Это так ужасно!

— Питер, ты опять?! Это уже никуда не годится! Голос Мэй был таким раздраженным, что Питеру пришлось отвести телефон от уха. Слышать такие интонации в голосе самого близкого человека в мире (ну окей, одного из трех самых близких) было неприятно, мягко говоря. Неприятно, но неудивительно. Тем более, что сам Питер был с ней согласен более чем. Конечно, это никуда не годится, и конечно, он бы всё изменил. Если бы мог изменить хоть что-то… Это было так ужасно! Он тоскливо скользнул взглядом по сторонам в бесполезной попытке убежать от тягостного разговора. С этой неудобной и местами покосившейся скамейкой в углу малолюдного парка за последние пару недель он уже просто сроднился. Тут было пустынно и тихо, если не считать негромкого шелеста вязов над головой. Если постараться, то можно даже на миг поверить, что в его жизни ничего не изменилось, и она течёт своим чередом так же ровно и беспроблемно, как раньше.  — Послушай, это становится просто неприличным. На прошлой неделе ты заявил, что у тебя не написан доклад по английской истории и поэтому ты задержишься в библиотеке. Пару дней назад соврал… не перебивай меня! Именно соврал! — твёрдо пресекла она его жалкие попытки воспротивиться, — что профессор Харрингтон задержал после занятий, чтобы обсудить проект по электродинамике. А сегодня, значит, у тебя совместный доклад с Мишель?! Мишель, которую я видела своими глазами час назад?! Питер Паркер, ты кого пытаешься обмануть?! Это Стиву я пока еще могу навешать лапши на уши, раз за разом уверяя его, что ты действительно с головой ушел в учебу. Со мной у тебя этот фокус не пройдёт! Да что говорить обо мне! Даже Тони в прошлый раз аккуратно поинтересовался, почему тебя каждый раз нет дома, когда они бывают у нас, и не стоит ли тебе побольше отдыхать от занятий. А скоро и Стив заподозрит неладное и прямо спросит, почему ты стараешься их избегать… Пит, малыш, — ее голос наконец смягчился, — я же всё понимаю. Ты ревнуешь Стива, он тебе слишком дорог, ты привык находиться в центре его внимания. Но пойми, милый, ты уже не ребёнок, а Стив тем более. У него должна быть собственная жизнь и собственная семья. Чтобы не разразиться истеричным хохотом, Питеру пришлось до боли закусить губу. Мэй продолжала уже совсем ласково его увещевать, но он не дослушал, перебив на полуслове и пообещав честно явиться сегодня домой пораньше. Нажав на кнопку отбоя, он все же не выдержал и рассмеялся так нервно и скрипуче, что долговязая девчонка, как раз проходившая мимо, подозрительно на него покосилась. Ревнует… Ну да. Изревновался весь просто… Просто удивительно, каким чудом Мэй с её пристальным вниманием ко всему, касающемуся сыновей, до сих пор не раскусила Питера и пребывала в спасительном для него заблуждении. Наверно, ее подсознание просто было неспособно даже заподозрить омерзительную истину в отношении ее чудесного малыша Питера. Нервное веселье сгинуло так же быстро, как накатило. Питер посмотрел на укоризненно молчащий телефон на ладони так уныло, словно ждал, что тот смилостивится и подскажет ему, что делать. Но телефон упрямо не хотел помогать, и не то чтобы это было странно. Ни этот бездушный кусок пластика, ни кто-то другой во всем мире не мог ответить Питеру на один-единственный вопрос. Что делать, если ты до одури влюблен в жениха собственного брата? *** Стив не был родным братом Питера, так же как Мэй с Беном не были ему родителями. Но это не имело никакого значения. Мэри и Ричард Паркеры трагически погибли, когда Питер был совсем ещё крохой, и поэтому у него не осталось о них никаких воспоминаний. Он, конечно, глубоко почитал их память, но настоящими мамой и папой для него всегда были Мэй и Бен. Это было тем проще, что они никогда не делали никакой разницы между сыном и племянником, любя обоих совершенно одинаково и искренне. А Стив с самого первого дня, когда в их доме появился маленький, заплаканный пацан, стал настоящим старшим братом. Тем самым, который может и обидчику в глаз дать, и уроки за тебя сделать, и перед Мэй прикрыть, если ненароком разобьешь ее любимую чашку. Тем, за которого Питер был готов и в огонь, и в воду. Правда при этом по жизни Стив и Питер отличались друг от друга так сильно, словно были не кузенами, а людьми разных рас. Дело было даже не в разнице в возрасте почти в пятнадцать лет. Их вообще объединяло лишь то, что оба были омегами. Но Стива, как втихомолку думал уже слегка повзрослевший Питер, Мэй в детстве явно кормила чем-то не тем, и тот всей душой ратовал за идеалы ныне модного движения равенства полов. Питер, которому брат вдохновенно вещал о несправедливости и борьбе, честно пытался вникнуть в суть их идей. Но так и не понял, зачем пытаться стать тем, кем ты не являешься по самой своей природе. Стив едва ли не с детства часами зависал в спортзалах, неистово качал мышцы, питался сугубо полезной протеиновой гадостью и в итоге довел себя до того, что выглядел как шкаф. Очень симпатичный, открыто улыбающийся шкаф с мускулатурой штангиста и ростом выше отца-альфы на целую голову. Питера же Мэри Паркер ничем таким в младенчестве, видимо, не кормила, и он вырос совершенно обычным, можно сказать, стандартным, омегой. Не сказать, что его это хоть как-то напрягало. Он был хрупким и миловидным, без фанатизма, но исправно следил за своей внешностью и вообще радовался тому, что они со Стивом такие разные. По крайней мере у них никогда не будет мерзких раздоров из-за альф, как нередко бывает между братьями-омегами, думал он. Слишком опрометчиво думал, как оказалось. Всего этого не могло случиться просто никак! У них всегда были совершенно разные вкусы на альф. Стив с его заморочками, разумеется, признавал исключительно таких же борцов за права омег. Внешность для него не имела особого значения, а любую попытку альфы заплатить за себя в ресторане он воспринимал как гнусное унижение. Питер же не имел ничего против красивых ухаживаний, да и к внешности альф у него были весьма высокие требования. Вот почему к своим девятнадцати годам у него ни разу не было более или менее серьезных отношений, лишь небольшие, ничего не значащие интрижки с сокурсниками. Секс был, конечно приятным занятием, но те, кто вещал о несказанном наслаждении от него, явно врали. Что ж, Питера это только радовало. В своём вроде как нежном и эмоционально нестабильном возрасте он напротив был очень благоразумным мальчиком. Ему совершенно не улыбалось превращаться в обезумевшее от страсти существо, каких он не раз видел своими глазами. У него был четкий план в жизни: выучиться в университете, получить диплом с отличием, найти достойную работу, прочно встать на ноги. И где-то к двадцати семи годам можно подумать и о замужестве. Семья и дети, несмотря ни на что, все равно были главным, пусть и отдаленным, ориентиром в жизни здравомыслящего омеги. Этот план Питер наметил себе давным-давно. И до поры до времени он исполнялся с точностью швейцарских часов. Пока у Стива впервые в жизни не появился официальный жених. *** Брат всегда выбирал в партнеры таких альф, от которых у Питера просто сводило скулы. Хотелось засучить рукава и оттащить такого замечательного и лучшего в мире брата от этих невзрачных существ, которые его ни разу не достойны. Нет, вслух он, конечно, ни разу не позволил себе хоть как-то усомниться в выборе Стива, он его слишком уважал для этого. Но печальная тенденция была налицо. Тот упрямо выбирал себе в партнеры блеклых, щуплых, зато много болтающих альф. Настолько невзрачных, что на фоне пышущего здоровьем и силой Стива было не совсем понятно, а кто тут собственно альфа. К моменту, когда Питер окончил школу и с легкостью поступил на свой вожделенный физический факультет, Стив уже больше года жил в Сан-Франциско. Их общение почти полностью перешло в виртуальный режим. Практически каждый день они созванивались и увлеченно делились новостями, которых у каждого хватало с избытком. Поэтому когда в разговоре впервые проскользнуло имя некоего Тони, Питер даже не обратил внимания: мало ли там друзей у Стива, который всегда был душой компании. Но неведомый Тони все чаще и чаще стал заочно вклиниваться в их общение, так что в конце концов даже Мэй с игривой улыбкой заметила, что, кажется, на сей раз у Стива это серьезно. Разумеется, Питер выпросил фото избранника брата и был, в общем, приятно удивлен. Тони разительно отличался от предыдущих пассий Стива, которых Питер про себя именовал не иначе как «бледная моль». Тони был смугл, темноволос, темноглаз и вообще лучился уверенностью в себе и жизнелюбием. Питер еще раз критически покосился на фото и со спокойным сердцем решил, что на сей раз Стив включил мозги, и пожалуй, в кои-то веки его выбор можно одобрить. Всё это он при следующем же разговоре выложил брату, заверив, что очень за него рад и что возраст ему идет на пользу, вон как поумнел. Судя по облегченному выдоху Стива, ему была действительно приятна такая поддержка, и он тут же, непривычно помявшись, выпалил, что они решили пожениться. Питер, конечно, удивился, но не очень сильно. В конце концов Стиву было уже хорошо так за тридцать. Мэй с Беном просто устали ему намекать, что борьба борьбой, а возраст возрастом. Так что Питер был искренне рад, когда Стив сообщил, что у Тони, который владел своей компанией, появились дела в Нью-Йорке, и они, воспользовавшись случаем, приедут вместе. Все Паркеры были радостно взволнованы в ожидании встречи с их будущим родственником. Мэй носилась, как птичка, наводя марафет в ожидании гостя и в сотый раз расправляя складки на занавесках и передвигая цветы в вазе. Бен то и дело кряхтел и, думая, что его никто не видит, тренировал перед зеркалом величественный вид, с которым он будет знакомиться с будущим зятем. Питера всё это безумно смешило, но из любви к родителям он предпочитал помалкивать. Ну приедут Стив с женихом, ну познакомятся со всеми, что такого? Его самого в тот момент волновало совсем другое. У него как раз начало что-то наклевываться с давно нравящимся ему однокурсником Гарри Озборном. Гарри всегда шутливо с ним флиртовал, но ни разу не делал ни одного значимого шага навстречу. Но как только Питер, без всякой задней мысли потанцевал пару раз на вечеринке с Флэшем Томпсоном, Гарри словно подменили. Он начал весьма настойчиво за ним ухаживать и как раз накануне пригласил его в ресторан. Именно о том, что ответить на это приглашение, Питер думал в тот момент, когда Стив и Тони впервые вошли в их дом… Больше Гарри Озборн в мысли Питера не возвращался уже никогда. Он не раз слышал восторженные рассказы других омег (а порой и альф), что они чувствовали когда встречали ЕГО. Это «ЕГО» произносилось с таким священным трепетом и придыханием, что Питеру почти наяву мерещилось, как оно летает в воздухе, написанное огромными буквами, украшенное сердечками и присыпанное блестками. От этих рассказов, так похожих друг на друга, хотелось смеяться. Говорили и про бабочек в животе (господи, кто вообще придумал эту жуткую метафору? Питер от нее каждый раз начинал чесаться), и про гром среди ясного неба, и про желание летать. Питер не рвался осаживать порхающих на крыльях любви друзей, молча улыбался и думал, как же любовь оглупляет ранее разумных людей. И вот сейчас глядя на Тони Старка, дружелюбно и открыто улыбающегося Тони Старка, жениха его любимого брата, Питер окончательно убедился, что все те рассказы — несусветная глупость. Не было ни бабочек, ни грома, ни полетов. Было одно ощущение. Одно, но очень яркое и оглушающее. Пиздец.