о том и о сём

Дима просыпается ранним утром, не успев поспать и пары часов после очередного позднего засыпания. Поднимается на кровати, садясь с ровной спиной. Будто пустая сторона балансирующей качали взмыла в воздух. Настолько топорным было движение. Бошка не варила, не соображала. Рядом на кровати – никого. Видимо, Юля отошла проверить Вика, недавно уснувшего и ещё не оправившегося от болезни. Дима не поворачивал головы. Дима просто чувствовал. Дима смотрел впереди себя в тусклый свет комнаты, в пустоту, которая никак не могла рассеяться после произошедшего только что. Дима никогда не видел сны. Не знал, что это такое. Крутил у виска, когда кто-то из знакомых с упоением посвящал в яркие подробности своих сновидений. В своем собственном мировосприятии понятия «видеть» сны попросту не существовало. Но, кажется, Дима наконец понял то, что столько лет ему так упорно не давалось понять. Перед глазами яркой вспышкой так и стоял образ. Два глаза. Только они. Смотрели будто в самую душу, неотрывно изучали каждую деталь внутреннего мира Димы. И пробирались в самую суть, раздирая на клочья препятствия. Казалось, глаза просканировали его полностью, не оставив ничего скрытого, потаенного. Изучили до каждой клеточки. И пропали. И Дима проснулся. Будь Дима законченным дураком, забыл бы тут же. Но Дима не дурак. И дураком никогда не был. Два глаза. Два разноцветных глаза смотрели на него во сне. И не узнать их Дима попросту не смог бы. Ебаный Андрей Пирокинезис. Весь следующий день Дима убеждает себя в том, что просто немного заработался. Что пирочаек просто стало чуть-чуть больше, чем раньше. И что зрители несколько перебарщивают с мемами. А потом Андрей снова стоит перед Димой во сне, представ на этот раз уже в полный рост. Как настоящий. Стоит прямо напротив и ничего не говорит. И ничего вокруг больше нет. Темнота, по ощущениям,  в которой можно утонуть, лишь сделав один шаг в ее сторону. Волнительно. Тьма сгущается, и вдруг Андрей тянет свою бледную руку, увешанную разнообразными цацками – подарки фанатов. Дима почти слышит, как тихо постукивают браслеты друг о друга, почти чувствуя едва пробежавший холодок по собственной кисти. От такого обычно бывают мурашки. Глаза открываются сами по себе, прервав интригующий момент сна самым резким пробуждением, какие у Димы только были. Мурашки у Димы идут уже наяву. А эмоции после сна всё ещё такие же яркие. Отдаются в сердце учащенным стуком. Юля не спит. Что-то клацает телефоне, на этот раз рядом на одной кровати. Отчаянный вздох, отвлекает ее от чтения каких-то новостей. Она, оторвавшись от телефона, слегка проводит по крашеным волосам Димы, почти не спутанным ото сна из-за короткой длины. — Что-то случилось? — мягко спрашивает Юля, а Дима все никак не может включиться в реальность. — Кажется, мне нужен выходной, — с прискорбием сообщает Дима. Подползает ближе и вновь проваливается сон на груди жены до позднего утра. Где-то на фоне, сквозь дрему и стены комнаты слышны возгласы Вика и голос Юли. Пытается успокоить, дать папе поспать лишних тридцать минут с утра. Тот не ложился снова до семи. Глаза тогда слипались жутко. Дима оправдывает поздние засыпания работой, хотя и не работал вовсе в ту ночь. Клацал бездумно по папкам, ведь даже залипнуть не было во что. Собственным импульсным порывом все до одной игры с компьютера были беспощадно удалены больше недели назад. Делать было попросту нечего. Но спать Дима не шел. И так не хотелось признаться самому себе, что страшно. Страшно в очередной раз выпасть из сна, вздохнувши от тупого внутреннего импульса. Страшно снова увидеть это лицо. И эти глаза. Андрей снова стоит напротив во тьме. Так абсурдно увидеть кошмар средь бела дня, когда даже сквозь сон иногда доносятся звуки домочадцев. Но Андрей Пирокинезис кошмар Димы и днем, и ночью. И пусть раньше он был им только лишь наяву. Теперь же этот образ не отпускает даже во снах. Тех снах, которые до этого в понимании Димы были лишь провалами в сознании на десяток часов. Андрей хватает за руку неожиданно, дергает на себя, заглядывая в глаза. Рука его нежная и холоднее льда. Дима крупно вздрагивает всем телом, просыпаясь. Шумно вдыхает полной грудью, от резкости легким становится почти больно. — Юля-я-я, — трагично протягивает Дима, свесившись с кровати на половину, — кажется, мне нужен отпуск... Теперь Андрей снится Диме каждый день. Проходит каждый раз, когда только голова касается подушки. Он смотрит своими разными глазами, разных оттенков радужку которых Дима за все это время научился различать даже во сне. Андрей все пытается добиться взаимодействия, каждый раз тянется, намереваясь дотронуться, иногда ему это удается. Но каждый раз Дима дрожит на кровати, резко распахивая глаза, вновь и вновь наблюдая лишь белый потолок, вместо чужих сумасшедших глаз. Один раз Андрей даже, кажется, что-то говорит Диме. Но Дима, проснувшись, ничего не запоминает. Или не успевает расслышать. Или просто не хочет об этом думать больше, чем столько, на сколько Андрей достоин того, чтобы о нем думали. Но когда Андрей во сне хватает за грудки, рывком притягивая к себе совсем не подчиненное Диме тело, становится совсем жутко. Андрей тянется в лицу, словно змея, медленно приближаясь к телу жертвы. Глаза его сверкают точно ярче разозлившейся ядовитой кобры. Его улыбка бьет поддых. Андрей, кажется преодолевает последние миллиметры между его и губами Димы. И Дима почему-то не просыпается. Сердце отбивает ритм Металлики – губы Андрея сухие, отчетливо ощущаются ранки от вечного кусания и морозов. Приглушенный стук. Дима распахивает глаза. Перед кроватью Юля, с виноватым видом поднимает с пола расческу. — Прости, — Юля аккуратно убирает за ухо мешающую рыжую прядь, — разбудила. Среагировать она не успевает, а Дима уже прижимается к ней, трогательно заключая в объятия. — Спасибо, — твердо отвечает он. Тогда приходится Юле все рассказать. Потому что в миг слишком сложно стало скрывать упрямо докучающего, словно сказки, Пирокинезиса во снах. Во снах, которых не было никогда. Одну деталь в виде последнего сна, Дима все же решает умолчать. Измена во сне изменой вроде бы и не считалась, но корежила похлеще любого другого косяка, совершенного в сторону жены наяву. — Андрей, наверное, умеет проникать в чужие сны, — бросает в шутку Юля. — Решил необычным способом заебать тебя, как ты его. Атеистичная натура Димы реагирует однозначно. Он хихикает абсурдности предположения и сразу успокаивается. Подумаешь, Пирокинезис снится. Ну снится и снится. Любая его фанатка бы обзавидовалась удаче Димы, расскажи он об этом хотя бы в собственный телеграмм канал. И Дима бы с радостью поделился мемом со зрителями, останавливало лишь то, что верные пирочайки тут же передадут информацию, кому надо. Обойдется. И так эго до космоса. А следущей ночью Андрей искусывает губы Димы, не давая вздохнуть. Набрасывается сразу, как его образ яркой вспышкой возникает перед глазами. Выбора Диме не дали, как и в общем то возможности двигаться. Андрей держал его тело вплотную к себе, точно тряпичную куклу. Но целовал, как навороченную игрушечную девочку из секс шопа, долларов за семьсот. Углубляя поцелуй, Андрей жмет Диму к себе, заставляя ощутить жар тела, такой, какого не бывает в обычных снах. Хотя, откуда Диме знать. Вновь кончается очередной сон, когда Андрей, больно и приятно дернув за волосы отстраняется. Дима только лишь успевает заметить, как медленно Андрей отпускается на колени. Наяву у Димы мокрая спина и горят губы, точно их терзали только что где-то здесь, а не за гранью создания. Это уже слишком. Дима отказывается думать рационально. Дима вряд-ли бы смог сейчас так думать. Руки сами тянутся к телефону. Его экран, слишком яркий, для привыкшихтк темноте глаз. Становится больно, в их уголках скапливаются слезы. Дима быстро находит нужный аккаунт. Находит механически, набирая в поиске имя на автопилоте. Как же повезло, что Андрей не закрывает личку. Как же повезло, что он до сих пор не кинул его в черный список. «Прекрати это делать!» – печатает Дима, дрожащими пальцами. Сквозь пелену в глазах все расплывается, клавиатуру едва видно, и спасает лишь автоисправление. «А я то думаю, сколько ты еще будешь терпеть» – приходит ответ спустя лишь пару мгновений. «Я только начал».