Золотая листва

После первого визита Сабо к Им их встречи становятся… менее драматичными. Они происходят довольно часто. Их встречи не регулярны и не занимаю много времени, но их достаточно, чтобы Им не удалось проникнуть на задворки сознания Сабо. Каждый раз…месяца два или около того. Никакого расписания, насколько знает Сабо, не существует. Иногда они пьют чай, или Им идёт по длинным резным коридорам, о существовании которых Сабо никогда не подозревал, и напевает песни, которые пропали из сознания людей столетия назад. Они не случайны, не совсем. Случайность — это Эйс, Шакки, Сабаоди, это отсутствие необходимости следить за каждым словом и быть достаточно близко к состоянию расслабленности. Случайность — это мягкий мох и лопающиеся пузыри на заднем фоне, это тёплые руки и улыбчивые лица. Случайность — это не Им. Им никогда не высвобождает Королевскую Хаки. Это постоянная величина. Никогда не было так сильно, как в ту первую встречу, но… В этом нет необходимости. Каждый вдох — это всё ещё достижение, слова всё ещё не приходят на его язык без приглашения Им, Сабо всё ещё не может функционировать так. Ему шестнадцать. Прошёл почти год с тех пор, как он встретил Его. Он не должен быть этим… этим… этим… Сабо тупо замечает, что у него болит колено. Он стоит на коленях с тех пор, как пришёл сюда. Сколько времени прошло? — Встань. Сабо встаёт, не задумываясь. Ещё одна вещь, которая не изменилась: способность Сабо, или, скорее, отсутствие таковой, противостоять приказам Им. Он должен злиться из-за этого. Но он не может. В конце концов, это естественно. Мигрень. Сабо не может сказать, то ли всё слишком тихо, то ли он просто ничего не слышит. Сколько времени прошло? Голова Им наклоняется, глаза сверкают острым, налитым кровью взглядом. Его губы складываются в не совсем улыбку. Это холодное, чуждое существо. Чего ты хочешь от меня? хочет спросить Сабо. Он хочет поиграть с подолом своего костюма. Нет. Им ещё предстоит отдать приказ. Сколько усилий потребуется, чтобы сделать это когда-нибудь без подсказки? Нет никаких физических ограничений. Сабо проводит своё свободное время, пробираясь за Рэд Лайн, он должен иметь возможность говорить без разрешения. Не похоже, чтобы Им вообще запретил ему говорить. В этом никогда не было необходимости. Сабо не двигается. — Сядь. Итак, Сабо садится. Это не неудобное кресло. Не такие роскошные и мягкие, как обычные кресла в Мариджоа, но всё же удобные. Относительно обычный чайный стул, если не обращать внимания на то, что он сделан из серебра, обшит гранатом и обит шёлком. Холодный ветерок щекочет волосы Сабо. Они находятся в одном из многочисленных открытых садов Пангеи. Вот только Сабо понятия не имел о его существовании. Он маленький, но возвышается над всем миром. Самая высокая точка самого высокого шпиля. В саду растут жёлтые розы такого глубокого оттенка, что они становятся золотыми. Чайный столик на двоих стоит на краю, у перил, всего в нескольких шагах от смертельного падения. Под ними мир превращается в пылинки. Регулярно ли Им сюда приходит? Как уместно. Сабо действительно не может сосредоточиться на этом. Или вообще обо многом. Им до сих пор смотрит на него. Неужели он ждёт, что он заговорит? Должен ли он? Он… — Ты взволнован, — у кого-то другого этот тон мог бы быть озабоченным, но голос Им гладок, как шёлк, и его слова — просто утверждение, просто подсказка. Сабо дышит сквозь комок в горле. Это подсказка. Что вам от меня нужно? Но… это может звучать нетерпеливо или требовательно, а Сабо имеет в виду совсем другое. Он не посмеет. — Всё, что я хочу — это служить, — Сабо не совсем лжёт, голос немного тихий, немного дрожащий и невероятно почтительный, даже для его собственных ушей. — Но я не знаю, чего вы от меня хотите. Это не игра. Он целый год пытался приспособиться, и всё равно это не ложь. Драгон был бы так разочарован им, если бы узнал. Сабо сообщил ему только самое основное. Нет… не всё то воздействие, которое Им на него оказывает. Сабо думает о том, чтобы укусить его за щёку. Нет. Только не здесь. — Расскажи о том, что ты сделал во время перерыва. Вся грудь Сабо застывает. Его сердце замирает, мысли с визгом останавливаются. Это… Им делает глоток дымящегося чая. Он, кажется, не беспокоится. Им ставит чашку и наклоняет голову; это движение плавное. Красновато-янтарные глаза цвета расплавленной лавы и затуманенного огнём неба. Они (не) требуют ответа. И Сабо должен отказаться от этого, должен предотвратить это, должен говорить неправду. Он провёл время в Сабаоди без разрешения. Им должен это знать. Им должен знать всё. Вот только… он этого не знает. Ещё есть надежда. Но Сабо… Сабо не может лгать. Он едва соображает. И уж тем более не мыслит здраво. У него болит голова. — Я отправился на Сабаоди, — говорит Сабо, — без разрешения и сопровождения. Им молчит. Сабо едва дышит. Воздух слишком густой, слишком разреженный, слишком холодный, резкий в легких. Что он делает… — В Мариджоа становится душно, — говорит Сабо, потому что взгляд Им холодно обжигает его кожу, и тишина выжимает слова из его горла. — Сабаоди… освежает. Это хорошая смена темпа. Мне нравится смотреть на мир с земли. Им молчит. Сабо нужно заткнуться. — Агенты СП будут мешать моей цели, — говорит Сабо, — мне нравится анонимность. Им молчит. Сабо… ХВАТИТ, кричит он себе, проводя языком по зубам, достаточно сильно, чтобы причинить боль. Если он прикусит язык, это будет видно по его челюсти. Затем тише (как будто Им может слышать его мысли) заткнись. Подумай об этом лучше. Он не может лгать. Он хочет рассказать всю правду больше всего на свете. Ему хочется излить душу, как на исповеди. Он хочет освободиться от этого стресса, он хочет распространить всю свою психику на Им и получить прощение. (За что?! Он…) — Я не чувствовал себя связанным со своими сверстниками, я считаю их глупыми и откровенно невыносимыми, вы и Горосеи — единственные, у кого здесь есть хоть капля здравого смысла, и… Здесь уникальная возможность, осознает Сабо. Представить его действия в понятном (не изменённом) свете. Ему просто нужно сосредоточиться на избранных эмоциях и разочарованиях. Ему нужно полностью дистанцироваться от мыслей о своей семье и революции. Это…трудно, но не невозможно. Им делает это проще. С Им он уже далёк от мыслей о революции. Ладно. — Это просто невыносимо расстраивает, — признаётся Сабо, — я чувствую себя запертым в клетке и изолированным. Я не могу довериться Горосеям, а вы… простите, вам не следует этого слышать. Вы выше всего этого. Мне очень жаль. Я не хочу идти против вас. Я не хочу предавать вас. Я надеюсь, что вы не видите это так, просто… Сабо делает ещё один вдох. Это даётся легче, хотя бы на самую малую степень. Это он, или Им уменьшает воздействие хаки? Воздух здесь разрежен. — Иногда я чувствую себя таким бесполезным. Я не чувствую, что то, что я делаю, достаточно, как будто этого никогда не будет достаточно, как будто я просто… я не знаю, — Сабо немного смеётся, впиваясь ногтями в ладони. Теперь нет смысла что- то скрывать. Это только акт в том смысле, что он построен — строительные материалы все верны. — Это очень много. И это легче, когда я нахожусь за Рэд Лайн. Это похоже на свободу. Им молчит. — Я не хочу убегать от этого, — говорит Сабо, — у меня есть долг. Я понимаю свой долг. И я хочу исполнить его, но я просто… это приятно, быть далеко. Я… Им поднимает руку. Сабо мгновенно затыкается. Стыд, зудящий и горячий, ползёт по его коже. Он ещё никому так не изливался. Даже Рейли и Шакки. И всё же он только что выложил всё как на духу на Им от имени всех людей. Им, который сжёг мир дотла и построил из праха совершенно новый порядок. Им, который завоевывал и завоевывал, пока не осталось ничего, что можно было бы взять. А вот и Сабо, искренне изливающий свои чувства, как будто он какой-то ребёнок. Стук. Один. Два. Три. В воздухе пахнет розами и озоном. — Понятно, — в конце концов произносит Им бархатно-мягким голосом. — Ты достаточно ответствен, чтобы быть одному, — ещё одна пауза. — Идея кругосветного путешествия звучит привлекательно? Это не вопрос. — Да. Гул, глубокий и мелодичный. — Твои экскурсии разрешены. Продолжай, действовать на своё усмотрение. Кроме того… в Норт-Блю есть королевство с недавно открытыми запасами морского камня. Они не хотят сдаваться без боя. Иди туда, наблюдай и разработай метод, который даст нам всё, что мы хотим, но тем не менее оставит их с иллюзией свободы воли. Сабо чувствует что-то между затаённым дыханием и головокружением. — …что? Им сдвигается, чернильно-чёрные мантии колышутся. — Ты Небесный Дракон, — говорят он, — не забывай об этом. Если ты чего-то хочешь, у тебя есть и право, и возможность это получить. — О, — говорит Сабо, и ему хочется плакать. Глаза болят. Он смаргивает слезы. Это просто… Им даёт ему то, что он хочет, просто так. Теперь ему не нужно беспокоиться о том, чтобы улизнуть на Сабаоди. Теперь у него будут обязанности по всему миру. Это значительно облегчит общение с революционерами. Это позволит ему увидеть так много мест. Облегчение от осознания этого заставляет Сабо страдать от счастья. Всё благодаря Им. Им. Теперь больше, чем когда-либо, Сабо хочет служить. (Опасно! Хаки всё ещё здесь. Эти чувства ничем не оправданы. Это манипуляция…) — Большое вам спасибо. Губы Им складываются во что-то похожее на улыбку. Холодный ветер заставляет золотые розы танцевать. Гранатово-красные бабочки порхают от цветка к цветку. Один приземляется на корону Им, а затем перелетает на его пальцы. Сабо на мгновение ожидает, что бабочка будет раздавлена. Но Им просто остаётся неподвижным. Ещё одна бабочка с малиновыми крыльями садится на его корону. Вот так, под белым солнечным светом, среди золотых роз, вокруг них лазурное небо, весь мир под ними — Им кажется небесным. Бабочки на его макушке, окутанные чёрной глубиной ночи, ржавые янтарные глаза. Они похожи на бога, богиню, что-то божественное. У Сабо болит голова. Воздух слишком разрежен. Небо может расколоться в любую секунду. Эти чувства не его… Взгляд Им блуждает по цветам. — Тебе бы понравился зал лилий. — …зал лилий? — Один из самых сокровенных садов. — О, — говорит Сабо, и его грудь сжимается. Он никогда не слышал об этих садах. Это означает, что ему просто дали знак доверия, поскольку ему было позволено знать о них. Это не должно было делать его таким счастливым. Ему не нужно одобрение Им. Не нужно. Им — самое ужасное существо, которое когда-либо существовало. Кроме… Так ли это? Это не должно быть вопросом. У Сабо болит голова. В груди у него дребезжит. Воздух слишком разрежен. Им — плохой. Добро-это Драгон, это революция, это равенство. Но разве Им плох? Ужасен? Ужасны садисты, работорговцы, грабители. Не Им. Не белый солнечный свет, не золотые розы и не короны бабочек. Разве внимание (внимание?!) к чувствам Сабо. Мир ужасен, а Им — нет. Кроме… Им — это мир. Мир создан в видении Им. Работорговцы существуют, потому что Им это позволяет. Тирания существует, потому что Им позволяет. Сабо не может просто… просто отделить Им от мира. Если измерять «ужасность» по количеству причиненного вреда, то Им не имеет себе равных. По этому стандарту новорожденный Мировой Аристократ был бы хуже обычного хладнокровного убийцы. Но это несправедливое сравнение, разве нет? Потому что Им позволил это, да? Речь идёт о намерении, верно? Ни один работорговец не думает, что они делают добро. Что сделал Им… Это просто природа, не так ли? Желание, завоевание, контроль— всё это естественно. Оправданно. (Что? Оправдано? ЭТО оправданно? Рабы? Тирания?) Им должен считать себя оправданным, даже хорошим. Но Сабо не знает. Это может быть похоже на Горосеев (система должна поддерживаться для нашей собственной выгоды). Сабо не знает, зачем Им всё это сделал. Почему он завоевал, создал сады, построил замки, которые касаются облаков, не знает, почему Им что-то делает. Сабо не знает Им, не может знать Им; в конце концов, понять ум высшего существа довольно невозможно, верно? Глаза Им блестят. Ещё один наклон головы. Чёрная рябь. — Ты опять взволнован. Кто вы вообще, хочет спросить Сабо, что ты вообще? Я всё ещё не могу ненавидеть тебя. Вы знаете, что я хочу вас ненавидеть? Сабо проводит языком по зубам так сильно, что становится больно. — Я просто… интересуюсь. О вас. Почему вы сделали то, что сделали, кто вы, о чём вы думаете. Только… о вас. Только вы. (Эти мысли не…) Им молчит. Его глаза сужаются. Ржавый янтарь цвета расплавленной лавы и затуманенного огнём неба. — А ты как думаешь? Небо голубое, вода мокрая, империи рождаются и умирают. Правление Им продолжается непрерывно. Всегда, всегда, всегда. Перед лицом всего этого… — …я не смею предполагать. Сабо говорит серьёзно. — Тогда не предполагай, — говорит он шелковисто-гладким и таким же холодным голосом. — Не думай. Не удивляйся. Это не твоё место. Это справедливо. В этом есть смысл. Хорошее, плохое, оправданное для себя или нет—Им, несомненно, является величайшим существом, которое когда-либо существовало. Несомненно, должно будет (неизбежно!) пасть. Размышления о Нём больше, чем это, было бы сродни святотатству.