Осколки

Жизнь потихоньку налаживалась. Ну или, по крайней мере, становилась более упорядоченной. График Хосока и его самочувствие постепенно приходили в норму, хотя восстановление после, как они посчитали, 11 дней почти беспрерывного наркотического опьянения не давалось ему так легко, даже несмотря на ежедневные капельницы и ту гору таблеток, что ему приходилось принимать. Каждую ночь его мучали жуткие головные боли и кошмары, и ему редко удавалось поспать едва ли больше пары часов. Иногда три или четыре, когда к нему в постель незаметно пробирался Чимин. После таких совместных ночевок Хосоку приходилось выбираться из постели под утро очень и очень осторожно , выпутываясь из конечностей соседа с виртуозностью опытного гимнаста, ведь разбудить Чимина… пожалуй, сейчас это было самой большой опасностью, что ему грозила. Ведь спросонья тот был слишком агрессивен и драчлив. И это было не всегда удобно, потому что помимо мигреней и кошмаров Хосока часто будили рвотные позывы, ставшие его неизменными спутниками, несмотря на все те противорвотные средства и полезную легкую еду, что готовили специально для него Хэён и Джин. Пока он с трудом мог удержать в своем желудке даже пару ложек риса и куриный бульон и стремительно продолжал терять свой вес, но врачи говорили, что это нормально. Ведь прошло всего пять дней из пятнадцати. После раннего, обычно не слишком приятного пробуждения Хосок проводил пару часов на кухне вместе с Джином, просто закутавшись в одеяло и болтая с ним обо всём на свете и одновременно ни о чем. И если в первые пару дней Хосок еще как-то пытался предложить ему свою помощь, то потом просто отказался от этой совершенно бесполезной затеи. И просто наслаждался тихими уютными утрами. Затем приходил Чонгук, просыпался (почти всегда не без помощи первого и громкого скандала) Тэхён, они все вместе будили Чимина, завтракали и разбредались по своим делам. Чонгук – отсыпаться, Джин – на работу в парк аттракционов, Чимин – в зоопарк, а Тэхён и Хосок – в клинику. Тэхёна там ждала работа, а Хосока – капельница и несколько часов унизительного безделья, во время которых он бесплатно отлеживался на одной из коек в приемном покое под присмотром интернов и добродушных медсестер. Формально его уже приняли на работу в клинику уборщиком, и формально он уже работал, но поскольку после лечения у Хосока порой не хватало сил даже встать, то Тэхёну приходилось работать за двоих и частенько задерживаться на несколько часов. Впрочем, сегодня у Хосока был немного другой план, и, вопреки собственной слабости и яростным возражениям Тэхёна, он переоделся в новенькую, вкусно пахнущую свежестью и средством для стирки форму темно-синего цвета и принялся помогать Тэхёну. Пусть толку от него было не так много, но всё-таки. Зато на следующий день Хосок смог помочь Тэхёну чуть больше. А затем еще больше. И еще. И уже к концу недели его постепенно выздоравливающий организм адаптировался к нагрузкам настолько, что они работали на равных. И даже больше: Хосок согласился брать несколько дополнительных часов вечером, чтобы зарабатывать еще дополнительно триста тысяч вон в месяц. Всё равно ему не стоило появляться дома, пока на его месте спал Юнги, с которым они за эти дни так ни разу и не встретились и который вроде бы как смирился с его присутствием. Тэхён же обычно предпочитал пропадать по вечерам в студии и заниматься живописью, и хотя он не раз и не два звал с собой Хосока, но тот понимал, что будет лишь мешаться под ногами и сбивать ему творческий настрой, поэтому занимал всё свое свободное время работой. Ровно до того момента, пока его не приходил встречать уже успевший выспаться Чонгук и не провожал до дома, потому что у Хосока внезапно развилась странная фобия и он до паники боялся выходить на улицу один. Ему казалось, что в любой момент ему может встретиться Хёнджин, и вся эта история, оставившая многочисленные шрамы не только на его теле, но и на психике, повторится. И Чонгук… Это была одна из сотни причин, по которой Хосок был бесконечно благодарен ему. Он не спрашивал, не предлагал, а просто брал и приходил каждый день к клинике, встречал Хосока, провожал его до входной двери, а затем спокойно отправлялся в клуб, категорически отказываясь от любых слов благодарности. Впрочем, слова не были так важны. Хосок, как мог, старался отблагодарить всех делами. Он взял на себя практически всю работу по дому, за исключением вотчины Джина и Хэён, - готовки и посуды. Каждый вечер он раскладывал по местам разбросанные книги и вещи, выбрасывал мусор, вытирал пыль и мыл полы, стирал грязные вещи, сушил и гладил их. Он даже поливал несчастный фикус, который вдруг внезапно стал подавать признаки жизни. И пусть Тэхён, Джин, Чонгук и Чимин ворчали на него, но Хосок не собирался останавливаться. Он никогда не чурался физического труда, и сейчас, заботясь о других, получал от него огромное удовольствие. Кстати, «вторая смена» соседей тоже совсем не была против такой его самодеятельности. Мнение Юнги Хосоку передал Чонгук: мол, от этого новенького была «хоть какая-то польза, и их дом из обычной богадельни стал чистой богадельней »; и если верить заверениям всех остальных, то это была самая большая похвала, которую кто-либо когда-либо получал из уст Мин Юнги. С Хэён у Хосока выпал шанс познакомиться лично на десятый день его проживания в квартире. Тогда она вернулась домой непривычно рано, одновременно с Чонгуком, и буквально шокировала Хосока своим… весьма экстравагантным внешним видом. Ярко-зеленое растрепанное каре; макияж несчастной панды, которая решила перекусить клюквенным желе и изгваздала в нем половину морды… лица; непристойно короткое и еще более непристойно обтягивающее ярко-синее платье, под которым не было ничего, кроме чулок в крупную сетку, и которое это самое «ничего» не скрывало настолько очевидно, что Хосоку едва ли не стало дурно. ТАКОГО он не видел даже в порно, которое смотрели в туалетах его приятели и сверстники в приюте и в школе. Облик девушки настолько ярко свидетельствовал о роде ее ночной деятельности, что Хосоку даже не было нужды уточнять, чем же таким она занимается. Впрочем, Джин и Чонгук, с насмешкой наблюдающие за реакцией парня на соседку, всё же объяснили ему, что, вообще-то, Хэён говорит всем, что она репортер и у нее служебное расследование. Только вот что-то им всем очень мало верится в эту легенду, однако, если ей так проще, то это ее право. Хосоку сначала тоже не особо верилось, что эта девушка может быть репортером, но когда он увидел ее без парика, этой провокационной одежды и боевого раскраса, то… она вполне могла бы быть журналисткой. Да вообще кем угодно. Миловидная, со спокойными чертами лица, в которых отчетливо угадывались европейские корни, с коротко стриженными каштановыми волосами – она больше напоминала девочку-подростка, чем проститутку. А еще у нее была какая-то невероятная улыбка, и она пекла просто фантастическое шоколадное печенье. И не разговаривала. От слова «совсем». Ее единственным способом общения, так как никто тут не знал языка жестов, да и она сама в том числе, потому что лишилась голоса всего пару лет назад из-за болезни, были сообщения. На валяющихся буквально повсюду стикерах кислотного цвета, небольшой доске с прилагающимся к ней маркером и экране ее телефона. И если сначала такой формат общения был непривычен Хосоку, то потом он вполне спокойно мог болтать с девушкой, оказавшейся очень начитанной и отлично разбирающейся не только в литературе, но и в искусстве, политике, экономике и даже кей-попе (и правда как настоящий репортер) целыми часами. Жаль только, что их графики практически не совпадали и такая возможность выдавалась им нечасто. Но Хэён постоянно оставляла для Хосока на полке с его вещами, которую ему милостиво выделил на своем стеллаже Мин Юнги, интересные книги и журналы с закладками на статьях, которые ему могли понравиться, а Хосок, прочитав, возвращал их девушке с небольшими записками, на которых писал свои впечатления. Он был совсем не мастер оценивать и уж тем более писать, но те вещи, что давала ему читать Хэён, заставляли задумываться. И ему это нравилось. Как и их переписки по поводу этих вещей, книг и статей, которые порою тянулись целыми неделями. И чем дольше они общались, тем отчетливее Хосок понимал, что репортер из нее бы вышел просто отличный, но… все они знали, чем Хэён зарабатывала на жизнь, что бы она им там ни пыталась говорить и оправдываться. Но ее никто не осуждал. Здесь вообще, как и сказал Джин, никто никого ни за что не осуждал. И Хосок быстро привык к этому, удивительным образом органично вписавшись в эту закрытую, странную, но потрясающе крепкую и органичную экосистему, которую выстроил вокруг себя Ким Тэхён.