победительницей, сияя как начищенное блюдо. Мама уже стояла на крыльце, капая на порог кровью из цыплячьей шеи. Я вздрогнула, когда увидела, что птичка ещё трепыхается в её сухих руках. — Чего побледнела? — усмехнулась мама. Заветренные губы растянулись, обнажая гнилые передние зубы. — Молочная была, так от двора не оттянуть было как убой начинался. А тут увидела мёртвую курочку и испугалась. Тёмные глаза смотрели на меня испытующе, и я всё пыталась моргнуть, сказать хоть что-то, но так и вылупилась на маму как баран на ворота. Она только разочарованно покачала головой. — Таким дурочкам у лордов делать нечего. Помрём с голоду, это точно. — Нет, мама! Я справлюсь. Мне сегодня сон снился, вещий точно говорю. — Солгала я, прежде чем сообразить заткнуться. Мама обернулась ко мне уже с интересом. — И какой же? — А вот… Шла я вдоль дворов наших, всё пустое было, сгнившее. Дома все покошенные, и редко у какого труба дымилась. А как дошла до нашего с тобой, ветхого домика, смотрю, а дым из дымохода так и валит. Да и крыша не деревянная уже, а каменная как в замке Дэмитреску. И всё цветет, деревья плодятся. И ты в шубке на крыльце стояла, вот прям как передо мной сейчас. На том же месте. — Прям в шубке? — прищурилась мать. — Ага, ага. — закивала я, — Рыженькой такой. Лисица, наверное. Слова мои прошлись песней по самолюбию матери какое у неё ещё оставалось. Собственное воображение заиграло с ней, отвлекло от меня и мы в молчании вышли с дома. Она всё мечтательно подкатывала глаза, а я от нервов и страха заминала пальцы в кулак, царапая ногтями ладони. Не попаду к Лордам на услужение, она меня прибьёт. Уморит голодом или продаст Вильяму за корзинку еды на каждый месяц. А он старый, вонючий мельник и детей у него семеро и все сыновья. Последняя его женушка, не помню имени, орала после свадьбы три дня каждую ночь, а потом исчезла, будто и не было никогда. Никто тогда ей помочь не отважился, потому что Вильямовы сыновья кого хочешь числом и силой возьмут. Убили бы, и закопали в том же дворе. Я слышала, как он заходил свататься. Мне в хлеву пришлось прятаться до самого вечера, хоть и ушел Вильям через час. А я боялась матери на глаза попасться. Тогда она ничего не сказала, но ясно дело, отдаст меня, если не пригожусь. Мы обогнули пригорок, прошли мимо тропки на озеро. Замелькали люди. Все семьи собирались на опушке, вели туда лучших своих членов. Кто сильных сыновей, кто красивый дочек. Взрослые тоже шли, но их Лорды редко забирали. В основном на мельницы работать в топи, но то работа тяжелая и губила быстро. Воздух на топях был ядовитый. Боковым зрением я приметила рыжую макушку Степании. Высокая, выше всех и к тому же худенькая, она и мертвого расшевелит если захочет. Нет, мне сейчас и без того страшно, а от её лепета и вовсе поплохеет. Кто-то из соседей взял факелы, а кто-то даже лампу. Мы с мамой шли ни с чем, но я старалась жаться к свету. Многие понимающе улыбались. Мама только фыркала в ответ и шла своей тёмной дорогой. Её снисхождение всегда раздражало. А меня нет, я лучше погреюсь у огня. Наконец, тропа закончилась, и мы оказались в окружении могучих статуй старых королей. Никто не знал, кто их воздвиг, но они были здесь еще, когда деревня только строилась. Здесь наши просьбы слушали, давали благословение или же наоборот отсылали прочь. Здесь Матерь Миранда и Лорды выбирали тех, кто пойдёт им служить и принесёт пользу Деревне. Я встала чуть впереди, как все кто хотел попытать счастье. Рядом пристроилась Мэрим, молчаливая и статная. Я улыбнулась её краешком губ, сжала пальцы приободряя. Хотя ей отважной поддержка была нужна в последнюю очередь. Степания вся изъерзала у другого плеча, но ни одна из нас не издала ни звука. Всё погрузилось в тишину. Мы стояли немые так долго, что все факелы погасли. Ветер задувал под воротник лёгкого платья. Я с ужасом подумала, что никто уже не придёт и завтра, таким же вечером я уже буду лежать под толстым немытым телом Вильяма, и Бог знает кого ещё из этой семейки. Меня затрясло от страха. Мэрим продолжала сжимать мои пальцы крепко. Когда я уже почти свалилась в обморок от ужаса, ворота заскрипели. Со всех четырех сторон послышался шум, движение. Альсина Дэмитреску появилась из темноты, слишком величественная для этих мест. У меня сперло дыхание от её красоты, белоснежной кожи и черных как вороново крыло волос. Откуда-то сбоку прохромал Сальваторе Моро, более горбатый и несчастный чем год назад. Жизнь на болотах и ему даётся с трудом. Наконец, будто из воздуха возникла сама Матерь Миранда. В своей одежде и маске, она представлялась мне божеством с неба, ангелом не меньше. Им она впрочем, и была. Миранда обвела всех присутствующих взглядом, не произнося ни слова, но я чувствовала такой трепет, словно одно её нахождение рядом наполняет жизнью. Я чувствовала, как рядом так же задержала дыхание Степания. — Всех присутствующих я благодарю за смелость. Молодых за решимость, их родителей за бесконечную любовь к своим детям. Работа это всегда нелегко, но именно она делает нас людьми, личностями. Всех вас я знаю так же хорошо, как знала бы своего собственного ребенка. — На этих словах голос её дрогнул, и мои глаза наполнились слезами. — И знаю, что каждый из вас достоин, оказаться приближенным к Лордам. Но я оставляю выбор за ними. И за вами. Выберете ли вы честно и упорно трудится за великую милость, или же решите остаться в Деревне, я приму любое решение и буду любить вас не меньше. Но если же вы проявите себя и принесете пользу нашему общему делу, то познаете всю силу моей материнской любви и благосклонности Лордов. Альсина, милая, даю тебе право первой. — Спасибо, мама. — женщина, будто сделанная из фарфора, вышла чуть вперёд, отклонила бедро и вгляделась в каждого из нас. Сердце моё трепетало. Попасть в замок было самой завидной участью. Дэмитреску щедро платили работникам и их семьям, отпускали домой, и всегда были добры. Да и работать в настоящем замке, разве не мечта? Мне хотелось вскрикнуть, поднять руку, умолять, чтобы она посмотрела на меня, но тело окаменело став натянутой струной. Альсина подзывала к себе одного за одним, парней покрепче и поздоровее. Взяла пару девушек, и, наконец, дошла до нас. Махнула рукой, и Степания чуть ли не вприпрыжку бросилась к другим счастливчикам. Янтарный взгляд скользнул по мне, и рука в кружевной перчатке снова пришла в движение. Мэрим, бросил мне короткий угрюмый взгляд, прошла к своей новой госпоже. У меня земля ушла из-под ног, я закачалась. Моро выбирал нервно, спешно, будто и не разглядывал особо. Он брал только парней, и худых и толстых. Брал и стариков и даже зазвал пару родителей, которые и не собирались участвовать. Но не взял ни одной девушки, хоть и осталось нас немного. Ульда без пары пальцев на левой руке, да дети, ещё не окрепшие. Голова кружилась так, что я не могла разглядеть собственных ног. Матерь говорила что-то, в процессе забирая пару девочек из нашей шеренги. Эти оказались самые везучие. Мелкие козявки. Жались теперь к подолу Матери с наглыми улыбочками, а их родители, я уверенна, за моей спиной хихикали от восторга. Я боялась даже взглянуть на маму. Но взгляд мой напоролся на одного из сыновей Вильяма, и его самого, тучного борова к кожаной жилетке. Все засобирались уходить. Вильям вдруг стал красться в мою сторону, как упырь в ночи.Я набрала воздуха в грудь, собираясь заорать но все что смогла сделать это разреветься и ринуться к Матери Миранде как младенец. — Прошу вас, не уходите! — все обратили внимание на мой рёв. Даже сама Матерь остановилась не оборачиваясь, дети вокруг неё захныкали. — Прошу, пощадите. Позвольте мне пойти с вами, я многое умею, и как-нибудь вам пригожусь. Она повернула ко мне голову, осмотрела с ног до головы и после паузы покачала головой. — Прости Паула, но земля тебя не крепко держит и без нашего участия. Тебе лучше остаться дома. — Голос её был как певчий перелив, и такой добрый тон, какого я никогда не слышала. — Я вас умоляю. Заберите. Всё сделаю. — Мама, я мог бы…- вмешался Моро, но Матерь только подняла руку приказывая молчать. Её рука, такая мягкая и холодная легла на мои и легко отцепила их от подола платья. Я и не заметила, как упала на колени, вцепившись в него. — Пожалуйста. — прошептала я в последней надежде. — А ведь Гейзенберг так и не показался. — раздался бархатный голос Альсины. Я подняла на неё глаза с надеждой. — Может этот подарочек ему пригодится? — Он не принимает гостей, ты же знаешь. — Покачала головой Матерь. — Я его уговорю. Умоляю, позвольте служить вам. — Залепетала я. — Я бы посмотрела, получиться ли у тебя. Матерь, ты разрешишь сделать любимому брату такой подарок? Я не понимала и половины из того что они говорят, но боялась оторвать глаза от земли. И вдруг я расслышала, что Альсина уговаривает Матерь. Просит за меня! В груди снова потеплело, будто солнце расцвело. После недолгих раздумий Матерь согласилась с Альсиной и похвалила моё упорство. От одного этого я чуть не потеряла сознание. Альсина велела мне подниматься, оглядела меня ещё раз и её алые как кровь губы улыбнулись мне. Красиво. Как же красиво. — Дойти до фабрики тебе придётся самой. Знаешь путь? — я кивнула. — Тогда беги скорее кроличек, не то… Я обернулась туда, куда был направлен янтарный взгляд госпожи. Вильям, в домотканой рубахе с пятнами жира на груди проталкивался к самой матери Миранды, с выражением злости на лице. Какая дерзость! Глаза сами наши маму за его спиной, бледную и сухую. Она теребила свой старый цветастый платочек и не поднимала глаз от земли. Беги! В голову ударила одна единственная мысль. Бежать, бежать как можно дальше. Спасаться, не останавливаться. Я рванула с места, расслышав только как мама кричала моё имя. Лучше я потеряюсь в лесу и умру с голоду, чем позволю кому-то из семейки Вильяма хоть пальцем меня тронуть. Слезы застилали глаза, тряслись поджилки, но все что я могла делать это бежать. Всё о чём я могла думать, это о том, как бы добраться до места. К дому Гейзенбергов вела самая северная тропа. С неё легко сойти и оказаться в непролазном лесу, тем более глубоким вечером. Но я старалась держаться свежих отпечатков копыт. Я притормозила только когда дыхание сбилось окончательно и в груди жгло пламенем. И тут же поняла, что растеряла все бусины, а подол белого платья оборвала о ветки. К счастью, над деревьями завился столб густого дыма: плавильни фабрики не останавливались даже ночью. Утерев мокрые дорожки на щеках, я зашагала вперёд.