Неспящие в Кеттердаме

Самые крепкие и здоровые отношения в паре, как правило, идут рука об руку с такими понятиями, как доверие и безопасность. Александр склонен в целом разделять эту точку зрения, и всё же есть вещи, о которых он предпочел бы своей любимой, несравненной Алине не сообщать. Например, когда и при каких обстоятельствах он давал ей снотворное. Обнаженная юность покусывала губы и неловкими пальцами теребила край сбившейся простыни, такая трогательная в своем смущении тем фактом, что у нее только что впервые был секс. Александр тогда с трудом удержался, чтобы не превратить это «впервые» сразу в «дважды» и даже «трижды». Кое-как завернувшись в предложенный им халат и пролепетав что-то бесконечно благодарное, Алина торопливо скрылась в ванной, а когда вернулась, ее уже поджидал стакан с идеально прохладной минеральной водой. «Ты волшебник, Александр Кириган! Все мысли мои читаешь». Алина Старкова спала, утопая щекой в подушке, которую обнимала. Отводя за уши короткие пряди мышистых волос, чтобы видеть ее лицо, Александр поймал себя на том, что эта банальная мера предосторожности, оказывается, успела перерасти в нежную ласку, и отдернул руку, будто ожегшись. – Разве мама не говорила тебе, что бывает, если довериться не тому волшебнику? – прошипел он с внезапно нахлынувшей злобой. – Нельзя быть такой наивной, Алина, усвой это наконец. Она не шелохнулась, когда по мановению недрогнувшей руки из темного угла выступило существо, лишенное всяких черт. Ничегои, порождение самой скверны. Прежде Александра передергивало от того, с какой легкостью он их создавал. По желанию своего создателя они принимали любую форму, от насекомого до подобия человека. Безногий слон с рогами, человек с крыльями, пчелиный рой – что угодно. Это не требовало усилий, чего не скажешь о призыве обычной тени. Чтобы просто погрузить во мрак эту небольшую комнату, ему пришлось бы вычерпать себя примерно на треть. Cмешно ли, что всё былое могущество Черного Еретика свелось к трем жалким темным комнатам в сердце Кеттердама? Сила, когда-то естественная, как дыхание, теперь могла раздавить его самого. Александр моргнул, и из бесформенного сгустка мрака вылепился кошачий силуэт. Кошек не принято бояться. Тенью скользнув по смятой постели, она нависла над призывно белеющим плечом девушки. Черная дыра кошачьей пасти беззвучно разверзлась, обнажив ряд острых зубов. Один укус, и они будут связаны неразрывно. Стоит скверне поселиться в теле Алины, и Кириган разыщет ее, куда бы она ни пошла. Для этого им даже не нужен усилитель Морозова, да и зачем он от природы сломанному гришу? Заклинательнице, чья сила и так бесполезна? Мертвое солнце... – Не бойся, следов не останется, – он провел пальцем вниз по ее беззащитному плечу, затем коснулся своего. – Я проверял. Может быть больно, но эта боль тебя даже не разбудит. Есть шанс, что связь сработает в обе стороны, и у меня появится повод, не медля, обо всём тебе рассказать. Что милый обходительный доктор Кириган – совсем не тот, кем вы его считали, мисс Старкова, однако это не мешает ему... нуждаться в тебе. Ты разделишь со мной эту проклятую вечность, мой свет. У тебя просто не останется другого выхода. Взамен же я не обделю тебя ничем. Алина... – Александр, – позвала она, не просыпаясь, и спугнула ничегою, заставив его всего на мгновение потерять над ней контроль. Монстр, притворяющийся котом, исчез. Кириган с безмолвным проклятьем потянулся создать нового, но в последний момент раздумал. Если разобраться, их маленькая сказка пока хороша и так. Чтобы при необходимости отыскать в Равке одну легкомысленную девицу, которая и не думает скрываться, много ума не надо. Так зачем спешить? Ничегоя не вернулась и на следующую ночь, и спустя неделю, и даже в отеле Ос Альты, когда поутру из-за похмелья он банально не смог бы твердо свести ладони друг с дружкой, момент был упущен. А когда летом в аэропорту Старкова бросилась навстречу Александру и вцепилась в него, как в свое главное и единственное в мире сокровище, он разрешил себе немного расслабиться. Перспектива же появления на свет существа, куда более беспомощного и зависящего от воли своего создателя, чем теневые демоны, позволила отказаться от их услуг на неопределенный срок. «Что ты такое, Аврора? Что из тебя получится? И верно ли я поступил, допустив твое рождение?» По вечерам Алина торжественно вручала ему сытую дочь, а сама убегала в душ. На руках у отца Ро меньше буянила и легче засыпала, но даже в бодрствующем состоянии цепко хваталась за любую возможность на нем повиснуть. Потому что он оставался усилителем, а она могла быть гришом? Александр с ребенком на руках усаживался к панорамному окну, мурлыкая слова бессмысленных детских песенок, которые он знал исключительно благодаря жене, и смотрел на огни вечно неспящего Кеттердама, пока сзади не подходила теплая ароматная Алина и не опускалась рядом. – Влияние мимического позитива и повального альтруизма на положение вещей в мире явно переоценивают, ты так не считаешь? – шепчет он, едва удержавшись от того, чтобы передать ей дочь. – О чем ты? – зевает жена и кладет голову ему на плечо. Александр напевает несколько особо показательных, на его взгляд, цитат. – От улыбки хмурый день светлей, а если ты добрый, то всегда легко. Восхитительно. – О, святые, Кириган, не надо воспринимать детские песни буквально! Они не для этого. – А для чего? С пеленок вешать лапшу на уши, при этом еще и убаюкивая? – хмыкает он. – Нет, мне правда интересно. Этот мир вовсе не такое приятное и терпимое к щедрым, отважным, прощающим добрякам местечко, каким его принято изображать, Алина, скорее наоборот. Тогда какой смысл? – Не знаю, Саш. Может, если мы приучим Ро к доброте с детства, эта доброта успеет окрепнуть в ней и не сломается, когда жестокий мир покажет свое истинное лицо? Хороших людей всё равно больше. – Ты так думаешь, потому что каждый меряет по себе, – ворчит он, целуя ее в макушку. – По крайней мере, тебя я плохим не считаю. Ты хороший человек, с которым случалось плохое. Это... чувствуется, знаешь ли, – вздыхает Алина. – Разве плохой парень станет каждый день спасать жизни? – Если ему будут платить столько, сколько мне, почему бы и нет? Вопрос цены, и только. – А напевал ты всё равно искренне, – показывает Александру язык жена. – Я слышала. Если не брать во внимание вечные вопросы без ответов, это можно было назвать счастьем. Багра с презрением утверждала, что он разжирел, а его душа размякла, как свалившийся в горячее молоко сухарь. Но если тело можно было вернуть под контроль, то с душой всё обстояло несколько печальнее. Когда ты не засиживаешься на работе, а освобождаешься пораньше, лишь бы только твоя едва научившаяся ходить дочь успела тебя встретить, – зачерстветь одним усилием воли уже не выйдет. Кириган понимал, что не хочет терять семью, как и ждать предательства от своей неугомонной жены, которая, кажется, никого и ничего вокруг, кроме него, не видела. Оглаживала, нежно прихватывая пальцами, его бока и шутя называла их «островками спокойствия». И ради чего, спрашивается, черстветь? Определенно, не ради Багры, которая нет-нет да кривила губы в ответ на беззубую улыбку своей внучки, а на осторожное предложение Алины заменить давно выгоревшую скатерть с кухонного стола отвечала с куда меньшей сварливостью, чем собиралась. А затем Авроре Кириган исполнилось три, и счастье заволокло тучами. ...Пустая чашка выскользнула из пальцев Алины и приземлилась на ковер с глухим стуком. Ро, как ни в чем не бывало, обматывала нитью коралловых бус талию фарфоровой Потерянной Невесты. – Наконец-то, – выдохнула Багра, когда Александр осторожно устроил жену на подушках. – Говори. – Почти нечего. Алина хотела сделать сюрприз: купила торт, зажгла свечки. Обычные восковые свечи, подкрашенные для красоты. Дальше случился пресловутый «пуф», который до потолка. – Вот так, пуф! – подтвердила Ро, махнув ручонками и чуть не угодив матери по носу. – Огонь делал пуф. Она единственная не выглядела подавленной. Скорее огорченной тем, что огня и «пуфа» было мало. Багра сурово воззрилась на ребенка. Ее ноздри раздувались, как у старой опытной гончей, берущей след среди множества посторонних запахов, тогда как тот самый она почти не помнила. – Огонь или ты? – спросила она раздельно. Ро попыталась спрятаться за куклой, но больше из кокетства. – Я только потогала, – с бьющей наотмашь детской честностью заявила она. – Касива! – Только потрогала, – повторила Багра и перевела мрачный взгляд на Александра. – Она что, впервые видела открытый огонь? В три года? Чем ты думал, мальчишка?! Или тебе тоже было «красиво»? – У нас электрическая плита, – сказал Кириган, выдержав этот взгляд. – Или мне следовало жечь костры в присутствии младенца? Танцевать с ней под дождем и ловить зонтом молнии? – Следовало! – голос старухи щелкнул, подобно кнуту. – Младенец отреагирует на пламя, но дом не сожжет, силенок не хватит. Я предупреждала, кем она может быть, но ты не послушал. С чего вдруг? – Не знаю, – стиснув зубы, признался Александр. – Надеялся, что если беречь Аврору от огня... – То сила не даст о себе знать? Пф-ф, насмешил! Она правнучка Морозова и могла бы поджечь ваши внутренности, скопись там достаточно горючих газов. Я не понятия не имею, на что она способна. – Так давай узнаем, пока твой чай с секретом действует. Может быть, тебе удастся ее обучить? – Я никогда, – глухо прорычала Багра, – не обучала скверну. И глупое маленькое порождение той скверны, которой мы стали из-за твоей гордыни, учить не буду. Теперь уже поздно шить ей перчатки, а сила с каждым днем будет расти. Огня кругом много, больше, чем ты думаешь, и скоро он начнет ее обжигать. Подобное притягивает подобное, но скверна любое подобие извращает. Ты станешь причиной страданий собственного дитя, мальчишка, и это никак не испра... Не выть! Ро икнула, дернувшись от испуга, и всё же залилась слезами. Александр подхватил ее на руки, и девочка доверчиво прильнула к отцу, ухитряясь одновременно с этим обвиняюще вскрикивать и махать рукой на Багру, словно бы действительно могла что-то выудить из ее жестоких слов. – Нет, солнышко, нет, никто не сделает тебе больно, я не позволю, – успокаивающе твердил он. Багра тем временем не торопясь приволокла из кухни замызганный черный поднос, граненый стакан, коробок спичек и толстую желтоватую свечу. В комнате вовсю работал древний обогреватель, поэтому Багра ткнула свечой в него, подтапливая основание. Зажигать спичку, пока Ро в гневе, она опасалась. – Растите из девчонки мимозу, а не гриша, – бормотала Багра, ежась. – Позволяй я своему сыну то, что позволяете моей внучке вы двое, он не дожил бы и до первого слова. А традиция чествовать детей только за то, что они соизволили появиться на свет, – оскорбление для матерей. – Багра, – ласково окликнул Кириган, – свою жену я всегда поздравляю первой. Но ты не права. Ро притихла, лишь жалобно всхлипывала, теребя нитку, торчавшую из отцовского свитера. – В чем это? Своего сына я потеряла там, на развалинах, а ты был единственным не почерневшим трупом среди всех. Лучше бы я оставила тебя на съедение волкам в той пещере, куда по дурости отволокла, а не сидела рядом почти двести лет. Или, наоборот, стоило просидеть все двести, а не таскаться по лесам, вырезая твои кровожадные творения, а? Другой Дарклинг хотя бы создал для них теневую тюрьму, чтобы они там дохли с голоду и слепли, а ты не смог даже этого. Или я не права? – Так вот что ты об этом думаешь, – сумел слабо улыбнуться Александр. – Что ж, другой Дарклинг вполне тянет на роль сына маминой подруги, особенно если учесть, что подруга – это тоже ты. – Недаром тебя прозвали Черным Еретиком, – облизнула сухие губы Багра. – Только у истинных еретиков нет ничего святого. Ты осквернил вселенную и силу всех гришей, но тебе этого показалось мало. Ты задурил голову этой светящейся в твоих фантазиях тупице и вместе с ней начал плодить новых оскверненных. Что должно произойти, чтобы ты наконец понял, мальчик? Сколько ваших детей должно отдать небу душу у тебя на глазах? Высокомерие, извечное высокомерие Морозовых... Она воткнула плачущую свечу в стакан с такой силой, что едва не сломала пополам. – Ты говорила, что все гриши, жившие в одно время с нами, остались бесплодными, – напомнил Александр. – Впрочем, как иначе, если за годы поисков мы нашли всего двух оскверненных? – Сердцебит в Новом Земе, проливной в Керчии. Их смерть не назовешь легкой, не так ли? – Важнее то, что их родители не были гришами! – прошипел он. – Я тоже мог оказаться... пустым. Короткий смешок Багры сочился ядом. Она без жалости сняла стеклянный колпак с трех декоративных роз – кажется, единственного их с Алиной подарка, который не отправили пылиться на лоджии, – и водрузила его над свечой. Полюбовалась на результат, цокая языком. – А когда твоя девка понесла, значит, решил, что вы с ней ждете отказника? – Так ты перекроешь доступ кислорода, – холодно бросил Александр. – Свеча потухнет. – Главное, чтобы не пришлось тушить мой дом. С остальным я готова мириться. Ну так что? Ты можешь сказать хотя бы мне, если себе самому признаться не в состоянии? «Возможно, ты не переживешь жертву, которую потребует скверна». Последнее, что он услышал от матери, прежде чем выйти к королевским солдатам. Ее последние слова на изломе старого мира. – Я просто хотел оставить у себя Алину. Остальное казалось... решаемым. Кириган поудобнее перехватил дочь. Когда-то он действительно верил, что сможет при необходимости избавиться от нее. От сонной заплаканной девочки в голубой пижаме с совятами. Смешок Багры был в разы хуже предыдущего, потому что отравлял не ядом, а жалостью. – Карточный домик для счастливой семьи рушится, как любой другой, от дуновения. Мы с тобой не созданы для подобного, Александр. – Она впервые за несколько лет назвала его по имени. – Вечные изгнанники, тени бесславного прошлого. Нашим приютом стал Кеттердам, который привечает любой сброд, если ему исправно платить и помалкивать. Я не возражала, когда ты решил изучать науку отказников. Ты спас многих из них... Как он там говорил: один гриш стоит пятидесяти?.. – Закрой. Рот. Или, клянусь, я заставлю тебя это сделать. Тогда Багра улыбнулась открыто и подмигнула внучке. – Неужели хрупкая детская психика выдержит надругательство над бабушкой? Вот мой подарок тебе, маленькая нахалка, – избавление от иллюзий. Огонь или станет твоим врагом, или покорится. Пламя задрожало на спичечной головке. Багра поднесла огонек к фитилю, и тот загорелся не сразу, с неохотой. Замершая было Ро ужом извивалась на отцовских руках и изо всех сил тянулась к огню. – Да, Аврора, – согласилась Багра, – он красивый и теплый, он помогает людям. Но может быть и опасным, так что обойдемся без «пуф» до потолка. Если твой дар осквернен, огонь укусит тебя. Александру показалось, что он ослышался. – Что значит «если»? Голос крошился, как кирпич в ветхой постройке, которая только притворялась крепкой. Скрюченные пальцы Багры, державшие стеклянный купол над свечой, побелели. – Я почему-то питаю надежду на искупление. Странное чувство, неприятно зыбкое... Давай же! Пламя стыдливо заерзало на фитиле, а потом, когда Ро пошевелила пальчиками, вдруг взметнулось тонким столбом и ударило в стекло, слизав при этом не меньше половины воскового остова. – Касивый, – прощебетала девочка и бесстрашно протянула огню раскрытую ладошку. Лишь рухнувший на него откуда-то сверху жирный комок теней помешал Александру предотвратить неминуемый ожог. Рядом барахталась и выла дурным голосом такая же увязшая Алина. – Мама, матйи! – Ро гордо протянула родителям сложенные лодочкой ладони, в которых танцевал, разбрасывая оранжевые блики, небольшой, размером с бутон декоративной розы, огонек. – Мое. Багра щедро сыпанула на руки внучке черной земли из цветочного горшка. – Радуйся, гадкий мальчишка, я ошибалась, – пропыхтела она, отзывая свои тени, отнявшие у нее немало сил. – Тебе впервые удалось истинное творение. АЛИНА, СТОЯТЬ!

***

– Родная, прошу тебя, положи бутылку. Пожалуйста, давай сядем и спокойно поговорим. – Не подходи! Александр, я прекрасно за себя отвечаю, но сделаешь еще шаг... Она шарахнула по столу бутылкой из-под вина, из которой Багра раз в месяц поливала мумии гераней. – Ясно, суровое детство в Балакиреве не прошло даром, – Кириган расплылся в дурацкой ухмылке. – Что ты ржешь, твою мать?! – взвизгнула Алина, ставя под сомнение и без того спорное утверждение о прекрасном самоконтроле. Рука с внушительной «розочкой» ходила ходуном. – Наша дочь – первый настоящий инферн за четыре сотни лет. Считай, я праздную. Кириган сделал еще один незаметный шаг навстречу жене. – Святые, – простонала Алина. – Святые... как мне теперь с этим жить? – Давай начнем с того, как много ты слышала. – Я слышала всё. – По ее щекам катились слезы. – Отрава Багры не сработала. «Напротив, она сработала с удивительной точностью. Багра хотела, чтобы ты нас слышала. Зараза». – Алина, это по-прежнему я, – тихо напомнил Александр. – Тебе не нужно меня бояться. Беззвучный плач перерос в истеричный хохот. Его жена выронила оружие и согнулась пополам. – Я... а-ха-ха... п-про тебя... ха-ха... в восьмом классе... у-у... ебучий доклад писала! – Мне очень приятно, правда, – мягко заверил Александр, – но, боюсь, Ро тоже может тебя услышать. Он отшвырнул ногой «розочку» и привлек рыдающую жену к себе. – Разумеется, ты выросла в Равке и не могла не слышать о гришах. Все дети учат историю, а ты у меня всегда отличалась нездоровой тягой к знаниям. А когда твой ребенок гладит огонь, как кота, принять тот факт, что муж немного приукрасил цифры в паспорте, становится значительно легче, правда? – Заткнись, заткнись... – Она дернулась, но безуспешно. – Ты врал мне, с самого начала врал! Почему только мне одной кажется, что это ненормально?! Сектант несчастный, колдун... недоделанный. – Еретик, – с каменным лицом поправил Кириган. – Я бы попросил. Пожалуйста, Алина. – Святые, почему именно я? За что? – затрясла головой она. – Я же обычная. – А ты хотела задаром получить целого иностранца-миллионера, жилплощадь и ни одного гнусного скелета в шкафу в придачу? Ну, милая моя женушка, так не бывает. Алина взбрыкнула еще разок и обреченно затихла, сообразив, что ее никто не отпустит. – Я думала, твой скелет в шкафу – это Багра. – Ах да, Багра... Значит, у меня несколько скелетов в шкафу. Они, не сговариваясь, посмотрели на закрытую с той стороны дверь кухни. – Может, чаю попьем? Под чай думается легче. Или кипяток тебе в руки пока лучше не давать? – Прекрати, – взмолилась Алина. – Я и так схожу с ума. Это... жесть. Нет, это какая-то жопа. Александр решил пока не комментировать грубости, тем более что повод для них напрашивался сам. – Извини, я просто давно не чувствовал себя таким... – Счастливым? – Свободным, – признался он. – Я понимаю, что всех проблем это не решило, только добавило несколько новых, но... Проклятье, это даже с оправданием по ошибочному приговору не сравнить! Свое пожизненное я заслужил, и эта вина останется со мной. Но теперь я вижу проблеск надежды. – Ладно, – с величайшей осторожностью кивнула Алина. – Значит, Багра все-таки поможет... с Ро? – Конечно. Чем могущественнее гриш, тем успешнее его обучение и дольше жизнь. Насколько я могу судить, с самоконтролем у Ро всё хорошо. Будем надеяться, что пожарные к нам не зачастят. – Саша... – Она посмотрела на него из-под взъерошенной каштановой челки. – Алина, это слишком много для одного человека, за раз не охватить. Обещаю рассказать всё, что ты захочешь обо мне узнать, но постепенно, хорошо? Спасибо, что отреагировала так... деликатно. Он только теперь в полной мере осознал, что мог потерять жену, а возможно, что и ребенка тоже. – Я пока не знаю, как к этому относиться, – призналась Алина. – Один вопрос можно? Александр с утвердительным мычанием открыл дверцу холодильника и достал кусок сыра. – Почему в нашу первую встречу ты назвал меня... призывательницей Солнца? – Заклинательницей Солнца, – поправил он автоматически. – Потому что ты она и есть, Алина. Карие глаза округлились, как и всякий раз, когда Кириган сбивал ее с толку своими шутками. – Я могу управлять солнцем, серьезно?! Тогда почему никто не в курсе? Хотя бы мои родители, нет? – Видишь ли, – виновато пробормотал Александр и понюхал каменный сыр, – ты теоретически можешь призывать солнечный свет, но... Из-за того, что Черный Еретик... из-за того, что я когда-то сделал со старой Равкой, твой свет можем видеть только мы с Багрой. Такое вот кривое зеркало. – А, – поникла Алина, – ясно. Ты поэтому хватал меня за руки, когда знакомил нас, да? – О, ты и это помнишь? Надо же. – Наравне с удивлением нахлынуло полузабытое смущение. Странное чувство, как сказала бы мать. Неприятно зыбкое, пожалуй. – Конечно, – просто ответила она. Как призналась однажды, что любит. Просто, между делом. Александр вкратце описал ей принцип действия усилителя. Из-за сыра во рту вышло не так внушительно. – А твои тени, они такие же как у Багры, их могут видеть все? «И чувствовать». Жену передернуло от врезавшихся в память не самых приятных ощущений. – Да, но... – Он не смог при ней упомянуть ничегоев, даже вскользь и в шутку. – Показать? В глубине сознания мелькнуло не предчувствие даже – озарение, что так будет правильно. – Покажи, – сглотнув, кивнула Алина. – Это ведь просто тени, правда? Его ладони начали медленно наполняться тьмой. Весь мрак небольшой квартиры Багры с радостью устремился на зов, закручиваясь в спирали, оборачиваясь вокруг пальцев. Тени ластились к нему, точно голодные псы – к вернувшемуся хозяину, когда надежды на возвращение уже не оставалось. Так огонь касался маленьких пальчиков Ро, готовый верно и преданно служить ей, госпоже, одарившей вниманием и могуществом. Не требуя за это плату ошметками души, как скверна. «Здесь ровно три комнаты». Кириган чувствовал, что слабеет, истекая силой, как кровью. Однако не мог прекратить этого, да и по-настоящему останавливаться не хотел. Чувство правильности гудело в висках, отнимало жизнь капля за каплей – и влекло его дальше, притупляя прежний страх. Страх приговоренного. Страх Еретика, что сила, бурлившая в его крови, может иссякнуть. «Не бросай меня одного!» Пальцы Алины намертво сомкнулись на его запястье. Заклинатели Света и Теней не гибнут? Таков закон естества. Но ведь и гриши, согласно этому закону, не могли лишиться того, что было дано им по праву рождения. И всё же лишились. «Я должен вернуть то, что отнял. Возьми», – хотел сказать жене Александр, но не мог. Тени немы. Мир вспыхнул ослепляющим белым светом, раскалывая темноту вокруг них, как стекло. Последнее, что запомнил Кириган, прежде чем осесть на пол оглохшим и ослепшим, это потрясенный возглас Алины, удар клюки Багры и восхищенно-протяжное детское: – Пузда-а-а!