Доёбистый Министр и Хуевый Водитель

      — Ну и что ты узнал?       Какаши задумчиво сделал затяжку, смотря как Ямато вяло пинает камешек на асфальте. Они курили у самого входа в здание правительства. Сейчас там проходило заседание. Какой-то особенно важный совет в связи с ситуацией на границе с Суной. Охрана не требовалась. Точнее, возможно, защита не так уж сильно и помешала бы, учитывая, что все министры и глава Конохи прямо сейчас находились в замкнутом пространстве, но у Цунаде был пунктик по поводу крыс, которые могли предать страну и продать сведения за кругленькую сумму. А потому всех, кто не является министрами, попросили удалиться. На самом деле, это был практически иррациональный страх, потому что большинство работников охраны были взяты из бывших служащих армии, и Какаши прекрасно знал каждого из них. Интересы Конохи для них были превыше собственных зачастую.       Как бы то ни было, само здание охранялось ничуть не хуже как по всему периметру, так и внутри, а потому за безопасность главы государства можно было не переживать.       Совещание шло уже не первый час. Какаши и Ямато сдались после двух бесцельных часов сидения у двери и отправились на перекур. Внутри остались Гай, который, казалось, даже не уставал. Ходил взад-вперёд у самой двери, ни на секунду не отрывая взгляда от дверей, вслушиваясь в каждый, даже самый бесшумный звук за ней. Котетсу и Изумо остались в здании, уединились в дальнем углу, у входа в архив, ворковали. Какаши им даже слегка завидовал – ему не хватило бы смелости завязать служебный роман. С другой стороны, Ямато говорил, парни вместе чуть ли не со школы, так что служебный роман был скорее побочным эффектом романа в институте, а до этого школьного романа.       Асума сдался самым первым, больше часа назад, а потому, когда Какаши и Ямато вышли из дверей здания правительства, он возвращался уже с третьего по счету перекура. У двери залы, помимо Гая, осталась сидеть только Куренаи, но и она клевала носом. Что-то рисовала, с кем-то переписывалась, иногда дремала на плече Асумы. Кажется, эти друг другу тоже нравились. Ну, во всяком случае, девушка точно приглянулась Сарутоби, об этом мужчина сам рассказал Хатаке, когда они вот так застряли на совете на прошлой неделе. Асума боялся сделать первый шаг, и Какаши его понимал: Юхи была той ещё бестией, прошедшая войну, как и все они.       Оба мужчины были сонными и уставшими. Какаши даже думал примоститься на плече на Сарутоби, как это сделала Куренаи, только вот знал, если Умино выйдет из кабинета и увидит своего охранника спящим, то щадить не станет. А у Хатаке после сна голова обычно болит. Не хотелось слушать лекцию, особенно в такую жару.       — Да ничего, в общем-то, — Ямато задумчиво пнул камень, в этот раз сильнее обычного, от чего предмет по инерции откатился на самую дорогу. Машин было мало, район был почти что пустым, здесь собрались государственные учреждения, вроде здания полиции на севере, пожарных − на востоке, суда – на юге. — Не женат, два высших образования, волонтёрил в институте. Мелкое хулиганство, но это совсем в детстве. Осиротел примерно в твоём возрасте.       Какаши в ответ только кивнул, недовольно морщась на такое открытое предложение, рассказывающее о его детстве. Не привык ни сам рассказывать, ни от других слышать личную информацию о себе, даже если самостоятельно доверил другу это таинство.       — А отношения? — Хатаке попытался сделать безразличный вид, и это оказалось не так просто. Почему мужчину это вообще интересовало? Он понятия не имел. Появилось как-то давно предположение в голове, что Умино – гей, вот теперь и зудело где-то на задворках, съедая добрую четверть часа, отведенного на сон.       Ямато пожал плечами.       — Не знаю. Этой информации нет в базе, — Какаши недовольно нахмурился. — Каши, у нас не тоталитарное государство, мы не следим за людьми, — Ямато улыбнулся, умиляясь жалким попыткам Хатаке выудить то, что, казалось бы, можно узнать, просто спросив. Неприспособленность Хатаке к общению с людьми забавляла. — Почти никогда… — Добавил он, и оба мужчины рассмеялись.       — Что, даже в сетях ничего нет? — Какаши сделал новую затяжку, пытаясь проигнорировать то, как друг над ним посмеивался. Ямато не должно ебать, какие именно у Хатаке тараканы в голове. Пусть просто ответит.       — Нет. Паренёк скрытный.       — А что насчет должности? Как сюда попал?       Ямато приглушенно рассмеялся, довольно улыбаясь, словно Чеширский кот. Одними глазами говоря, «Наконец пошли правильные вопросы».       — Как не странно, по знакомству. Работал год или два учителем в обычной школе, а потом познакомился с Йошиной Нара, — Какаши вопросительно поднял одну бровь: это имя ему ничего не говорило, и Ямато театрально закатил глаза. — Жена Шикаку Нара, — Хатаке тут же кивнул, вспоминая спокойного, тихого, слегка ленивого министра финансов. Теперь всё встало на места. — Вот он и оказался здесь. Цунаде, как ты знаешь, приступив к должности, стала быстренько выкидывать всех старых пердунов, вот и образовалась такая крутая карьерная лестница. Почти лифт. Ируке просто повезло оказаться в правильном месте, в правильное время.       — Ну и родиться хорошеньким. — Усмехнулся Какаши, вспоминая, с какой любовью женщина относится к учителю. Они, конечно, просто шутили, называя Ируку любовником Цунаде, знали ведь, и Какаши лучше всех, сколько Умино работал. Неудивительно, что стал любимцем. Такого трудоголика ещё поискать надо. Хатаке тоже хватался бы за такого работника, и это даже если не учитывать секси зад бывшего учителя.       Мужчины замолчали, каждый устремляясь мыслями в свою личную комнату раздумий. Очевидно, Ямато выложил всё, что ему было известно, но этого было мало и, если честно, несильно больше, чем смог нарыть сам Какаши.       Конечно, Хатаке не дурак и не пошёл сразу к другу, просить его принести засекреченную информацию о министре просвещения. Сначала седовласый попытался разобраться сам, но он был просто охраной при Умино, его связей, даже со шпионами армии, было недостаточно. Ямато же служил у Цунаде, у него был доступ к архивам, в которых, наверняка, хранилась вся информация на всех работников. Вот и пришлось идти к другу, черт бы его побрал.       После того случая в коридоре с Генмой, Какаши заинтересовался Ирукой. В конце концов, похоже, парнишка не так прост. Если раньше Хатаке ненавидел мальца за то, что тот казался ему избалованным жизнью и своим званием придурком, то теперь он даже не был уверен, ненавидел ли он его вообще. Конечно, Ирука остался той же занозой в заднице, но теперь почему-то какой-то слегка другой. Какаши был благодарен, сам не знал за что. Может, привык, что его мешали с грязью, и это было приятной переменой в привычном потоке издевательств, как свежий весенний ветерок, а, может, просто понял, что всё его представление об Умино – ошибочно.       Оказалось, оплачивая обед Какаши, Ирука не пытался показать, насколько он лучше своей охраны, а просто проявлял участие и благодарил так. Спрашивая Хатаке о жизни, интересуясь его вечером, выходными, семьей и друзьями, Ирука не злорадствовал и вовсе не хотел выудить какую-то личную информацию, чтобы потом его шантажировать, а пытался быть дружелюбным. И, возможно, Какаши не был в этом уверен, именно его рассказы о войне сподвигли Умино организовать этот проект (который с треском провалился).       Возможно, всё это время, Ирука был не тем, за кого Хатаке его принимал, и от этого желание узнать министра поближе становилось сильнее. Наверное, нормальный человек просто спросил бы мужчину напрямую, пообщался бы, попытался стать друзьями, но Какаши не был нормальным ни одну минуту своей ебаной жизни.       То, что он уже узнал, переворачивало его картину мира. Ирука был сиротой почти половину своей жизни, родители погибли: отец – на войне, а мать от болезни всего спустя пару месяцев. Умино добился всего сам: выучился в школе, потом в институте, параллельно работал в самой обычной кафешке с мизерной зарплатой, а потом, как и сказал Ямато, стал работать в школе. Через пару лет стал обычным секретарём в правительстве – распечатывал бумажки, склеивал, сшивал, расшивал, носил на подпись. С появлением Цунаде и их случайным столкновением в коридоре (было ли оно таким уж случайным? Кто знает), стал быстро продвигаться по карьерной лестнице.       Никаких отцов, никаких взяток, никакого семейничества. Всё заработано своим трудом. Неудивительно, что Ируку любили в народе.       За то короткое время, что Умино провёл у своего поста, он успел продвинуть три проекта, четыре реформы находились в разработке, три из них – инициатива политических движений, к которым мужчина, в отличие от большинства других министров, прислушивался. Теперь та огромная кипа бумаг, которую Ирука везде таскал с собой, даже не так сильно раздражала, ведь поток предложений никогда не заканчивался, и Умино с интересом и вниманием просматривал каждое. Поэтому и работал как не в себя, будто бы в сутках было 25 часов. Настоящий подарок всему городу, а не министр.       Постоянные поездки за кофе тоже стали менее неприятными, ведь Какаши понимал – вряд ли можно столько работать на одной только инициативе. Кофе нужно всем. Мармеладные мишки стали простой причудой, а не раздражающей пафосной выдумкой. Постукивание карандаша – очевидный признак нервозности, что не удивительно при таком графике. Радио и новости – попытка быть в курсе всего происходящего. Поездки в магазины – разрядка. Макдональдс – приятная награда в конце дня. Всё теперь казалось даже слегка естественным, понятным, а надо было всего-то, что порыться в архивах (или поговорить напрямую с Ирукой, но это было бы уже слишком).       Теперь Какаши было даже слегка стыдно (но не сильно, ведь Ирука по-прежнему был капризной всезнайкой). В итоге оказалось, что придурком был именно он, когда судил о книге по обложке, даже не попытавшись заглянуть внутрь. А ведь внутри Умино было много чего.       — О, смотри, легок на помине, — Голос Ямато вырвал Какаши из потока сложных мыслей, заставив поднять глаза сначала на друга, который улыбался, а потом на двери, из которых выскочил Умино.       — Какаши!       Ирука подлетел к двум мужчинам, и только оказавшись ближе, Хатаке вдруг понял – что-то не так. Глаза шатена были непривычно большими, напуганными, обеспокоенными и сильно-сильно уставшими, будто бы он не спал всю ночь. Руки тряслись, всегда идеально уложенный хвост слегка растрепался, а рубашка вылезла из штанов. Щеки горели, губы дрожали, сообщая, что Умино то ли вот-вот расплачется, то ли заорёт, как бешенный и перегрызёт глотку первому встречному.       Ямато и Какаши неуверенно переглянулись.       — Собрание уже закончилось?       — Нет. Поехали! — Ирука тут же развернулся к двум мужчинам спиной и немедля направился к машине, небрежно махнув рукой, будто бы говорил, если Хатаке сейчас же не перестанет пялиться, как дурак, и не возьмет себя в руки, его работе здесь придёт конец.       — Но куда?       — Поехали! — Рявкнул Ирука, чего не делал, казалось, никогда прежде. Во всяком случае, не при Хатаке.       Какаши тут же направился к машине, повинуясь внезапно изменившемуся и такому незнакомому голосу шатена. Охранник боялся и не знал, чего именно – неизвестности, что предстала перед ним в виде яростного Ируки, которого он никогда не видел прежде, или ситуации, что пугала своей необычностью. Что такого произошло, что заставило так измениться всегда весёлого, спокойного, добродушного министра?       Хатаке сел на место водителя и даже толком не успел захлопнуть дверцу, как Умино тыкнул ему в нос телефон:       — Езжай по этому адресу.       — Хорошо, — Какаши неуверенно отодвинул руку с телефоном от своего лица, разглядывая нового человека, что предстал перед ним. Умино не был зол, хотя ярости в его шипении было хоть отбавляй. Он был скорее… взволнован, но совсем не в хорошем смысле этого слова.       Хатаке аккуратно забрал телефон из рук министра и поставил его на приборную панель, чтобы видеть, куда ехать. Умино отвернулся к окну, нервно постукивая пальцем по коленке. Даже своих извечных папок из кабинета не забрал. Пакета с мармеладом тоже не было, бутылка воды с дельфинами на ней (иронично, ничего не скажешь) тоже отсутствовала. С собой Умино взял, видимо, только телефон и стресс, который вот-вот мог просто разорвать его на части.       Какаши одернул сам себя и, положив руки на руль, решил выполнить приказ. Незачем было гадать, что именно вызвало такую реакцию у обычно радостного и спокойного мужчины. На смирение было, как минимум, две причины: первая – Хатаке платили не за догадки и, тем более, не за участие в политической (или личной) жизни министра, а вторая – в любом случае, он скоро это узнает. Достаточно просто довезти Умино до красной точки на экране, и всё встанет на свои места.       Они выехали с парковки.       — Довези меня до туда как можно быстрее, — краем глаза Хатаке заметил, как кулаки на коленях сжались. Ирука помедлил, зажмуриваясь, а потом повернулся и посмотрел прямо Какаши в глаза. Его привычный небосвод очей, украшенный редкими бриллиантами по ободу, превратился в бушующее море перед штормом, готовое потопить любой корабль, что решится ему противостоять. Седовласый нервно сглотнул. — Любой ценой.       Какаши помедлил, неуверенно моргнул, не веря собственным ушам. Правильно ли он понял намёк Ируки или это всё ему просто казалось?       — Что, можно даже… — мужчина снова неуверенно сглотнул, распробывая слова на вкус прежде, чем произнести их вслух. — Нарушать правила?       — Я сказал любой ценой, Хатаке, что непонятного?! — Ирука вновь откинулся назад, устремляя взгляд в окно.       Какаши хищно улыбнулся, а потом, как только свет светофора загорелся лимонно-травяным оттенком, вжал педаль газа в пол, меняя передачи одну за другой, пока не дошёл до шестой, увеличивая скорость до неприличного высоко в черте города.       Они неслись по улицами, словно это был какой-то глупый фильм для мальчишек. Почти игнорировали светофоры, не считались с другими водителями, виляли справа-налево и обратно, объезжали другие машины с легкостью и уверенностью, почти не тормозили. Мимо пролетали недовольные возгласы автомобилистов, крики обеспокоенных мамочек-наседок, фырканья пешеходов. Магазины, рестораны, банки, музеи и театры, жилые дома, здания институтов и школ, библиотеки – всё слилось в одно большое пятно, проносящееся по бокам, неважное и посредственное, словно декорации в спектакле их внезапного приключения.       Ирука пыхтел, часто жмурился. Как вцепился пальцами в сидение, так и сидел. Костяшки побелели, короткие ногти впились в кожу, губы недовольно искривились.       А Какаши улыбался, впервые почувствовав себя собой за такое долгое время. Раньше он гонял на байке прямо по городу, 150 миль в час были его минимумом, а ночами, когда город пустел, он мог разогнаться и до 200. Ему нравился ветер в ушах и волосах, летевший из окна, путавший пряди, оглушавший своей песней. Нравилось напряжение в ноге, которая слишком долго с, пожалуй, излишней силой давила на педаль. Нравились вспотевшие болящие пальцы, цепляющиеся за руль как за последний оплот разумного, настоящего, чего-то такого знакомого в этом мире. Хатаке обожал бурлящую внутри кровь, как она обеспокоенно стучала в висках, напоминая ему, что это всё – риск.       Но седовласый любил риск.       Он любил находиться на грани и за ней, зная, что с легкостью может вернуться обратно в рамки, хранившие в безопасности его и людей вокруг. Ему нравилось знать, что он контролирует ситуацию, ситуацию, которая, если и выйдет из-под его тщательного надзора, то пойдёт по пизде, превращая мир вокруг на пару долгих секунд в помойку. Пожалуй, именно это ему и нравилось – власть. Знать, что в этот конкретный момент от него всё зависит, от его решения всё дальше станет либо хорошо, либо очень-очень плохо.       Какаши нравилась размытая скоростью реальность, одурманенный рассудок, люди вокруг, одновременно завидовавшие ему и осуждавшие за такую халатность. Но ничего подобного в таких поездках и подавно не было – Какаши был профессионалом своего дела, он точно знал как, куда и когда повернуть. Он ловко объезжал лужи, что могли бы испачкать людей вокруг, без труда маневрировал между машинами, игрался с коробкой передач, будто бы это был кубик для детей до трех лет, и крутил руль, как дети в парке развлечений.       Какаши прекрасно знал своё дело.       Дорога до места назначения заняла у них не больше двадцати минут, но Хатаке дышал глубоко, быстро, жадно хватал ртом воздух, будто бы всё это время, все эти месяцы, находился под толщей воды, задержав дыхание, пытаясь выжить в совсем отличной от своей реальности. Сейчас, после дикой поездки, где они нарушили, наверняка, не одно ограничение скорости, и после которой уж точно получат целую пачку штрафов, Какаши наконец вынырнул. Он ощутил на себе штормовой ветер, как тот завывал в ушах, ударяясь о волны. Хатаке услышал, как чайки оповещают об опасности, как рыба поспешно уплывает на глубину, как люди убегают с пляжа. Но всё, чего ему хотелось, когда он, наконец, выбрался из пучины, что затягивала его все эти месяцы, – это лечь на спину и чувствовать, как море безуспешно пытается вновь поглотить его. Не получится, ведь эта поездка кинула ему спасательный круг, когда он уже готов был сдаться.       Машина даже не успела толком затормозить, как Ирука поспешно выпрыгнул из неё прямо на ходу. Какаши только усмехнулся, заглушил мотор, а, выйдя из транспорта, застыл, как вкопанный. Они приехали к школе. Хатаке даже не успел понять, куда именно они ехали всё это время, так был охвачен жаждой скорости и глотком свежего воздуха, что ему сегодня так бескорыстно подарил Умино. Похоже, всё-таки не бескорыстно.       Какаши не любил школы. В голове сразу возникали неприятные картины, как, например, тело отца, повесившегося прямо в кабинете, где он преподавал историю. Хатаке так и не сумел получить среднее образование. Это было выше его сил – ходить по коридорам, где когда-то ходил его отец, улыбался, смеялся, любезничал… Маленький мальчик сдался, пошёл в армию, такую отличную и непохожую на всё то, к чему он привык. Спрятался от неприятных воспоминаний, от картин, от всего, чем жил его старик и что завещал ему охранять всем сердцем и душой. А Какаши бросил, потому что как мог ребёнок вынести что-то подобное? Струсил, не справился, сдался… Хатаке всё это знал про себя, но выполнить желание отца не смог, отчего теперь ещё сильнее ненавидел самого себя.       И вот он снова здесь.       Конечно, это была не его школа, та находилась за мили отсюда (слава Ками), но чувства были не лучше.       Какаши мотнул головой, отгоняя неприятные воспоминания, и поспешил найти глазами Ируку. Тот несся прямо ко входу в здание на всех порах, и Хатаке поспешил последовать его примеру. Когда он оказался рядом, Умино уже сидел на коленях перед маленьким, белобрысым мальчиком. Лицо его было заплаканным, большие сапфировые глаза, полные воды, горели неприятным красным, а по пухлым, розовым щекам текли слёзы. Он хмурился, безуспешно тёр щеки кулаком, пытаясь убрать капельки с них, но не получалось – всё новые и новые солдаты горя пребывали из циркониевого штаба.       Мальчик выглядел не старше лет восьми, он был вялым, уставшим, будто бы его весь день гоняли на тренировке. Конечности его слабо слушались. На плечах была слишком большая футболка, спадающая с одного плеча, и такие же шорты, неуверенно висевшие на костлявых бедрах. На ногах были потрепанные, грязные кроссовки, которые Какаши, кажется, выбирал вместе с Ирукой больше месяца назад (как он только успел так быстро уничтожить их?). Рядом с мальчонкой лежала небольшая игрушка – красно-синий трансформер, за которым Умино отправил Хатаке аж на другой конец города две недели назад.       Сомнений не было – мальчонка каким-то образом относился к министру, только каким?       — Наруто, как ты себя чувствуешь? — Ирука схватил мальчика за плечи и попытался заглянуть в глаза, которые тот неустанно тёр кулачком.       Ребёнок не ответил, только всхлипнул и неуверенно пожал плечами.       — Он упал в обморок, Ирука. Наверное, тепловой удар или недостаток витаминов. Сегодня было очень жарко. — Какаши дернулся, услышав тихий женский голос, а потом увидел женщину, лет сорока в деловом костюме и очках. Она выглядела очень строго, но министра и мальчика почему-то окинула теплым, нежным взглядом. А вот при виде Хатаке нахмурилась, скрестив руки на груди, будто бы не доверяла своих мальчиков никому другому.       — Спасибо, Йошино, — коротко бросил Ирука, не отрывая взгляда от ребёнка перед ним, а Какаши слегка расширил глаза – не так он представлял себе жену Шикаку. В голове Хатаке девушка была тихой и покорной, возможно, нежной и любящей, как все эти девушки из старых сериалов шестидесятых годов. Но никак не бестией в строгом костюме.       — Мы сделали ему укол и дали воды, но ему необходимо поспать и поесть сладкого. Может, выпить кофе.       — Как ты себя чувствуешь? — Ирука проигнорировал фразу девушки, вновь переключая всё своё необъятное внимание на ребёнка, но Йошино на это только улыбнулась, и у Какаши создалось неприятно ощущение, будто она знала что-то, чего не знал он сам.       Хатаке чувствовал себя странно. Будто бы он был здесь лишним. Будто бы лез туда, куда его не просили. Будто бы забрался в какую-то слишком личную часть жизни Ируки.       У него был ребёнок? Похоже, Умино всё-таки не гей… Но ведь шатен был не женат. Если мальчик учится в школе, то, видимо, по молодости Ирука мало что знал о презервативах. Но какая мать оставит собственное чадо? С другой стороны, Наруто совсем не был похож на министра. Кроме больших голубых глаз в нём не было ничего от Ируки. Слишком светлая кожа, пшеничные волосы, куча веснушек на лице и вздернутый нос. Всё как-то не клеилось с внешностью самого Умино. Но что же они тогда здесь делали, если этот мальчик был никем для Ируки?       Не то чтобы Какаши не любил детей. Этот малой ему правда понравился. Может, слегка непослушный, туповатый, но добрый и милый. Любил, похоже, Ируку, как и тот его. Просто Хатаке не совсем понимал парадигму человеческих отношений, а эта так и вовсе поставила его в тупик.       Зачем они здесь? И кто этот мальчик?       Наруто неуверенно пожал плечами, возвращая своим вялым голосом в ту реальность, где Какаши стоял посреди школьного дворя, теряясь в происходящем, словно новорожденный котёнок. И чувствовал себя примерно также.       — Голова болит. Сильно. — Последнее слово мальчик добавил неуверенно, будто бы признавал что-то постыдное. Будто бы любимую мамину вазу разбил, а не заболел.       Ирука приложил ладонь ко лбу мальчика.       — Что ты сегодня ел? Хлопья ел? Я же оставил тебе хлопья и молоко, правильно? — Какаши усмехнулся. Так вот из-за чего вся эта эпопея с молоком? Теперь понятно. — В бенто лежали конфеты. Ты должен есть достаточно сладкого, Наруто. Ты же их съел?       Мальчик пристыженно опустил глаза вниз, крошечные детские бровки нахмурились. Йошино, стоявшая позади, облокотившаяся о колонну, поджала губы и сделала неуверенный шаг вперёд. Её голос звучал неожиданно мягко:       — Он раздал почти все конфеты ребятам.       Ирука устало вздохнул, щепая себя за переносицу, а Наруто вдруг неожиданно пылко закричал:       — Сакура любит клубничные, а конфеты Кибы вчера съел Акамару! Саске ходил грустным весь день, а Хинате вообще не разрешают есть сладкое! И Чоджи… ну он… — Наруто замялся, то ли подбирая слова, то ли забыв значение того самого, пока, видимо, не забил и не продолжил так же пылко, как до этого: — ты же знаешь Чоджи! Он всегда голодный, как я мог не поделиться с ним?!       — Всё хорошо, Наруто, я не злюсь. Просто немного волнуюсь. — Ирука успокоил пылкую речь мальчонки, положив руку ему на плечо и тепло улыбнувшись. Какаши подметил, что этот Наруто был сильно похож на Умино – большие голубые глаза и пулемет из слов, поток которых сложно было остановить, если он уже начал. Это было почти забавно.       — Правда?! — К голубым глазам мальчика вновь подступили слезы, и даже Какаши не смог удержаться от теплой улыбки.       — Ну конечно! — Ирука, смеясь, потрепал Наруто по голове. — Значит в следующий раз возьмем в школу больше конфет, чтобы всем досталось, — Лицо маленького блондина просияло, а Умино вдруг неожиданно повернулся к Хатаке: — Какаши, где мармелад?       — Ирука, я не хочу мармелад! Меня тошнит!       — Поэтому тебя и тошнит, что ты не выполнил норму сахара, — Умино тепло улыбнулся хныкающему и канючащему Наруто и вновь повернулся к растерянному Хатаке, показывая одними глазами, что его мягкий и терпеливый тон относится исключительно к мальчику. Какаши он жалеть за оплошность не станет.       — Ирука-сан, вы не брали с собой мармелад, — голос Хатаке звучал почти неуверенно, если не считать его привычную толику холодности в голосе.       — Черт, — Умино ругнулся очень тихо, будто бы пытался скрыть плохое слово от недовольного ребёнка, и неуверенно глянул на Йошино, но та помотала головой.       — Прости, Ирука, у нас только фрукты.       Умино отвернулся, закусывая губу, видимо, думая, что делать.       Какаши засунул руки в карманы, как делал это всегда, чтобы казаться более спокойным, чем он есть на самом деле, и вдруг наткнулся на что-то. Недолго думая, он вспомнил, что всегда носил в кармане леденцы, дабы не оставлять привкус сигарет во рту. Они были не очень кислыми, скорее сладкими, а потому Хатаке пользовался ими редко. Купил как-то по дурости попробовать, вот теперь не знал, куда деть. Осенило его не сразу, но когда всё же осенило, он неуверенно произнёс:       — У меня есть леденцы.       Ирука почти испуганно посмотрел на Какаши, будто бы в кармане у того обычно лежало только оружие (не сказать, что это утверждение было не правдой, просто иногда леденцы соседствовали с ножами). Шатен помедлил, а потом перевёл неуверенный взгляд на Наруто.       — Согласен на леденцы?       Мальчик нахмурился, а потом повернулся к Какаши и серьёзно спросил:       — А они с чем?       Хатаке опешил, чувствуя огромную ответственность. Ответ должен оказаться правильным, иначе Ирука его убьет. Не уволит, а просто убьет. Быстро и без промедлений.       — С апельсином.       — Идёт!       Какаши высыпал в руку повеселевшего ребёнка горсть маленьких конфет, все без остатка. Может, потому что хотел избавиться от этой гадости, лежавшей мертвым грузом в его кармане всё это время, а, может, потому что, смотря в эти чистые два топаза, сложно было отказать.       Хатаке был таким управляемым, и он это знал. Окажись Наруто сейчас полностью нагим, он отдал бы мальчонке свою любимую футболку, а если бы тот был босым, отдал бы свои самые дорогие кроссовки – без задней мысли, не задумываясь, не рассуждая. И дело тут даже не в больших щенячьих глазах, не в заплаканных щеках, не в той радости, что загоралась в неестественно больших глазах, и не в грусти, которая заполняла ребёнка, казалось, целиком. Дело в самом седовласом и его привычке ставить других выше себя. Сегодня это конфеты, а завтра, может быть, и жизнь.       Какаши кивнул мальчугану, улыбнулся, пусть под маской этого было и не видно, и уже собирался отойти на привычное расстояние, но тут Умино схватил его за запястье, заставляя развернуться к себе лицом. Министр выглядел таким маленьким, стоя на корточках, зажатый между счастливо пихающим себе в рот с дюжину конфет разом Наруто и строгим, отдалённым Хатаке. Ирука улыбнулся, губы его неуверенно дрожали, и глаза были почти на мокром месте. Он одними губами произнёс, «Спасибо».       Был таким растерянным, таким неуверенным, но таким благодарным, будто бы всю жизнь привык рассчитывать на самого себя, будто бы никогда рядом не было никого, а теперь появился он, Какаши, чтобы поделиться тошнотворными леденцами. Будто бы прямо сейчас Ирука мог потерять белобрысого мальчишку навсегда, и, если бы не эти конфеты, мужчина остался бы совсем-совсем один. Смотрел так, будто бы Какаши одним своим щедрым поступком спас сразу обоих: и шумного, самоотверженного мальчика, и растерянного, напуганного до чертиков министра.       Хатаке невольно вздрогнул под таким пристальным взглядом, а потом вырвал руку из хватки Умино.       — Не стоит, — прошептал неуверенно он, отводя глаза в сторону, и поспешил отойти подальше. Испугался, сам не зная, чего. Может, не любил, когда к нему прикасались, а может внутри появилось какое-то неизвестное чувство, которого Какаши не ощущал ни к кому прежде.       Почти смешно, в тридцать с хвостиком почувствовать что-то, чего не было никогда раньше. Пройдя войну, Хатаке думал, что уже видел всё, что ничем его больше ни удивить, ни напугать, ни к стенке пригвоздить, а тут вот как получается. Большие голубые глаза, в которых и океан, в котором Какаши всего пару минут назад безнадежно задыхался, и небо, такое бескрайнее и большее, что и потеряться в нём не сложно, и найтись как-то до смешного просто. Будто бы это небо и является чем-то таким родным, таким знакомым, таким правильным, конечной точкой назначения в конце долгого, изнуряющего путешествия.       Аж живот от такого скрутило.       А Ирука улыбался. Чуть-чуть пристыженно и всё же улыбался. Похлопал самого себя по коленям, а потом встал и повернулся к Наруто, у которого, казалось, лицо свело от количества засунутых в рот сладостей. Шатен потрепал мальчика по голове и улыбнулся, но в этот раз как-то по-другому. Какаши он будто бы и терпел, и посмеивался над ним, над его закрытостью, и извинялся одновременно, понимая, что перешел какую-то неизвестную ему границу. Наруто он улыбался по-другому, будто бы стремился согреть мальчонку, закутать в одеяло своей любви, качать на волнах своего турмалинового океана, поднять в бескрайнее небо глаз.       — Сядешь в машину с Какаши-саном, пока я с Йошино-самой договорю?       — А Оптимуса можно взять с собой? — Мальчишка недоверчиво сощурился, косясь в сторону Хатаке, спрашивая разрешение скорее у него, чем у Ируки. Он не сразу нашёл игрушку, лежавшую рядом с ним, но когда нашёл, тут же прижал к груди, будто бы привык, что все прежние охранники Умино забирали их у него.       — Конечно, можно! — Умино улыбнулся, а Какаши, получив разрешение от своего начальства, тоже кивнул, и Наруто ощутимо расслабился.       Мальчик неуверенно поднялся со ступенек, цепляясь за штанину министра липкими от конфет пальцами. Видимо, голова всё ещё кружилась, и тело было слабым. Ирука очень бережно подвёл мальчика к Хатаке и передал, как самую ценную драгоценность в мире. Какаши сильно сжал ладонь Наруто, чтобы контролировать любой его шаг, а потом медленно побрел в сторону парковки. Последнее, что он услышал, был крик Умино:       — Включи в машине кондиционер!       Какаши в ответ только фыркнул. Справится, не ребёнок же. В конце концов, ему нужно было последить за мальчиком не больше пары минут, а потом уже придёт его… если честно, Хатаке не был уверен, кем Ирука приходился Наруто, поэтому просто Ирука. Придёт Ирука. Вряд ли мальчонка умудрится что-то натворить за эти несколько минут.       — Значит, ты и есть Какаши? — Задумчиво произнёс мальчонка, заставляя игрушку лететь по воздуху, пока они медленно перебирали ногами.       Хатаке в ответ только кивнул.       — Ирука много о тебе говорил.       — Да? И что же? — Какаши выпалил это, как-то не подумав. Просто на автомате. Прежде, чем мальчик успел что-то ответить, он уже решил про себя, что это не имеет никакого значения, но любопытство внутри всё равно заткнуть не получилось.       — Говорит, ты ужасно водишь.       — Пиздит он, — это Хатаке тоже выпалил на автомате, а когда опомнился, мальчик уже задумчиво приложил пальчик к подбородку.       — Пиздит?       — Это значит врёт, — Какаши нервно потёр затылок, думая, каким способом Ирука его расчленит, когда узнает, что мужчина научил восьмилетнего головастика материться. Наверняка выберет самый болезненный. И поделом ему в общем-то. — Но это слово плохое. Его нельзя говорить. — Добавил он самую ненавистную фразу всех детей, толком и не надеясь, что это сработает. А что ему оставалось? Надо было хоть как-то выкручиваться!       — Тогда почему же ты говоришь? — Наруто недоверчиво поднял одну бровь. А мальчик-то неглупый, вопрос вполне логичный.       — Ну, мне выдали специальное разрешение. — Запинаясь произнёс седовласый, молясь, чтобы это сработало.       — А на это нужно разрешение?! — Наруто расширил глаза так сильно, что они вполне могли выпасть из глазниц. Похоже, он не на шутку струсил. Какаши улыбнулся и решил усилить произведённый эффект, чтобы дожить хотя бы до следующего дня рождения.       — Да! А если кто-то говорит это слово без разрешения – его сажают в тюрьму! — Наруто испуганно вжал голову в плечи, оглядываясь по сторонам, видимо, ища глазами полицейских, что заберут его и посадят за решетку. — Не волнуйся, — Какаши ободряюще улыбнулся. — Я никому не расскажу!       — Обещаешь?! — Наруто нахмурился, останавливаясь на месте, отказываясь идти дальше. Какаши кивнул. — Поклянись! — Мальчик протянул Хатаке мизинец, и ему даже на секунду стало стыдно, что он почти до смерти напугал ребёнка.       — Торжественно клянусь! — Какаши наклонился пониже и переплел свой большой мизинец с тонким, детским пальчиком. — Пойдём.       Хатаке так и оставил их пальцы, продолжая путь к парковке, бережно держа мизинец ребёнка. Пару минут Наруто молчал, видимо, рассуждая, как именно он накажет охранника, если тот нарушит данное обещание, а потом, когда смирился со своей судьбой уголовника, радостно произнёс:       — А ещё Рука говорил, что ты очень умный. И ленивый.       Какаши опешил. Даже на месте встал от неожиданности, заставив и мальчика остановиться. Наруто недовольно выпятил губу, с прищуром смотря на мужчину, чьи щеки как-то сами собой покрылись румянцем, без его разрешения.       — Неправда, — небрежно кинул Хатаке, продолжая идти, чтобы мальчонка больше на него так пристально не смотрел, будто бы всего его насквозь видел.       — Правда. Рука всегда видит, когда кто-то умный. Вот про Генму он так не говорит.       — Ты знаешь Генму? — Какаши не был уверен, приятно ему или слегка завидно. С одной стороны, слова Ируки были лестными. С другой стороны, его вот Умино никогда до этого с Наруто не знакомил, а Ширануи, видимо, домой приводил. Какаши ущипнул самого себя за бедро. Да что это с ним вообще такое?! Какая разница, что этот Умино думает и кого домой приводит! Он ведь ему никто, так ведь? Ведь так?..       — Ну не совсем… — мальчик вдруг замялся, а Какаши нахмурился. Что это вообще должно значить? — Про него Ирука тоже только рассказывал. — От сердца непонятно почему отлегло.       — Ясно. Что Ирука ещё рассказывает? — То ли его это и впрямь интересовало, то ли разговор просто хотелось поддержать, чтобы мальчик не думал о головной боли. Хатаке уже, если честно, сам толком не понимал, что творится. Слишком много впечатлений за один день.       — Говорит Асуна курит невкусные сигареты, Кай весёлый, Кунерай очень умная, её идеи ему нравятся.       Какаши улыбнулся на то, как мальчуган смешно путал имена. Наверное, такому маленькому ребёнку сложно было запомнить что-то такое незначительное, учитывая, что он, похоже, никогда не встречал никого из упомянутых вживую.       — А Изумо и Котетсу, говорит, все границы потеряли, хотя, по-моему, они совсем не изменились. Да, после помолвки, стали чуть чаще ругаться из-за свадьбы, но Йошино говорит, это нормально. В прошлую субботу они весь ужин обсуждали цветы на церемонию, было скучно, но хотя бы не ругались…       — Подожди-подожди! — Какаши пришлось сесть перед ребёнком на колени и прикрыть ему рот рукой, чтобы остановить поток нескончаемых слов. Жаль, так нельзя было сделать с Ирукой, а было бы классно… — Ты знаешь Изумо и Котетсу?       — Ну да! — Наруто грубо скинул ладонь Хатаке с губ, но тут же хищно улыбнулся, чувствуя превосходство. У него в голове была информация, которой Какаши, как и все до него, хотел обладать. Наруто уже не только привык к подобному, но и научился, как получить из этого выгоду в виде игрушек и пары чизбургеров. — Они с Ирукой вместе учились в школе! Каждую субботу приходят к нам на обед, а на прошлой неделе, когда Ирука задержался на работе, они водили меня в кино! На день рождения Изумо подарил мне пистолет! Он правда был без патронов, но Ирука всё равно долго кричал… — Наруто собирался сказать что-то ещё, но его голубые глаза поймали большую черную машину и внимание полностью переключилось на неё: — Ого, вот это тачка!       Ребёнок вырвался из рук Какаши быстрее, чем тот успел сообразить и понёсся в сторону автомобиля. Может, мужчина и хотел его остановить, но не успел. Хатаке хотелось бы услышать ещё немного о жизни Ируки, о том, чем он занимается и как проводит свободное от работы время, ведь, если честно, на работу он тратил слишком много минут своей жизни. Узнать о другом Ируке, о заботливом, ласковом, домашнем и уютном было приятно, будто бы совершенно неожиданно тот парень, которого Какаши узнал в коридоре с Генмой, неожиданно приобрёл ещё несколько удивительных, потрясающих граней. Умино выглядел как головоломка, поначалу кажущаяся простой и неинтересной, но которая потом затягивает тебя с головой, а ты даже не успеваешь сообразить.       Хатаке только рассмеялся про себя и поспешил нагнать мальчика, прыгавшего вокруг машины, разглядывающего её, будто бы перед ним предстало восьмое чудо света.       — Обалдеть! — Наруто не решался дотронуться до транспортного средства, но челюсть его вполне могла дотронуться до земли, а глаза выпасть из глазниц уже второй раз за день, правда, в этот раз пытаясь изучить вещицу поближе, получше. — Твоя? — Он недоверчиво покосился в сторону седовласого мужчины.       — Типа того, — голос Какаши не был слишком радостным. Этот автомобиль ему выдали на работе, но мужчина пользовался им почти постоянно, потому что круглыми сутками был на работе. Он уже и не вспомнит, когда в последний раз садился на свой байк, пылящийся сейчас в гараже. И даже предположить не мог, когда ему в следующий раз представится возможность оседлать его.       — Дашь покататься?!       — Ага, конечно. Лет через десять. — Хатаке потрепал Наруто за щеку, и тот видимо насупился. Самого Какаши тоже раздражало, когда в детстве ему так делали, но теперь стал понимать стариков – это забавно, когда делаешь сам. — Садись!       Какаши махнул рукой, уже направляясь к машине, но ребёнок не сдвинулся с места.       — Я хочу пить! У тебя есть вода? Или сок? Да, точно сок! — Наруто стал капризничать (скорее всего в отместку), и Какаши закатил глаза. Ну точно, два сапога – пара, что Ирука, что Наруто – оба канючили, вредничали, препирались.       — Нет у меня сока. Полезай.       — Ну Ка-ака-аши-и, — (как ему вообще удалось пропеть каждую букву имени?) ребёнок заныл и стал стучать пятками по земле, заставляя головную боль седовласого резко вернуться в виски, откуда она обычно не пропадала.       Хатаке уже хотел было схватиться за них от резко упавшей на него усталости, но не решился. Вот ещё, будет он показывать этому молокососу, что он победил! Только открыл дверцу машины, ища глазами хоть что-то, что могло бы сгодиться за напиток. Воды, конечно, не было, зато нашлось кое-что получше. Какаши ловко подхватил чуть прохладную банку с напитком и протянул её мальчонке.       — Держи.       — Что это? — Наруто сначала покрутил вещицу в руках, потом принюхался – запах ему, очевидно, понравился, – сладенький. Он недоверчиво поднял одну бровь, будто бы Хатаке в его представлении вполне мог отравить его или подсунуть что-то несъедобное.       — Это напиток для взрослых. Но тебе можно. Только чуть-чуть и ни слова Ируке.       Слова о том, что содержимое предназначалось только для взрослых, подействовало моментально, и Наруто поспешил отпить. Он долго хмурился, распробывая жидкость на языке, а потом улыбнулся.       — Понравилось? — Какаши засмеялся, облокачиваясь спиной о машину.       — Странновато, — мальчик хихикнул. — Но вкусно. Мне нравится.       Наруто сделал глоток, потом ещё один, улыбаясь, как дурак, будто бы каким-то секретным и очень хитрым способом выманил сладость у взрослого. Завтра, наверняка, все уши одноклассникам прожужжит о волшебном взрослом напитке, который ему дали попробовать по секрету.       — Какаши, какого черта?! — Ирука появился буквально из ниоткуда, и оба парня – и Наруто, и Какаши – тут же подпрыгнули от резкого возгласа. — Ты дал Наруто энергетик?!       Умино подлетел очень резко, выхватил у мальчика из рук банку, понюхал её, а потом его глаза стали ещё яростнее, от чего коленки затряслись у обоих.       — Это Какаши мне дал!       — Он хотел пить, я не знал, что делать! — Глаза Ируки стали ещё злее, Какаши сделал шаг назад, но там была машина, и единственный шанс выжить – хоть как-то попытаться оправдаться. — В нём есть кофеин, а та женщина сказала, что ему нужен кофеин!       — Она сказала, что ему нужно кофе – это абсолютно разные вещи! — Умино рычал, от чего Какаши захотелось спрятаться где-нибудь под кроватью или в шкафу, дома. Авось повезёт, и министр его не найдёт. — Ребёнку дать энергетик! Это же надо до такого додуматься!       — Он плакал, я не знал, что делать!       — Эй, ничего я не плакал!       Ирука тяжело вздохнул, прикрывая глаза, очевидно, опять считая до десяти. Это заставило обоих замолчать, буквально задержать дыхание, ожидая вердикта надзирателя Умино.       — Наруто, — это Ирука произнёс уже спокойнее, как-то по-особенному коряво сдерживая злость в этот раз, — это вредно для здоровья, — он скорее шипел, чем говорил, — тебе нельзя такое пить, — Умино нахмурился, краем глаза косясь на Хатаке, — вообще никому нельзя такое пить.       Какаши пристыженно опустил глаза вниз, почесывая затылок. Не то, чтобы ему было так уж важно чье-то мнение, но почему-то, когда Умино отчитывал его за сигареты и подобные вредные напитки, Хатаке становилось стыдно. В конце концов, похоже, за эти пару минут вдвоём Какаши и Наруто всё же успели натворить дел.       — Держи портфель, Наруто, и полезай в машину, — мальчик не стал протестовать, но в автомобиль побрел, бубня себе под нос комментарии на слова про слёзы. Умино повернулся к Хатаке и грозно на него посмотрел, от чего седоволосой нервно сглотнул. Лицо почти говорило «ты уволен», и Какаши уже готов был к своей участи, но Ирука только и сделал, что прочитал очередную лекцию, как делал это часто: — Мы с Наруто стараемся поддерживать здоровый образ жизни: при нём нельзя курить, пить алкоголь, энергетики. Постарайся не есть фаст-фуд и пить побольше воды. Ему это полезно. А ещё лучше всегда носить с собой немного конфет. Ну… для таких случаев.       Какаши в ответ только покорно кивнул. Странный был этот Ирука всё-таки. Было ли хоть что-то в этом мире, что он не смог бы простить? Или, может, он только Хатаке вот так всё спускал на тормозах? Ну и Наруто, конечно, куда теперь без этой гиперактивной личинки?       Они в полной тишине сели в машину, и Какаши, даже не спрашивая, тронулся, точно зная, куда нужно ехать. Домой. Домой к Умино, а дорогу до него Хатаке знал уже слишком хорошо.       Какое-то время Наруто ещё говорил. Рассказывал истории из школы, потом про Йошино и Шикаку, который заехал пообедать с женой, потом про друзей и про то, какой сложный тест был по математике. Точно пулемёт – кидался словами, предложениями, историями и воспоминаниями, которые, казалось, были даже быстрее, чем рот мальчика – возникали и тут же пропадали, а он безуспешно пытался угнаться за каждой, рассказать всё-всё-всё. Но вскоре Наруто устал, стал зевать, клевать носом и через пару минут – сдался, провалился в благодатный сон, такой нужный им всем сейчас. Нужный, потому что телу ребёнка необходим был отдых, а Какаши и Ируке – немного времени на раздумья.       Они ехали в гробовой тишине. Даже хрипловатое сопение Наруто было громче, чем усталые вздохи Умино и вялые фырканья Какаши на проезжавших на дикой скорости водителей, как он сам около получаса назад.       Теперь Хатаке не гнал, да и потребности в этом почему-то впервые в жизни не чувствовал. Не потому, что сзади был ребёнок, и даже не потому, что там же сидел грозный Ирука. Нет, просто день был сложным, а лучше всего мысли прочищает не скорость, а медленная, вальяжная прогулка на автомобиле по знакомым улочкам. Риск, власть, скорость, ходьба по острию лезвия – всё это было нужно, чтобы вернуть себе чувство значимости, выпустить пар, грусть, ощущения безвыходности всей ситуации и невозможности изменить собственную судьбу. Это нужно было, чтобы не справиться с эмоциями, а забыть про них на секунду, переключить спектр внимания на пропасть под ногами, которая с одним неверным шагом могла стать могилой.       Такие же поездки на машине, размеренные и приятные, были нужны для другого. Такое случалось редко, но иногда Какаши хотел разобраться в своих чувствах, эмоциях, мыслях. Обычно он заталкивал их внутрь, в какой-нибудь наиболее уродливый сундучок, и засовывал так далеко, что идти было бы лень, да и смотреть на него не хотелось бы, настолько отвратительным он был. В такие моменты, как этот, всё было по-другому. Легкий ветерок, залетавший через приоткрытое окно, будто бы шептал на ухо, напоминал об отвратительном замке на ящике, что так просто вскрывался, вел на своих крыльях к дальнему углу. Магазинчики за окном, что подкидывали всё новые и новые воспоминания, связанные с Умино, неустанно напоминали обо всём произошедшем, заставляя интерес внутри Какаши неприятно зудеть, будто рану. И даже люди на улицах будто бы подбадривающе кивали, поддерживали в желании разобраться в себе.       Сейчас Умино сидел позади, чего не делал почти никогда, только когда они с Хатаке серьезно ссорились, и он обиженно уходил разбирать своих бумажки подальше от охраны. Сегодня не было места детским препираниям, а потому отсутствие Ируки рядом, по правую руку, ощущалось особенно странно, непривычно. Ссоры их тоже ощущались странно, будто бы что-то привычное и знакомое пошло не так, но сегодня у Какаши не было возможности кинуть пристыженный взгляд, как щенок, который нагадил дома, и невзначай попросить Ируку вернуться на пассажирское сидение. Не вернётся ведь. Только не сегодня.       Зато у Какаши была возможность разглядывать представшего в совершенно новом свете Умино без страха быть пойманным. Он кидал короткие взгляды в зеркало заднего вида, где Ирука заботливо гладил белобрысую макушку, примостившуюся у него на коленях. Умино откинул голову назад и смотрел в окно уставшим, измученным взглядом. Нос был красными, глаза уставшими, а волосы слегка растрепанными. Губы шатена слегка двигались, почти незаметно, будто бы он разговаривал, будто бы благодарил кого-то там, наверху, или, наоборот, совсем внизу, что с мальчиком всё в порядке. А, может быть, опять считал до десяти, пытаясь успокоиться. Но это тоже навряд ли. Скорее всего Ирука перебирал в голове работу, которую необходимо будет сделать завтра, раз уж сегодня ввиду непредвиденных обстоятельств пришлось всё бросить.       Такого Ируку Какаши никогда не видел. Он был нежным, заботливым, аккуратным и терпеливым. Был трогательным, внимательным, строгим и одновременно мягким. Он был любящим, добрым, милосердным и щедрым. Он был живым воплощением солнечного света, летнего, спокойного океана, кружкой любимого травяного чая, нежностью домашнего пледа.       И внезапно Какаши понял, что этот Ирука, который предстал перед ним сегодня и неделю назад в холле, в разговоре с Генмой, не был другим. Это был тот же самый Ирука Умино − глава Министерства Просвещения, доёбистый нытик, пафосный всезнайка, раздражающий трудоголик, умный работник, чуткий министр, внимательный слушатель, уверенный защитник, хороший, надёжный друг, заботливый кто-то-там для шумного мальчугана, нежный и любящий человек с чуткой душой. Точно тот же самый парень, которого Хатаке видел каждый день на протяжении полугода, которого он ошибочно принял за кого-то совсем другого, кем он никогда не являлся.       Какаши хотелось извиниться. Но больше ему хотелось узнать этого Ируку. Узнать полностью, с каждой мелочью, с каждой изюминкой, каждой маленькой занозой и шрамиком. В этом не было чего-то романтичного, простой животный интерес перед человеком, который в последнее время только и делал, что удивлял. А, может, и было. Хер его знает!       Какаши точно не знал, не настолько хорошо ещё научился понимать собственные чувства. Сделал просто, что казалось правильным в тот момент, что хотелось, а дальше будет действовать, как получится.       — Как он? — Голос Хатаке прозвучал слишком неожиданно в тишине машины, но, пожалуй, даже чуть-чуть нежно, тепло.       Ирука дёрнулся, поднял непонимающий взгляд на водителя, их глаза встретились в зеркале заднего вида. Пару секунд они оба молчали, казалось, позабыв обо всём. Какаши не знал, о чем думал Умино, но знал, что в его собственной голове не было ни единой мысли. Только лицо Ируки, такое напряженное, задумчивое, казалось, изучающее.       Умино опустил глаза на свои колени, где Наруто свернулся комочком, и как-то очень по-особенному улыбнулся. Мальчик прижимал игрушку к груди, цеплялся пальчиками за штанину шатена, утыкался носом в ногу. Спал так спокойно, умиротворенно, будто лежал на самой мягкой перине в мире, на самой дорогой кровати. Ирука погладил ребёнка по щеке и тихо-тихо произнёс:       — Спит. Температуры вроде нет. Надеюсь, ему стало лучше.       Какаши только кивнул в ответ. Голова превратилась в один большой вокзал, куда постоянно прибывали новые поезда с кучей вопросов и предположений, но мужчина молчал. У Ируки был тяжелый день, как Хатаке мог лезть к нему со своим допросом? Особенно если учитывать, что вопросы эти были очень личного характера. Даже если бы день не был полон изматывающих событий, подобные пытки Хатаке организовывать не стал бы. Сам не любил, когда лезут в личное, так чем же он был лучше, чтобы лезть в личную жизнь Умино?       Только продолжил молча вести машину, изредка поглядывая на Ируку, который, будто бы прочитав его мысли, вдруг произнёс:       — Наруто – сирота, я усыновил его пару лет назад, — он сощурил глаза, смотря прямо в зеркало заднего вида, пытаясь поймать пристыженно опущенный взгляд Хатаке. — Это ведь тебя интересует?       — Думаю, как и всех, Умино-сан.       Ирука громко фыркнул в ответ, откидываясь назад, снова устремляя взгляд куда-то вдаль, за окно и, казалось, даже за проплывающие мимо здания города. Мужчина не выглядел раздраженным, скорее совсем уж неуверенным в том, что сам сказал. Казалось, для него это было по-настоящему важно, раз уж никто в офисе даже не подозревал о том, что Умино – отец. А, может, просто обещание с Ямато взял, что тот не расскажет. В таком случае Какаши предстоит проучить друга за его скрытность. Обещание, конечно, важно, но дружба ведь важнее. Неужели Ямато думал, что Хатаке сделает что-то плохое с этой информацией?! Да за кого он вообще его принимает?       Какаши поднял неуверенный взгляд на Ируку, думая, сколько ещё секретов таится в этом удивительном парне, и их глаза снова встретились. Умино вдруг устало улыбнулся, а щеки Хатаке покрылись румянцем.       — Почему он? — На самом деле, этот вопрос Какаши интересовал даже больше, чем всё остальное. Зачем бы Ируке портить свою жизнь такой ответственностью? Он ведь молодой, перед ним открыты все дороги, а он берёт к себе маленького, гиперактивного мальчишку, который, очевидно, очень хорошо умеет создавать проблемы. Не логично.       — Не знаю, — Умино пожал плечами, вновь опуская глаза вниз, аккуратно убирая пшеничные пряди с детского лица. — Просто полюбил его. Показалось, что мы чем-то похожи.       Какаши приглушенно рассмеялся.       — Это правда.       Умино на эту фразу улыбнулся, отводя глаза, и щеки его покрылись нежно-персиковым румянцем.       — Наруто может показаться сложным. Иногда он эгоистичен, капризен и громок. Но он очень добрый, заботливый, верный.       Какаши в ответ кивнул, думая про себя – «Прямо как Вы».       Сейчас Хатаке уже не был уверен, говорит Ирука это ему или оправдывается перед кем-то наверху за своё неожиданное решение. В общем-то Умино опять начал свой монолог, которые Хатаке уже научился легко предугадывать, и теперь остановить его было невозможно. Какаши, тем не менее, конкретно сегодня был не против. Просто молчал и кивал, когда на него бросали короткий взгляд.       — Наруто нужно лишь немного любви и тепла, как и всем нам. Ему нужна семья.       Какаши почувствовал толику боли в этих словах. Он не был уверен, но, кажется, Ируке казалось, что он не справляется. Возможно, он не был уверен в том, что делает, и, наверняка, винил себя за произошедшее. Но какой родитель смог бы угадать, что его чадо раздаст все сладости другим детям? Что на улице будет ужасная жара, а ребёнку не хватит какого-то витамина? Навряд ли даже мать смогла бы предвидеть будущее, а потому смысла в самобичевании Хатаке совсем не видел.       Должен ли он был говорить что-то? Должен ли он был делать то, что сделал? Наверное, нет, но Какаши сделал, не сильно задумываясь о том, что это значит для него. В конце концов, он вернул свои чувства с тот уродливый сундучок и решил не доставать их, пока не появится потребность в этом. Разбираться во всём этом совсем не хотелось. Хотелось снова увидеть искорку в глазах бывшего учителя.       — Мне кажется, Вы хорошо справляетесь, Умино-сан.       Ирука в ответ приглушенно рассмеялся, старательно опуская лицо так, чтобы его не было видно, но Хатаке сумел уловить скулу, покрывшуюся новой порцией красно-помидорного оттенка.       — У меня даже не было глупых конфет…       — Зато Вы были рядом, когда он в этом нуждался, — Какаши попытался улыбнуться так, чтобы это было видно через маску, а потом сказал то, отчего сердце болезненно заныло. — А для всего остального у Вас есть я.       Умино застыл, его взгляд был слегка испуганным. Они вновь застряли, пялясь в зеркало, будто бы приклеенные друг к другу, будто бы застывшие во времени, потерявшиеся друг в друге. Во всяком случае Какаши чувствовал себя именно так. Будто бы всё вокруг потемнело, а его медленно затягивало в пучину в глазах Ируки. Но он не был против. Хатаке чувствовал себя парализованным, а ещё чувствовал, что мог провести так вечность, даже не заметив, как умер, смотря в два больших халцедона, вместо глаз. Он почувствовал, как в груди что-то сжалось, а в животе скрутилось в тугой узел, как ноги отнялись, как в горле пересохло, как кончики пальцев закололо крошечными иголками.       И если это было то, о чем Какаши думал, то сундучок со своими чувствами он больше никогда не достанет.       Ирука медленно кивнул, опять одними губами произнося короткое слово «спасибо». Казалось, он не столько боялся произнесенных Хатаке слов, сколько его реакции. А она была, как и в прошлой раз, грубой и резкой. Он фыркнул, возвращая глаза на дорогу. И только через пару минут, когда осмелился бросить короткий взгляд на Ируку через отражение, заметил, что тот улыбается. Опять ему смешно, когда Какаши то в жар бросает, то в холод! И что с этим Умино не так?! Что с Какаши не так, если он так резко реагирует на такую мелочь, как «спасибо» от этого шизанутого трудоголика?       Из мыслей Хатаке вновь вырвал Умино, будто бы спасая от страшных предположений, доставая из пучины моря на свежий воздух.       — Можешь ещё заехать…       — В Макдональдс? — Какаши улыбнулся, Ирука рассмеялся, и Какаши улыбнулся ещё шире. Знал он этого странного шизика, как облупленного.       — Ага, а то готовить нету сил.       — Хорошо, заедем. — Какаши встретился глазами с Ирукой, тот улыбался и выглядел так знакомо, что по телу расплылось что-то приятно знакомое, будто бы Хатаке вновь погрузили под теплую летнюю воду соленого океана.