Решение

➤ текущее решение: слушать записи ➤ без выбора

— Ему в офисе делать нечего, — после вопроса о том, поедет ли он, Майк, вместе с ними смотреть записи с допроса свидетельницы, вмешался Лео. — Мой брат никак не связан с расследованием или с работой полиции, он лишь студент, которому пора хотя бы сейчас взяться за учебники, если не хочет вылететь в самом начале второго курса. Верно, Майк? Или ты теперь предпочитаешь, чтобы тебя звали «Гадалка»? Майку на миг показалось, что он услышал сарказм, за котором было скрыто что-то вроде обиды, в выверенном голосе некровного родственника, но из-за не меняющегося нейтрального выражения лица и прямой осанки было почти невозможно точно определить, как настроен Лео: уже простил его и теперь в хорошем настроении, или же все еще злится и потому источает негатив. И, хотя Лео все говорил по делу: Майк и правда не работник полиции и официально путь в расследование ему закрыт, в отличие от брата-прокурора и судебных экспертов по трупам, и он должен прочесть учебник по цвету, который купил (и надо оправдывать его стоимость, читая и уча, чтобы в следующий раз сдать рисунок на более лучший балл), но Майк бы не был собой, если бы просто принял все как есть, если бы не захотел воспротивиться и все равно сделать все по-своему, так, как ему хочется самому. Нотки эгоизма всегда были в нем, и, хоть он не помнит своего далекого прошлого, но ему кажется, что эти нотки у него с самого раненного детства, жаль только, что узнать так это или нет все равно вряд ли когда-либо получится и остается жить в догадках и слепом неведении о самом себе. — Если я посмотрю записи, то, возможно, смогу увидеть что-то еще, — сказал, спускаясь с последней ступеньки и теперь становясь еще ниже остальных на несколько сантиметров, Майк, — а если я увижу, то, непременно, облегчу тебе работу, Лео. Разве ты не всегда пытаешься узнать что-то новое о преступлении, которое расследуешь? Знаешь… я еще на многое способен, и даже если ты не веришь в меня, когда-нибудь я все равно докажу тебе. Лео, остановившийся вместе с сотрудницами лаборатории возле своей черной машины, которая была начищена так до блеска, что в ней отражались облака, как-то странно посмотрел на Майка, а потом, на удивление последнего, бросил: «Как хочешь», после чего он открыл дверь с водительской стороны и, вежливо пригласив сесть женщин, сел в машину после них. Майк хмуро посмотрел на профиль Лео через прозрачное стекло, не понимая столь быстрого согласия. Обычно, если Лео говорит «нет», то это и будет нет через минуту, час, год, вечность. А сейчас, он вроде сказал нет, но вдруг нет стало да. Иногда Лео такой сложный… Жить с ним порой как играть в шахматы, а в них Майк никогда успешно играть не умел из-за плохой концентрации внимания. Особенно плохо выходили партии против Лео. Тот вечно у него выигрывает во все интеллектуальные игры. Поэтому они больше не играют в подобное вместе. Ему слишком сложно, Лео слишком легко. Какой толк в игре, если заведомо знаешь, что проиграешь или выиграешь, это же абсолютно не интересно. Намного интереснее, когда все зависит от тебя, и шансы на победу зависят от твоих решений. Энтузиазм выиграть так и толкает вперед. Тихонько втянув свежего загородного воздуха в легкие, Майк кивнул себе: «Ладно» и обошел машину брата спереди, садясь на пустое сбоку от него место. Машина, чей двигатель уже был заведен, чуть качнулась, а звонкий как колокольчик голос Наны Комацу с заднего сидения спросил: — Вы злитесь на Майка за то, что он использует свой дар по назначению, Прокурор Накагава? Лео, которого вынудили решать семейные дела публично, медленно начал движение с парковки, а потом на пустую дорогу до Сибуи, специального района Токио, в котором располагаются главные офисы их полицейского отдела по расследованиям сложных преступлений при странных обстоятельствах. Когда-то именно этот отдел занимался расследованием взрыва в больнице, где работала мать Лео. Может, именно поэтому он выбрал работать именно в этом месте. Впрочем, с его нелюбовью говорить о себе все равно этого не узнать, а можно лишь предполагать. Майк отвернулся к окну, смотря на зелень, которая была так ярка в это лето, и на акварельное небо. Эти пейзажи хотелось запечатлеть на холсте. Возможно, когда-нибудь он вернется сюда, хотя бы ради этого, если не ради помощи в расследовании. Но ему все-таки хотелось бы, чтобы причина возращения была важной. Если его силы окажутся бесполезными для расследования, то они окажутся бесполезными во всем, ибо он перепробовал все: пытался смотреть судьбы людей, дабы решить за них, как им лучше будет поступить… но он видит только прошлое, а толка в этом мало в решении будущих проблем, если вообще он, этот толк, есть хоть немного. Потом он пытался искать пропавших, после того, как, трогая в доме все, смог найти по своим же воспоминаниям свой потерявшийся и разрядившийся телефон между подушками дивана в гостиной (по воспоминаниям, что оставил его там, а не случайно везде ища!). Но и это провалилось. Найти телефон в квартире он смог, а вот сбежавшего щенка соседки нет, ибо работать на территории всего района, в котором когда-то жил вместе с Лео, когда еще у них было плохо с деньгами, не смог. Слишком много было мест, всего не перетрогаешь. Его запас энергии закончился уже на втором повороте их дома. И таким образом, лучше бы у него вообще этих мэджик сил не было. Им было бы лучше быть у кого-то другого, кто смог бы понять уже, что с ними можно сделать… Лео начал отвечать на вопрос сотрудницы, а ухо Майка дернулось, как у его рыжего кота, когда он навострил слух, желая также узнать ответ на вопрос: злится ли Лео на него или нет. Спросить напрямую при двух женщинах было стыдно. После недавнего двойного фиаско (первое, когда увидел не то, и второе, когда Лео его нашел под столом) было стыдно привлекать к себе внимание. Хотя он и любит это делать. Чего он только не делает ради этого внимания, и волосы красит в яркие цвета, сейчас вот в рыжий, и линзы носит, и одежду выбирает цветастую, и говорит громко, ведет себя иногда наигранно, заигрываясь и забывая, что не актер кино, а просто никому неизвестный бедный студент с беспонтовым даром к хромому считыванию чужих чувств и воспоминаний, которые люди обычно пытаются только побыстрее забыть. Как часто он приоткрывал завесу, приподнимал вуаль и видел ссоры, ощущал траур, злость, обиду, но так редко бывают воспоминания счастья, эйфории, любви. Негатив всегда пахнет резче, берет больше, лезет первым. — Злость разрушительна, я пытаюсь не хвататься за нее, а дать ей протечь мимо, — сказал Лео, а потом, словно больше не желая говорить о себе и силах Майка, будто одна из этих вещей под запретом, решил сам спросить. — А где вы, говорите, познакомились с Майклом? Канна усмехнулась, желая послушать эту уморительную своей нелепицей историю про то, как Нана, вроде доктор, не глупый человек, который в априори должен быть человеком логики, верит во всякую чушь, но даже больше было интересно поглядеть на то, как она будет говорить Прокурору, которому симпатизирует, и который не верит в чудеса даже с таким братом, все это, то, что она верит в гадания и пошла погадать себе будущее к какому-то провидцу, у которого молоко на губах еще даже не обсохло. Канна не могла себе представить, чтобы хоть один уважаемый человек вроде Прокурора Накагавы мог поддержать такое увлечение. Конечно, в Японии много кто до сих пор верит в богов, магических существ и духов, а на торговых улочках до сих пор можно найти лавку предсказаний, где тебе и на таро погадают, и на кофейной гуще, но все это увлекает лишь студентов, гуляющих по таким улочкам и рыщущих в поисках чего-то необычного, да пожилых людей, которые уже как дети и снова верят в Санту. — Наверное, это выглядит по-детски со стороны, что я, такая взрослая женщина, все еще хожу узнать свое будущее… Но я делаю это не так уж часто. И в тот день у меня было какое-то особенное настроение… — Настроение узнать, повысят ли тебе зарплату? — усмехнулась Канна, качая головой и чуть улыбаясь. — Так это тебе и я сказать могу, Нацу*. Нана покачала мягко головой, а ее взгляд обнажил ее ранимую в сей момент душу, что все еще, несмотря на улыбчивый фасад (жизнь вынудила женщину смотреть страху в лицо и улыбаться в горести) уязвима. Верно говорила бабушка Нане, что она, ее внучка, еще такой ребенок и в жизни ей придется сложно, как только сложности и реальное бытие опустят ее на колени. Но сколько раз она на эти колени падала, столько раз с них и поднималась. И каждый раз больно как в первый, также неприятно, да, но у нее появляется все больше опыта, а вместе с ним ее настрой меняется, сложности ее закалили, но не сломили, и ее детская душа приобрела броню, но внутри осталась нетронутой. Это редкость для нынешнего времени. И потому порой Нане страшно за себя, страшно, что когда-нибудь она все же станет как ее бабушка, таким же изюмом и сухарем, такой же слепой старушкой с потускневшим взглядом карих глаз, которые уже никому не улыбаются, даже своему отражению, ибо эта старая душа утратила всякую веру в себя и свои силы, в жизнь. — Нет, зарплата последнее, что меня волнует, — чуть нахмурила маленький лоб Нана. — Я просто… я тогда убиралась в квартире и нашла старый фотоальбом, увидела фотографии с Крисом и поняла, что после него у меня совсем не ладится с личной жизнью. Канна знает о некоторых свиданиях, и том, как ужасно они прошли. Очень все плохо у меня с личной сферой, несмотря на то, что хорошо с рабочей. Вот я и подумала: «А может на мне сглаз или порча?». И решила узнать это. Но… Взгляд Наны лег на Майка, и тот почувствовал досаду, что сочилась от сотрудницы лаборатории, и ему сделалось несколько стыдно, что не смог ничем помочь. Порчи это не то, в чем он разбирается, или во что верит. Нет такого понятия как «порча», это лишь перекладывания ответственности за свои неудачи на кого-то другого, либо непринятие суровой несправедливости. — Вы крайне приятная личность, Нана Комацу, — сказал вдруг Лео, — и этот мужчина, что вас бросил, многое потерял. На лице получивший комплимент женщины расцвела улыбка, что стала чуть меньше, когда Нана все же продолжила, чуть стесняясь своей же откровенности, на которую так и тянуло в таком обществе, что было с ней сейчас. Канна и так знает про нее все, она ее лучшая и единственная подруга, что осталась с ней после всех трудностей, а не ушла, бросила страдать, как другие. Даже если кажется, что Канна стерва, это лишь ее защитная оболочка, за которой она добрая, честная и готова порвать за своих людей любого. А Прокурор Накагава и его брат хоть и были более чужими пока что для Наны людьми, но Прокурор ей нравился, он был красив внешне, мудр и честен как человек, что-то тянуло ее к нему, возле Леана было спокойно, а еще возле него чувствовалась защита, под которую попадали все, кого он посчитал ее достойной. Да и Майк был еще слишком молод, чтобы быть черным изнутри, и Нану умиляло его еще такое детское иногда поведение, а вместе с тем восхищало то, чем он занимался, вернее, чем пытался, видимо, заниматься: помогать людям, используя то, что есть у самого, но ничего более, ничего не отнимая взамен. Это прекрасно. И эти люди, что сейчас с ней, прекрасны, ибо они честны, добры и трудолюбивы. За такими мыслями, мыслями о том, какие хорошие люди ее сейчас окружают, и какой хороший человек ее покинул, и как она по нему все равно скучает, Нана не заметила, как растрогалась, а ее глаза намокли, чуть покраснев в белках глаз. Канну все же заметила — по голосу — и взяла ее за руку, хмурясь и внимательно оценивая взглядом: насколько все плохо. — Спасибо, Прокурор Накагава, — сказала Нана мягко и шмыгнула носом. — Но, к сожалению, Крис погиб, а не бросил меня. Если бы он бросил меня, наверное, это было бы даже лучше. Мы любили друг друга. А его смерть была такой внезапной, мы просто… Майк, засмотревшийся на красоты за окном, но все слушающий, вздрогнул и закрыл глаза, когда воспоминание, что он уже видел, «гадая» Нане недавно в той лавке, где он работал недавно, а теперь уже, видимо, нет, пришло к нему снова при наплыве чужих чувств. Как Нана, чуть более молодая, такая красивая и нежная, как лилия в саду, села в машину. Дверь ей открыл привлекательный европеец со светлыми волосами и голубыми глазами. Он сел за руль, потом посмотрел на Нану, что-то сказал, а та рассмеялась, и улыбка у Наны была такая, что не хотелось уводить глаз. На душе от нее сразу теплело. Эта улыбка может осветить весь мир, сделав его чуточку лучше, а темные дни краше. Крис, наверное, считал схоже. Он взял Нану за руку и поцеловал ее, касаясь кожи губами, как будто та была дорогим шелковистым изделием, требующего к себе бережного отношения, а он был ведомым ценителем. Машина вскоре тронулась с места, а атмосфера любви все множилась. Внутри салона был свой мирок. Без какой-либо злости, тревоги, страха. Но потом все разрушилась, а стены отдельного мирка раскрошились, и появилась и тревога, и страх, и злость: другая грузовая машина припечатала их к боку, в итоге столкнув с дороги, там машину занесло на скользкой после дождя траве, и она перевернулась раз и еще раз, летя с лесной горы, пока не врезалась в дерево и не замерла, испуская последний скрежет отчаяния. Майк потер нос, чувствуя резкий медный запах, который кроме него никто не чувствовал. Вместе с тем Нана рассказывала подробнее про то, что все еще тревожило ее душу: и Майк знал почему. Нана все еще не отпустила ту ситуацию. Все еще думает, почему все вышло так, а не иначе, и могло ли быть так, чтобы Крис остался жить. И что ей делать дальше одной. К сожалению, Майк не знал ответа ни на что из этого. Он только видел то, что было. И все. Это бесполезно. Теперь, наверное, он и гадать никогда больше пытаться не будет. Будущего все равно никогда не видит, только прошлое. Ну и толку с него… если это видение прошлого не облегчает людям жизнь. Всех интересует будущее. Ибо только в будущем еще что-то можно изменить, как-то на него повлиять сейчас, в настоящем. Но Нана вдруг сказала то, что Майка заставило нахмуриться и почувствовать себя не таким уж бесполезным. — …сказали, что это был несчастный случай, и что водитель не виноват, так как у него был эпилептический приступ, после которого он потерял сознание, и потому не отвечал за движение. — Нана сглотнула, теперь снова смотря на Майка с заднего сидения. — И я так долго страдала, все злясь на то, что винить некого. Даже стала винить себя в итоге. И эта злость и горечь… они все не проходили. Наверное, все же, я даже из-за них пошла к гадалке, а не из-за порчи. Хотела узнать, могло ли быть иначе. Думала, что если узнаю, то сразу станет легче. Майк не смог ответить на этот вопрос, но знаете, Прокурор, ваш брат все равно очень мне помог… он словно был со мной в тот день, в тот момент, когда машина, где была я и Крис, переворачивалась, и снова пережив вместе с Майком все это, я поняла: по-другому быть не могло. На меня снизошло озарение… Эта была страшная авария. И это чудо, что я осталась после нее цела и невредима. Наверное, у меня есть свой хранитель, что меня бережет. Теперь, после слов Майка о том, как Крис любил меня и думал обо мне даже перед своей смертью, я думаю, что, быть может, этим хранителем может быть даже сам Крис. И тогда получается, что он все еще со мной. Что он умер, желая, чтобы я жила дальше и радовалась этой возможности жить… Я верю в это. Канна опустила взгляд, чувствуя себя теперь виноватой за то, что иногда была слишком резка в выражениях, и, привыкнув быть с Наной откровенной, откровенно выражала свою точку зрения в том, что магия и гадания бред и обман, и что в них ничего толкового нет, а Нана, если верит во все это, не умнее деревенской куры. Но, верно, что каждый человек имеет право верить во что захочет. И что нельзя утверждать, что что-то бесполезно, не зная, что происходит внутри другого: чем его завлекло это? И почему он в это так верит. Не просто так же. Канна же не особо думала о причинах, хотя и думала о Нане и пеклась за нее как за подругу. Она думала о сохранности Наны, которую так легко обмануть и обидеть, но не думала о ней в другом плане, глубже: почему та вообще пошла к гадалке? Ради чего на самом деле? Они редко говорят о Крисе, потому что сама Канна никогда не была любительницей говорить о парнях, ее больше волнуют вопросы более важные, что, как правило, связаны в большинстве случаев с их работой, либо имеют масштабность, вроде вопросов политики или экологии. За всем этим, за суматохой «важных» проблем она совсем забыла о том, какие бывают болезненными более мелкие занозы. Видимо, одна такая крошечная заноза засела в сердце Наны и не желала уходить. Но, каким-то образом, пускай даже магическим, хотя Канна в это не верит, Майк, этот рыжий студентишка, смог вытащить эту занозу из сердца ее подруги. Когда-нибудь она должна отблагодарить его за то, что он уберег ее дорогую подругу от будущих саморазрушающих мыслей, что она сама, пожалуй, никогда бы не заметила, и о которых Нана сама бы никогда без причины с ней не заговорила — слишком боится навязываться. — То есть, я помог вам? — Майк взглянул на Нану через зеркальце. Та улыбнулась ему в ответ и молча кивнула. Майк довольно откинулся на спинку комфортабельного кресла, смотря снова на Лео и желая услышать от него похвалу в свою сторону, но тот, видимо, посчитал, что пряника некровный родственник не заслужил, либо что у Майка жизнь и так слишком сладка и ее нужно подсолить, и, уточняя, спросил его: — Выходит, что ты никогда не работал ни в какой чайной в торговом районе, а подрабатывал в лавке предсказателем, обманывая меня все это время? — Ну, — Майк напрягся, сглатывая и вздыхая. Ну и где его похвала? — Выходит, так. — Когда я забрал тебя тогда на машине, а ты был счастлив, ты был счастлив не из-за повышения надбавки, а из-за того, что тебя пригласили трупы трогать? — дальше спросил Лео. Нана наклонилась ближе: — Прокурор Накагава, не ругайтесь на него, пожалуйста, это все я виновата, это же была моя идея, — сказала Нана и посмотрела на подругу. — Просто я подумала о том, что иначе у нас ничего не получится узнать, и что Канна расстроится, а я не люблю, когда она это делает. Канна хмыкнула: — Я — последнее, о чем ты должна беспокоиться, Нацу. — Знаю, знаю, но все же… — и Нана замолчала, смотря вновь на водителя, пока тот молча решал что-то для себя. — Я не ругаюсь, — в итоге сказал Лео спокойно. — Я просто хотел разобраться в ситуации. Хорошо. Если вы утверждаете, что мой брат вам все же смог чем-то помочь, то я рад. Но, пожалуйста, больше не впутывайте его в свою работу, он не тот, кто должен с этим разбираться… Майк молча сказал: «Но я хочу» и отвернулся обратно к окну, скрестив раздраженно руки на груди. Дальше разговор он особенно не слушал, предпочитая надеть наушники и насладиться красотой местных полей и гор вдалеке, потому что тогда, когда они приедут чуть менее, чем через час, в Сибую, то подобных красочных просторных мест уже не будет, там будет совсем другая красота стеклянных близкостоящих высоток, в которых отражаются облака, светофоров, цветных машин, бесконечных потоков людей, уличных разношерстных котов, потерявших как он когда-то свой кров и море чего еще, но не такого… Не такого простого, натурального, спокойного и мирного, как просто зеленые поля, успокаивающие своим отсутствием эмоциональной самодостаточности. Это живая-неживая природа, что насыщает, но без перенасыщения. На миг Майк хотел попросить Лео остановиться, дабы выйти и поваляться немного в траве, но потом он передумал и запихал эту детскую и глупую идею куда подальше, прикрывая глаза и не замечая, как заснул. Ради того, чтобы добраться до лаборатории на автобусе, дабы Лео ничего не узнал, и дабы не тратить деньги на дорогое такси, ему пришлось рано выйти из дома, а так как он всю ночь играл в игры, то уснул лишь под утро и совсем не выспался. Наверное, в какой-то мере наказание в виде лишения его видеоигр Лео оправдано. Тот уходил на работу, когда Майк только лег спать, и видел измученный понапрасну вид брата. Все же, наверное, Лео не бывает беспочвенно жесток. Но так хочется чтобы был, чтобы было за что его ругать. Слишком идеальные и хорошие люди бесят в плохие дни. Даже если эти люди твои самые родные. Лео заметил, что Майк уснул, и хмыкнул, улыбаясь на секунду: слишком быстро, чтобы кто-то это заметил, но достаточно, чтобы это подействовало на него самого, завязав нить, что объединяет его с Майком, сильнее в узелок. ****** Когда они добрались до «Shibuya Scramble Square»*, что был многофункциональным комплексом, то Лео оставил машину на подземной парковке западного здания высотой семьдесят один метр, глуша двигатель и смотря на все еще спящего Майкла. Тот уткнулся лбом в стекло, бесшумно посапывая, и за время в пути, примерно полтора часа, Лео уже смирился с тем, что в этот раз отгородить Майка от того, что ему не преназначается, видимо, не получится, но смотря на него сейчас такого мирного и умиротворенного и вспоминая, во сколько он лег спать, Лео не мог заставить себя нарушить эту идиллию, будя брата. Лео полуповернулся к двум женщинам, говоря: — Мы прибыли, дамы, — сказал он деловито. — Прошу за мной. Лифт не так далеко. В нем мы поднимемся на тридцать первый этаж, где располагаются наши офисы. Вы еще никогда здесь не были? — Не были, Прокурор, — ответила вежливо Нана, а потом кивнула на спящего, тихо продолжая, — а как же ваш брат? Лео снова бросил на Майка, что был ни слухом, ни духом, взгляд, отвечая: — Думаю, что не стоит его будить. Так будет лучше. Если он хотел просмотреть записи, то не нужно было засыпать. Канна хмыкнула, а потом пихнула подругу к двери: — Пойдем, Нана, не стоит отнимать чужое время. Рабочий день ни у тебя, ни у Прокурора еще не закончился. Надо поторопиться, да возвращаться к работе. — А? Да, да, конечно, ты права, Канна, — согласилась Нана и открыла дверь, выходя из машины. Лео вышел следом, оставляя машину не заблокированной из-за Майка. Ему не впервой просыпаться в автомобиле в одиночестве, так что, подумал Лео, ничего страшного не случится. Тем более на парковке много камер видеонаблюдения, а при въезде есть охранный пост, чтобы никто кроме сотрудников не въезжал на эту парковку — для гостей есть другая в соседнем здании. Шагая по мало освещенной парковке, которая во все стороны уходила непроглядно далеко, Лео вместе с сотрудницами лаборатории дошел до лифта и нажал кнопку. Вскоре лифт приехал, и они вошли в него, оставляя Майка в машине и уезжая на верхние этажи. Это здание, в котором они сейчас, среднее по высоте из трех зданий комплекса. Есть еще ниже, что шестьдесят метров высотой, и самое высокое, что под двести тридцать метров. Это место пользуется популярностью, как у населения, так и у туристов, потому что, начиная с сорок седьмого этажа, начинаются панорамы на весь Токио. На самом высоком здании даже есть открытая смотровая площадка, до которой можно подняться как на закрытом лифте, там и на открытом эскалаторе: и второй способ куда более захватывающий, ибо эскалатор идет по побоку высотки, и лишь крепкое стекло со стороны города служит перегородкой, сдерживающей людей от свободного падения. Там, поднимаясь по движущейся лестнице наверх, ощущаешь, словно плывешь в небеса, если поднимаешься, и словно опускаешься с них на землю как птица, если спускаешься. Превосходное и красивое место. Правда, определенно не для людей с фобией высоты… — Вы когда-нибудь поднимались на верхнюю смотровую площадку по эскалатору? — спросил, когда они вышли из лифта, Лео, замечая, как Нана засмотрелась в панорамное окно на облака, солнце, очерчивающее силуэты других многоэтажек, на людей, что с такой высоты кажутся совсем маленькими. — Я хотела, но так и не дошла до нее, — ответила Нана. — А ты, Канна? Ты вроде же тоже говорила про это место. Канна кисло, идя по стороне стены, а не окна, взглянула на прозрачное стекло, за которым блестело солнце. Женщина повернула голову прямо, скрещивая руки на груди и ощущая, как быстро бьется в груди ее сердце. — Отсюда правда открываются чудесные виды, — согласилась она, — но я так и не осмелилась подняться выше сорокового этажа… Наверное, у меня есть некоторый страх высоты. — У тебя? — удивилась Нана, улыбаясь. — Никогда бы не подумала. И Нана подхватила ее под руку, улыбаясь и поддерживая, разгоняя немного ее страх, а сама все смотря в окно на небо и улыбаясь, представляя, как где-то там, с одного из этих белесых облаков на нее смотрит сейчас Кристиан и улыбается, радуясь за то, что она наконец смогла перестать винить себя в его смерти, пускай и не до конца, пускай для полного исцеления потребуется много времени, но она обязательно будет стараться залечит свои раны полностью, потому что в страдании нет никакого толка. Если она и выжила, то только ради того, чтобы и дальше ловить каждое мгновение. «Carpe diem», — как любил цитировать Китинга из «Общества мертвых поэтов» Кристиан, когда был еще жив… — Здесь. Мы пришли, — останавливаясь возле непрозрачных дверей, сказал Лео, а потом открыл дверь, заходя внутрь своего кабинета, в котором он проводит чуть меньше половины своего рабочего времени, так, ибо много времени уходит на то, чтобы осмотреть место преступления, походить по округе в поисках свидетелей, съездить к специалистам, которые занимаются другим частями вопроса, вроде Наны и Канны, что занимаются телами. Часто, когда случается преступление, что поручают ему раскрыть в определенный срок, у него совсем не находится времени для отдыха, он не успевает даже присесть, все время бегая и разъезжая по Токио. Но он не жалуется, потому что работа в полиции, хоть и потная и нервная, но интересная и прибыльная, и только здесь он ощущает себя на своем месте, только здесь может использовать по назначению свой потенциал. И, найдя свое место, Лео хочет, чтобы Майк когда-нибудь также нашел свое, и чтобы это приносило ему благодать, а не мучения, чтобы он получал столько же, сколько отдавал, как Лео сейчас, а не как Майк сейчас: он все отдает, физические силы, время, ментальные силы, силы способностей, но ничего не получает взамен кроме ночных кошмаров и все больше вопросов. Лео просто боится, что, если Майк продолжит в том же духе, то у его брата начнут появляться все более серьезные вопросы, от которых он уже не сможет отвертеться. И тогда плохо будет не только Майку, что не сможет получить ответы, но и Лео, что не сможет эти ответы дать. — Присаживайтесь на диван, — сказал Лео, закрывая жалюзи и включая аппаратуру: проектор, висящий напротив дивана. Он сейчас не так часто, но все же бывает, что просматривает рабочий материал на большом экране. Так иногда видятся новые детали, а потом и приходит озарение. Немного работы, и вот видео с утреннего допроса начало проигрываться… ****** Темная комната с голубым освещением с зеркалом на стене, за которым сидит много сотрудников полиции, завлеченные посмотреть на так внезапно появившегося свидетеля по делу о пожаре на этаже больницы. За стеклом аппаратура и сотрудники, а по другую сторону, в комнате дачи показаний, что увешана акустическим поролоном вместо обоев, только металлический стол, прикрученный к полу аккуратно гайками, да два стула за ним друг против друга, сбоку на штативе стоит камера, записывающая все вместе со звуком, а под потолком висит еще одна, менее заметная глаза, но записывающая картинку в HD и звук сразу на свои сервера, чтобы, даже если здание вдруг испарится, записи с камеры все равно стались жить на стороннем сервере партнерской компании. Женщина сидела, опустив взгляд в стол, а волосы обрамляли ее овальное лицо. Казалось, что в черных глазах все еще отражается огонь, что в них надолго запечатлелся страх и некоторый шок, а, может, и вина за то, что эти глаза все видели, а обладатель их ничего не сделал, никого не предупредил, не сразу сказал, боясь сам не зная чего. Может, что все шишки достанутся не тому. Хотя так обычно в Японии и не делают. Если и сажают, то за дело. Женщина верила в это… но тогда сомнения заставили ее убежать, сверкая пятками, только она все увидела. — Скажите, вы были в больнице, когда начался пожар? — спросил Лео, смотря в глаза свидетельницы. — Да… — ответила тихо, чуть размыкая губы, женщина, — я была там. Я работаю нотариусом, и меня пригласили составить завещание родственники той женщины, что лежала в палате, в которой начался пожар. — Расскажите, пожалуйста, подробнее про то, что вы видели, — попросил Лео. — Конечно, — кивнула свидетельница. — На этаже было тихо, так что кроме меня никого не было. Я шла по коридору в палату, в которой мне сказали можно будет найти клиентку, как услышала смех… — Смех? — переспросил Лео. — Чей смех? — Сначала я не поняла. Эта был женский смех, он шел из одной из палат, и я поняла, что из той, что мне была нужна. Я подошла и приоткрыла дверь, после чего увидела… Я увидела… — Женщина сглотнула, сделав паузу и отпив воды, а потом продолжив. — Одна из пациенток ходила по палате с ножом, смеясь. На полу под кроватями была кровь, которая капала, а те девушки, что лежали на пастелях, были… думаю, что они были уже мертвы, господин, потому что они совсем не шевелились, и они выглядели так страшно. Лео что-то чиркнул ручкой в своей блокноте и спросил: — Кроме перечисленного вами, было ли что-то еще, что вы запомнили? — Да, да, было… — вспомнила свидетельница. — Та женщина потом положила нож на кровать и вытащила из кармана зажигалку. Когда она присела, поджигая пол, то я увидела, что по всей комнате было разлито что-то… наверное бензин или спиртное, не могу точно сказать, потому что, когда вспыхнул огонь, я убежала. — Почему вы убежали? — спросил Лео. — Когда я шла на подписание завещания, то совсем не ожидала, что увижу живой кадр из фильма ужасов… я так испугалась, что тоже могу умереть, что закрыла дверь и побежала обратно по коридору, даже не оглядываясь. Потом я наткнулась на одну из сотрудниц больниц и сказала ей, что в палате пожар, и она сказала мне уходить по лестнице. Я сказала ей, что там не только пожар, но та уже убежала, не слыша меня. — Понятно, — ответил Лео и прищурился. — А где вы поранили руку? Столько слоев марли… наверное, что-то серьезное? — Только несколько стежков, — ответила глухо женщина. — Я упала, когда спускалась по лестнице, и там торчала из стены арматура. Об нее я и порезалась. Другая сотрудница видела это, она помогла мне остановить кровотечение, можете спросить ее. — Конечно, — кивнул Лео, закрывая блокнот. — Спасибо за содействие. Но, прежде чем мы закончим, ответьте, пожалуйста, еще вот на что: почему вы не обратились в полицию сразу, а пришли лишь на следующий день? Женщина сильнее наклонила голову: — Я испугалась. Побоялась, что виноватой посчитают меня… Так ведь уже было. Помните, в шестом году, при тоже пожаре в больнице? Лео не ответил, а свидетельница продолжила: — Но я понимаю, что виновата, и что нужно было сразу прийти. Надеюсь, что из-за меня у вас не добавилось проблем. Лео монотонно ответил: — Нет, все в порядке. Спасибо за содействие полиции. Думаю, на этом мы закончили. Вы можете идти. И он встал, выключая камеру и провожая свидетельницу на выход. ****** — Вы ей верите? — когда запись закончилась, спросила Канна. Лео подумал и, отталкиваясь от борта стола, подходя к окну, чтобы поднять жалюзи, сказал: — Нет повода не верить. Информация еще проверяется до конца. Но нам уже удалось выяснить, что та женщина с ножом была Махоко Есимото, которую госпитализировали из-за депрессии и попытки самоубийства. Возможно, это не единственное, чем она страдала. Родственники Есимото говорят, что родственница была иногда буйной, и что могла кинуться на них в попытках ударить веником, шваброй, сковородой или чем-то еще. Также у Есимото было подозрение на опухоль, из-за которой она и вела себя иногда неадекватно, и в больнице она лежала, ожидая своей очереди на обследование и операцию. Но за день до пожара пришли ее анализы, и ей сообщили, что у нее неизлечимая стадия рака. Тогда, со слов сотрудников больницы, Есимото попыталась напасть на них, а после того как поняла, что слишком слаба для этого, развернулась и ушла обратно в свою палату. То, что именно Есимото убила своих соседок по палате и устроила пожар — сомнения у меня нет, потому что пока что все указывает на это. Канна грустно кивнула. Было и страшно, что люди погибли, и что женщина может сделать такое (а вдруг она, от одиночества, когда-то тоже станет такой как Махоко?), и грустно, что женщину забросили и так не любили, что отослали в больницу, подальше от себя, вместо того, чтобы быть с ней, спросить, что у нее болит, и как ей можно помочь. Смешанные чувства. То, что сделала Махоко, ужасно и бесчеловечно, но то, что она, должно быть, переживала и терпела, не лучше. — Значит, что Махоко убила соседок, а потом устроила пожар? А что стало с ней самой? — беспокойно спросила Нана. — Она убила себя тем же ножом, — ответил Лео. — И потом ее тело нашли обугленным вместе с другими телами, почему сразу было и не понять, что одна из погибших — есть та, кто во всем виновата. Но так даже лучше. Можно не беспокоиться, что преступник на свободе и может навредить еще кому-то. Иногда убийство может быть с хорошим итогом. Как, например, убийство себя Есимотой. В тюрьме ей было бы намного хуже, чем на свободе, но и на свободе бы она только страдала. Кажется, все закончилось не так уж плохо, не считая невиновных погибших девушек и погоревшего этажа… — Вы оптимист, — хмыкнула Канна. — Я удивленна. Мне, почему-то казалось, что вы более пессимистичны, Прокурор. — Я ничего из этого, Хасимото-сан, — несколько мертво улыбнулся Леан. — Я только реалист. Канна кивнула, погрузившись в свои тяжелые раздумья, а Нана вдруг заговорила, бесшумно хлопая в ладоши и оставляя руки в таком положении: — Все же, хорошо, что все так быстро разрешилось! Конечно, очень жалко эту женщину, но она сделала преступление, расплатившись за него своей жизнью. Баланс в мире восстановлен. А это значит… что нам можно немного отдохнуть? Канна? Прокурор Накагава? Может, зайдем в какое-нибудь кафе? Ненадолго. Этот район такой красивый. И неподалеку, я помню, есть памятник Хатико. Может, погуляем там? Лео вежливо сказал: — Это действительно очень красивый район. Но, прошу меня простить, у меня еще очень много работы. Если вы хотите, я могу подвезти вас до лаборатории… — Нет, нет, Накагава-сан, — махнула руками Нана. — Не стоит, мы доберемся самим на скоростном метро. Спасибо за предложение. И за то, что пригласили сюда. Было очень интересно посмотреть на этот полицейский офис. Мы редко когда бываем в них, в основном все наше сотрудничество с полицией проходит дистанционно, верно Канна? Та кивнула и поднялась на ноги. — Да, было очень интересно. Спасибо. — Она поклонилась, и Лео предложил проводить их до лифта, говоря, что ему все равно спускаться обратно на парковку, чтобы решить, что делать с Майком: отправить его обратно домой на такси, или же подвезти самому. Канна и Нана вышли на первом этаже, выходя из здания через главный пропускной пункт, а Лео поехал ниже, доставая, когда вышел из лифта, телефон и проверяя, не написал ли Майк что-то за то время, что они были наверху. Сообщений от него не было. Тогда Лео пошел к машине, видя, что внутри тоже никого нет. Двери были открыты, садись, кто хочет, а салон холоден и пуст. Он чуть раздраженно вздохнул: — Ни на минуту одного оставить нельзя… И набрал номер Майка, прислоняя динамик к уху. Недоступно. Лео опустил руку обратно, прищуриваясь и смотря в правую сторону парковки: туда, куда она намного метров уходила вперед. Как море, которое уходит за горизонт, и чего конца невозможно увидеть. Так как шел с другой стороны, где никого не встретил, то эта сторона была единственной, куда, скорее всего, направился бы Майк, если бы не увидел указателей «Выход» на стене и пошел не в ту сторону. Решив все же не бросать Майка скитаться по парковке одному, Лео зашагал прямо, чувствуя, что идет в верном направлении. ****** Просыпать в незнакомом месте в одиночестве занятие не из самых приятных, пускай при актуальных событиях Майку и ближе больше одиночество, нежели толпа. Открыв глаза после сна, после которого осталось странное послевкусие, Майк увидел сперва мрак, а потом, сев ровнее и проморгавшись, понял, что эта парковка. Он уже был здесь, вроде бы здесь, потому что припоминает эти желтые разметки и светло-серые бетонные стены, такое освещение. И, учитывая, что ни Лео, ни тех сотрудниц здесь нет, не сложно догадаться, что парковка эта именно под небоскребом, в котором работает Лео. — Вот придурок, — пробурчал Майк, осознавая, что все проспал, а его никто и не удосужился разбудить, хоть Лео и знал, насколько ему это интересно. Вот так всегда. Стоит только глаза прикрыть, как тот все сделает по-своему, игнорируя предпочтения других. В этом они с Лео схожи. В этом, да в том, что оба с приюта и пережили травму в детстве. А во всем остальном они полные противоположности. И пока не понятно, хорошо это, или же плохо, а может, что ничего из этого. Хотя нейтральность, как по Майку, всегда самый противный из вариантов, лучше уж грани, лучше да или нет, черное или белое, нежели раздражающие не знаю, либо непонятный серобуромалиновый, который почему-то не может быть просто сиреневым, коим является. Или фиолетовым? Черт, точно придется читать этот учебник по цвету. Он, Майк, вроде не дальтоник, а все равно многие оттенки различить не может, хоть тресни. Хотя… если честно, то ему просто лень запоминать их многочисленные странные названия и шифры, ибо мотивации не хватает, а, может, интереса. Его интерес упорно смотрит в другую сторону. В сторону, про которую Лео прекрасно знает. И как же обидно, что тот просто взял и ушел без него! Закусив губу и вытащив телефон из кармана, чтобы включить себе хотя бы музыку (все равно без Лео в офисы подняться его никто не пустит), осталось незамеченным небольшое похолодание в машине и потускнение света. Все же найдя музыку и сунув наушники в уши, Майк устремил взгляд в окно, за которым, впрочем, ничего не было, лишь однотипные парковочные места без конца и края. Интересно, это парковочный сектор «А» или «Б»? Он их совсем не различает, в отличие от Лео. Тот всегда паркуется сам, не доверяя машину другим. Лео вообще никому, кажется, не доверяет кроме себя. И Майку всегда было интересно: это из-за того, что тот рос в детском доме, или за этой чертой личности кроется еще что-то? Вроде они оба росли без семьи, но он людям верит, нет повода им не доверять в нужные моменты, даже если те иногда и обманывают и предают, но не все же такие. У него, Майка, веры в людей больше. Наверное, это его плюс. В наушниках Майка заиграла рандомная аудио-йога для ментальной корреляции. Что-то необычное и странное. Быстро вгоняет в некоторый легкий транс, а еще неплохо разгоняет энергию по телу, делая это мягко и тепло. Эффект: что-то между бхастрикой и шавасаной. Конечно, Майк не большой знаток в йоге, но Лео еще в детстве подсадил его на медитации, и, на удивление, в них что-то было, потому что Майка зацепило уже после первой, и вот, хоть и по-своему, он до сих пор увлечен ими. Из-за СДВГ, которое он более, чем уверен, что у него есть, ему сложно, как Лео, долго сидеть без движения, но благодаря музыке подобной этой, он может расслабиться и отпустить мысли, разгрузить мозг, а это и есть суть медитаций.

Начало сводки:

Бхастрика — Это особая техника йоговского дыхания, практика которой разжигает внутреннее пламя, тем самым наполняя физическую оболочку и разум жизненной энергией. Шавасана — «поза мертвого тела». Это йогическая поза (асана), которая выглядит максимально просто и при этом дает максимальное расслабление телу и психике. Мертвая поза это глубокая релаксация, своеобразный транс и гармонизация мозга.

Конец сводки.

Из-за легкого транса, в который ввела Майка музыка, он не заметил шепот с заднего сидения. Незримая вуаль опустилась на него, а он, не замечая, перешел в астральный план, на не ясное количество времени назад, в то, где случилось что-то трагичное, что и оставило астральный след. Машина качнулась, словно кто-то сел или вышел из нее, и сквозь наушники Майк услышал хлопок двери. Он резко открыл глаза, вздрагивая и смотря за окно с водительской стороны. Музыка в наушнике зашипела и телефон отключился. Без мелодий Майк заметил, как было статично тихо сейчас. Никаких звуков. Словно он умер и оказался на том свете. Не сразу, но он понял, что, видимо, каким-то образом случайно перешел через грань. Такое уже было. Но очень редко. Лишь раза три. И каждый раз ему запомнился, потому что… Потому что довольно сложно вот так просто перейти в астральный мир, в зазеркальный мир прошлого, где все еще живут астральные следы уже мертвых наверняка людей. Страшно думать о том, что все, что тебя окружает, мертво, поэтому, Майк не думает об этом. Он видит через стекло, что вид парковки изменился. Кардинально изменился. Тут все еще темно и туманно, но тех парковочных мест, что были минуту назад, уже не было: были лишь сваи, строительный мусор, камни. На секунду Майк подумал, что произошло землетрясение, которые не редки для Японии и Токио в том числе, и что небоскреб, должно быть, разрушился, а это все итог того. Но он понял, что этого не было, ибо он бы почувствовал как минимум качку. Аудио-йога может и вводит в легкий транс, но не в такой глубокий, чтобы не почувствовать землетрясение и не услышать крушение бетонных стен и перегородок. Это просто прошлое. Это просто чей-то астральный снимок. Наверное, на этой парковке в прошлом произошло что-то, что сильно напугало кого-то, и Майк случайно задел это воспоминание, этот астральный след, окунувшись тем самым в прошлое. И, словно в подтверждение его словам, впереди Майк увидел черные тени. Сначала эта была одна тень, но через мгновение их стало много, и все они носились как рой пчел вокруг одного места, вокруг бетонной стены, словно в панике и не зная, что делать. Решив, что все равно самостоятельно выйти из астрала не сможет, пока или его не разбудят в Навье, в том настоящем мире телесности и бытия, или пока астральные проекции не покажет ему все что хотят, он решил поторопить события и посодействовать уходу чужого воспоминания сам, выходя из машины и идя в сторону теней. Пол казался ватным. А машина, как только он вышел из нее, растворилась. И возвращаться было больше некуда. — Эй! — одна тень пронеслась у него прямо перед носом, чуть не сбив, хотя это и было невозможно: та бы просто прошла сквозь него, как и положено нематериальным материям. Майк накинул капюшон и скрестил руки на груди, шагая дальше вперед, ближе к месту, где тени замерли вокруг чего-то. Когда Майк к ним подошел, ощущая сгусток нервного возбуждения, идущий сразу от многих, то смог различить одну черную фигуру, что словно застряла в полу. Часть обрушенного бетонного блока находила на нее, не давая уйти. И даже при всем желании Майк бы все равно не смог бы ничем помочь, он не супермен, чтобы двигать подобные тяжести вручную и в одиночку. Скользя взглядом по заваленному строительным мусором полу, а вернее даже земле, Майк гулко спросил: — Его придавило? Как это получилось? Я совсем не помню, чтобы были новости о несчастных случаях при строительстве комплекса. Тени не обратили на него внимание. Запутавшись и не зная, что должен сделать и как вернуться в свое тело, как проснуться, Майк стоял, потирая висок. Это место было неприятным. Давило на него. Не давало дышать полной грудью. А еще у него заболела голова и быстрее забилось сердце. Он присел на корточки, отойдя от места, излучавшее не самую приятную энергетику, чуть позже ощущая, что на него кто-то смотрит. Неприятное чувство. Волоски на затылке встают дыбом, а под ложечкой сосет и хочется побежать. Встав и развернувшись, Майк увидел одну четкую тень впереди, значительно отличавшуюся от других. Это был мужчина в черном, чем-то схожий на того, которого он видел в воспоминании погибшей, когда был в морге лаборатории. Эта тень не имела лица и глаз, но Майк мог сказать, что мужчина смотрит прямо на него. Майк сделал шаг назад, громко спрашивая: — Ну что тебе надо? Иди откуда пришел. Мое рабочее время на сегодня закончилось… Но мужчина не ответил, очевидно, потому что не мог, будучи лишь чей-то проекцией, чей-то тенью, следом, бликом чужой души… да и то не всей души, а лишь какой-то ее части. — Ну и что ты… — начал Майк, решая, что на этом странное воспоминание закончилось, но тень напротив двинулась, сделала шаг, а потом побежала на него, и Майк автоматически двинулся от нее, быстро переходя тоже на бег, отчего-то боясь, что, если тень его догонит, то случится что-то страшное. Он бежал по пустоте в пустоту. Он устал. И был раздражен. Напуган. Одно дело видеть воспоминания как обрывки из кино, а другое дело, когда все настолько реальное, что не понять, действительно ли это Явь, а не Навь. — Да отвали ты! — Майк остановился, прячась за бетонной колонной и надеясь, что тень его потеряла. Все было тихо. Он медленно выглянул из-за угла, не видя больше никого. Даже тех полуразмытых теней, что его игнорировали. Его дыхание было тяжело. Майк было уже хотел развернуться, но чьи-то руки легли на его плечи, грубо толкая назад, и он упал… Просыпаясь на светлой парковке. На шершавом бетонном полу парковки, видя Лео наяву. Тот помог ему подняться с пола, спрашивая то ли обеспокоенно, то ли раздраженно, то ли ничего из этого: — Зачем ты ушел из машины? Майк открыл было рот, но закрыл его обратно, осматриваясь и замечая, что машины брата не видно вокруг. Да и на стене напротив была уже не желтая «125», а оранжевая «334». Это… — Мы в другом секторе? — спросил Майк брата, а потом нахмурился, чувствуя, как холодок пошел по спине. — Но я не выходил! Вернее… не выходил здесь. Я просто слушал музыку, а потом случайно перешел в астрал. Там были чьи-то астральные проекции. И там была одна, которая гналась за мной. Но это так странно… они никогда раньше не контактировали со мной. А эта словно целенаправленно гналась за мной. Я… наверное, убегая от нее там, я убегал от нее и здесь? Лео нахмурился и, положив руку на плечо Майка, мягко подтолкнул его в сторону, где где-то очень далеко осталась их машина. — Завязывай с этим, — сказал Лео. — Мне это не нравится. — Мне тоже, — все еще не отдышавшись после бега, ответил Майк. А потом, вспомнив, воскликнул: — Вот не бросил бы меня, не пришлось бы за мной бегать! Почему вы ушли без меня? Лео сказал без какого-либо зазрения совести: — Я тебе не отец, чтобы сюсюкаться с тобой. Если ты хотел просмотреть записи, то нужно было не засыпать. Сам виноват. Майк закатил глаза и пробурчал: — «Нужно» лососю на нерест идти, а я просто уснул, и ты просто мог бы толкнуть меня… Эй! Что ты делаешь? — Пройдя два шага вперед по инерции от легкого толчка, воскликнул Майк, смотря на Лео. Тот пожал плечами: — Толкаю тебя, как ты и хотел. — Юмор это не твое… — Да? А что мое? — Быть противной занудой, — шутливо ответил Майк, а потом вздохнул, смотря вперед на бесконечную парковку. Долго же им идти придется обратно. — Я так далеко ушел? — спросил он Лео. Тот не ответил на риторический вопрос, но посмотрел хмуро на Майка, что смотрел вперед и потом себе под ноги. Лео все еще чувствовал остатки чего-то темного и тяжелого в воздухе, а в руке мурашки, словно отлежал руку, как обычно бывает, когда он использует свои силы. — Эй, я ты подкинешь меня до дома? — спросил его Майк, отошедший и медленно забывающий то, что было недавно. Лео кивнул: — Боюсь, если посажу тебя на такси, то ты до дома не доберешься. Майк продолжил болтать, не замолкая: — Да, да, конечно… Спасибо за хорошую оценку. Но я правда был не виноват сейчас! Чтобы ты знал. Я просто слушал музыку, а эта вуаль сама на меня опустилась… Но ладно уж. Бывает. Не хочу сегодня об этом думать. Эй, а если ты меня повезешь, то мы можем заехать в пиццерию? Дома, наверное, ничего нет, а я умираю с голоду. Можно? Лео усмехнулся, качая головой и кладя руку на плечо Майка. — Конечно, отото. — А потом, смотря на слишком довольную улыбку младшего, дополняя: — Но не надейся, что я забыл про твое наказание. — Ты невыносим… — простонал Майк.