Burning November

      Всё начиналось неплохо. Костюмы, макияж, брифинг, пара прогонов и запись выступления практически без косяков с пары дублей. Вокруг ночь, мост, крутейшее освещение — агентство снова само себя превосходит по красоте локаций. Джимми охренеет, когда увидит. Неплохо.       А Чонгуку плохо. С самого начала было не очень. Во-первых, какого чёрта на Тэхёна напялили такие обтягивающие штаны снова, во-вторых, что это за рубашка, в-третьих, когда перестанет этот одуван на его голове так до боли сексуально сочетаться со всем, что на него надевают. Чонгук пережил момент, пока их собирали, и Тэхён щеголял мимо аж целых несколько секунд без рубашки, пережил выступление, умерев внутри, пока за кадром наблюдал за этим блядски горячим и совершенно по этому поводу непарящимся засранцем, дошёл даже до трейлера, но вот этот момент рискует не пережить.       Внутри трейлера никого нет, повсюду вешалки с одеждой, по столикам с зеркалами раскидана косметика, их вещи грудой свалены на диванах, и никого, никогошеньки нет, только Тэхён стоит грызёт свою губу и что-то там печатает в своём телефоне. У них перерыв всего пятнадцать минут, потом они пойдут отсматривать материал, чтобы понимать, стоит переснимать или нахрен не надо… Пятнадцать минут, Тэ в потрясающем прикиде, пустой трейлер — Чонгук осторожно защёлкивает дверь изнутри. Тэхён слышит звук и поднимает удивлённый взгляд от телефона и вовремя — в следующую секунду он уже оказывается прижат спиной к ближайшей стене, Чонгук жмётся ближе крепко, целует в щёку, сползает к шее, и всё это невозможно требовательно, горячо выдыхая на реагирующую моментально кожу.       — Хён, господи, я еле вытерпел, — хнычет, прижимаясь бёдрами, и слегка задыхается от захлестнувших приятных ощущений. Свои вообще-то штаны тоже не особо свободные и вблизи Тэ, когда на тебя не смотрит сто пятьсот человек из стаффа, кое-что внутри этих штанов требовательно встаёт и упирается Тэ в пах.       Чонгук тем временем находит его губы, впивается с требовательным поцелуем, словно винит парня в том, что его внешний вид довёл его до ручки, Тэ судорожно вздыхает в поцелуй, а Чонгук уже почти кусается, ощущая на языке вкус бальзама с его губ и самую малость тонального крема, упс, кажется, кто-то перестарался.       — Чонгук, блять, тебе двадцать три года, когда уже твой спермотоксикоз пройдёт, — деланно раздражённо бормочет Тэ, отрываясь.       — Да брось, хён, ты ведь не хочешь, чтобы это проходило, м? — подаётся бёдрами вперёд и совершенно нагло прижимается туда, куда не нужно, потому что Тэ вообще-то тоже не железный, он тихонько стонет и откидывает голову назад, прижимаясь затылком пушистым к стене трейлера.       Тэхён скользит взглядом по слегка растрёпанной укладке, по его блестящим от желания глазам, что бегают по его лицу в ответ, по краснеющим нежным губам, к которым не терпится прижаться уже наконец и хмыкает, отмечает то, как красиво и нежно трепещут его густые ресницы, как алеют щёки, укладывает ладонь на его шею, притягивая ближе. Нет уж, что-что, а вот это хочется, чтобы никогда не заканчивалось, пускай его всегда вот так вот размазывает от одной только близости.       Тэ позволяет увлечь себя в жаркий поцелуй с отпечатком нежности, Чонгук не лезет языком далеко, периодически лишь пробегаясь сладко им по тэхёновым вспухающим с каждой секундой губам, одной рукой сплетается с ним пальцами и сжимает их, от чего внутри всё трепещет так, словно они только начинают свои отношения, а не встречаются уже хренову тучу лет, заводит их руки над головой Тэ и, сжав второй рукой талию, слегка тянет парня на себя, вынуждая потереться, выпрашивая близость и больше прикосновений, Тэхён другой рукой шустро расправляется со своими пуговицами, скидывает с себя рубашку, зная точно, что сейчас младшему больше всего нужно — почувствовать родное тепло, чтобы ни лишнего миллиметра между, та виснет, заправленная в брюки, Тэ расстёгивает следом чонгукову, высвобождает из его хватки свою руку и помогает ему выпутаться из чёрного шифона, после моментально пробегаясь ладонями по крепким плечам, по груди, сползая ими на узкую талию, от которой всё сходит и сходит с ума, когда-нибудь окончательно сойдёт, Чонгук хнычет в поцелуй и, соскользнув губами по подбородку на шею, прижимается до невозможности жарко, кусает под ключицей, зализывая укус после, руками сминая кожу Тэ на спине, тот выгибается навстречу.       — Спасибо, — шепчет младший, перемежая поцелуи в смуглую шею с поцелуями во влажные и податливые губы.       И Тэхён в общем-то понимает его прекрасно. Потому и позволяет вот так зажимать себя периодически. Чонгук скучает, Чонгук устаёт как чёрт и в залах упахивается. И, возможно, он бы переносил всё это полегче, будь у них побольше времени на отдых, на чувства, что с годами только крепнут и нуждаются в элементарном физическом контакте иногда, но сейчас, пока трек за треком выходит, между съёмками, репетициями и снова съёмками иногда и секунды найти невозможно, чтобы хотя бы просто пообниматься.       Когда-нибудь у них будет время. Когда-нибудь, но не сейчас. А сейчас Тэхён покорно откидывает голову снова, позволяя водить носом по шее, позволяя целовать за ушами, тихонько постанывая, потому что молчать невозможно.       — Бля, хён, умираю, как люблю тебя, честное слово, — Чонгук слегка склоняется вниз и прикусывает того за сосок, заставляя всхлипнуть.       — Ну, Куки, малыш, не кусайся.       Младший хихикает пакостно и обнимает крепко, горячей грудью к его прижимаясь, рукой по спине любимой гладит, носом в волосы зарывается, наплевав на огромное количество лака в них. Время не резиновое, в конце концов, надо ещё успеть успокоиться и в себя прийти.       — Вот сейчас как влеплю тебе засос, получишь пиздюлей от нуны, понял? — бормочет Тэ для проформы в шею, куда утыкается носом, стараясь успокоиться.       — Влепи, сам же тоже получишь, — прижимает к себе крепче.       Да, им определённо нужно придумать что-то со временем в ближайшем будущем.